| священник Александр Полховский О личности Патриарха Константинопольского Фотия , канонизированного Константинопольским Патриархатом XIX веке, но вошедшего в святцы Русской Православной Церкви не сразу, известно немного. Каким он был в действительности? Исследование писем святителя, судьба которого была отнюдь не из легких, может поспособствовать раскрытию его незаурядной личности. Кандидат богословия, выпускник Минской духовной академии священник Александр Полховский предлагает всестороннее рассмотрение вопроса о публикации и существующих переводах писем Патриарха Фотия, а также перевод на русский язык некоторых их них. Письма Патриарха Фотия весьма важны и интересны для исследователя хотя бы по той причине, что в них содержится важная объективная историческая информация, касающаяся в первую очередь личности Фотия. Каким он был в действительности? Лицемером и обманщиком 1 , или высоконравственным человеком? Как известно, эпистолярный жанр дает автору писем определенную свободу изложения мыслей и возможность выражать их предельно искренне. Первое издание писем Фотия было предпринято в 1601 году Дэвидом Хошелом (David Hoecshel) 2 . Оно включало в себя 37 писем, которые были взяты им из рукописи, принадлежавшей Максиму Маргуниосу (Μξιμος Μαργονιος), епископу Кипрскому 3 . Несколько ранее этого издания, но в том же 1601 году, Конрадом Риттерхаусом (Conrad Ritterhaus) было опубликовано так называемое утешительное письмо к игуменье Евсевии по поводу смерти ее сестры, снабженное латинским переводом. Более полное собрание писем Патриарха Фотия вышло в свет в Лондоне в 1651 году благодаря Ричарду Монтегю (Richard Montague), епископу Нориджскому 4 . В свое издание он включил 249 писем, снабдив их латинским переводом. Письма были адресованы главным образом епископам, игуменам и простым монахам, а также императорам Михаилу III и Василию I и другим лицам, занимавшим высокие государственные посты. Однако при этом в данном издании отсутствовали письма к папе Николаю I и архиепископу Аквилейскому об исхождении Святого Духа 5 . |
| —99— Игнатий и его немногие сохранившие верность друзья должны были признать невозможность для них передать кафедру в желательные руки. Напротив, им приходилось опасаться, что она попадет человеку, наиболее им ненавистному, хотя-бы Асбесте. При таких условиях менее непримиримым игнатианам приходилось быть уступчивее и принимать кандидатуру Фотия за наименьшее из угрожавших им зол. Что касается правительства и партии Асбесты, то они имели свои основания настаивать на выборе Фотия. Варда знал и ценил выдающиеся достоинства кандидата, политический опыт которого мог ручаться ему и за благоустройство церковных дел, и за устранение излишних столкновений с светской властью. Могла у него быть и еще цель – блестящими качествами нового патриарха прикрыть свой тиранический поступок с Игнатием. Для Асбесты ничего не могло быть приятнее, как видеть на патриаршем престоле человека, с которым его связывала личная дружба, общность взглядов и стремлений, наконец, живой научный интерес. Взоры всех невольно возвращались к Фотию. Отсюда понятна та настойчивость, с которой правительство и епископы просили Фотия принять избрание. 1621 Если не всем, то многим казалось, что на его имени примирятся все заинтересованные стороны. Единодушие и настойчивость избирателей могли сломить даже твердого кандидата. И Фотий уступил, но только тогда, когда было устранено самое серьезное препятствие к принятию кафедры. Последнее было сделано самим Игнатием. Патриарх, не давая формального отречения, разрешил своим ближайшим друзьям принять участие в выборах преемника себе, под условием, чтобы преемник не был из схизматиков. 1622 Теперь са- —100— мые непримиримые игнатиане 1623 с Митрофаном Смирнским и Стилианом Неокесарийским во главе дали свое согласие на избрание Фотия. Но им нужно было устранить свои подозрения относительно принадлежности Фотия к числу схизматиков, и они потребовали от него подписку, что он состоит в общении с церковью и патриархом Игнатием, обещает почитать последнего как отца, будет пользоваться его отеческими советами в делах управления, не обижать и не принимать обижающих его, 1624 Для Фотия не было причин отказаться от подписки. Схизматиком в прямом смысле он никогда не был, а обещания относительно Игнатия были чисто нравственного характера, не лишали его полноты патриаршей власти и лишь требовали сыновне-почтительного отношения к предшественнику, на которое тот имел полное право. При тожестве взглядов старого и вновь избираемого патриарха церковное управление пошло-бы без трений; при заведомом отсутствии этого тожества представлялся неизбежным путь компромиссов, при которых за Фотием оставалась фактическая власть, за Игнатием нравственный авторитет. 1625 Требование игнатиан было удовлетворено. 1626 |
| Родился Фотий едва-ли позднее 828 г., так как при вступлении на патриарший престол в 858 г. ему не могло быть менее 30 лет от роду, как этого требуют церковные правила от кандидата на епископский сан. 867 —195— Если каноны соблюдались не всегда точно 868 и могли под давлением правительственного деспотизма или исключительных обстоятельств терпеть нарушения, то несомненно, что при посвящении Фотия правило о возрасте нарушено не было, так как в длинном и тщательно подобранном списке обвинений, предъявлявшихся Фотию его врагами, такого нарушения не отмечено. 869 До вступления на патриаршую кафедру Фотий успел приобрести широкою ученою деятельностью громкую известность и пройти ряд видных придворных должностей, на что требовалось известное время. Конечно, видное происхождение и выдающиеся таланты могли положить очень раннее начало его карьере; 870 но трудно допустить, чтобы звание протасикрита 871 (государственного секретаря) и положение влия- —196— тельного члена синклита 872 можно было приобрести значительно ранее тридцатилетнего возраста. Смерть Фотия можно относить к 897 году. 873 Между этой —197— датой и 828 г. лежит семидесятилетний промежуток, который достаточно велик, чтобы не отодвигать год рождения слишком далеко от 828. Наконец, история личных отношений Фотия к просветителю славян Константину (Кириллу) Философу дает побочное указание для хронологии его рождения. Константин в юности был одним из ближайших друзей Фотия, 874 и это предполагает между ними известную близость в возрасте. Но во всяком случае первый был моложе, так как одно время состоял учеником Фотия. 875 Константин родился в 827 г.; 876 Фотий должен родиться раньше. Можно принять, что год рождения Фотия лежит близко к 820. 877 Этот год преимущественно и указывает- —198— ся 878 в соответствующих сочинениях. 879 При полном отсутствии достоверных сведений о детстве и отрочестве Фотия, очень немного дают и те легенды, которых, по-видимому, не мало создалось около личности великого патриарха и часть которых уцелела в хронике Псевдо-Симеона. |
| Никита понимает психологию Фотия так: Фотий был связан с Асбестой узами тесной дружбы и глубокого уважения. В силу этих чувств, он яростно обрушился на Игнатия, врага Асбесты, и как будто на это поставленный в патриархи, всячески старался отомстить Игнатию, готовый лишить его не только священства, но если можно, и самой жизни. Поэтому он нарушил свою подписку и менее чем через два месяца после хиротонии начал жестоко преследовать сторонников Игнатия, а против самого патриарха пытался возбудить следствие по подозрению в государственной измене. Попытка увенчалась успехом; правительство начало сыск, правда, безрезультатный, но сопровождавшийся для Игнатия тяжелыми страданиями и ссылкой, во время которой Фотий и составил свой собор в храме Апостолов, анафематствовавший Игнатия (Vita Ignatii, p. 512–513). Трудно поверить Никите, чтобы дружба могла зародить в Фотии такую ненависть, какой не видно у самого Асбесты, вынесшего со стороны Игнатия личное оскорбление и преследования. Еще невероятнее, чтобы эта непонятая ненависть увлекла Фотия до преступной готовности убить Игнатия. Нарушать подписку и открывать преследование игнатиан без всякого с их стороны повода – это поступок, достойный какой-нибудь безнадежной административной бездарности, но не таланта первого, во всех отношениях, советника и протасикрита. Низкая роль инициатора сыска была для Фотия нравственно невозможна, насколько это видно из его приводимых ниже писем, и практически бесполезна: Варда более зорко, чем кто-либо, следил за враждебными ему течениями, и имел в своем распоряжении столько услужливого чиновничества, что не нуждался в добровольных доносах. Наконец, нельзя не задать вопроса: почему-же везде и всюду действует только Фотий? Где-же Асбеста? Ведь он не умер, завещав месть своему другу; следовательно, он сам мог вести козни против Игнатия. Между тем о нём Никита забыл совершенно и всю деятельность передал Фотию и только ему одному. Можно не останавливаться на неточности изложения Никиты, граничащей с подтасовкой фактов (через два месяца после хиротонии начались не преследования игнатиан, а открылся их собор в храме Ирины; об этом соборе Никита, как впрочем и Феогност с Стилианом, вовсе умолчал, вследствие чего могло получиться впечатление, что собор в храме Апостолов был выражением тирании Фотия, а не орудием его самозащиты). Достаточно и сказанного, чтобы выяснить, насколько мало удовлетворительно освещение личности Фотия, данное Никитой, всё сочинение которого написано в том-же духе, что и разобранная страница. Впрочем, авторская репутация Пафлагона установилась прочно; на него обычно указывают как на образец тенденциозности, вдохновляемой слепой ненавистью, готовой унизиться до неразборчивой клеветы (Ср. В. Г. Васильевский . В защиту подлинности жития патр. Игнатия. Визант. Временник VI, 1899). К Никите можно отнести его собственные слова, сказанные им по адресу Фотия (p. 532 А): οδν οτως δνει ψυχν χθρα κακ κα μσει προκατειλημμνην, ς κατ το μισουμνου λαλα. |
| 874 Amicus fortissimus, по замечанию Анастасия Библиотекаря. Anastas. Bibl. Praefacio in Conc. VIII. Mansi XVI, p. 6, A. 875 Житие Константина. Бодянский стр. 6. Dümmler und Miclosich op. cit. S. 15. Кирилло-Мефодиевский сборник c. 12. 876 Он умер «сорока двух лет, 14 февраля, индикта второго, от сотворения мира 6377» т. е. 869 г. Житие Константина Бодянский стр. 29. Dümmler und Miclosich, о. c. S. 29. S. 12. Кирилло-Мефодиевский сборник стр. 29. 877 Данные для определения года рождения Фотия собраны Гергенрётером. Hergenröther. Photius, Patriarch von Constantinopel. B. I, Regensburg 1867 S. 315 flg. – Можно отметить две попытки иначе определить устанавливаемый год. Архим. Порфирий Успенский предполагал, что в момент своего возведения на патриаршество Фотий был довольно стар, не моложе 60 лет, и след., родился раньше 800 г. (Четыре беседы п. Фотия. СПБ 1864, с. 63). Основанием для арх. Порфирия служили слова Фотия в его письме к антиохийской кафедре: π πολλς τς μρας μν μν ναβαλλομνων πρς τν γχερησιν (Φωτου πιστολα π Βαλλτα. ν Λονδν 1864, σελ. 145, γ´. Migne P. G. CII, p. 1020). Косвенное доказательство он усматривал и в выражении Фотия из его первой беседы на нашествие Россов: ομοι τι μακρνθη παροικα μο. κα μ μακρς οσης μακρνθη (Арх. П. Успенский op. cit. с. 7. Nauck. Lexicon Vindobonense. Petropoli 1867? p. 207). Но слова π πολλς τς μρας настолько неопределенны, что извлечь из них какое-либо хронологическое указание, тем более, такое точное, как у арх. Порфирия, нет возможности. Что касается выражения из беседы κα μ μακρς οσης, то более точный перевод этого места (=и хотя она непродолжительна) устраняет теорию арх. Порфирия, опирающуюся на более вольный перевод (=пресельническая жизнь моя продолжена тогда, когда уже близок был конец мой), где арх. Порфирий видел свидетельство о преклонном возрасте Фотия в момент произнесения речи, т. е. в 860 г. С. Аристархи относит рождение Фотия к 810 году, основываясь на том, что Фотий называет патриарха Никифора (806–815) своим современником – καθ’ μς Νικηφρος (Σ. |
| В 1409 г. он прибыл в Киев. То, что свое святительство на Руси он начал с Первопрестольного митрополичьего города, обещав Витовту не оставлять своим попечением Литовскую Русь, сделало возможным примирение митрополита с Литовским князем. В 1410 г. Фотий прибыл в Москву. Свою деятельность здесь он начал с устроения весьма запущенных дел Русской митрополии. Четыре года вдовства митрополичьей кафедры и нашествие Эдигея в 1408 г. привели в упадок хозяйство Первоиерархов Русской Церкви. За это время почти вся собственность митрополичьего двора была разграблена и расхищена, а церковными землями завладели бояре. Митрополит весьма решительно занялся наведением порядка, дерзновенно обличая всех похитителей. В их числе оказался даже великий князь, присвоивший себе право пользования частью доходов митрополии. Фотий в короткий срок самыми энергичными мерами сумел восстановить хозяйство митрополичьего дома. В результате святитель нажил себе немало врагов, которые всячески старались рассорить Фотия с великим князем, в чем нередко преуспевали. Многие из них бежали в Вильну, к Витовту, и интриговали там против Фотия. И хотя митрополит приезжал вновь в Киев в 1411 г. и рукополагал там архиереев для Литовской Руси, его отношения с Витовтом вскоре оказались безнадежно испорченными. В 1414 г. Витовт лишил Фотия права управлять западно-русскими епархиями. Он жаловался в Царьград и просил патриарха поставить митрополитом на Литву племянника Киприана - Григория Цамвлака. Но греки обижать своего соотечественника Фотия не захотели. Тогда Витовт принудил собранных им в 1415 г. западно-русских епископов отречься от Фотия и подать на него жалобу патриарху, еще раз требуя для Литвы отдельного митрополита и угрожая в противном случае поставить митрополита самостоятельно. Запуганные угрозами Витовта расправиться со всеми несогласными епископы Литовской Руси предали своего Первосвятителя и написали в Константинополь послание, полное клеветы на Фотия. Тот, в свою очередь, доложил в Царьград об интриге Витовта и Григория. В результате Цамвлак был лишен священного сана за учиненную им церковную смуту. Фотий пытался было приехать в Литву и решить все проблемы на месте, встретившись с Витовтом, но не был им принят. Митрополита ограбили до нитки и прогнали в Москву. Все митрополичьи имения в Литве были конфискованы и переданы приближенным князя. В ноябре 1416 г. затерроризированные Витовтом архиереи поставили Григория митрополитом Киевским и Литовским, в очередной раз мотивируя свои действия небрежением Фотия к литовской пастве. Кроме того, епископы Литовской Руси, заявляя в своем послании, что по-прежнему признают юрисдикцию Константинопольского патриарха, также в качестве одного из мотивов своих действий называли нежелание подчиняться влиянию византийского императора, который, по их мнению, насаждает симонию в Церкви. |
| Byzant. Studien. Leipzig 1876. S. 348 flg.). 1307 Рассказ Анастасия, взятый в целом, возбуждает сомнения. Он заканчивается очень суровым ответом Константина на слова Фотия: «О, растленная и суетная мудрость мира! Ты бросал стрелы в толпы народа и не знал, что кто-нибудь должен быть ранен. Для всех, конечно, ясно, что как глаза, застланные облаком пыли, не могут видеть вдаль, как-бы широко они не были открыты, так и очи мудрости твоей, как ни велики и открыты они, будучи совершенно ослеплены дымом жадности и зависти, не могут видеть пути справедливости. Поэтому и верно сказанное тобою, что ты не думал, чтобы ранил кого-нибудь своим ударом, когда, ослепленный упомянутыми страстями против патриарха, даже не предвидел, что сделал». Странно звучит суровое и сухое обличение в устах amici fortissimi. Воздыхание о суетной мудрости мира, так напоминающее Никиту Пафлагона, не вполне идет просвещенному Философу, прошедшему школу Льва и Фотия. Упреки в какой-то жадности и зависти, несправедливость которых бросается в глаза, не мирятся с репутацией viri magnae sanctitatis. Наконец, после такой оценки деятельности и характера Фотия, какая приписывается Константину, не только дружеские, но и всякие отношения между ними должны быть порваны: и этого, однако, не случилось. Само собой напрашивается предположение, что разговор друзей, точной записи которого, конечно, быть ни у кого не могло, передан Анастасием далеко не точно, а является скорее свободной композицией автора и притом мало удачной. Между друзьями могли возникать философские разногласия и споры; мог Константин, из уважения к Игнатию, и действительно удерживать Фотия от резких нападок на патриарха за гонение науки; но эти факты в обработке Анастасия, руководившегося определенными целями, получили освещение, не соответствующее действительности. 1310 Митрофан и Феогност, утверждающие это, не находят подтверждения ни в одном из соборов, судивших Фотия. 1314 Возможно, что разговор относится к тому времени, когда Григорий и его друзья еще не были отлучены. |
| Но словам Анастасия Библиотекаря, Фотий соединился с партией Асбесты, стремясь занять патриарший престол. 1297 По Никите, Григорий внушил Фотию ненависть и к патриарху. 1298 По Псевдо-Симеону, Григорий и его друзья собираются в доме Фотия для обсуждения своих планов против Игнатия. 1299 По Стилиану, Асбеста нашел в Фотии ходатая пред Вардой. 1300 Однако не ясно, на чём покоятся приведенные показания. С Асбестой Фотия соединял не корыстный расчет, которого и не было, 1301 а дружба на почве более высоких стремлений. Ненависть, будто бы внушенная Григорием, не только ни в чём не проявилась за всё время правления Игнатия, но и после его низложения не помешала Фотию дать обещание почитать Игнатия, как отца. 1302 О планах, обсуждавшихся в доме Фотия, ближе ничего не известно: ни одного такого плана партия Асбесты не провела, даже и не обнаружила их существование попыткой провести их. В борьбе с патриархом она не нападала, а только защищалась, и её протест против выступления Игнатия, как и апелляция в Рим – средство, давно известное в К-поле – были пущены в ход лишь в ответ на принятые против неё меры. Наконец, Фотий должен быть признан плохим ходатаем пред Вардой: решительно неизвестно, чтобы Варда чем-нибудь поддержал партию Асбесты до своего личного столкновения с Игнатием, не говоря уже о том, что сам он получил —409— влияние при дворе лишь к концу правления Феодоры. Сказанное дает право считать активную борьбу Фотия с патриархом по меньшей мере не доказанной. Что симпатии Фотия были на стороне Асбесты, 1303 это не может подлежать сомнению; но это и всё, что можно сказать с уверенностью о его отношениях к боровшимся партиям. 1304 Единственный факт, ближе характеризующий отношение Фотия к Игнатию, передан у Анастасия. 1305 Еще на первых порах патриаршества Игнатия 1306 Фотий высказывал какое-то учение о двух душах в человеке. Его ближайший друг и человек великой святости (amicus fortissimus, vir magnae sanctitatis) Константин Философ задал ему вопрос: «зачем ты губишь столько душ, распространяя такое заблуждение в народе?» Фотий отвечал: «не из желания кого-либо соблазнить я предлагал сказанное, но для испытания, что стал-бы делать патриарх Игнатий, если бы в его время обнаружилась какая-нибудь ересь, подкрепляемая силлогизмами, Игнатий, который так гонит любителей светской мудрости. |
| В куполе, согласно описанию Фотия, находится мозаичное изображение Христа Пантократора (по-видимому, поясное), ниже которого в проемах окон барабана купола располагались изображения Ангелов, «Владыку всех дориносящих». В конхе алтарной абсиды была изображена Оранта, на стенах храма — патриархи (среди них — Иаков), праотцы (среди них — Давид), пророки, апостолы, мученики. По мнению Лаурдаса, в храме не было изображений из жизни Христа и Богоматери . В завершение скажем несколько слов об эстетике патр. Фотия. Некоторые исследователи, считают, что эстетика Фотия является неоплатонической . Скорее следует говорить о христианской рецепции неоплатонизма. В эстетике св. Фотия явстенно проглядывает принцип «священного реализма», наиболее отчетливо выраженный в 17 гомилии: «И не подражанием образ украшается, но действительно достигает первообраза» . Это достижение первообраза становится возможным благодаря действию божественной благодати — epipnoia. Вот характерный пример из 17 гомилии: «Искусство художника, как действие вдохновения epipnoias свыше столь точно поставило подражание в природу ». Те же принципы господствуют и в 10 гомилии: «Настолько точно художник, как думаю, по действию вдохновения (линиями и цветами запечатлел попечение Создателя о нас». Исследователи отмечали одну интересную особенность гомилии: в своем описании Фотий как бы следует за блуждающим взором своего зрителя, у него постоянно встречаются обороты: «то же, что от меня ускользнуло…». Однако эта кажущаяся рассеянность и блуждание подчинены главному принципу — восхождения — от символа к символу, от земли к «новому иному небу на земле» — храму и далее от храма — к его архетипу, Небесному Иерусалиму. Ниже вниманию читателей предлагается перевод на русский язык десятой гомилии св. Фотия, Патриарха Константинопольского. Текст 10 гомилии был впервые опубликован в 1655 году Ламбеком , по единственной рукописи четырнадцатого века Neapolitanus Graecus A. A. 6. 2 . Позднее издание Ламбека с теми или иными добавлениями и с латинским переводом переиздавалось Комбефи , Бандури , Евгением Вулгарисом , Беккером , Минем . |
| 157 Но с течением времени положение Фотия, а с ним и всех его приверженцев, улучшается. Не уступчивостью добивается Фотий такого изменения, а твердостью и верностью своим началам. Уступает не Фотий, а светское византийское правительство. 158 Немало времени ожидал византийский император, что сам Фотий и приверженные к нему епископы подчинятся определениям собора 869 года, что, по крайней мере, большинство фотианских епископов войдут в единение с патриархом Игнатием, признав себя виновными и испрашивая милости и пощады от патриарха. Ничего такого не было видно. Все епископы,прежде державшиеся стороны Фотия, и по его низвержении оставались верными ему. Из всех епископов, которые возведены были им в этот сан, ни один не отпал от него, не увлекся какими-либо расчетами честолюбия и выгод; почти все они оказывали решительное сопротивление несправедливым распоряжениям правительства. Даже епископы, некогда посвященные самим Игнатием,но потом перешедшие на сторону Фотия, и те не изменили Фотию со вторичным восшествием Игнатия на патриаршую кафедру. Ни один из всех перечисленных епископов не дерзал возводить каких-либо обвинений на Фотия; соборное осуждение против него нисколько не изменило их отношений к низверженному патриарху. Большинство епископов и других духовных лиц Константинопольской Церкви оставалось, вопреки ожиданиям, на стороне Фотия. Этому факту не могут не отдавать справедливой дани удивления и современные нам замечательнейшие католические писатели, при всем их нерасположении к личности Фотия. Известный католический ученый Гефеле с удивлением замечает, рассматривая времена уничижительного положения Фотия, что «ни один из всех епископов, посвященных Фотием (а таких было множество. – А. Л.), не перешел на сторону Игнатия». 159 Так же и другой, не менее знаменитый католический Ученый Гергенрётер, при всем желании унизить Фотия, не может умолчать о том обаянии, какое производил Фотий, и о той привязанности, какой пользовался он в среде большинства епископов во дни своего несчастья. |
|
|
