| потвори, чародеяния, волхвования 327 – различные названия различных видов волшебства, упоминаемого и в послании епископа владимирского; слова: „иже отца и матерь бьет сын или дчи” в уставе Владимира дополняются еще дальнейшими: “или снеха свекровь” 328 , “или братия бьются” 329 , “или же кто уречется скверными словесы и прилагая отца или матерь” 330 – все эти подробности в основе своей имеют известное уже нам ветхозаветное запрещение непочтительного обращения детей с родителями; после слов: „церковная татьба” следуют слова: “мертвецы сволочать 331 , крест посекут или на стенах режут 332 , скот или псы или поткы без великы нужи введет, или ино что неподобно церкви подеет” – в этих сдовах подробным образом перечисляются возможные виды святотатственного посягательства на неприкосновенность храма и всего того, что находится в храме и при храме, причем основным зерном, из которого развился этот перечень, послужили статьи закона судного 333 ; или два друга иметася бити и единаго жена иметь за лоно другаго и роздавить 334 , т. е. так называемая неблагопристойная защита мужа женой. Этот пример всего лучше показывает силу влияния закона моисеева на церковный устав Владимира. Редактор внес этот “предмет церковного суда” в устав вероятно не потому, чтобы “неблагопристойная защита мужа женой” составляла национальный русский обычай и чтобы она, как явление обыденной жизни, должна была останавливать на себе внимание законодателей, а просто потому, что о ней говорится в законе Моисея, из которого редактор устава и почерпнул ее; или кого застанут с четвероножиною, т. е. скотоложство: хотя в законе судном есть две статьи о скотоложстве („o осляти” и „о мщати”), но слово: „четвероножиною” указывает на непосредственоое заимствование из закона моисеева 335 , или, может быть, из “заповеди св. отец” 336 ; или кто молится под овином или в рощеньи, или у воды 337 , т. е. соблюдение религиозных обрядов языческого культа; или девка детя повержет, т. е, подкинутие девицей незаконнорожденного ребенка, может быть, и вытравление плода, – в этом последнем случае статья устава Владимира могла бы быть поставлена в соотношение с некоторыми статьями из „заповеди св. отец” 338 . |
| В.О.Ключевский в качестве метода, который следовало бы шире применять для установления времени происхождения письменных памятников, рекомендовал метрологический анализ и, в частности, исследование древнерусской денежной системы, связанной со штрафными санкциями. «...Например, – указывал оппонент. – пять золотых гривен может казаться большой суммой. Но неизвестно, что значила золотая гривна в то время» (Православное обозрение... С. 171). Такой метод был бы полезен в выяснении значения церковного устава князя Ярослава, который Е.Е. Голубинскому казался «подложной... жалованной грамотой», а его оппоненту «кодексом, отграничивающим область суда церковного от суда смешанного и гражданского», «положительных доказательств» подложности которого «нет». Как полагал В.О.Ключевский , нормы этого устава прямо соотносятся с содержанием Русской Правды в той ее части, которая касалась штрафных санкций, налагаемых как церковными, так и светскими властями. В сравнительно-историческом плане «и в Западной Европе было двойное наказание или одно, делившееся на два, и у нас тоже», – утверждал В.О.Ключевский. Он же указал диссертанту на живучесть подобной нормы права, ибо двойное наказание присутствует и в статьях Судебника 1497 г., и в «губном праве» ХУ1 в. Из этого В.О.Ключевский делал такое общее заключение о разделах диссертации, посвященных анализу уставов князей Владимира и Ярослава: «итак, ваши возражения... не достаточны для того, чтобы называть их подложными с решительностью» (Православное обозрение... С. 173). Но диспутант настаивал на своих положениях, заявив: «у меня есть другие доказательства, что церковные уставы Владимира и Ярослава подложны. Например, устав Владимира был неизвестен в Южной России», а «устав Ярославов» был известен лишь «приблизительно на рубеже между киевским и московским периодами», то есть в конце XIII или в начале X вв., хотя «точно определить нельзя» (Православное обозрение... С. 174). Оппонент однако тут же выдвинул контраргументы, считая, что «время происхождения некоторых редакций можно определить с точностью по внутренним признакам». |
| 483 См. I т. А. И. 2, 14, 15, 25, 28, 29 и др., а таже 1 т. А. А. Э. 5, 7, 19 и др. Содержание жалованных грамот ΧΙV столетия и позднейших хорошо изложено у Ланге, „Древние русские смесные или вобчие суды”. Москва, 1882, стр. 65 и сл. 485 Таковы, напр., описанные Востоковым кормчие румянц. муз. под ССХХХИИ, CCXXXIII, CCXXXV и особенно последняя из них, волынская, в которой устав Владимира, как разъяснено мною в „Следах”, помещен даже дважды. В кормчей под ССХХХИИ, содержащей в себе уставы Владимира, Ярослава и грамоту Василия Дмитриевича, имеется, между прочим, Судебник Казимира IV. О грамотах, напечатанных у Зубрицкого, см. ниже. 488 Там же, под буквой Г, на стр. 5. В четвертой из упомянутых грамот заклятие против нарушителей формулировано так: „а кто уступить на мое слово, суд с ним пред Богом и да будет клятва Божия на нем и святых отец триста осмнацять в сей век и в будущей в день страшного суда Божого” (там же, под буквою Ж, стр. 19). 489 Одна грамота писана 6800 (т.е. 1292) г. в пятницу октября 8-го, другая 6810 (1302) г. в пятницу октября 8-го же, третья 6809 (1301) г. в четверток 8 марта, четвертая 1292 г. в пятницу октября 8-го. 492 Из грамоты Сигизмунда видно, что владыка перемышльский, желая получить подтверждение церковных привилегий от Сигизмунда, заявил свою готовность присягнуть, что копия с подтвердительной грамоты Владислава, истребленной пожаром, буквально соответствует виденному владыкою до пожара оригиналу. 493 У Зубрицкого под буквою Ε. Это есть будто бы подтвержденный Казимиром IV в 1448 г., и затем после него многими королями устав князя Льва Даниловича, начинающейся словами: „Ego Leo dux terrarum Russiae, filius regis Danielis, consilio capto cum senatu nostro, quem admedum altavus noster more Ruthenico Caesar Wloimirus nuncupatus и т. д. Следующее затем содержание грамоты Льва оказывается совершенно непохожим на содержание известных грамот этого князя на русском языке и изобилует к тому же грубыми анахронизмами (см. Зубрицкий, стр.15–18, прилож. в пр.). |
| И. Богословского и Н. П. Остроумова , магистерские работы к-рых были напечатаны в «Православном собеседнике». При архим. Никаноре начался и период нового расцвета академического журнала, чему способствовала отмена Уставом 1869 г. редактирования оригинальных статей цензурным комитетом. В немалой степени благодаря архим. Никанору в «Православном собеседнике» появились статьи по миссионерским вопросам. Мн. церковные иерархи, несмотря на все достоинства, критиковали Устав 1869 г. за превалирование научной специализации в ущерб пастырской и богословской подготовкам. Устав 1884 г., направленный на восстановление церковного начала в высшей духовной школе по примеру преобразований имп. Александра III Александровича и обер-прокурора К. П. Победоносцева , усилил зависимость академий от епархиальной власти: правящий архиерей назначался попечителем академии. При этом отменялась предусмотренная Уставом 1869 г. выборность ректоров и инспекторов (ректоров по представлению правящего архиерея теперь назначал Синод, причем требование докторской степени для ректора было упразднено). Формально новые требования не препятствовали белому духовенству занимать должность ректора, но на практике по Уставу 1884 г. все назначаемые ректоры были монашествующими, в то время как по Уставу 1869 г. ректорствовало преимущественно белое духовенство из числа наиболее заслуженных профессоров (докторов богословия или церковной истории), чему в значительной мере способствовал и протекционизм обер-прокуроров, в частности Д. А. Толстого . В течение 24 лет (1871-1895) ректором КазДА состоял прот. А. П. Владимирский. Будучи профессором богословия Казанского ун-та, неск. лет исполнявшим должность декана историко-филологического фак-та, Владимирский смог и по Уставу 1884 г. 11 лет оставаться ректором академии. Причиной «ректорского долголетия» прот. А. Владимирского при столь разнородных уставах была бесконфликтность его характера при консервативности убеждений. «Слишком осторожный, он всегда боялся, «как бы чего не вышло», и не только сам не проявлял инициативы в развитии учебно-воспитательного дела, но и других стеснял и часто отказывал в ходатайствах по делам законным и уставом предусмотренным» ( Харлампович. |
| 929 . Устав о церковных судах Ярослава Владимировича 930 . Сохранился в двух основных редакциях западнорусской и восточнорусской, из которых последнюю опять разные списки представляют в разном объеме. Ни та, ни другая Ярославу Владимировичу не принадлежит. Западнорусская редакция содержит в себе определение важнейших предметов церковной подсудности, применительно к средневековой компетенции церковного суда на западе, под угрозой денежного штрафа за посягательство на права церкви. Эта редакция под названием «свитка Ярославля», явилась в западной Руси, вошедшей в состав литовско-польского государства, в конце XIV столетия, когда для представителей православной иерархии, поступивших в подчинение иноверной власти, выяснилась необходимость иметь определенную и защищаемую королевской властью от всяких насилий судебную компетенцию. Свиток Ярославль несколько раз подтверждался великими князьями литовскими и королями польскими и, следовательно, имел значение закона для западной Руси 931 . Восточно-русская редакция явилась позднее западной 932 и в подражание этой последней, а также в виде дальнейшего развития устава Владимира, так как многие определения последнего получили в уставе Ярослава карательную санкцию. По содержанию своему, устав Ярослава о церковных судах, в восточно-русской его редакции, представляет собой исчисление предметов и лиц, принадлежащих к кругу ведомства церковного суда, с большей подробностью, чем в уставе Владимира, и с определением наказания за то или другое преступление, подсудное церкви. Княжеское наказание очень часто идет в уставе параллельно с денежным штрафом в пользу епископа, иногда кроме того и другого назначается «епитимия», или содержание в церковном доме в виде наказания; за некоторые преступления определяется один лишь денежный штраф в пользу епископа. Из ссылок устава на «закон» 933 , а также из совместного назначения наказаний княжеского и епископского и из включения поджога в число преступлений, входящих в круг ведомства церковного суда, видно, что составитель устава руководился между прочим «законом судным людем», который различает и параллелизирует наказание «по божьему» или «по церковному закону», и наказание «по людскому закону», в соответствие практиковавшемуся на западе параллелизму наказаний secundum legem mundanam и secundum legem ecclesiasticam 934 . Громадный размер денежных пеней, определяемых в уставе Ярослава в пользу епископа, ясно свидетельствует о невозможности приложения его в практике в какую бы то ни было эпоху русской истории. |
| Сожжение еретиков, опозорение в публичных процессиях, оскорбительные обличения с кафедры, изгнание, лишение свободы, телесные и денежные наказания и при этом полицейское вторжение (посредством особых визитаторов) во все мелочи домашней жизни, наблюдение за костюмом, за кушаньями, за числом приглашенных гостей и т. п., в особенности же беспощадное искоренение всяких следов католического «идолопоклонства», в виде напр. хранения четок, как фамильной драгоценности, в виде преклонения женой колен на могиле мужа, в виде воздержания от работ в большие праздники и т. д.,все это придало реформаторской дисциплине решительно специфический характер.– В настоящее время в евангелической церкви возможны следующие общие церковные наказания; недопущение к Евхаристии, отказ в церковном содействии при заключении брака, устранение от восприемничества, лишение активного и пассивного избирательного права, а также церковного погребения. В России, древнейшая практика церковных судов отмечена господством системы денежных пеней или штрафов. На этой системе построен т. н. устав Ярослава Владимировича о церковных судах. Денежная пеня могла идти исключительно в пользу епископа (или митрополита), но могла быть также комбинирована с другими наказаниями: с денежной пеней в пользу потерпевшего, с денежным штрафом в пользу князя, с казнию княжеской, с епитимиею и с заключением в доме церковный, находившийся при кафедре епископа. Последнее назначается в уставе Ярослава в случае преступлений, предполагающих наличность двух виновных, из которых одно подвергается денежному взысканию, другое (лицо женского пола) берется в дом церковный вперед до выкупа родичами, напр. вторая жена, когда муж женился на ней при жизни первой жены, жена, вышедшая замуж за другого от своего мужа, женщина, находившаяся в преступных отношениях к двум братьям. В XVII в. усиленно применялось денежное взыскание за блудное прижитие ребенка, а в XVIII в. за неблагоговейное стояние в церкви. Денежные пени не исключали возможности применения чисто церковных наказаний, каковы отлучение и церковное покаяние или епитимия (о последней говорит даже устав Ярослава, как выше указано). |
| Между тем «Устав» князя Ярослава интенсивно изучался в XX веке. С.В. Юшков пришел к выводу, что архетипический текст «Устава» принадлежит XII веку. Историк А.А. Зимин, продолжая гиперкритическую тенденцию русской науки XIX столетия, относил составление текста «Устава» к рубежу XIV-XV вв., полагая местом его происхождения канцелярию святителя Киприана. Наиболее убедительна точка зрения, к которой пришел современный ученый Я.Н. Щапов. Он считает, что архетипический текст «Устава» относится к XI веку и что упоминание в нем о составлении его князем Ярославом по согласованию с митрополитом Иларионом вполне достоверно. Пространная редакция «Устава» князя Ярослава появилась раньше краткой, на рубеже XII-XIII вв., а краткая восходит к середине XIV столетия, хотя она точнее воспроизводит его первоначальный текст. Концепцию Я.Н. Щапова разделяет и современный американский ученый Д. Кайзер, крупный специалист по средневековому русскому праву. В «Уставе» князя Ярослава определен не только круг дел, связанных с совершением церковных преступлений и подведомственных святительскому суду, но и предусмотрены наказания для виновных, причем весьма необычные для церковно-судебной практики — денежные штрафы. Например, «аще жена будет чародеица, паузница, или волхва, или зелейница, и муж, доличив, казнит ю (накажет), а не лишится (т.е. она не перестанет заниматься волшебством. — В. Ц.), митрополиту 6 гривен». Уставы святого Владимира и князя Ярослава включались в русские рукописные «Кормчии». Церковно-уставные грамоты издавались и удельными князьями. Сохранилось несколько таких грамот XII века; одни в подлинном виде, другие — измененные и дополненные. Подлинной является Уставная грамота Новгородского князя Святослава Ольговича о замене десятины определенным годовым жалованием от князя (1137 г.). В этой грамоте есть свидетельство древности десятины на Руси: «Устав бывший преже нас в Руси от прадед и от дед наших, имати пискупом десятину от даней и от вир, и продаж, что входит в княжь двор всего». |
| В основе хозяйственной деятельности старых епископий, возникших еще в период существования единого государства со столицей в Киеве, лежали старые общие установления, освященные авторитетом первых устроителей христианства и церкви на Руси. Развитие феодальных отношений в XI – XII bb. привело к изменению места церкви в обществе, сделало ее богатым феодалом, изменило первоначальные источники (материального обеспечения, которые были установлены в первые десятилетия ее существования. При этом история памятников права периода феодализма как на Руси, так и в Византии и вообще в Европе, связанных с церковью, показывает, что в записях этих установлений очень слабо отражаются такие изменения. Авторитет древних установлений церкви, превратившихся в своего рода канонические памятники, мешал их значительному изменению под влиянием времени, делал их не соответствующими действительному порядку вещей. Другое дело новый устав – действующий договор между светской и церковной властями княжества, в котором подробно оговаривались размеры материального обеспечения церкви, ее судебные функции. Этот договор излагал условия приглашения епископа на новую кафедру. Устав создавался заново, хотя и использовал, вероятно, традиционный формуляр, значительно его развивая; он лучше, чем какой-либо другой памятник права церкви XII b., отразил то положение во взаимоотношении церковной и светской власти, которое сложилось к 30-м годам XII b. в русских княжествах. С возникновением епископии в 1136 г. князь передавал ей значительную долю принадлежавшей ему феодальной ренты и прежде всего десятину от даней, т. е. десятую часть собираемых князем платежей в различных формах, за исключением полюдья. Система сбора этого вида дани, вероятно, отличалась от других видов и не позволяла делить его с церковью. Общий размер десятин от даней указан – около 300 гривен. Одновременно епископ становится земельным собственником – феодалом. Грамота закрепляет за ним два села с относящейся к ним землей и особыми, не принадлежащими, очевидно, к общинам этих сел крестьянами-изгоями и бортником 909 . Кроме этого, епископии переданы два двора княжеских поставщиков – «капустника» и «тетеревника» и ненаселенные земли, озера и сеножати. Система дележа феодальной ренты в этом случае совершенно иная, чем в первом. В будущем, как известно, этот вид феодальной ренты станет основным в эксплуатации, в частности и со стороны церкви. Однако остается неизвестным объем феодального иммунитета церкви относительно этих сел. Отсутствие специального указания на принадлежность к этому пожалованию «вир» и «продаж», как это сделано в уставе относительно прощеников и в грамоте Мстислава Владимировича с сыном Всеволодом Юрьеву монастырю на село Буйцы 1130 г., не позволяет с уверенностью говорить о том, что этот иммунитет был полным. |
| Молчит Епифаний и о другом, не менее важном для судеб тогдашней Руси державном деянии старца - о его встрече в Рязани с великим князем Олегом Ивановичем. Последний, как известно, был тогда Сергием пристыжен, покаялся и дал твердое слово никогда более не затевать распрей с Москвой. Каковое слово и держал до самой своей смерти. Наконец, не упомянул Епифаний и о самом выдающемся миротворческом, державоустроительном поступке Сергия. Незадолго до смерти Дмитрия Донского троицкому игумену пришлось мирить великого князя Московского и всея Руси с его двоюродным братом Владимиром Храбрым, князем Серпуховским. Ссора двух прославленных героев Куликовской битвы, судя по ее смутным отголоскам, оставшимся в договорных документах, возникла в связи с вопросом о наследовании московского престола. Похоже, что, предвидя близкую кончину Дмитрия, боярское окружение Владимира принялось небескорыстно «обрабатывать» последнего: он, только он - законный наследник Москвы и земли. Ведь такой порядок власти от старшего к младшему брату искони существовал на Руси. Но в окружении Дмитрия сложился иной, непривычный еще для большинства взгляд на вещи: порядок наследования власти по боковой, братней, линии обветшал. Он приводил в веках к беспрерывным распрям, и пора, наконец, заменить его на порядок прямого наследования - по восходящей линии, от отца к сыну, в данном случае, от Дмитрия к старшему из его сыновей - Василию. Сергий, которому пришлось разрешать спор, стал на сторону великого князя и тем самым благословил, подкрепил своим авторитетом небывалое престолонаследное новшество - устав преемства державы по прямой - по сыновней - линии, устав, который, собственно, и есть основной принцип самодержавия. «И вот,- поясняет позднейший церковный автор,- охранение этого столь важного постановления, которому не только Москва , но и вся Россия на века обязана укреплением единой самодержавной власти, было вверено Промыслом Божиим не кому иному, как великому печальнику земли Русской Преподобному Сергию!.. Его драгоценная для нас подпись украшает и скрепляет это великое по своему значению государственное законоположение». |
| Вячеслав 15 сентября 2011, 11:52 Не нужно трогать богослужебный язык.Лучше взяться за богослужебный устав, который попрали отцы наши еще до революции и мы. Сокращаем славовловие Бога, чтобы заняться суетными делами. Псалтирь на утренне где-то совсем перестали читать, где-то по одному псалму, а где-то совершенное безумие рвут псалом на три части, а где-то читают как нравиться не по уставу, например 50-й псалом выкидывают из кафизмы. Разве это порядок. Лучше пусть архиереи стого установят соблюдать богослужебный устав с обязательным чтением на утренне кафизм по уставу, хотя бы пока по одной кафизме, но полностью и по уставу. Василий Великий Духом Святым возглагола луше солнцу перестать светить, нежели перестать петь псалтирь. И в самих псалмах сказано: жертва хвалы прославит Мя и тамо путь имже явлю ему спасение Мое. Вот что сейчас нам христианам нужно. И если не хотим чтоб нас опять постиг гнев Божий, время сотворити Господеви разориша закон Твой!!! Ольга 15 сентября 2011, 11:24 согласна с прот. Владимиром - новая справа богослужебного языка снова приведет к расколу. И это самое главное возражение. А другое более практического характера: кода мы хотим изучить философские труды Платона, Аристотеля мы тоже будем роптать на их непонятность? Нет. Мы послушно вникаем в термины и определения. И если непонятно - просим объяснить. Как и в любой другой области знаний. И язык аналитической математики и язык теоретической механики тоже не понятен всем и сразу. Почему же мы приядя в Храм - ждем, что все сразу станет понятным? Откуда такая уверенность? И даже для того чтобы испечь пирог нужно не только найти и прочесть рецепт, но и несколько раз потрудиться приготовить пирог своими руками - выбрать режим и т.д... так почему же кому-то пришло в голову,что если ему все богослужебные тексты прочтут на современном русском языке ему сразу станет все понятно? Что станет понятно? Мысль погружается вглубь текста СЕРДЕЧНЫМ усилием, а не верхними корками ума. Мы даже с стихи не сразу понимаем - что уж говорить о богослужебных текстах? Они ведь не разумом понимаются. |
|
|
