| Будем же благодарны и за это, так как, конечно, именно таким путем может создаться, для большинства человечества, столь недостающий ему досуг, необходимый для того, чтобы отдаться самым великим, самым святым влечениям своего духа, взвалив на могучие плечи техники, по возможности, всю прозу и трудность жизни. Дай только Бог, чтобы этот процесс разделения труда принес свои плоды действительно всему человечеству, а не случайным избранником судьбы, да и завершился бы поскорее, не отодвигая своих благ в туманную даль научного «всезнания», великодушно сулящего науке освобождение от «всемогущего случая» через тысячелетия. Но пока – пусть каждый из нас смело идет своей сознательно избранной дорогой, не гордясь ни «надеждами» науки, ни, тем более, смиренными упованиями религиозно-настроенной души. Будем верить, что если «всезнание» и возможно, то оно именно и будет, некогда, именно тем всеобъемлющим созерцанием, в мире, Лика Божия, при свете Которого – «узрим свет». П. Страхов Россейкин Ф.Μ. Первое правление Фотия, патриарха Константинопольскою//Богословский вестник 1909. Т. 3. 11. С. 448–479 (2-я пагин.). (Продолжение.) 2049 —448— Фотий зорко следил за монашеством и прилагал все усилия сохранить над ним своё влияние. Его обширная переписка с монахами показывает, как дорожил он их нравственной поддержкой и как огорчали его всякие неудачи в отношениях с ними. «В своих письмах к ним он старается показать, как высоко он чтит монастырские установления, с какою силою желает их молитв; восхваляет их добродетели, развивает аскетические правила, разрешает трудности, дает советы, предостерегает, наставляет и утешает как друг и отец». 2050 В отношениях к друзьям Фотий обнаруживает любовь, доходящую до нежности, 2051 умеющую в мелочах уловить отзвуки чувства. 2052 С отшельником Афанасием его связывает не только дружба, но и глубокое уважение к добродетелям старца. 2053 Влияние, которым Афанасий пользовался среди монашества и духовенства, оказывало Фотию существенную поддержку. По советам отшельника епископ Аристы 2054 переходит из партии игнатиан на сторону нового патриарха. |
| —93— ные объемы. Идея церковности может найти себе место и обоснование как в истории христианской этики, так в мистике и апологетике. Вследствие этого могут создаваться разные типы нравственного богословия, имеющие равное право на академическую кафедру, хотя академические чтения должны иметь преимущественно исторический и апологетический характер. Однако в строго-учебной программе нравственного богословия, как в науке о церковности, все части должны быть соразмерны. В этом случае история христианской этики сведется к отделу об источниках христианского нравоучения; мистика будет отделом о религиозном (догматическом) основании христианской нравственности (христианство с точки зрения цели и смысла жизни, значение христианской личности, основа церковности в глубине христианской жизни), а главная часть об устроении христианской церковности… М. Тареев Россейкин Ф.Μ. Первое правление Фотия, патриарха Константинопольскою//Богословский вестник 1909. Т. 3. 9. С. 94–122 (2-я пагин.). (Продолжение.) —94— III По удалении Игнатия возникал вопрос о выборе нового патриарха. Однако патриаршая кафедра не была вакантной, и законные выборы не могли состояться прежде, чем Игнатий не дал формального отречения. Правительство и примкнувшие к нему епископы партии Григория Асбесты приняли решение убедить Игнатия добровольно отречься от престола, и с этою целью к нему на Теревинф отправили депутацию из епископов. 1607 Кажется несколько странным, что многие из горячих приверженцев Игнатия, только что клявшихся ему в верности, теперь, при изменившихся обстоятельствах, попали в число депутатов. 1608 Едва-ли можно думать, что Игнатий недостаточно умел привязать к себе друзей. Скорее, сами друзья быстро поняли невозможность сопротивления и оценили опасность могущей возникнуть смуты. 1609 Возможно, что к голосу благоразумия у некоторых присоединилось и чувство простого страха пред правительством. Игнатий решительно отверг предложение епископов. Это было на третий день его пребывания в ссылке. Несколько дней спустя к нему явилась новая депутация, в ином составе, при участии патрициев и светских чиновников. К убеждениям отречься от престола присоединили обещания и угрозы. |
| 10 По мнению Дж. Вортли, в Константинополе никогда иконы не были столь многочисленны, как мощи святых, являющиеся постоянной темой в описаниях паломников. См.: Wortley J. Icons and relics: a comparison//Wortley J. Studies on the cult of relics in Byzantium up to 1204. Ashgate Variorum, 2009. VIII. P. 161–174. Эту точку зрения разделяет С. Мергиали-Сахас, которая отмечает, что, несмотря на распространение культа икон в Византии в ранний период, мощи продолжали играть главную роль в византийском обществе (Mergiali-Sahas S. Byzantine Emperors and Holy Relics. Use and misuse of sanctity and authority//Jöb. 2001. Bd. 51. S. 44). Более острожное мнение высказывает Л. Джеймс, которая считает, что икон было не меньше, чем мощей, а после победы над иконоборчеством почитание икон становится важнее, чем почитание мощей. См.: James L . Bearing gifts from the east: imperial relic hunters abroad//Eastern approaches to Byzantium. Papers from the Thirty-third Symposium of Byzantine Studies, University of Warwick, Coventry, March 1999/Ed. A. Eastmond. L., 2001. P. 130–131. 11 Coll. Trip. II, 1: σκρον δ πργμα στι τ δημσια νιερωθν· τ γρ διωτικ οκ εσ σκρα, λλ ββηλα· ε δ καταπση τ οκοδμημα, μνει σκρος τπος. Van der Wal N., Stolte B.H. Collectio tripartita. Justinian on Religious and Ecclesiastic Affairs. Groningen, 1994. S. 96. 12 Липшиц Е.Э. Эклога. Византийский законодательный свод VIII века. М., 1965. С. 69. См. также: Bas. 60, 45, 12; Proch. 39, 58; Harm. 6, 5, 15. 13 Ответ 3 на вопросы Марка, патриарха Александрийского. Ρλλης Г., Ποτλς Μ. Σνταγμα... 1854. Т. IV Σ. 450–451. 14 Ibid. Здесь Вальсамон продолжает вошедший в Номоканон XIV титулов текст Дигестов Юстиниана, в котором даётся определение «священной вещи» (sacra res), которая посвящена публично и вещи, которая, независимо от своего предназначения, принадлежит частному лицу и потому не считается священной. См.: Нарбеков В. Номоканон Константинопольского патриарха Фотия с толкованием Вальсамона. Казань, 1899. Ч. 2. С. 123. Следовательно, похищение даже из священного места вещей, принадлежащих частному лицу, есть кража, а не святотатство (Диг. 48, 4:6). Это правило распространяется также на иконы, находящиеся в частном владении (Нарбеков В. Номоканон Константинопольского патриарха Фотия. Ч. 2. С. 170). В другом каноническом ответе Вальсамон делит посягающих на священные предметы на три категории: использующий не по назначению предметы из алтаря карается отлучением/извержением (καζαρεσις); употребляющий священные предметы, находящиеся вне алтаря, в других целях, карается отлучением/извержением (καθαρεσις); употребляющий священные предметы, находящиеся вне алтаря, в других целях, карается запрещением (φορισμς). Тот же, кто похищает священные предметы, судится как святотатец (εροσλος). См.: Ρλλης Г., Ποτλς Μ. Σνταγμα. 1854. Т. IV. Σ. 490–492. |
| Знал ли митр. Антоний, о приводимом отрывке из патриарха Фотия, нам неизвестно. Его нелюбовь к ссылкам и так называемому «научному аппарату» лишает нас возможности проверить это. Но в большой начитанности покойного митрополита в свв. отцах, и при том в подлиннике, который для него не представлял никаких затруднений, не приходится сомневаться. А что его критик ни словом не обмолвился о мнении патриарха Фотия, можно объяснить, вероятно, недоступностью ему подлинного текста великого константинопольского патриарха . Возвращаясь к патриарху Фотию, можно его точку зрения объяснить, вошедшим уже в привычку в его время, стремлением искать в Аристотеле обоснования для богословских истин. Фотий находится в очень сильной зависимости от Стагирита, в основу своего богословского построения кладет принципы именно этой философской школы и поэтому он, говоря о человеке, предпочитает исходить из понятия конкретной личности, т. е. каждого из нас, а не Адама, как праотца, заключающего в себе все свое потомство. От Леонтия Византийского устанавливается взгляд на природу (в данном случае человеческую) только в виде отдельной, конкретной Ипостаси, точнее, как на «воипостазированную», ибо вне Ипостаси природа существовать не может. Поэтому природа не есть для Леонтия «что–то», но «часть чего–то». Природа вещей является для этих мыслителей абстракцией от конкретного бытия. «В пределах категорий Аристотеля, — как говорит прот. С. Булгаков, — не может быть человека вообще, но человеческая природа существует лишь в определенных индивидах. Понятие человечности, как всечеловеческой природы определенно выводит за пределы учения Аристотеля в область христианского платонизма» . Интересно отметить некоторые подробности грехопадения, усматриваемые св. Фотием. «После совершения греха прародителей, появилось сознание величины греха и степени их дерзости. Когда страсть зашла уже так далеко и ее жало подвинуло их ко греху, а после совершенного деяния эта страсть успокоилась и утихла, то только тогда помысел, вглядевшись, как велика тьма греха и, отрезвившись, увидел содеянное и лучше понял, в какое он состояние пришел и из какого ниспал. Имея, угрызающую его, пробуждающуюся совесть, Адам ясно увидел то, что толкающая его страсть не давала увидеть раньше» . Прародители совершали грех, как слепые, а, совершив его, вновь прозрели. Любопытно, что о грехе говорится именно, как о страсти. Святоотеческая аскетика наложила свой отпечаток на ход мыслей и терминологию Фотия. |
| Справедливость имеет и другой аспект. Она проявляется во внимании к обидам слабых и защите их: «Пусть твои уши будут открыты для обижаемых, но закрыты для тех, кто клевещет и творит несправедливость» (38). Тем самым патриарх ставит высоко защиту правды. Справедливость должна проявляться и в суде князя. Прежде всего он должен научиться предъявлять себе те же требования,что и к другим: «как, по твоему мнению, будут осуждаемые относиться к тебе, если их предадут наказаниям за то же самое, за что ты не получишь даже никакого наказания?» (63). От князя требуется не только похвала хорошего, но и совершение того, за что хвалит, иначе это теряет смысл (64). Исходя из принципов человеколюбия и справедливости, патриарх очерчивает личное поведение носителя власти, функции власти, ее методы управления и направления государственного курса. Анализ послания патриарха Фотия показывает, что одним из элементов византийской модели развития является утверждение необходимости духовного развития отдельного человека. Достижение высоких идеалов человеколюбия и справедливости в реальном управлении государством невозможно без работы по внутреннему преображению душ и нравственному совершенствованию людей. При этом патриарх Фотий показывает, что повышение нравственного уровня общества является не отвлеченной от дел управления государством задачей, а тесно связано с ними. Поэтому византийская модель «доброго общества», представленная в послании патриарха Фотия, включает целый комплекс рекомендаций о необходимости личного духовного развития любого человека, независимо от его положения: «Эти вышеописанные заповеди нужно со всем возможным тщанием соблюдать всякому человеку – начальнику и подчиненному, юноше и старцу, богатому и бедному. Ибо природа у всех общая, и заповеди поэтому общие, требующие одинакового старания в их исполнении» (28). Хотя выбор между добром и злом, а значит содержательное наполнение жизни общества, зависят во многом от выбора человека, прежде всего правителя, тем не менее институты государственной жизни имеют важное значение для развития «хорошего общества», так как являются выражением человеческих усилий и помогают им осуществляться в добром направлении или наоборот содействуют распространению зла. Государственная власть является институтом и первостепенным фактором развития общества. Осуществление главной цели государственной деятельности – превращение общества из плохого в доброе – невозможно «без хорошего правителя» (48). |
| Въ списке, с которого напечатано сие постановление в « Священной Географии» сообразно с некоторыми греческими рукописями сказано: «настоящее изложение последовало в 6391 году, при Императоре Льве мудром п Патриархе Фотие». Показание не вполне достоверное, во-первых потому, что в 6391 г. (883 г.) Лев еще не быль самостоятельным Императором, но жив был отец его Император Василий; во-вторых потому, что распоряжение о епархиях приписывается вместе Имп. Льву и Патриарху Фотию, – тогда как Фотий, со вступлением Льва на престол, был удален со своего престола. Не признавая надписи вполне достоверно, мы однако же не сомневаемся, что самое постановление должно принадлежать времени Патриарха Фотия и Императора Льва. Когда приобретение Иллирика и других областей, не смотря на возражения Пап, утвердилось за престолом Константинопольским, и это несогласие, уступить Иллирик Папе Римскому, ясно высказалось на Соборах по делу Патриарха Фотия: тогда было нужно учредить правильные отношения новоприсоединенных Церквей к зависевшим прежде от Патриарха Константинопольского. Постановление Имп. Льва вполне удовлетворяло этой потребности. В нём начисляются все митрополии, означенные в переписи, прежде составленной, и в том же порядке, в каком они стояли прежде; но между ними дается место многим митрополиям новоприобретенным. Так на 16 месте поставлена митрополия Фессалонитская, на 27 и 28 Кориноская и Афинская, на 30 Критская, на 32 Калабрская, на 33 Патрская, на 35 и 36 Ларисская н Навиактская, на 40 Фнлиниийская: – все сии митрополии присоединились к округу Патриарха Константинопольского, в следствие отделения от области Папы Римского. Затем, начиная с 43-й следуете ряд митрополий, вновь возведенных на сию степень из всех четырех округов: понтийского, асийского, фракийского и иллирийского, так что число всех митрополий в постановлении Имп. Льва, в том виде, как ныне оно известно, простирается до восьмидесяти одной, и между ними на 61 месте стоит митрополия Русская. Вслед за митрополиями, подобно как и в древнейшей переписи, выше нами рассмотренной, исчисляются архиепископии, частью прежние, частью вновь возведенные на сию степень, всего 39. |
| —187— чение обильного исторического материала и стройное систематическое изложение его, – всё это побуждает признать труд г. Глаголева совершенно удовлетворительным для кандидатской степени». 13) Отзыв доцента Н. Заозерского о сочинении Ивана Головщикова на тему: «Константинопольский патриарх и его права по управлению русской церковью в древний её период»: «Небольшое по объёму (стр. 1–204) сочинение студента Ивана Головщикова представляет очень сжатый очерк истории установления Константинопольского патриархата и изложение прав Константинопольского патриарха по церковному управлению в Византии и древней Руси. Автор вполне ознакомился с учёной литературой по данному предмету и в своём изложении прав Константинопольского патриарха основывается на первоисточниках канонического и государственного права Византии – сводах церковных правил, Номоканоне патриарха Фотия, юстиниановых кодексах, актах Константинопольского патриарха по изд. Миклошича и т. п. Эрудиция его по истории устройства древней русской церкви слабее. Довольно характерным свойством сочинения служит сжатый синтетический метод изложения, введённый в науку православного церковного права И. Чижманом. Автор свободно владеет языком своих первоисточников; его переводы верны и отличаются точностью и ясностью. Точка зрения на предмет верная. Для кандидатской диссертации признаю сочинение студента Ивана Головщикова вполне удовлетворительным». 14) Отзыв его же о сочинении иеромонаха Василия (Грекова) на тему: «Каноническое право в творениях св. Василия Великого »: Названное сочинение состоит из введения (I–LXIII) и четырёх глав (1–368). Во введении в сжатом виде представлены важнейшие биографические моменты, имевшие ближайшее отношение к практической деятельности св. Василия Великого , затем представлен подробный план исследования собственно канонической деятельности св. Отца, составляющей предмет сочинения. Соответственно представленному во введении плану, исследование разделяется на два главных отдела: 1) исследование правил общецерковного содержания, 2) исследование правил специально монашеской жизни. В первом отделе правила общецерковного содержания иссле- |
| В комментариях нашли себе обстоятельное объяснение все, встречавшееся в тексте, искусственные юридические термины и фразы памятника. Автор пользовался как специальными юридическими словарями так и курсами и монографиями по грекоримскому праву. С особенным удовольствием рецензент должен отметить здесь ту черту в комментариях автора, хотя может быть и случайно образовавшуюся, что они составлены почти исключительно по изследованмям грекоримскаго права русских ученых: в комментариях его чаще всего встречаются имена: Боголепова, Муромцева, Победоносцева, Азаревича, Дыдинскаго, Матюкова и т. д. Но комментарии автора содержат и другие элементы; автор тщательно отмечает варианты текста, за тем всюду указывает соответственный тексту цитаты Collectio const, eeclesiasticarum – главнаго источника Номоканона, Василик, Синтагмы М. Властаря и иных памятников византийстаго права: наконец – что особенно важно – всюду указывает параллели цитат Василик по схолиям Вальсамона и изданию Хеймбаха. В конце книги, в приложениях, автором представлены указатели первоисточников Номоканона, именно юстиниановых институций, дигест, кодекса и новелл Юстиниана и первонсточников схолий Вальсамона новелл византийских императоров позднейших Юстиниана и постановлений константинопольских патриархов и их синодов. Словом, вторая часть труда г. Нарбекова, представляет в строгом смысле научно комментированное издание Номоканона Фотия в русском переводе, сделанное при пособии главным образом русских ученых византистов. И должно признать, что так научно-полно комментированнаго издания Номоканон Фотия доселе не находил еще и в иностранной литературе. Таким образом ученный труд г. Нарбекова представляет в собственном смысле национальный подарок или вклад в область Византологии. Ближайшим образом труд г. Нарбекова найдет себе применение и усердных читателей в среде лиц, занимающихся изучешем каноническаго права православной церкви; и смеем уверить почтеннаго профессора, что настоящий труд его вызовет самое искреннее чувство благодарности за облегчение пользования памятником, доселе „помраченным облаком мудрости» средневековаго византийскаго языка. |
| Это, впрочем, «Библиотека», или «Мириобибл» (Тасячекнижие) патриарха константинопольского Фотия (IX в.). Он был учёнейший человек своего века: и философ, и богослов, и математик, писатель даже сочинений по медицине. Он устроил в своём доме учёный кружок, где делались отчёты о прочитанных рукописях. Таким образом и составилось это огромное произведение 4 . Оно представляет библиографическое собрание, разбирающее до 280 кодексов, а число всех описываемых сочинений доходит до 1000. Сочинения эти по всем отраслям знания; встречаются и самые редкие сочинения древних языческих писателей. Но отчёты составлены неравномерно; иногда о незначительных писателях слишком подробные отчёты, и наоборот. Но этим-то именно и важно для нас это собрание, так как иногда оно даёт подробные отчёты о таких писателях, которые не дошли до нас в целом виде или вовсе остались неизвестны. До 80 авторов подобного рода встречается в этой библиотеке. Часто только по указаниям Фотия находили неизвестного автора какого-нибудь сочинения. Так Философумена приписываюся Ипполиту именно только по указанию Фотия. Далее, для истории церкви имеет также большое значение «Сборник жизнеописаний святых», составленный в половине IX века под руководством византийского сановника Симеона Метафраста , бывшего великим логофетом. Собрав из различных мест более 500 рукописей, представляющих жизнеописания разных святых, он, к сожалению, не довольствуясь этим, собрал учёную комиссию для переделки их. Она начала их очищать, украшать, подводить под общий шаблон. Большая часть мучеников неизвестного времени отнесена к гонению Декия и Диоклетиана. В уста мучеников вкладывались напыщенные, витиеватые речи. Словом, первоначальные жизнеописания перепорчены в значительной степени. Много, впрочем, и ценных фактов; надо только уметь отделить первоначальную редакцию от позднейшей. У Migne’a это собрание занимает 3 громадных тома. Оно имело большое влияние на составление позднейших жизнеописаний святых. Им, между прочим, пользовался и Дмитрий Ростовский для своих житий. |
| К сожалению, достопочтенный автор не твердо держится раз употребленной им терминологии. Так известного тенденциозного католического исследователя Фотиевой истории аббата J a g e r ’ а он первоначально назвал Яжером (Прилож. стр. 13), но потом, на 19-й странице своих «Приложений», именует его: Жаже, и затем это – Жаже остается уже неизменным на всех последующих страницах его исследования. По моему мнению, автор напрасно отказался от первоначального своего наименования тенденциозного аббата. Положим буквы: ja французы произносят: жа; но нам-то для чего коверкать свой язык? Название: Яжер, по моему мнению, будет и благозвучнее по-русски, и правильнее филологически. Императора Льва VΙ Мудрого (или: Философа) автор почему-то называет Львом IV (Реч. стр. 13). Думаю, что это – не досмотренная опечатка. Но довольно. Оставляю без замечания отмеченные мною мелочи. Рецензия моя и без того явилась очень обширною. Это и понятно, если принять во внимание, что в истории Фотия почти каждый пункт сделан предметом спора, – таким образом, по возможности, затемнен и запутан. Закончу тем, с чего начал. – Бесспорно, вопрос о Фотии, по сказанным причинам, – один из труднейших вопросов в истории Церкви. Критика источников для истории Φοτия требует великого труда, тщательности, внимательности, научной опытности. 0. протоиерей А. М. Иванцов-Платонов проявил все это в достаточной мере. Его «исследование»: «К исследованиям о Фотии, патриархе Константинопольском », по справедливости, должно быть отнесено к крупным явлениям в нашей богословской и церковно-исторической литературе. Будущий исследователь истории патриарха Фотия уже не может пройти его молчанием, как мало значащее или мало полезное в ученой разработке Фотиевой истории. Несомненно, что рассматриваемое исследование достопочтенного автора есть плод неоднолетнего кропотливого и настойчивого труда его. Посему я полагаю, что было бы вполне справедливо почтить его половинною премией покойного митрополита московского Макария . 1 В полемических сочинениях визант. греков против папства, как напр. в сочинении Нила Кавасилы, архиеп. Фессалоникского: libri duo de causis di-sension tin, et de papae primatu – β. a. περ ιτων διστσεως κκλησιαστικς, β, β», περ τς το ππα ρχς (Migne, patrol, ser. gr. t. CXLIX, col. 683 – 730, в изд. Salmas, p. 18 – 101) и Варлаама, калабрийского монаха: Λγος περ τς το ππα ρχς–de papae primatu (Migne, patrol, ser. gr. t. CLl, col. 1255 –1288, в изд. Salmas, p. 182 – 225), правда, нет специального трактата о Фотии; но знакомство с ними было бы не бесполезно в том отношении, что чрез них отчасти выясняется вопрос, в какой мере средневековые греки сознавали ложь и гибельность папства. Это сознание лживости папства вело с тем вместе и к выяснению значения борьбы, начатой Фотием с папством. Весьма важно при этом указание тожества точек зрений Фотия и последующих виз. полемистов с папскими притязаниями. |
|
|
