| Но если мы обратимся хотя бы к некоторым изречениям «Дао дэ цзина», мы увидим, что здесь особый род мистицизма. Я хотел бы, чтобы вы услышали несколько изречений Лао–цзы (мы будем условно так называть автора; повторяю, не имеет большого значения, был ли он легендарной личностью или нет). Я читаю Лао–цзы в переводе Ян Хиншуна. Есть и другие переводы, в частности, дореволюционный перевод, который редактировал Л.Н.Толстой, написавший к нему предисловие. Было немало переводов и с иностранных языков. Д.С.Мережковский переводил «Дао дэ цзин», кажется, с французского. Текст, переведенный Ян Хиншуном, опубликован в первом томе антологии «Древнекитайская философия». «Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное дао. Имя, которое может быть названо, не есть постоянное имя. Безымянное есть начало неба и земли». О чем это говорит? О том самом высшем, апофатическом богословии, которое свойственно и византийским, и древнерусским исихастам в христианстве, и брахманизму, как мы увидим позже, и мистику XVII в. Якову Бёме, и Шеллингу, и Владимиру Соловьеву, и многим–многим другим. То есть высочайшее Начало, создавшее мир, никогда не может быть определено адекватно с помощью человеческих понятий. Если дао может быть как–то названо, оно уже не есть то самое вечное дао. Кто же может созерцать это безымянное таинственное дао? Тот, кто свободен от страстей и видит его чудесную тайну. Далее. Для созерцающего даоса все человеческие категории вторичны. «Когда все люди узнают, что красивое красиво, появляется и безобразное. Когда узнают, что доброе добро, возникает и зло». То есть полярность возникает лишь потом, а в глубочайшей тайне всё слито. Это очень древнее представление китайской философии о бытии. Я думаю, что многим из вас знаком даже художественный зримый символ этих двух начал — инь и ян. Это шар, который разделяется волнистой линией на две половинки — светлое и темное, соединенные воедино. Впоследствии, через много столетий, христианский мистик Яков Бёме (а мы, я думаю, до него еще дойдем; это был великий человек, повлиявший на Гегеля, Шеллинга, Бердяева) говорил о том, что в самой Божественной тайне скрыты все потенции — и света, и тьмы, хотя евангельское христианство этот тезис не приемлет: «В Боге нет никакой тьмы», — говорит нам евангелист Иоанн. |
| Письмо 4. Н.С. Фуделю 4 VIII 1947, Минусинск 26 Дорогой мой Коленька. Спасибо тебе за письма и прости долгое молчание. Ты очень хорошо и правдиво описал свое пребывание в горах 27 . Я точно сам опять побывал там. Кавказ я видел 27 лет тому назад 28 . А все-таки ты заскучал под конец, особенно когда дождь и туман начались. Вот в том-то и дело, что и у природы, как и у человека, два лика. Помнишь у Тютчева: «Над этой бездной безымянной Покров накинут златотканный Высокой степенью богов». «Но кончен день. Настала ночь. Пришла и с мира рокового Ткань благодатную покрова, Сорвав, отбрасывает прочь» 29 . Здесь тоже горы, но маленькие, бесцветные и только отражающие горизонт, а не поднимающие его. Впрочем, это, кажется, начало каких-то великих гор. Ты теперь, наверное, с головой опять в ученье. Вот и второй курс! 30 Так незаметно все идет. Хотя о себе я этого не скажу: для меня время тянется долго, но это понятно. Мне надо совершенно свыкнуться с мыслью о том, что я должен жить один, и не год, и не два, а может быть, и до конца жизни. Если эту мысль принять как нечто естественное, как нечто такое, что находится в каком-то плане жизни, то можно не замечать времени и здесь. Работаю я хоть и не так много (вечера свободны), но все-таки и это отвлекает от всяких дум. Чувствую я сейчас себя хорошо, к врачам не хожу, вот есть стал больше и лучше, и это сказывается. Как Машенька? Напиши мне, какая она, что делает, чем живет, не обижает ли Вареньку. За маму радуюсь, что она опять с работой и голова ее занята. В будущем году обязательно надо было бы нам с ней повидаться, но надо еще пережить зиму, так что нечего об этом думать. В этом году, конечно, никому не надо приезжать. Да вообще сюда приезжать есть расчет только летом или в начале осени. Целую тебя, мой хороший. Твои слова мне о недопустимости уныния вообще-то правильны, хотя некоторые вещи и чувства трудно оценить и измерить, особенно издалека. Но в общем, конечно, нужно жить так, чтобы всегда как бы улыбаться жизни, слезы ничего не доказывают или же они есть такое же частное дело каждого человека, как его зубная щетка (перефразируя Генри) 31 . Кстати о Генри. Тебе нельзя заняться специально американской литературой в своем институте? Или для этого надо знать и язык? Пришли мне, бандеролью, что-нибудь почитать из английских книг, а то я все забуду, очень тебя буду благодарить. Интересный роман какой-нибудь. Твой папа. 29 Неточные цитаты из стихотворения Ф.И. Тютчева «День и ночь» (1839). Ср.: «Над этой бездной безымянной,/Покров наброшен златотканный/Высокой волею богов»; «Но меркнет день – настала ночь;/Пришла – и с мира рокового/Ткань благодатную покрова,/Сорвав, отбрасывает прочь...». Читать далее Источник: Собрание сочинений : В 3 т./С.И. Фудель; [Сост., подгот. текста и коммент. Н.В. Балашова, Л.И. Сараскиной]. - М. : Рус. путь./Том 1. 2001. – 648 с./Письма. 263-520 с. ISBN 5-85887-086-4 Вам может быть интересно: Поделиться ссылкой на выделенное |
| С конца 1902 г. А.И. Пападопуло-Керамевс , как мы сказали выше, снова делается постоянным сотрудником изданий Палестинского Общества. В это время он начинает печатание IV тома «Ιεροσολυμιτικ βιβλιοθκη» т. е. 1-й части рукописей Святогробского Константинопольского метоха и нескольких выпусков «Палестинского Сборника», каковы выпуск 38-й (изд. 1894 г.) – «Рассказ Никиты клирика царского, послание к императору Константину VII Порфирородному о святом огне» выпуск 40-й (изд. 1895 г.) – «Краткий рассказ о св. местах Иерусалима безымянного (автора)» выпуск 46-й (изд. 1896 г.) – «Три греческие безымянные проскинитария XVI b.» выпуск 53-й (изд. 1900 г.) –«Проскинитарии по Иерусалиму и прочим св. местам безымянного (автора) между 1608–1634 гг.» выпуск 56-й (изд. 1903 г.) – «Восемь греческих описании св. мест XIV–XVI в.в.» выпуск 57-й (изд. 1907 г.) – «Сборник палестинской и сирийской агиологии» и выпуск 58-й (изд. 1908–1909 г.) – «Материалы для истории архиепископии Синайской горы». Но в этот второй период своего сотрудничества в научных изданиях Палестинского Общества Афанасий Иванович уже не мог работать так сосредоточенно и напряженно, как это было по его приезде в Россию до 1899 г. Причин для этого было несколько, но главная заключалась в том, что ему удалось создать себе в России к этому времени прочное официальное положение, материально его обеспечившее уже в достаточной степени, и осуществить наконец давнюю свою мечту – получить место заведующего Богословским отделением в Императорской Публичной библиотеке. 19 марта 1904 г. А.И. Пападопуло-Керамевс обратился к великому князю Сергию Александровичу со следующим письмом: «Ваше Императорское Высочество! Прибегаю к Августейшей Особе Вашей как усердному покровителю литературы новейших времен и щедрому заступнику писателей. Окончив под Вашим высоким покровительством, после 15-летнего упорного труда, мои обязанности при Палестинском Императорском Обществе и приняв русское подданство, я страстно желаю получить обеспеченное место среди книг, дабы быть в состоянии посвятить остаток дней моих литературному труду на пользу Империи и Церкви, как например, подробной истории Патриарха Фотия, свв. |
| Закрыть itemscope itemtype="" > На безымянной высоте... В Алупке освятили крест на месте массовых расстрелов казаков в годы красного террора 28.03.2008 575 Время на чтение 3 минуты - Братцы, посмотрите, не зря мы здесь. Вот сейчас, именно в эту минуту, войско земное и войско небесное в одном строю. Все, кто похоронен на этом месте, незримо присутствуют рядом. - На правах хозяина Алупкинский атаман Михаил Крупенко берет на себя функции распорядителя. ...Состояние близкое к шоковому. Даже мне, в меру циничному скептику, становится не по себе. На месте догоревших свечей возле эпитафии " Покой, Господи, души... павших в братоубийственной смуте... " появляются красные влажные пятна. - Кровь... Вокруг памятника собираются паства и священники. - Батюшка, как это объяснить? Священник пожимает плечами. - Зачем объяснять? Все и так понятно. Чудо... ..Расстрельную яму обнаружили лесники недалеко от старого алупкинского кладбища. В двадцатом году окрестности небольшого горного озера в одночасье стали братской могилой для тысячи белогвардейцев и для медицинского персонала полевого лазарета. - Местные давно находили человеческие кости с характерными отверстиями от пуль в черепах. Контрольный выстрел в голову, как сейчас говорят. Здесь, на склоне виноградника, после земляных работ останки и появлялись. Раньше об этом не принято было рассказывать. Работники совхоза собирали тихо косточки и переносили к могилкам - там, на кладбище, и присыпали землей. Были и свидетели тех событий, но до последнего молчали. Это сейчас бабульки рассказывают, что людей сюда свозили подводами. Многие солдаты были без сознания, так и погибли, не приходя в себя. Я думаю, сначала красные расстреливали раненых на самом кладбище. После, когда места не хватило, заполнили телами овраг, - делится впечатлениями Михаил, длинноволосый парень в камуфляже, егерь Алупкинского лесничества... На церемонию освящения креста над братской могилой приехали казаки из Севастополя, Алупки, Изобильного, Симферополя, Ялты. Представители различных формирований в едином строю. Настоятель храма св. Александра Невского отец Владимир отслужил панихиду по погибшим воинам. |
| «Одно из двух: или эти мерзавцы действовали от имени какой-то власти — значит, существует слой людей, которые занимают среднее и высшее положение и считают, что они не связаны никакими законами, сводами правил и установленными предписаниями; или же они действовали „от себя“ — и в этом случае ничем не отличаются от мятежников, дезертиров или изменников родины. Поэтому мы напряженно спрашиваем себя, нет ли в военном законодательстве статьи, в соответствии с которой их можно было бы арестовать и расстрелять» 18 . «Одно из двух: или эти мерзавцы действовали от имени какой-то власти — значит, существует слой людей, которые занимают среднее и высшее положение и считают, что они не связаны никакими законами, сводами правил и установленными предписаниями; или же они действовали „от себя“ — и в этом случае ничем не отличаются от мятежников, дезертиров или изменников родины. Поэтому мы напряженно спрашиваем себя, нет ли в военном законодательстве статьи, в соответствии с которой их можно было бы арестовать и расстрелять» 18 . Проблема в том, что пытки в Абу-Грейб не были ни тем ни другим: их нельзя свести к злодеяниям конкретных солдат, также нельзя сказать, что они совершались по чьему-то прямому приказанию. Они, условно говоря, были узаконены специфической версией непристойных правил из «Красного кодекса». Считать их действиями «мятежников, дезертиров или изменников родины» — такой же абсурд, как заявлять, что самосуды куклуксклановцев — это действия предателей западной христианской цивилизации, а не взрывные проявления ее непристойной изнанки, или что преступления католических священников по отношению к детям — это действия предателей католицизма… Абу-Грейб — не только проявление американского высокомерия по отношению к странам третьего мира; иракские заключенные, подвергшись унизительным пыткам, на самом деле оказались посвящены в американскую культуру. Им дали попробовать, какова на вкус ее непристойная изнанка, составляющая необходимое дополнение к провозглашаемым ценностям личного достоинства, демократии и свободы. Буш был неправ: то, что мы видели на экранах компьютеров или на первых полосах газет, прямо связано с американскими ценностями, с самой сутью тайного наслаждения, на котором зиждется американский образ жизни. Эти фотографии поместили в адекватную перспективу известный тезис Хантингтона о разворачивающемся «столкновении цивилизаций». Столкновение арабской и американской цивилизаций — это не конфликт между варварством и уважением к человеческому достоинству, но между безымянной жестокой пыткой и пыткой как медиазрелищем, в котором тела жертв служат безымянной декорацией для ухмыляющихся «невинно-американских» лиц палачей. Перефразируя Вальтера Беньямина, скажем: похоже, что всякое столкновение цивилизаций есть на самом деле столкновение варварств, на которых они покоятся. |
| На безымянной высоте. У незнакомого поселка, На безымянной высоте. Последний бой Поёт Клавдия Шульженко. Слова Михаила Ножкина 3:16 Мы так давно, мы так давно не отдыхали. Нам было просто не до отдыха с тобой. Мы пол-Европы по-пластунски пропахали, И завтра, завтра, наконец, последний бой. Еще немного, еще чуть-чуть, Последний бой — он трудный самый. А я в Россию, домой, хочу, Я так давно не видел маму. А я в Россию, домой, хочу, Я так давно не видел маму. Четвертый год нам нет житья от этих фрицев, Четвертый год соленый пот и кровь рекой, А мне б в девчоночку в хорошую влюбиться, А мне б до Родины дотронуться рукой. Еще немного, еще чуть-чуть, Последний бой — он трудный самый. А я в Россию, домой, хочу, Я так давно не видел маму. А я в Россию, домой, хочу, Я так давно не видел маму. Последний раз сойдемся завтра в рукопашной, Последний раз России сможем послужить, А за нее и помереть совсем не страшно, Хоть каждый все-таки надеется дожить. Еще немного, еще чуть-чуть, Последний бой — он трудный самый. А я в Россию, домой, хочу, Я так давно не видел маму. А я в Россию, домой, хочу, Я так давно не видел маму. Эх, дороги Поёт Георгий Виноградов 2:57 Эх, дороги… Пыль да туман, Холода, тревоги Да степной бурьян, Знать не можешь Доли своей, Может, крылья сложишь Посреди степей. Вьется пыль под сапогами — степями, полями. А кругом бушует пламя Да пули свистят. Эх, дороги… Пыль да туман, Холода, тревоги Да степной бурьян. Выстрел грянет, Ворон кружит… Твой дружок в бурьяне Неживой лежит. А дорога дальше мчится, пылится, клубится, А кругом земля дымится — Чужая земля. Эх, дороги… Пыль да туман, Холода, тревоги Да степной бурьян. Край сосновый, Солнце встает. У крыльца родного Мать сыночка ждет. И бескрайними путями — степями, полями, Все глядят вослед за нами Родные глаза. Эх, дороги… Пыль да туман, Холода, тревоги Да степной бурьян. Снег ли, ветер Вспомним, друзья… Нам дороги эти Позабыть нельзя. Хотят ли русские войны?.. Поёт Муслим Магомаев. Слова: Е. Евтушенко 1:46 Хотят ли русские войны? |
| Но недостаточное, лишенное духа христианства воспитание не дает ни истины, ни духа, и, как сказал один из христианских мыслителей, пошлое и низкое – всегда самое сильное. Нет, одной внутренней обороны не достаточно. Здесь необходимо участие и воздействие государственной власти, которая обязана преследовать и подвергать взысканию за эту фальсификацию духовной пищи и по возможности охранять от отравления этот духовный источник. Но чем? Едва ли есть какой-нибудь вопрос, который так труден был бы для ответа, как этот. Что в настоящее время нельзя с этим злом бороться оружием из арсенала прежних времен, это понятно само собой. Мы не хотим ни запретительной системы, которая может отказывать в концессии 46 и запрещать печатание, ни предварительной цензуры, которая иногда стесняет авторов излишней требовательностью или забраковывает напечатанное, ни системы репрессий, которая штрафует, останавливает и не допускает к печати. Правда, если бесчестная пресса в своей вредоносной недобросовестности заходит слишком далеко, то не будет несправедливым и установление суровых мер взыскания, чтобы спасти наш народ от духовного растления и развала. Но, говоря чистосердечно, мы не желали бы такого рода мероприятий. Мы желали бы прессе честной, благоприличной свободы, но, как и любая свобода, соединенной с дисциплиной. Для этого требуется, конечно, общее участие и читателей, и ближайшая забота правительства. Одними полицейскими и карательными мерами этой цели достигнуть нельзя. Здесь нужны организаторские правила, которые дали бы прессе новый импульс и устранили бы все прежние недочеты и непристойности. Моему взору предносятся здесь главным образом три средства, которые могли бы принести пользу и помочь горю. Первое – это самая большая гласность, устранение безымянности. Более важные статьи непременно должны быть подписываемы подлинным именем авторов. Сейчас под флагом анонимов укрывается много дурного товара и остаются в неизвестности лучшие писатели. Если бы под злостной, тенденциозной статьей против, например, Церкви было подписано какое-нибудь неизвестное, сектантское или даже еврейское имя, то она, конечно, не имела бы такого значения, и то очарование, которое она произвела при безымянности, тотчас исчезло бы. |
| 4. Esse innominabile [Бытие неименуемое] Прежде чем поставить вопрос, что понимал под Esse absconditum тюринг- ский доминиканец, мы должны отметить, наряду с Дионисием, другой богословский источник, который Экхарт использовал в своем толковании текста Cur quaeris nomen meum, quod est mirabile [Что ты спрашиваешь об имени Моем? Оно чудно]. Нам представляется совершенно очевидным, что, когда Мейстер Экхарт обсуждал вопрос об nomen innominabile [имени неименуемом] в своем первом комментарии к Книге Бытия, перед его мысленным взором стоял не только один из текстов «Корпуса» Дионисия, очень важный для проблемы применения имен к Богу, но и комментарий к этому месту, написанный св. Фомой Аквинским. В самом деле, достаточно сопоставить текст Экхарта с текстом «Комментария» Фомы к книге De divinis nominibus [О Божественных Именах], чтобы стало понятно, почему немецкий богослов, комментируя книгу Бытия, заменил «свидетельство» 32–й главы, которое ему надлежало рассмотреть, текстом книги Судей, который Дионисий цитирует как свидетельство о божественной безымянности: задолго до Мейстера Экхарта св. Фома допустил ту же ошибку, комментируя текст Дионисия о «неименуемом». Воспроизведя текст Суд. 13, 9, цитируемый Дионисием, он дает ошибочную ссылку на текст Писания: et habetur hoc Genes., XXXII [И это содержится в Быт. 32] . Ссылка на Флп. 2 у Экхарта также могла быть подсказана «Комментарием» св. Фомы. Мейстер Экхарт не только знал этот «Комментарий», но можно задать себе вопрос, не использовал ли он, комментируя 32–ю гл. Бытия, вместо подлинного текста Дионисия, Expositio super Dionysium великого доктора своего ордена. В «Комментарии» св. Фомы наше внимание должен привлечь вывод, который он делает относительно текста Дионисия о «безымянности» и «многоимен- ности». Действительно, мы встречаем здесь выражение, которое поможет нам еще точнее определить смысл esse absconditum — причины неизреченности Бога, по Мейстеру Экхарту. Св. Фома говорит : et omnia alia existentia ei attribuuntur sicut causae, et nihil existentium est, inquantum omnia superexcedit. |
| О Ты, что превыше всего, Каким иным именем назвать Тебя? Какой гимн может воспеть Тебя? Никакое слово не выразит Тебя. Чей разум в состоянии познать Тебя? Ничей ум не постигнет Тебя. Ты единый невыразим, Все сказываемое вышло из Тебя. Ты единый непознаваем, Все мыслимое вышло из Тебя. Все существа славят Тебя, Говорящие и безмолвные Все существа чтут Тебя, разумные и неразумные. Всеобщее желание, всеобщее стенание Влечется к Тебе. Все существующее молится Тебе, и всякое существо, умеющее читать книгу Твоей вселенной, возносит к Тебе молчаливый гимн. В Тебе одном все пребывает. В Тебе все живет и движется в едином порыве. Ты — цель всех существ. Ты единственен. Ты все и никто. Ты не существо, ты не совокупность: В Тебе — все имена; Как же назвать Тебя, Тебя единого, Кого нельзя назвать?.. Будь милостив, о Всевышний: Каким иным именем назвать Тебя? Григорий Назианзин Догматические поэмы. Вечный Бог живет и царствует в славе. Каждый луч этой славы — Божественное Имя, и Именам этим нет числа. Дионисий Ареопагит в замечательном трактате Об именах Божиих приводит некоторые из них, обнаруженные им в Библии и Евангелиях. Отцы обозначают эти Имена как «силы», «энергии», проистекающие из недостижимой Божественной сущности. В отношении творения именно эта слава, библейская kabod, наполняет все вещи, придавая им одновременно и свойственную им плотность и прозрачность. И тогда энергии становятся бесчисленными образами Божественного присутствия. Logos, слово, лежащее в основании каждой твари, позволяет ей участвовать в этих энергиях или призывает ее к такому участию, если речь идет о людях. Таким образом, всякая тварь по–своему выражает или должна выражать Имена Божии. Несмотря на грех, означающий изгнание из славы, мир остается величественным Богоявлением, Теофанией, прославляемой древними религиями. И вот, поняв это, богословы восхваляют его — Божественное Начало — как безымянного и в то же время как носителя всякого имени. Безымянного, ибо они говорят, что Само Божество в одном из мистических видений, где Оно символически явило Себя, порицает вопрошавшего: Скажи имя Твое (Быт. 32, 29) и, чтобы отвратить его от всякого познания, могущего быть выраженным в имени, говорит ему: Что ты спрашиваешь об имени Моем? Оно чудно (Суд. 13, 18). И в самом деле, не чудно ли оно, это имя, превосходящее всякое имя, имя безымянное, превыше… всякого имени, именуемого не только в сем веке, но и в будущем (Еф. 1,21). |
| Божество по самому существу своему есть всегда «с-нами-Бог» (Эмману-эль), в конечном счете «со-мной-Бог»; «Бог без меня» есть некое предельное понятие, которое, правда, необходимо религиозному опыту (Бог не мог бы быть для меня, если бы я не мог мыслить его самого как такового); но это предельное понятие не передает сполна и конкретно того, что при этом мне открывается. Ибо то, что мне открывается, есть не только Бог «как таковой», а есть именно «Бог-со-мной», конкретная полнота нераздельного и неслиянного двуединства " Бог-и-я». Поэтому из последней глубины мистического Богосознания могло возникнуть дерзновенное слово, истинный смысл которого есть не гордыня самопревознесения, а именно благоговейный трепет перед полнотой того, что здесь открывается: «Я знаю, что Бог ни мгновения не мог бы жить без меня; если бы я погиб, Бог должен был бы от нужды во мне скончаться» 129 . В этой бытийственной обращенности к первоначалу и первоисточнику – которая совершается из самой глубины моей субъективности, моей безосновности и беспочвенности и, строго говоря, в каком-то смысле потенциально наличествует с самого начала в ней самой, т. е. дана вместе с моим бытием, – впервые возникает святое имя «Бог», и то великое Безымянное и Всеимянное, которое мы условно обозначили как «Святыня» или «Божество», становится Богом – моим Богом. Бог есть Божество, как оно мне открывается и мною испытывается совершенно конкретно, всвязи и в нераздельном единстве со мной. Но если мы вспомним, что мы говорили в гл. VI об откровении «ты», то мы поймем, что это значит. Это значит, что Божество становится для меня «ты», открывается как «ты»; и только в качестве «ты» оно есть Бог . Можно сказать: безымянное или всеимянное Божество, обращаясь ко мне, впервые обретает имя – имя «Бог»; его обращенность ко мне – или моя бытийственная обращенность к нему – есть место, в котором рождается его имя, как вообще «имя» рождается из самообнаружения реальности и из призыва ее. Бог есть безусловно непостижимое абсолютное первоначало, пережитое и открывающееся в опыте как »ты», – и притом так, что эта «ты-образность» испытывается как некоторым образом принадлежащая к его собственному существу и образу бытия. |
|
|
