| Сочинения А. (на фин., частично на лат. и швед. языках) носят компилятивный характер. Его Финская месса и Требник (1549) основывались на соответствующих швед. произведениях его современника Олауса Петри (ок. 1493-1552), т. н. «Молитвенник по Библии» (Rucouskirja Bibliasta. 1544) - на средневек. и совр. А. сочинениях (в т. ч. Эразма Роттердамского , Мартина Лютера, Яна Гуса , Фомы Кемпийского ), а также включал переводы отрывков из ВЗ и НЗ. На материале молитвенника видна определенная толерантность А. по отношению к римско-католич. традиции: сохранение дней почитания святых, постов, таинства исповеди, использование трудов католич. авторов, средневек. литургических текстов. Характерно, что как у А., так и у Олауса Петри, чьи труды оказали значительное влияние на фин. реформатора, принципиальных богословских расхождений с Лютером не было. Как в Швеции, так и в Финляндии приверженцы нового учения взяли на себя решение задач, ставившихся задолго до начала Реформации: катехизации населения, борьбы с пережитками язычества. В связи с этим актуальной была проблема проповеди и религ. просвещения на национальном языке. В Финляндии отдельные попытки в этом направлении предпринимались еще в XV в., однако по сути заслуга создания финноязычной религ. лит-ры и фин. лит. языка принадлежит А. Главным трудом А. был перевод на фин. язык НЗ (при переводе использовалась Вульгата , нем. перевод Лютера, лат. перевод Эразма Роттердамского, швед. НЗ, а также греч. текст). Выход фин. НЗ (изд. в 1548) имел огромное значение для культуры страны, дав среди прочего основу языка фин. Библии. Оригинальными сочинениями А. являются стихотворные и прозаические предисловия к его переводам, содержащие, в частности, ценные сведения по истории, мифологии и фольклору финнов и карел. Известно негативное отношение А. к рус. Православию, что было достаточно традиционно для духовенства Шведского королевства и объяснялось как политическим противостоянием России и Швеции, так и соперничеством в деле миссионерства. В 1557 г. А. участвовал в посольстве в Россию для ведения мирных переговоров с Иоанном IV после русско-швед. войны 1555-1557 гг. На обратном пути 9 апр. 1557 г. А. внезапно умер под Выборгом, где и похоронен. |
| Речь М. произвела положительное впечатление на Лютера, который дал ей высокую оценку в письме секретарю курфюрста Фридриха Г. Спалатину (1484-1545); настороженное отношение Лютера к М. сменилось уважением к его научным талантам и гуманистическим убеждениям (см.: Luther M. WA: BW. Bd. 1. S. 192, 196, 203). С сент. 1518 г. М. начал читать лекции в университете; в 1518-1519 учебном году он преподавал греческий язык, а также комментировал с филологической т. зр. сочинения античных классиков (Гомера, Плутарха, Пиндара и др.) и книги НЗ (Послание ап. Павла к Титу и, возможно, Послание Иакова). С первых месяцев пребывания в Виттенберге М. проявлял значительный интерес к получавшим в это время все более широкий резонанс религ. идеям Лютера, с которым у него вскоре сложились доверительные и дружеские отношения. Однако усвоение М. основных принципов богословия Лютера происходило постепенно и медленно. До знакомства с Лютером М. не имел сформировавшейся теологической позиции; в религ. области он ориентировался на общее для католич. гуманистов представление о том, что христианство нуждается в очищении от исказивших его изначальное религиозно-нравственное содержание схоластических абстрактных рассуждений, а также от многочисленных обрядов и суеверий. Хотя гуманистическая позиция позволяла М. понять и принять реформационные установки Лютера, первоначально он был склонен рассматривать их как продолжение той умеренной программы внутреннего исправления церковной и религ. жизни, которая была обозначена в сочинениях Эразма Роттердамского и др. гуманистов. В 1518-1519 гг. в частной переписке и предисловиях к неск. изданиям М. прямо причислял Лютера к кругу гуманистов, ставя его имя после имен Эразма Роттердамского и Рейхлина и тем самым помещая его деятельность в более широкий контекст просветительских и морализаторских устремлений гуманистов (см., напр.: CR. Vol. 1. Col. 71-72, 75). В это время и сам Лютер не возражал против такой интерпретации; он видел в М. важного союзника и посредника, к-рый пользовался уважением среди гуманистов и в силу этого мог убедить их в правильности и необходимости той критики, к-рой Лютер подвергал учение и практику католич. |
| В качестве аналогии можно привести рассуждение Эразма Роттердамского из сочинения «О свободе воли», где он цитирует многочисленные места из Ветхого и Нового Завета, толкуя их в пользу свободы выбора. В экзегезе стиха из пророка Исайи Эразм использует возможности того же модального глагола «хотети»: «Если вы захотите и послушаете Меня, будете вкушать блага земли; если же не захотите и не послушаете Меня, то меч поглотит вас» (Ис. 1:19); комментарий таков: «Если человек никоим образом не имеет свободы воли для свершения добра или же, если, как некоторые говорят, ни для добра, ни для зла, то что означают эти слова " если захотите " , " если не захотите " ? Тогда больше подходило бы: " если Я захочу " , " если Я не захочу " . И так как грешникам говорится много такого, то я и не представляю, как можно избежать того, чтобы не приписать им при избрании добра хоть сколько-нибудь свободной воли, если только мы не предпочитаем ее называть помышлением или движением души, а не волей, потому что воля определенна и рождается из рассуждения» . В сочинениях разных авторов, посвященных свободе воли, важное место занимает экзегеза 30–й главы Второзакония, а именно стиха о выборе пути следования добру (30:15). Но он используется по–разному. Это особенно наглядно при сопоставлении соответствующих фрагментов у Эразма Роттердамского и Пико делла Мирандола. Эразм цитирует стихи 15—20 из 30–й главы довольно полно и точно, но в собственной композиции, переставляя стихи и их отдельные части, разрывая текст комментарием других библейских фрагментов. А завершает цитату приведенный почти дословно стих 19: «В свидетели Я сегодня призываю небо и землю. Я предложил вам жизнь и смерть, благословение и проклятие. Так избери жизнь, чтобы жили ты и потомство твое». Далее следуют комментарии, аналогичные тем, которые сопровождали стих из пророка Исайи: «Здесь ты опять слышишь слово " предложил " , слышишь слово " избери " , слышишь слово " отвратится " , которые не употреблялись бы постоянно, если бы воля человека не была свободна творить добро, а могла творить только лишь зло» . |
| 5). На самых типичных представителях средневековой гомилетики автор и останавливается со своим историко-гомилетическим разбором. В пределах периода с XI по XVI вв. он последовательно, в хронологическом порядке, рассматривает гомилитические сочинения Гюнберта, Алана de Insults, Гумберта романского и Эразма Роттердамского. Таким образом, первая часть книги состоит из четырех гомилетических очерков. План и метод изложения, в общем, одинаковы в каждом из них: общие краткие биографические сведения о писателе и билиографические – о сочинении его, подлежащем разбору: указание времени и обстоятельства происхождения сочинения; предметы и задачи его; затем следует общая внутренняя характеристика и анализ содержали его. Отмечая основные мысли, характеризующие гомилетические воззрения писателя или гомилетическую методу его, проф. Певницкий часто подвергает критическому суду и оценке ту или другую мысль с православно-гомилетической или общей церковно-исторической точки зрения. Такова, например, экскурсия его в область древней церковно-исторической практики, представляющая обстоятельную справку по вопросу о том, на ком лежит долг церковного проповедничества. Автор входить в подробное обсуждение этого вопроса по поводу, с одной стороны, требования Гюнберта «чтобы не уклонялись от исполнения церковно-учительского долга и люди, не облеченные званием пастырей (9–13); с другой – как раз обратного положения Алана (38–43) и Эразма Роттердамского (187–138), что проповедь есть долг одних только прелатов или высших представителей церковного клира. Касаясь образа изложения или раскрытия материй у Гумберта, г. Певницкий осуждает схоластическую манеру его, вследствие которой происходит однообразие речи и сухость изложения, доставляющая утомление читателю (52–53). О сочинении Гумберта, впрочем справедливость требует вообще сказать, что с точки зрения обилия материала для критических замечаний трудно найти более благодарное произведение в целой гомилетической литературе средних веков. Но только с этой лишь одной стороны и может быть любопытно сочинение Гумберта, который на одной странице говорит, что «если проповедовать часто, то проповедь теряет свою цену и надоедает слушателям» (75 стр.), а на другой говорит, что «нужно проповедовать постоянно» (79 стр.). |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла ГЛАРЕАН [лат. Glareanus, наст. имя Генрих Лорити - Loriti, Loreti, Loris] (июнь 1488, Моллис, кантон Гларус, Швейцария - 28.03.1563, Фрайбург, ныне Фрайбург-им-Брайсгау, Юж. Германия), швейцар. гуманист, поэт, педагог и ученый. Автор трудов по теории музыки, географии, филологии, математике и метрологии, комментатор и редактор-издатель сочинений рим. авторов (Гораций, Овидий, Вергилий, Тацит, Тит Ливий, Цезарь, Крисп, Теренций, Лукан, Юстин, Светоний, Боэций). Псевдоним Г., по форме стилизованный под фамильные имена рим. патрициев, был взят им в возрасте ок. 20 лет. Отец Г. был землевладельцем; в детстве, по свидетельству Г., ему приходилось пасти овец. Первоначальное, в т. ч. муз., образование он получил в школе М. Рубелла в 1501-1506 гг. (Берн, Роттвайль). В 1506-1510 гг. изучал философию и теологию в Кёльнском ун-те; его наставником в музыке и математике был гуманист и автор музыкально-теоретических трактатов И. Кохлеус , в греч. языке Г. совершенствовался под рук. И. Цезария. В 1507 г. он получил степень бакалавра, в 1510 г.- лиценциата и затем - магистра свободных искусств. В возрасте 24 лет Г. добился права выступить перед рейхстагом и исполнить сочиненную в честь имп. Максимилиана I оду на лат. языке в подражание рим. панегирической поэзии. Император увенчал его голову лавровым венком, что позволило Г. впосл. прибавлять к своему имени титул «poeta laureates» (увенчанный лавром поэт). Глареан. Рис. Ганса Гольбейна Младшего на полях списка «Похвала глупости» Эразма Роттердамского. XVI в. (Музей искусств в Базеле. Кабинет гравюры) Глареан. Рис. Ганса Гольбейна Младшего на полях списка «Похвала глупости» Эразма Роттердамского. XVI в. (Музей искусств в Базеле. Кабинет гравюры) В 1514 г. в споре гуманиста И. Рейхлина с Й. Пфефферкорном, призывавшим к уничтожению евр. книг, Г. принял сторону первого, с чем мог быть связан его переезд в Базель. В 1-й период пребывания в этом городе (1514-1517) Г. был принят в Базельский ун-т (без штатного места), получил разрешение открыть пансион, в к-ром обучал детей греч. и лат. языкам, математике, поэзии и музыке. Ученики должны были говорить на классической латыни не только на занятиях, но и в быту; иерархия среди учеников в игровой форме воспроизводила структуру древнерим. общества. Его учениками были К. Гедио и братья П., В. и Э. Чуди (впосл. историк Швейцарии и ревностный защитник католицизма в кантоне Гларус). |
| Еще знаменитый немецкий историк философии Куно Фишер, живший в XIX веке, подчеркивал, что современная наука и ее методы родились во времена схоластики. Распространенное воззрение, что Возрождение и Новое Время были очагом справедливости и учености по сравнению с мрачным Средневековьем, было введено в оборот марксистскими историками, видевшими вокруг только смену общественно-экономических формаций. В отличие от марксистской историографии, французский философ Мишель Фуко выводит на поверхность мрачные и жестокие корни современных тюрьмы, психбольницы, государственности и науки. Анализируя сочинение «Похвала глупости» Эразма Роттердамского, Мишель Фуко приводит своего читателя к выводу, что «глупость … – возмездие, настигающее беспорядочную и бесполезную ученость », а также показывает ничтожность человеческих познаний на примере хоровода дураков Эразма Роттердамского: «первыми идут Грамматики, за ними Поэты, Риторы и Сочинители; затем Юристы; следом выступают «Философы, почитаемые за длинную бороду и широкий плащ», и наконец, сомкнув ряды, шествует неисчислимое воинство Богословов ». Мишеля Фуко всегда интересовали именно маргинальные проявления человеческой истории, поэтому он обращает взгляд своего читателя на картину Иеронима Босха, где изображен «корабль дураков» – Stultifera navis. В средневековой Европе существовала традиция – собирать всех городских сумасшедших и помещать их на судно, лишенное руля, отправляя вниз по течению реки. Мишель Фуко видит в мачте этого корабля библейское Древо познания добра и зла: «другой символ знания, древо (древо запретное, древо греха и обетованного бессмертия), посаженное когда-то в центре земного рая, теперь выдернуто из земли и превратилось в мачту корабля дураков ». За этой метафорой скрыт старый библейский смысл тщетности человеческого знания перед божественной мудростью: «Ибо написано: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну» (1 Кор. 1:19). Св. ап. Павел спрашивает: «Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? Ибо ... мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией...» (1 Кор. 1:20-21). |
| Праздник венков из роз. 1506 - 1512 гг. (Музей истории искусств, Вена) Праздник венков из роз. 1506 - 1512 гг. (Музей истории искусств, Вена) Наиболее знамениты 3 т. н. мастерские гравюры Д. Первую («Рыцарь, смерть и дьявол», 1513) художник называл «Всадник», что указывает на связь с «Руководством христианского воина» Эразма Роттердамского, призывавшего христианина не сходить с пути истины, какие бы силы ни преграждали ему дорогу. На второй гравюре «Св. Иероним в келье» (1514) Д. представил святого как олицетворение духовной самоуглубленности и созерцательной жизни. Третья гравюра («Меланхолия I», 1514) имеет сложный символический подтекст. По мнению Р. Клибанского, Э. Панофского, Ф. Заксля ( Klibansky R., Panofsky E., Saxl F. Dürers «Melencolia I». Lpz.; B., 1923; Либман. 1957. С. 30-33), представленная на ней женская фигура персонифицирует меланхолический темперамент людей искусства, управляемых Сатурном. Он, покровитель каменотесов, плотников, геометров, о чем напоминают их разбросанные по земле инструменты, способен наделять властью и богатством, которые обозначены ключом и кошельком на поясе женщины. Цифра I на крыльях мыши отсылает к трактату Агриппы Неттесгеймского, определявшего 3 ступени гения, или меланхолической одержимости: I - низшую, доступную людям искусства, II - среднюю, свойственную ученым, III - высшую, присущую тем, кто поднимаются до постижения божественной сущности вещей и самого Божества. Т. о., «Меланхолия I» символизирует дух человека искусства, тщетно стремящегося сравняться с Творцом. Гравюру отличает виртуозная техника исполнения - ряды мелких параллельных штрихов, сплетаясь в сложные, точные орнаменты, воплощают дробное, неровное освещение, создают объемы и глубину пространства. В 1515-1521 гг. Д. стал широко известен за пределами Германии. Д. выполнил рисунки на полях «Молитвенника» имп. Максимилиана (Баварская гос. б-ка, Мюнхен; собрание бывш. Городской б-ки, Безансон), во время рейхстага в Аугсбурге нарисовал имп. Максимилиана с натуры (1519, Музей истории искусств, Вена), создал «Портрет Бернхарда фон Реесена» (1521, Картинная галерея, Дрезден). В июле 1520 г. Д. отправился на коронацию Карла V, надеясь получить пенсион, отмененный со смертью Максимилиана I в 1519 г. Во время путешествия по Рейну («Дневник путешествия в Нидерланды», 1520-1521), посещения Кёльна, Антверпена, Неймегена, Хертогенбоса, Брюсселя, Брюгге, Гента, пров. Зеландия Д. встречался с нидерландскими мастерами К. Массейсом, Й. ван Клеве, Лукой Лейденским и др., портретировал Эразма Роттердамского (уголь на бумаге, 1520, Лувр, Париж), делал рисунки, дополняя нем. традицию (рисунок пером, слегка подсвеченный акварелью) живописной техникой итальянцев (рисунок кистью с применением белил на тонированной бумаге) и распространенной в Нидерландах техникой серебряного карандаша. |
| 3. В каком случае папа мог отобрать власть у монарха: ни в каком, не он наделял монарха властью, поэтому не имел никакого права если папа и монарх поссорились если монарх не исполнял свои обязанности добросовестно Правильный ответ: Папа был наделен правом даровать власть монарху, но также мог и отобрать ее в том случае, если монарх исполняет свои обязанности не должным образом. Но Авиньонское пленение пап показало, что папская власть претерпевает упадок из-за укрепления монархии. Это стало политической победой короля Филиппа IV над папой Бонифацием VIII, который хотел полностью подчинить себе светских правителей. Правильный ответ: Папа был наделен правом даровать власть монарху, но также мог и отобрать ее в том случае, если монарх исполняет свои обязанности не должным образом. Но Авиньонское пленение пап показало, что папская власть претерпевает упадок из-за укрепления монархии. Это стало политической победой короля Филиппа IV над папой Бонифацием VIII, который хотел полностью подчинить себе светских правителей. Правильный ответ: Папа был наделен правом даровать власть монарху, но также мог и отобрать ее в том случае, если монарх исполняет свои обязанности не должным образом. Но Авиньонское пленение пап показало, что папская власть претерпевает упадок из-за укрепления монархии. Это стало политической победой короля Филиппа IV над папой Бонифацием VIII, который хотел полностью подчинить себе светских правителей. 4. Принц гуманизма — Эразм Роттердамский написал «Руководство христианского воина», где, используя военную терминологию, показал, какой должна быть христианская жизнь. Как вы думаете, какую жизнь олицетворяет воин Христов: полную подвигов и аскетизма благопристойную, умеренную и праведную социально активную, которая продвигает идеи о спасении души Правильный ответ: Воин Христов, по мнению Эразма Роттердамского, — это олицетворение благопристойной, умеренной и праведной жизни. Он дисциплинирован, ведет борьбу с внутренним врагом и искореняет свои пороки. Отличие воина Христова, который представлен у Эразма, от воина, о котором говорит Гуттен: воин Эразма не революционер. Воин Гуттена — революционер, сильный и напористый, совершает военный подвиг в деле спасения души. |
| Возвращение к филологии и истории в эпоху Возрождения было неотделимо от определенного исторического сознания, которое зависело от проведения четкого различия, с одной стороны, между классическим и раннехристианским периодом, и последующим средневековым периодом — с другой. Как показывает пример Эразма Роттердамского, его оценка дохристианской классической культуры сопровождалась восхвалением греческих и латинских патристических писателей, и все же основное внимание в его творчестве было уделено раскрытию образа Самого Иисуса Христа посредством скрупулезного филологического изучения текста Нового Завета . Эразм также наследовал более ранним гуманистам, которые на протяжении десятилетий противопоставляли античную риторику и утонченную латынь риторически менее привлекательной латыни и диалектическим формам аргументации, свойственным позднесредневековой схоластике. Хотя в то время, как многие авторы просто продолжали наследовать традициям средневековых хроник, другие рассматривали себя в качестве первооткрывателей более достоверных историй о личностях, чьи образы были сокрыты за покрывалами агиографии, — как, например, можно увидеть на примере высказываний Эразма о блж. Иерониме Стридонском . Таким образом, ученые-гуманисты эпохи Ренессанса постепенно формировали особенное герменевтическое пространство между комментатором и традицией ранней Церкви. Задача понимания писателей в рамках эпохи постепенно стала подразумевать не только проявление внимания к отличительным особенностям того времени — т. е. к определенным различиям в языке и риторике, но также рассмотрение этих авторов в рамках периодизации, неизбежно связанной с соответствующей системой ценностей. Таким образом, открытие такого интерпретационного пространства было весьма сложным замыслом; выстраивание культурной дистанции подразумевает мыслительный процесс, устанавливающий форму того, с чем он «сталкивается», и какую получает оценку, при этом подобное выстраивание влечет за собой ощущение (зачастую только зарождающееся, что можно достичь понимания по ту сторону этой «пропасти» . |
| История печатных изданий Библии начинается с Иоганна Гутенберга. Он жил в Германии в XV веке, за сто лет до русского первопечатника Ивана Федорова. Ему принадлежит в Европе первенство в изобретении типографского способа издания текстов. Среди первых набранных книг была Вульгата (50-е гг. XV в.), латинский перевод Священного Писания. В 1516 году в швейцарском городе Базеле подготовку печатного текста Нового Завета на греческом языке проделал оппонент Мартина Лютера голландский гуманист Эразм Роттердамский. Текст для издания он сверял по нескольким, по-видимому, случайно выбранным позднесредневековым рукописям, содержащим одну из форм Византийской редакции (см. п. 9.2). Греческий текст сопровождался параллельным латинским переводом, выполненным самим Эразмом. С этих пор на Западе наметился отказ от опоры на латинский текст Нового Завета и переход к изучению его греческого оригинала. Надо сказать, что почти одновременно в 1502 года в Испании была предпринята подобная работа. Кардинал и епископ Толедский Франциско Хименес приступил к подготовке издания полной Библии параллельно на нескольких языках: еврейском (с добавлением в отдельных местах параллелей на арамейском), греческом и латинском, из-за чего получило название Полишотта (от греч. πολγλωττος – многоязычный). Эта работа происходила в испанском университетском городе Алкала-де-Энарес, римское название которого было Complutum, поэтому это издание известно как Комплютенская Полиглотта. С каких рукописей делался набор греческого текста Нового Завета для Полиглотты точно неизвестно, но качество его подготовки было лучше Эразмовского. Издание греческого Нового Завета Эразма Роттердамского было распродано раньше Полиглотты и получило широкое распространение из-за многочисленных переизданий. Именно с этого варианта сделан немецкий перевод Лютера, а также к нему восходит и английский перевод короля Иакова. В XVI веке появилось еще несколько изданий греческого текста. Парижский печатник Робер Этьенн (Стефан) в середине века подготовил свое издание, только в некоторых случаях заменяя чтения из Эразма на чтения из Полиглотты, правда с указанием разночтений по нескольким древним рукописям. Таким образом, это был первый опыт создания критического аппарата. |
|
|
