| Приняв поклон, Петр иных поднимал и целовал, других похлопывал по плечу и каждому говорил весело: — Ишь — бороду отрастил! Государь мой, в Европе над бородами смеются… Уж одолжи мне ее на радостях… Боярин, князь, воевода, старый и молодой, опешив, стояли, разведя рукава… Томос и Сека тянулись на цыпочках и овечьими ножницами отхватывали расчесанные, холеные бороды. Падала к царским ножкам древняя красота. Окромсанный боярин молча закрывал лицо рукой, трясся, но царь сам подносил ему не малый стакан тройной перцовой: — Выпей наше здоровье на многие лета… И Самсону власы резали… (Оглядывался блестящим взором на придворных, поднимал палец.) Откуда брадобритие пошло? Женской породе оно любезно, — сие из Парижа. Ха, ха! (Два раза — деревянным смехом.) А бороду жаль, — в гроб вели положить, на том свете пристанет… Будь он суров или гневен, кричи, таскай за эти самые бороды, грози чем угодно, — не был бы столь страшен… Непонятный, весь чужой, подмененный, — улыбался так, что сердца захватывало холодом… В конце стола суетился полячок — цирюльник, намыливая остриженные бороды, брил… Зеркало подставлял, проклятый, чтоб изувеченный боярин взглянул на босое, с кривым ребячьим ртом, срамное лицо свое… Тут же, за столом, плакали пьяные из обритых… Только по платью и узнавали — генералиссимуса Шеина, боярина Троекурова, князей Долгоруких, Белосельских, Мстиславских… Царь двумя перстами брал обритых за щеку: — Теперь хоть и к цесарскому двору — не стыдно… 19 Обедать Петр поехал к Лефорту. Любезный друг Франц едва проснулся к полудню и, позевывая, сидел перед зеркалом в просторной, солнечной, обитой золоченой кожей опочивальне. Слуги хлопотали около него, одевая, завивая, пудря. На ковре шутили карл и карлица, вывезенные из Гамбурга. Управитель, конюший, дворецкий, начальник стражи почтительно стояли в отдалении. Вошел Петр. Придавив Франца за плечи, чтобы не вставал, взглянул на него в зеркало: — Не розыск был у них, преступное попущение ибаловство… Шеин рассказал сейчас, — и сам, дурак, не понимает, что нить в руках держал… Фалалеев, стрелец, как повели его вешать, крикнул солдатам: «Щуку-девы съели, а зубы остались…» |
| Сигизмунд III шел на Московское государство, прикрываясь демагогическим лозунгом спасения России: он якобы выступил по просьбе самих русских для наведения в стране порядка. Король вторгся в пределы России в сентябре 1609 года. Был осажден Смоленск, который русские упорно защищали под руководством воеводы Шеина и архиепископа Смоленского Сергия, человека огромного мужества, горячего патриота. Сопротивление Смоленска надолго задержало под его стенами армию Сигизмунда. Позднее, когда поляки овладели городом, последние защитники города взорвали вместе с собой пороховые склады, находившиеся под древним Мономаховым Успенским собором – кафедральным храмом Смоленска. Поскольку Лжедмитрий II более Сигизмунду не был нужен, король решил избавиться от самозванца. Он отправил в декабре 1609 г. в Тушино послов, которые предложили тамошним полякам вернуться от вора под знамена короля. Русским тушинцам обещалось покровительство и водворение порядка силой королевского оружия. Отдельное послание было написано Филарету как «нареченному Патриарху». В нем король обещал неприкосновенность Православной веры и Восточного обряда. Однако при наличии печального опыта недавней Брестской унии это заверение Сигизмунда стоило недорого. Тушинцы заколебались. Началось брожение в стане самозванца. Часть тушинцев отпала от Лжедмитрия II. Вор с кучкой приверженцев из числа казаков Заруцкого, которым ничего хорошего от польского короля ожидать не приходилось, бежал в Калугу. Часть тушинцев ушла к Шуйскому. Другие, из числа наиболее непримиримых противников царя Василия, – князь Мосальский, Салтыков, князь Хворостинин и прочие – ушли под Смоленск к Сигизмунду в качестве посольства, целью которого было испросить на Московское царство сына Сигизмунда королевича Владислава. В составе посольства был и Филарет Романов. Послы поставили условием воцарения Владислава Вазы переход королевича в Православие. С Сигизмундом в феврале 1610 г. был заключен договор, в котором фактически речь шла не о присоединении России к Польше, а только о воцарении в Москве новой династии Ваза, с сохранением полной самостоятельности Русского государства. Король согласился на требования русских, но едва ли собирался их выполнять, надеясь, что договор поможет в дальнейшем развить успех поляков и привести к полному присоединению России к Речи Посполитой. |
| Так вот, одним из таких «любомудров» XVIII века был Василий Рубан, родившийся в Белгороде. Он получил по тому времени прекрасное образование в Киевской духовной академии, в Московской Славяно-латинской академии. Затем Московский университет, что взрастил тогда группу литераторов: Денис Фонвизин, Ипполит Богданович, Михаил Чулков... Рубан владел греческим, немецким, французским, польским и турецким языками. Оставил прекрасные переводы сочинений Горация, Вергилия, Овидия... Василий Рубан участвовал в издании первых русских журналов «Доброе намерение», «Парнасский щепетильник» и «Трутень», «Живописец», активно публиковался в них. Я отчетливо помню запах веков и аромат времени, что источал журнал «Ни то, ни сё», впоследствии переформатированный в журнал «Всякая всячина», который Василий Рубан издавал вместе с Башиловым, по наущению Екатерины II. Я даже, в некотором роде, позаимствовал интонацию названия его журнала для своей небольшой книжки развлекательных историй уже нашего века. Издавал Василий Григорьевич журналы «Трудолюбивый Муравей», «Старина и новизна», книги «Поход боярина и большого полку воеводы А. С. Шеина к Азову», «Устав ратных, пушечных и др. дел, составленный в 1607 и 1621 гг. Онисимом Михайловым», «Описание Императорского столичного города Москвы» - фактически первый путеводитель по Москве, содержавший сведения о топографии, территории, облике, административном устройстве, экономике, социальном составе жителей города. До конца века Рубан служил у стратега проводимой Екатериной II политики князя Потёмкина. Василий Григорьевич создавал, открывал школы и учебные заведения в Новороссии. Благодаря участию издателя В.Г. Рубана и Г.А. Потёмкина, изданы были «Странствования по святым местам Востока» В. Г. Григоровича-Барского, знаменитого православного путешественника первой половины XVIII века. К этому же времени относится имя знаменитого белгородца Степана Дегтярёва, композитора, руководителя Шереметьевского крепостного театра, автора одной из первых отечественных ораторий, родившегося в Борисовке Хотмыжского уезда. Этот крепостной мальчишка получил хорошее образование, познал теорию музыки. Дегтярёв был прекрасным вокалистом, скрипачом, музицировал на фортепьяно и гуслях. Получив право посещать Московских университет, изучал французский и итальянский языки. Степан после учебы, служил, как говорили тогда, «учителем концертов», иными словами, музыкальным руководителем Шереметьевского театра. |
| Процесс длится уже более двух лет, защита требует либо оправдать предпринимателя, либо прекратить его уголовное преследование в связи с истечением сроков давности. Однако судебного решения пока нет». Очевидно, что неудача следственных и судебных органов по Рузскому делу побудила какие-то силы сфабриковать новое дело. Что можно сказать о «заказчике»? Лицо или группа лиц заинтересованы в присвоении или ликвидации предприятий В.В.Бойко-Великого как таковых. Об этом свидетельствует слишком обширная «география» давления — Рузский район, Московские предприятия, теперь уже Ростов-на-Дону… Позже на «РБК» появилась информация от адвоката А.А.Аверьянова о своем подзащитном: «Его обвиняют в хищении тыс. в 2014 году со счета господина Шеина в банке «Кредит-Экспресс». Он не признает себя виновным в этом обвинении, потому что между господином Бойко-Великим и господином Шеиным существовал договор займа», — сказал он. О каком Шеине идет речь адвокат не уточнил. По данным СПАРК, Владимир Шеин является экс-председателем совета директоров и совладельцем «Кредит-Экспресса». Защитник добавил, что Бойко-Великий возместил всю сумму в рамках этого договора. По его словам, в подтверждение есть нотариально заверенная расписка». В комментариях интернет-порталу «Аминь» Алексей Аверьянов добавил: «К компаниям, которые возглавляет и возглавлял Бойко-Великий, эта ситуация никакого отношения не имеет. Он отметил, что предприниматель расценивает происходящее как " преследование за его гражданскую и патриотическую позицию " и считает его незаконным». Мой старый соратник, видный деятель православного монархического движения Дмитрий Николаевич Меркулов высказался в переписке, что нужно «составить текст письма в защиту В.В.Бойко-Великого, его подпишут все, кому не безразлично русское дело и личность Василия Вадимовича». Думаю, так и надо поступить! Господи Иисусе Христе, спаси, сохрани, разреши от уз неправедных, поддержи в тяжких обстояниях раба Твоего Василия и помилуй нас! Аминь. Леонид Болотин, историк, журналист, общественный деятель, научный редактор Информационно-исследовательской службы «Царское Дело» Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите " Ctrl+Enter " . |
| Паны еще несколько раз в феврале пытались склонить послов повиноваться королевской воле. Паны снова отрекались от крестного целования на королевское имя, но требовали, чтобы впущено было восемьсот человек в Смоленск. Послы соглашались только на двести. Им позволили еще раз снестись с смольнянами, и послы потом говорили, что они насилу убедили смольнян принять двести человек. Напротив, поляки приписывали упорство смольнян и теперь, как прежде, наущению Голицына. Поляки требовали, чтобы, впустивши королевских людей, оставить одни ключи у городского начальника, другие – у польского; чтобы смольняне, как виновные в упрямстве, заплатили все убытки, понесенные королевскими поисками, и чтобы те, которые прежде из них покорились королю, находились под судом и ведением польского, а не русского начальства. Король обещал снять осаду только тогда, когда смольняне исполнят его требования. Но как исполнить их было нельзя, особенно заплатить издержки в то время, то ясно видно было, что король после этого договора останется с войском и только воспользуется введением своих людей для удобного взятия города. И послы, и смольняне отказали; переговоры снова перервались. Сильно были раздражены паны против послов. Они упорствовали, а между тем русская земля ополчалась; вести приходили все грознее. Возникло подозрение, что послы сносятся с Ляпуновым, что они тайно помогают русским в восстании. Голицына обвиняли также в прежних сношениях с Тушинским вором, когда он еще был жив, и с Делагарди. Перехвачено было письмо к нему от шведского генерала, где последний уговаривал отстать от поляков и признать царем шведского королевича, который крестится в греческую веру. Наконец пришла весть, что ополчение восставшего народа подходит с разных сторон к Москве. Уже решили арестовать послов, пресечь их сообщения с московскою землею. 26-го марта их позвали, и Лев Сапега сказал им: «Мы знаем ваши коварства и хитрости, неприличные послам; вы нарушили народное право, преступили границы ваших посольских обязанностей, пренебрегали указами бояр московских, от которых посланы; народ тайно поджигали к неповиновению и мятежу, возбуждали ненависть к королю и королевичу Владиславу, давали советы мятежникам, отклоняли Шеина от сдачи Смоленска, обнадеживая его скорою помощью от Ляпунова, дожидались, пока измена и мятеж созреют. |
| — Это какой камень? Прямо сказать, враг наш, — ворчал он, пересыпая на руке блестящие изумрудно-зеленые зерна. — Всякий другой камень мокрым наждаком точится, а этому подавай сухой. Вот как наглотаешься пыли-то… Одна маета. Большие камни точились прямо рукой, нажимая камнем на вертевшийся круг, а мелкие предварительно прилеплялись особой мастикой к деревянной ручке. Во время работы вертевшийся круг постоянно смачивался наждаком. Наждак — порода корунда, которую для гранения и шлифования превращают в мельчайший порошок. При работе высохший наждак носится мелкой пылью в воздухе, и рабочие поневоле дышат этой пылью, засоряя легкие и портя глаза. Благодаря именно этой наждачной пыли большинство рабочих-гранильщиков страдают грудными болезнями и рано теряют зрение. Прибавьте к этому еще то, что работать приходится в тесных помещениях, без всякой вентиляции, как у Алексея Иваныча. — Тесновато… да… — говорил сам Ухов. — Ужо новую мастерскую выстрою, как только поправлюсь с делами. Год шел за годом, а дела Алексея Иваныча все не поправлялись. Относительно пищи повторялось то же самое. Алексей Иваныч сам иногда возмущался обедам своих рабочих и говорил: — Какой это обед? Разве такие обеды бывают?.. Вот только поправлюсь делами, тогда все повернем по-настоящему. Алексей Иваныч никогда не спорил, не горячился, а соглашался со всеми и делал по-своему. Даже Ермилыч, как ни бранил хозяина за глаза, говорил: — Ну, и человек тоже уродился! Его, Алексея Иваныча, как живого налима, никак не ухватишь рукой. Глядишь, и вывернулся. А на словах-то, как гусь на воде… Он же еще и жалеет нас!.. И тесно-то нам, и еда-то плохая… Ах, какой человек уродился!.. Одним словом, кругом плут!.. II Солнце светило во все глаза, как оно светит только в июле. Было часов одиннадцать утра. Ермилыч сидел на самом припеке и наслаждался теплом. Его уже не грела старая кровь. Прошка думал целое утро об обеде. Он постоянно был голоден и жал только от еды до еды, как маленький голодный зверек. Он рано утром заглядывал в кухню и видел, что на столе лежал кусок «шеины» (самый дешевый сорт мяса, от шеи), и вперед предвкушал удовольствие поесть щей с говядиной. Что может быть лучше таких щей, особенно когда жир покрывает варево слоем чуть не в вершок, как от свинины?.. Сейчас, летом, свинина дорога, и это удовольствие доступно только зимой, когда привозят в город мороженых свиней и Алексей Иваныч покупает целую тушку. Хороша и шеина, если хозяйка не разбавит щи водой. От этих мыслей у Прошки щемило в желудке, и он глотал голодную слюну. Если бы можно было наедаться досыта каждый день!.. |
| Но особенно любил Петр высказывать свои взгляды и руководящие идеи в откровенной беседе с приближенными, в компании своих „друзей“, как он называл их. Ближайшие исполнители должны были знать прежде и лучше других, с каким распорядителем имеют дело, и чего он от них ждет и требует. То была столь памятная в нашей истории компания сотрудников, которых подобрал себе преобразователь, – довольно пестрое общество, в состав которого входили и русские, и иноземцы, люди знатные и худородные, даже безродные, очень умные и даровитые, и самые обыкновенные, но преданные и исполнительные. Многие из них, даже большинство, и притом самые видные и заслуженные дельцы, были многолетние и ближайшие сотрудники Петра: кн. Ф.Ю. Ромодановский, кн. М.М. Голицын, Тих. Стрешнев, кн. Я.Ф. Долгорукий, кн. Меншиков, графы Головин, Шереметев, П. Толстой, Брюс, Апраксин. С ними он начинал свое дело; они шли за ним до последних лет шведской войны, иные пережили Ништадтский мир и самого преобразователя. Другие, как гр. Ягужинский, бар. Шафиров, бар. Остерман, Волынский, Татищев, Неплюев, Миних постепенно вступали в редевшие ряды на место раньше выбывших кн. Б. Голицына, гр. Ф.А. Головина, Шеина, Лефорта, Гордона. Петр набирал нужных ему людей всюду, не разбирая звания и происхождения, и они сошлись к нему с разных сторон и из всевозможных состояний: кто пришел юнгой на португальском корабле, как генерал-полициймейстер новой столицы Девиер, кто пас свиней в Литве, как рассказывали про первого генерал-прокурора сената Ягужинского, кто был сидельцем в лавочке, как вице-канцлер. Шафиров, кто из русских дворовых людей, как архангельский вице-губернатор, изобретатель гербовой бумаги, Курбатов, кто, как Остерман, был сын вестфальского пастора; и все эти люди, вместе с кн. Меншиковым, когда-то, как гласила молва, торговавшим пирогами по московским улицам, встречались в обществе Петра с остатками русской боярской знати. Иноземцы и люди новые из русских, понимая дело Петра или нет, делали его, не входя в его оценку, по мере сил и усердия, по личной преданности преобразователю или по расчету. |
| Шеина. Завершая выступление, директор Патриаршего архитектурно-реставрационного центра призвал во всех храмах создать опись имущества, напомнив, что в 1970–1980-х годах они существовали повсеместно и составлялись приходами совместно с музейными работниками. Эта мера помогала эффективному сохранению церковного имущества. В вопросе необходимости учета приходского имущества своего коллегу поддержал заведующий Отделом древнерусского искусства Государственного института искусствознания, доктор искусствоведения Л.И. Лифшиц. Он сообщил, что в отсутствии документов, подтверждающих принадлежность приходу предметов церковной утвари, икон и других святыни Интерпол не принимает к рассмотрению дела об их хищении, а это сводит на нет усилия по их возвращению в страну. Помнить традиции императорской России Особое место в программе совещания заняло выступление архитектора-реставратора из Франции А.С. Тутунова. В настоящее время он выступает консультантом по реставрации 12 храмов Данковского благочиния Липецкой епархии, и многие наблюдениями, которыми он поделился с участниками совещания, были взяты, что называется, с натуры. Как с сожалением отметил эксперт, приходское духовенство крайне редко в полной мере осознает значимость сохранения при реставрации исторических элементов архитектуры и убранства и часто в поисках способов удешевления процесса реставрации идет на шаги, способные пагубно отразиться на состоянии храма в дальнейшем. Зачастую в стремлении обновить храм ими выбрасываются старинные оконные переплеты, остатки кровли, ставни и двери, что чревато утратой исторического облика храмового здания. «Наши провинциальные батюшки обожают штукатурить храмы цементом, – констатировал Андрей Сергеевич. – Но цемент – это гибель для храма. Такой храм простоит еще максимум 50 лет, потом просто будет разваливаться в труху. Точно также категорически нельзя использовать цемент при реставрации, а с этим приходится сталкиваться постоянно». Гость из Франции, родившийся в Советском Союзе и имеющий корни в среде эмигрантов первой волны, часто обращался к опыту Российской империи, ныне незаслуженно забытому. |
| Обвинитель Смирнов (московский), нахал и хам, из булочников, натаскавшийся говорить, хотя и с большими неправильностями („деяния, кодекс, в целях“), конечно, не воспитан и не разбирался в выражениях. Гуревичу он бросил обвинение в передергивании; тот, как и вся защита, протестовал, но ему все нипочем. Он не понимает оскорбления, заключающегося в этих словах, не понимает даже, что этот термин шулерский, как объяснил ему Бобрищев-Пушкин, и в сознании своей „невинности“ нагло отстаивал свою правоту и свое право и в будущем прибегать к таким же терминам. Что поделаете с этой публикой... Суд – сами коммунисты – конечно, в силу партийной дисциплины поддерживает своего, и вот – „справедливость“! ...Где тут святое имя правды? Возможно ли беспристрастие? И можно ли даже думать о том, что наша невиновность может обнаружиться на подобном суде? ... Конечно, нет. Совершенно ясно, что мы все, без тени вины, будем осуждены и осуждены жестоко, как враги пролетариата. Вчера нас позорили. Нарочно вход был без билетов, нарочно привели и командировали коммунистов на речь Смирнова. Этот московский гастролер ругался, кричал, стучал, грозил, в конце концов охрип. Кажется, натащил все ругательства. И лжецами, и обманщиками величал, и трусами, и чего-чего только не нашел в нас. Меня обличал в лицемерии и не простил мне правдивого и развязного тона, сказав, что я самым беспардонным, бесшабашным образом пытаюсь доказать то-то и то-то... В конце концов, разобрав Патриарха, Митрополита, Новицкого, Ковшарова, Шеина, Огнева, Чельцова, меня, Богоявленского, Карабинова, Зинкевича, Преос. Венедикта, Петровского, Бычкова, Бенешевича, Парийского и Елачича, требовал ко всем этим шестнадцати человекам высшей меры наказания. Половина зала аплодировала (что несколько раз делалось и во время речи). Председатель для виду позванивал и тихонько предупреждал о непозволительности аплодисментов... Красин Крастин (Крастиньш) обвинял пятьдесят четырех человек. Говорил удовлетворительно, хотя и не по-ораторски. Неожиданно я удостоился от него комплимента, который потом повторял и Жижиленко. |
| «Отправить в Москву», «дать десять лет без права переписки» эти почти тотемические обозначения исполненных смертных приговоров изобретались работниками советского «правопорядка», потому что страх смерти в них самих был сильнее революционного сознания... § 2. После расстрела начали делить вещи расстрелянных новомучеников... «Распявшие же Его делили ризы Его, бросая жребий»... Эти евангельские слова почти буквально повторились в Петрограде, в 1922 году. «1922 г. Ноября 3 дня. Я, комендант Петрогубревтрибунала Кандаков, в присутствии помощника коменданта и представителя Александро-Невской Лавры на основании предписания помощника губернского прокурора от 2 ноября за 261 произвел изъятие из комнат бывшего митрополита Вениамина... Из упомянутых комнат взято следующее: 1 комната. Семь стульев столовых, один стол обеденный, одна кушетка, один полубуфет, один зеркальный шкаф, один шкаф с этажеркой и две этажерки. 2 комната. Одно зеркало, один письменный стол, две этажерки, один ночной столик, одни настольные часы, четыре стула, два кожаных кресла, один кожаный диван, настольная лампа, одна металлическая кровать с двумя матрасами, три ковра» 127 . «1922 г. Августа 21 дня. Я, комендант Петрогубревтрибунала Кандаков, в присутствии сотрудника того же трибунала и управдома на основании предписания члена президиума Степанова, прибыв на квартиру осужденного Шеина, изъяли: одну картину в золоченой раме – Иисус и Марфа, и Мария. Одну икону. Одни столовые часы и две вышитые ручной работы Богомазовой картины в золоченых рамах, а также из ящиков письменного стола бумаги, бланки, конверты и тетради. Всего около трех стоп» 128 . «Опись вещей, произведенная у гражданина Ковшарова Ивана. Комната 1. Одна этажерка с книгами, один письменный стол с канцелярскими принадлежностями, открытый библиотечный шкаф с книгами, два кожаных стула, одно кресло деревянное, настольная лампа, одна люстра. Комната 2. Три портрета, одна икона, одна люстра, один термометр, один ламберный столик. Два кожаных стула, два кресла кожаных, один диван кожаный, один стол столовый, три стула столовых, один полубуфет с посудой, одна керосиновая печка, один столик. |
|
|
