| Золушка. Да, крестная, но… Фея. Не спорь, не спорь, ты поедешь туда. Очень вредно не ездить на балы, когда ты заслужил это. Золушка. Но у меня столько работы, крестная! Фея. Полы натрут медведи — у них есть воск, который они наворовали в ульях. Окна вымоет роса. Стены выбелят белки своими хвостами. Розы вырастут сами. Грядки выполют зайцы. Кофе намелют кошки. А самое себя ты познаешь на балу. Золушка. Спасибо, крестная, но я так одета, что… Фея. И об этом я позабочусь. Ты поедешь на бал в карете, на шестерке коней, в отличном бальном платье. Мальчик! Паж открывает футляр. Фея. Видишь, вот моя волшебная палочка. Очень скромная, без всяких украшений, просто алмазная с золотой ручкой. Фея берет волшебную палочку. Раздается музыка, таинственная и негромкая. Фея. Сейчас, сейчас буду делать чудеса! Обожаю эту работу. Мальчик! Паж становится перед феей на одно колено, и фея, легко прикасаясь к нему палочкой, превращает мальчика в цветок, потом в кролика, потом в фонтан и наконец снова в пажа. — Отлично, — радуется фея, — инструмент в порядке, и я в ударе. Теперь приступим к настоящей работе. В сущности, все это нетрудно, дорогая моя. Волшебная палочка подобна дирижерской. Дирижерской — повинуются музыканты, а волшебной — все живое на свете. Прежде всего прикатим сюда тыкву. Фея делает палочкой вращательные движения. Раздается веселый звон. Слышен голос, который поет без слов, гулко, как в бочке. Звон и голос приближаются, и вот к ногам феи подкатывается огромная тыква. Повинуясь движениям палочки, вращаясь на месте, тыква начинает расти, расти… Очертания ее расплываются, исчезают в тумане, а песня без слов переходит в нижеследующую песню: Я тыква, я, дородная Царица огородная, Лежала на боку, Но, палочке покорная, Срываюсь вдруг проворно я И мчусь, мерси боку! Под музыку старинную Верчусь я балериною, И вдруг, фа, соль, ля, си, Не тыквой огородною — Каретой благородною Я делаюсь, мерси! С последними словами песни туман рассеивается, и Золушка видит, что тыква действительно превратилась в великолепную золотую карету. |
| Если под романтизмом мы условимся понимать стремление ко всякой возлюбленной, влекущей к себе любящего в свою бесконечную даль, то, очевидно, здесь перед нами еще шестой аспект софийности, а именно интимно–романтический. Для этого интимного романтизма не была обязательна лирическая обстановка «свиданий». Имеются стихотворения Вл. Соловьева, тематически связанные с «Тремя свиданиями», но написанные в качестве обычных поэтических стихотворений. Это стихотворения «Вся в лазури сегодня явилась», «У царицы моей есть высокий дворец», «Близко, далёко, не здесь и не там», «Песня офитов», написанные Вл. Соловьевым еще в Каире в 1875— 1876 годах или вскорости после его отъезда оттуда. Необходимо сказать, что объединение в одном образе природной стихии в том или ином ее виде, женского лица тоже в разных его видах (например, улыбки или глаз) не такое уж редкое явление в мировой поэзии. У Вл. Соловьева подобного рода отождествления, правда, выступают весьма насыщенно ввиду его софийных устремлений. Но при чтении подобного рода стихотворений, где даже не упоминается самого имени Софии, можно отвлечься от соловьевского софийного умозрения — и получаются стихотворения, которые никто не сочтет чересчур мистическими, тем более что природная стихия в таких его стихотворениях отнюдь не всегда выступает в гармоническом и успокоенном виде, а иной раз и бурно, и страстно, и хаотически, и даже мрачно. Для характеристики такой интерпретации женских особенностей природы мы приведем здесь два стихотворения. Одно из них, которое Вл. Соловьев считает даже лучшим в софийном цикле, было написано 21 ноября 1898 года и звучит так: Лишь забудешься днем иль проснешься в полночи — Кто-то здесь… Мы вдвоем, — Прямо в душу глядят лучезарные очи Темной ночью и днем. Тает лед, расплываются хмурые тучи, Расцветают цветы… И в прозрачной тиши неподвижных созвучий Отражаешься ты. Исчезает в душе старый грех первородный: Сквозь зеркальную гладь Видишь, нет и травы, змей не виден подводный, Да и скал не видать. Только свет да вода. И в прозрачном тумане Блещут очи одни, И слилися давно, как роса в океане, Все житейские дни. Другое стихотворение («Июньская ночь на Сайме»), написанное 17 июня 1896 года, таково: В эту ночь золотисто–пурпурную, Видно, нам не остаться вдвоем, И сквозь розы небес что-то сдержанно–бурное Уловил я во взоре твоем. Вот и полночь прошла незаметная… Все светлей и светлей над тобой, Но померкла святыня заветная, Что царит над моею судьбой. Не пленяюсь я солнечной силою, А вглядеться в тебя — холодно! Но с душою моею унылою Тайно шепчется слово одно. Знаю, в утро осеннее, бледное, Знаю, в зимний закат ледяной Прозвучит это слово победное, И его повторишь ты за мной! |
| Восточный ветер подал ей послание птицы Феникс, и глаза феи заблистали от радости. Она взяла принца за руку и повела его в свой замок; стены замка были похожи на лепестки тюльпана, если их держать против солнца, ж потолок был блестящим цветком, опрокинутым вниз чашечкой, углублявшейся тем больше, чем дольше в него всматривались. Принц подошел к одному из окон, поглядел в стекло, и ему показалось, что он видит дерево познания добра и зла; в ветвях его пряталась змея, а возле стояли Адам и Ева. — Разве они не изгнаны? — спросил принц. Фея улыбнулась и объяснила ему, что на каждом стекле время начертало неизгладимую картину, озаренную жизнью: листья дерева шевелились, а люди двигались, — ну вот как бывает с отражениями в зеркале! Принц подошел к другому окну и увидал на стекле сон Иакова: с неба спускалась лестница, а по ней сходили и восходили ангелы с большими крыльями за плечами. Да, все, что было или совершилось когда-то на свете, по-прежнему жило и двигалось на оконных стеклах замка; такие чудесные картины могло начертать своим неизгладимым резцом лишь время. Фея, улыбаясь, ввела принца в огромный, высокий покой, со стенами из прозрачных картин, — из них повсюду выглядывали головки, одна прелестнее другой. Это были сонмы блаженных духов; они улыбались и пели; голоса их сливались в одну дивную гармонию; самые верхние из них были меньше бутонов розы, если их нарисовать на бумаге в виде крошечных точек. Посреди этого покоя стояло могучее дерево, покрытое зеленью, в которой сверкали большие и маленькие золотистые, как апельсины, яблоки. То было дерево познания добра и зла, плодов которого вкусили когда-то Адам и Ева. С каждого листика капала блестящая красная роса, — дерево точно плакало кровавыми слезами. — Сядем теперь в лодку! — сказала фея. — Нас ждет там такое угощенье, что чудо! Представь, лодка только покачивается на волнах, но не двигается, а все страны света сами проходят мимо! И в самом деле, это было поразительное зрелище; лодка стояла, а берега двигались! Вот показались высокие снежные Альпы с облаками и темными сосновыми лесами на вершинах, протяжно-жалобно прозвучал рог, и раздалась, звучная песня горного пастуха. Вот над лодкой свесились, длинные гибкие листья бананов; поплыли стаи черных как смоль лебедей; показались удивительнейшие животные и цветы, а вдали поднялись голубые горы; это была Новая Голландия, пятая часть света. Вот послышалось пение жрецов, и под звуки барабанов и костяных флейт закружились в бешеной пляске толпы дикарей. Мимо проплыли вздымавшиеся к облакам египетские пирамиды, низверженные колонны и сфинксы, наполовину погребенные в песке. Вот осветились северным сиянием потухшие вулканы севера. Да, кто бы мог устроить подобный фейерверк? Принц был вне себя от восторга: еще бы, он-то видел ведь во сто раз больше, чем мы тут рассказываем. |
| Приложивый разум приложит болезнь или умножает скорбь, говорит Екклесиаст. Не одно то в мудрости составляет недостаток счастья, что человек, стремящийся к увеличению знаний, никогда не найдёт себе полного удовлетворения. Есть другого рода скорбь от увеличения мудрости. Человеку, достигшему в сравнении с другими большей степени познаний, с высоты его кругозора видны все неустройства жизни, все тягости, удручающие нашу душу, все болезни, какими страдает человечество. И если он близко принимает к сердцу всё то, что ведёт к гибели или приближает к пропасти ладью нашей жизни (а какой живой человек не примет этого к сердцу?), – это создаёт для него немало беспокойств и страданий. Екклесиаст выражает горькое чувство, какое вызывается в нём его мудростью, именно потому, что ему вполне ясна та суета, за которой напрасно гоняются люди, видна ничтожность тех благ, в каких люди полагают своё счастье. Сильное слово его является отражением той грусти, какую вызывает в мудром созерцание той суеты, той безнадёжной суетливости, какою наполнена жизнь смертных. Не найдём ли мы счастья земного под кровом тихого семейного дома? О семейном счастье так много говорят, и так много мечтают, и так усиленно ищут его. И мы знаем, что семейный союз благословен Богом и устроен в раю для нашего счастья, когда Бог сказал по сотворении Адама: не добро быть человеку единому ( Быт. 2:18 ), создал и привёл к нему помощницу, подобную ему, для того, чтобы она вместе с ним разделяла радости жизни. В сердца наши премудрый Творец вложил любовь, которая скрепляет союз семейный, и в церкви благодатью Божией освящается и утверждается эта сила семейного союза. Доброе семейство поэтому представлять должно из себя благонадёжный приют для водворения счастья, бегущего от нас. Но смотрим мы на эти приюты счастья, на эти ограждённые и возделанные поля, на которые призывалась роса благодати Божией, – и видим, что на них произрастают не одни благоухающие розы, но вместе с розами терния и волчцы, и весьма часто последние заглушают первые. |
| Вышедши из пещеры, не хотел я затворить железной двери, чтобы свежий, чистый воздух сквозь решетку проник в темницу и облегчил дыхание несчастной. Заря алела на небе, птички пробудились, ветерок свевал росу с кустов и цветочков, которые росли вокруг песчаного холма. – «Боже мой! – думал я. – Боже мой! Как горестно быть исключенным из общества живых, вольных, радостных тварей, которыми везде населены необозримые пространства натуры! В самом севере, среди высоких мшистых скал, ужасных для взора, творение руки твоей прекрасно, – творение руки твоей восхищает дух и сердце. И здесь, где пенистые волны от начала мира сражаются с гранитными утесами, – и здесь десница твоя напечатлела живые знаки творческой любви и благости, и здесь в час утра розы цветут на лазоревом небе, и здесь нежные зефиры дышат ароматами, и здесь зеленые ковры расстилаются, как мягкий бархат, под ногами человека, и здесь поют птички – поют весело для веселого, печально для печального, приятно для всякого, и здесь скорбящее сердце в объятиях чувствительной природы может облегчиться от бремени своих горестей! Но – бедная, заключенная в темнице, не имеет сего утешения: роса утренняя не окропляет ее томного сердца, ветерок не освежает истлевшей груди, лучи солнечные не озаряют помраченных глаз ее, тихи о бальзамические излияния луны не питают души ее кроткими сновидениями и приятными мечтами. Творец! Почто даровал ты людям гибельную власть делать несчастными друг друга и самих себя?» – Силы мои ослабели, и глаза закрылись, под ветвями высокого дуба, на мягкой зелени. Сон мой продолжался около двух часов. «Дверь была отворена; чужестранец входил в пещеру», – вот что услышал я, проснувшись, – открыл глаза и увидел старца, хозяина своего; он сидел в задумчивости на дерновой лавке, шагах в пяти от меня; подле него стоял тот человек, который ввел меня в замок. Я подошел к ним. Старец взглянул на меня с некоторою суровостию, встал, пожал мою руку – и вид его сделался ласковее. Мы вошли вместе в густую аллею, не говоря ни слова. Казалось, что он в душе своей колебался и был в нерешимости, но вдруг остановился и, устремив на меня проницательный, огненный взор, спросил твердым голосом: «Ты видел ее?» – «Видел, – отвечал я, – видел, не узнав, кто она и за что страдает в темнице». – «Узнаешь, – сказал он, – узнаешь, молодой человек, и сердце твое обольется кровию. Тогда спросишь у самого себя: за что небо излияло всю чашу гнева своего на сего слабого, седого старца, старца, который любил добродетель, который чтил святые законы его?» – Мы сели под деревом, и старец рассказал мне ужаснейшую историю – историю, которой вы теперь не услышите, друзья мои; она остается до другого времени. На сей раз скажу вам одно то, что я узнал тайну гревзендского незнакомца – тайну страшную! |
| На св. Бориса сам боронися (не ко 2му ли мая?) . Бориса и Глеба – паликопа (южн.), паликопна (замоск., гроза жжет копны) . 25. На Макария Нижегородская ярмарка именинница. Анна припасает утренники. Если утренник холодный, и зима холодна. 27. Кто на Палея (Пантелеймона) работает, у того гроза спалит хлеб. Пантеймона целителя. Николы Кочанского – вилки в кочни завиваются. 29. Пронеси, Господи, Калиника мороком (туманом), а не морозом (север.) . На Калинина туман – припасай закрому про овес с ячменем (замоск.) . 30. На Силу ведьмы обмирают, опившись молока. Рожь, посеянная на Силу и Силуана, родится сильно. Август. Август крушит, да после круглит. Август каторга, да после будет мятовка. Азия Африки честнее, август марта теплее. В августе мужику три заботы: и косить, и пахать, и сеять. Бабам и в августе праздник. Овсы да льны в августе смотри. Овес говорит: “Уклочу”; весна говорит: “Как я захочу”. Осень говорит: “Я уклочу”; весна говорит: “А вот я еще погляжу”. В августе серпы греют, вода холодит. Августа капуста, а марта осетр. 1. Первый спас. Авдотьи малиновки, поспевает малина. Во что Маккавеи, в то и разговенье. На Маккавеи собирают мак. На первый спас святи колодцы, святи венки хлебные (южн.) . Дождь на Маккавея – мало пожаров бывает. Отцветают розы, падают хорошие росы. С первого спаса и роса хороша. На первый спас олень копыто обмочил (вода холодна) . Защипывай горох. Готовь гумна, овины. Паши под озимь, сей озимь. Пчела перестает носить медовую взятку. Заламывай (подрезывай) соты. На первый спас лошадей (весь скот) купают. 2. На Стефана поят лошадей через серебро. 3. На Исакия вихри – к крутой зиме. 4. Семь отроков – сеногной, сено гноят. Авдотьи малиновки, поспевает малина. Евдокии огуречницы, поспевают огурцы. 5. Заклинают жнивы на все четыре стороны. 6. Второй спас. Пришел спас – всему час: плоды зреют. Спасовка – лакомка, а петровка – голодовка. Пришел спас – бери рукавицы про запас. До второго спаса не едят никаких плодов, кроме огурцов. На второй спас освящают плоды и мед. |
| Сошла беда с рук. — Ты сохранил нас! Лес истяжный — ровный, без сучьев. Много в ночи по небу Божьих огней. Корни ног не трудят. Ходовая тропа. Путь способный. — Помнишь ты или не помнишь, — сказал ангел безугрознице Лейле, — а когда родилась ты, Бог прорубил вон то оконце на небе: через это оконце всякий час я слежу за тобой. А когда ты умрешь, звезда упадет. — А когда конец света? — Когда перестанет петь Петух-будимир. — Золотой гребешок?.. — С золотым гребешком. — А правда, будто ворон в великий четверг купается в речке и все его воронята? — Третьего года купались — у Волосяного моста. — А земля… земля тоже ходит? — На железных гвоздях. — А я хотела бы, очень хотела бы сделаться… мученицей… — задумалась Лейла. Реже лес становился. Открывалась поляна. Ночь уходила и звезды. Падала роса на цветы. И разомкнулась заря. — Мне пора, — сказал ангел, — нас триста ангелов солнце вертят, а уж заря. И так же неслышно по быстролетному облаку отлетел тихий ангел. Рассыпались просом лучи по траве. — Ангел Божий, ангел наш хранитель, сохрани нас, помилуй с вечера до полуночи, с полуночи до белого света, с белого света до конца века! Спорыш С первым цветом, опавшим с яблонь, опало с песен унывное лелю , и с ленивыми тучами знойное уплыло купальское ладо . Порастерял соловей громкий голос по вишеньям, по зеленым садам. Прошумело пролетье . Отцвели хлеба. Шелковая, расстилая жемчужную росу, свивалась день ото дня с травою трава. Покосили на сено траву. Стоит теплое сено, стожено в стоги — в ширь широкие, в высь высокие — у веселой околицы. Прошла страда сенокосная. Коса затупилась. Звоном-стрекотом — эй, звонкая! — разбудила за лесом красное лето. В красном золоте солнце красно, люто-огненно пышет. Облака, набегая, полднем омлели: не одолеть им полдневного жара. И те белые ввечеру — алы, и те темные ввечеру словно розы. Лишь в лесной одинокой тени листьями шумит кудрявая береза, белая веет, нагибая ветви. Буйно-ядрено колосистое жито. Усат ячмень. Любо глянуть, хорошо посмотреть. Урожай вышел полон. |
| Сеанс был в полном разгаре. Сегодня Илия пророк особенно много говорил о своем пребывании на горе Кармил, которую, будто бы, он посещает и посейчас; на которой он только что был, и с которой принес особенное благословение его дорогим друзьям и почитателям и предложил каждому, по очереди, подходить к нему. Началось обыкновенное коленопреклонение и лобзание руки приказчика табачной лавочки, но на этот раз, начиная с самой генеральши, после каждого лобызания раздавались восторженные вскрикивания: «Боже! Какое счастье, он мне дал цветок? " … – Да, да, и мне тоже… Как чудно пахнет, очевидно, что-то в роде розы! – Представьте себе на моем цветке даже роса. – И на моем…и на моем…тоже. – Боже! Мне хочется проглотить капельку этой росы. – И мне тоже, и мне тоже. – Спросите медиума…спросите медиума: можно ли это сделать? Один из присутствующих домашний доктор генеральши, торжественно обращаясь в темноте к медиуму, медленно, отчетливо произнося слова, вопрошает его: – Святой и великий пророк Божий, скажи нам: можем ли мы с благоговением восприять с принесенных тобой с горы Кармил цветов, за которые приносим тебе наше молитвенное благодарение, капли небесной росы? В ответ послышался дрожащий, как бы старческий, голос пророка: «благословляю, дети мои, да будет для вас это, как манна небесная». Началось благоговейное схлебывание, слизывание капель воды с полученных от пророка цветов… Когда я вспоминаю этот эпизод; когда перед моим зрением и слухом восстанавливаются эти проникнутые глубокой верой, лица, эти наполненные слезами благоговейного восторга и радости глаза, которые можно встретить только лишь или у чаши св. Причастия, или у вновь открытых мощей Угодника Божия, – как становится жаль и эту чистую детскую веру, и этих добрых, но заблужденных, запутанных людей. Невольно хочется плакать, молиться за них, и всеми силами исторгнуть их из этого бесовского обаяния. Понятно также, может быть, каждому, что должен испытывать, вспоминая это, возродившийся спирит, бывший ярый слуга и распространитель спиритизма! |
| По окончании Литургии состоялась церемония торжественного открытия школы с преподаванием русского языка и основ православной культуры, организованное попечениями настоятеля храма священника Дионисия Казанцева. Школа ориентирована как на потомков русских иммигрантов, так и на коренных бразильцев. В конце 2011 года на внеочередной сессии городского совета депутатов города Санта-Роса впервые в истории было принято решение о присвоении звания «Почётного гражданина города» иерею Дионисию Казанцеву. На 2013 год из населения 80-тысячной Санта-Розы храм постоянно посещало 35-40 человек. Иерей Дионий Казанцев констатировал: «Постепенно наш приход становится известен. И у нас на приходе гостями бывают религиозные лидеры, культурная „элита“, руководство города. Главное в наших трудах — быть открытыми для всех. В каком-то смысле прихожане русских православных храмов в этой стране выступают посредниками в отношениях между жителями Бразилии и России». 10 октября 2014 года на приход прибыл новый настоятель иерей Виктор Иваник. 11 октября после литургии епископ Леонид (Горбачёв) представил прихожанам нового настоятеля указанного храма. 11 января 2015 года, после Литургии, в храме святых первоверховных апостолов Петра и Павла города Санта Роза (Бразилия) состоялось церковное собрание. На встрече обсуждался вопрос начатой ранее реставрации приходского дома. Также были оговорены будущие планы по благоустройству приходской территории, где на первом месте, в данный момент, стоит работа по замене забора. 31 марта 2015 года в храме состоялась первая спевка хора, состоящего из прихожан храма. Спевку провела матушка Анастасия, супруга настоятеля. Были разучены песнопения Святой Пасхи и Божественной Литургии, как на португальском, так и на церковнославянском языке. 26 апреля 2015 года на общем приходском собрании был принят новый Статут. В измененном Статуте была принята и закреплена передача в собственность Аргентинской и Южноамериканской епархии Московского Патриархата следующей недвижимости: храмовое здание, приходской дом и земельный участок. Общим голосованием были избраны члены церковной директории управления прихода, где Президентом может быть только настоятель общины, поставленный Управляющим архиереем Аргентинской и Южноамериканской епархии. |
| П.В. Безобразов Т. Б. Потемкиной от 29 января 1857 г. Небесная роса напоевает цветы живые. А я – былие посохшее. Меня бросили в огонь, и я горю. Благоговейте перед тайной духовного горения, по окончании которого внутренний человек обновляется, и не огорчайтесь искренним отказом очищаемого страдальца. Бог, оживотворяющий маститые кедры ливанские, да продлит жизнь вашу драгоценную для многих. Вот вам привет мой в день вашего рождения. P. S. Ранее духовного очищения своего не желаю видеть людей. Елисавете Павловне Эйлер от 11 февраля 1857 г. Многими дарами наделил человека премудрый и всеблагий Творец. К числу их принадлежит наше слово, выражаемое звуками, или письменами. Посредством слова молитвенно проникает в нас благодать Святого Духа. Посредством слова разговорного, или письменного, душа душе светит и отсвечает. Какой чудный и драгоценный дар Бога – слово. Пользуюсь им и отвечаю на письмо ваше от 12 января, в котором вы прислали мне цветочки из садов, или с гор Ниццы. Надлежало бы мне отдарить вас подобными кринами. Но в нашем снегу не растут фиалки и розы. Правда, есть кусты и березы на стеклах моей холодной горницы; но я не умею ни сорвать, ни прислать их к вам. Напоминаю о них, и это напоминание прошу принять вместо букета с родимой, белоснежной сторонушки, где вас любит мать, любит брат, помню я, и поминает вся церковь , когда молится о плавающих, путешествующих. Вы гуляете в садах и по горам, наслаждаетесь природой, много размышляете и сознаете, что душа ваша по милости Божией спокойна и светла. Ваше благополучие радует меня. Природа, эта ненаглядная подруга моя, сделалась и вашей подружкой. Не ревную, напротив, радуюсь, что и вы любите эту красавицу Божию. Дружиться с ней хорошо. Безгрешная, она ничем не соблазняет, не огорчает, не раздражает, напротив, успокоивает, радует, назидает всякого, кто умеет жить и беседовать с ней. В просторном лоне ее сознаешь себя свободным, независимым, первым, любишь не себя, а Творца ее, надеешься не на себя, а на Вседержителя, силой Которого она существует, когда же любуешься красотами и величием ее, тогда забываешься до того, что не замечаешь течения времени, ничего не хочешь, ни о чем не думаешь и только чувствуешь свое блаженство. Такое самозабвение немного поясняет райское состояние души, когда она, чистая, будет созерцать вечную красоту и всех совершенств полноту. |
|
|
