| Свободный до своеволия, не знавший границ в порывах пылкой своей души, араб чувствовал себя стеснённым в ограниченном пространстве храма, он любил и в богослужении своем тот же простор в пространстве, какой был дорог для его кочевнической натуры, когда он на своем быстром и неутомимом коне скакал по бесконечным пустыням и равнинам своей родины. Вот одна из главных причин, почему мы в Аравии сравнительно мало находим храмов, а в настоящее время их развалин. Последнее, впрочем, обусловливалось еще и крайней непрочностью строений из необожженной глины, которую время совершенно смывало с лица земли. Однако, не смотря на последнее обстоятельство, сравнительную ничтожность числа храмов можно объяснить только характером арабов и их культа. В некоторых местах мы вовсе не находим даже никаких остатком, храмов. Впрочем, нужно заметить, что если мы говорим о крайне скудном числе арабских храмов 1881 , то разумеем скудость сравнительно с классическими народами, столь богатыми числом храмов, развалины которых еще доныне по местам поражают взоры путешественника. Если же брать Аравию саму по себе безотносительно, то в ней найдем достаточное число храмов, времён язычества, что уже отчасти видно из приведенных нами выше показаний классических писателей. Конечно на эту сравнительную ничтожность числа храмов влиял и сам быт арабов, по большой части кочевников. Каким образом мог воздвигнуть прочный храм, роскошно устроенный, араб кочевник, который сегодня пас тут свои стада, а завтра будет на совершенно другом месте за несколько десятков верст от прежней своей кочевки? Как он должен был покинуть свой храм? На кого он должен был его оставить? Кто его с его дарами стал бы охранять в безлюдной пустыне? Да и кто пришел бы к нему на поклонение? Все эти и подобные вопросы, естественно, должны были возникнуть в душе араба кочевника при мысли о постройке храма и, естественно, заставляли его оставить всякую мысль об этом. Только там, где условии местности, климата и почвы были благоприятны для оседлости и заставили араба покинуть кочевой быт, основать селения, города и т.д., только в этих местах или вблизи их могли появиться храмы в настоящем смысле этого слова. |
| При таком богатстве слов, арабский язык есть язык более изобразительный, чем отвлеченный. Язык араба, составлявшийся под преобладающем влиянием воображения, заключает множество таких слов, которыми обрисовывается предмет вместе с теми чертами, с какими видит его зритель в определенном его положении. Европейские языки, языки понятий, составившиеся под преимущественным влиянием рассудка, всегда анализирующего признаки или черты предмета при познании его, должны употребить нисколько слов для выражения того, что араб обозначит одним словом. Так, следующие слова: «подошел к воде и, не имея чем напиться, только смотрел на нее» у араба передаются одним джабаха. Множество таких слов в языке арабов дает их писателям, а особенно поэтам, удобство немногими словами, самой сжатой речью рисовать перед воображением читателя живые, ярко-цветистые картины окружающей их природы и жизни 362 . Но такое лексическое богатство арабского языка развилось в ущерб ясности и определенности смысла. «Напрасно было бы искать у семитов каких-нибудь природных стремлений к рациональному анализу, между тем как их литературы изобилуют истинными выражениями нравственных чувств, практическими афоризмами… Приходя в совершенное смущение перед этими длинными свиваниями предложения 363 , в которых греки и латиняне с таким искусством совмещают бесчисленные подробности одной только мысли, семиты наставляют лишь одно за другим предложения, ограничивая при этом все свое искусство просто связью и, составляющей тайну их периода и заменяющей для них почти все другие союзы. Семитические языки почти совершенно не знают искусства взаимного подчинения членов предложения. Гладкие, ровные, без расстановки слов, эти языки не ведают другого процесса построения речи, кроме нарастания идей, на манер византийской живописи. У них вовсе нет стиля. Соединение слов в предложении – вот последнее их усилие; сделать тоже с самими предложениями уже для них не по силам. Красноречие для семитов заключается лишь в быстрой смене одних за другими сильных оборотов и смелых образов: всякая тень ораторского искусства осталась для них неизвестной» 364 . |
| Мухаммед сам себя ставит главой всего мусульманского общества и верховным владыкой, наделенным почти божественными правами и пророческим авторитетом. Он заповедует всем своим последователям обращаться к посланнику божьему, т.е. к нему, со всеми своими нуждами, просьбами, недоразумениями и несогласиями (Коран 4:62, 106). Но все обращения к нему должны быть изложены в приличной форме и с соблюдением этикета, как приносимые властелину. Его слово должно быть почитаемо, как слово самого бога, ибо он сам себя воображает существом богоподобным, наделенным неограниченной властью. Это все свойственно язычникам, боготворящим своих героев и свои плотские страсти. Со времен Мухаммеда до сего дня власть политическая в мусульманских государствах не отделяется от власти религиозной. Халифатство и теперь представляет собой объединение религиозной и гражданской власти, распространяющейся даже на любого деревенского муллу, служащего одновременно и духовным главой, и старостой. А от этого деспотизм есть обычная черта всякой власти среди мусульман. В исламе нет никакого ограничения власти халифа. Таким образом, Мухаммед, будучи сам в высшей степени самолюбив, и на Бога смотрит с точки зрения своего самолюбия и своеволия. По своему же самолюбию он чуть не равняет себя с Богом, научая своих последователей постоянно вместе с именем Божьим чествовать и Мухаммеда: «Нет бога, кроме Аллаха. Мухаммед пророк его». Так заставил он славить себя почти наравне с Богом. Мусульманство насчитывает до 140 тысяч пророков, но знает ли хотя одного из них, который бы так дерзко осмелился ставить себя рядом со своим богом? Только сатана думал встать наравне с Богом. Иисус Христос есть Единосущный Сын Божий, однако же и Он всегда с любовью и кротостью исполнял волю Отца Своего Небесного и указывал лишь на единство Свое с Отцом по существу и по Божественной жизни. Мухаммед самопроизвольно ставит себя выше всех пророков, хотя по образу жизни он был не выше самого обыкновенного араба-язычника. Вообразив Бога самолюбивейшим существом, Мухаммед развил и в себе самолюбие и последователям своим внушил то же. Начиная с деспота халифа до последнего араба пастуха он всех заражает самолюбием и самоугождением, а от этого само служение Аллаху превратилось у него в корыстное служение себе. |
| Впервые К.-В. упоминается в Библии в связи с войной месопотамских царей во времена Авраама и отождествляется с источником Мишпат (Быт 14. 7). Неподалеку от К.-В. (у источника Беэр-Лахай-Рои , к-рый находился «между Кадесом и между Баредом»; Быт 16. 14) бежавшей в пустыню Агари явился ангел. В окрестности К.-В. («между Кадесом и между Суром»; Быт 20. 1) ушел Авраам из дубравы Мамре после разрушения Содома и Гоморры. В К.-В. стояли лагерем вышедшие из Египта евреи, когда к ним вернулись посланные в Ханаан разведчики (Числ 13. 27; ср. 32. 8). После возвращения евреев в К.-В. там умерла и была погребена сестра Моисея Мариам (Числ 20. 1). Здесь же евреи роптали на Моисея из-за недостатка воды и законодатель по повелению Господа жезлом «извел... воду из скалы» (Числ 20. 8-11; ср. название этого источника букв.- «вода распри» (Числ 20. 13) или - «вода распри в Кадеше» (Числ 27. 14)). Эта история упоминается в более поздней библейской дидактической поэзии (Втор 33. 8; Пс 80. 8; 94. 8; 105. 32). За недостаток веры во время роптания народа Господь сказал Моисею и Аарону , что не они введут народ в Ханаан (Числ 20. 12; вскоре Аарон умер на горе Ор, неподалеку от К.-В.- Числ 20. 24, 28). Из К.-В. Моисей направил посольство к эдомскому царю с просьбой позволить пройти через его территории по «царской дороге» в Ханаан и получил отказ (Числ 20. 14). После раздела земли обетованной между коленами Израиля через К.-В. пролегала юж. граница надела колена Иуды (Нав 15. 3). Современная идентификация и археологические исследования Исследователи нач. XIX в., в частности К. фон Раумер и Э. Робинсон, искали библейский К.-В. в долине Вади-эль-Араба, к югу от Мёртвого м., ориентируясь на указание Числ 20. 16 о том, что К.-В. располагался «у самого предела» Эдома ( Cohen. 1981; Manor. 1992). В качестве возможных мест для идентификации с библейским К.-В. рассматривались различные оазисы ( Cohen. Did I Excavate. 1981). Но в силу трудностей соотнесения географических описаний Библии с Вади-эль-Араба позже поиски были перенесены в зап. регионы ( Manor. 1992). |
| Рубрики Коллекции Система пользовательского поиска Упорядочить: Relevance Relevance 6 притч о близости Бога 2 мин., 30.07.2019 Сладкая морская вода Фото Nelson Lourenço Однажды молодой монах, ученик прославленного старца, шел с ним по морскому берегу. — Авва, мне очень хочется пить, — сказал он. Старец остановился, сотворил молитву и вдруг сказал: — Пей из моря. Морская вода на вкус оказалась не соленой и горькой, а сладкой, словно из родника. Ученик стал наполнять чудесной водой сосуды на тот случай, если в пути опять захочется пить. — Что ты делаешь? — удивился старец. — Разве не везде Бог? Следы не человека Один француз в сопровождении араба-христианина совершал путешествие по пустыне. День за днем араб не забывал преклонять свои колена на горячем песке и взывать к Богу. Однажды вечером неверующий француз спросил у араба: — Откуда ты знаешь, что существует Бог? Проводник на минуту задумался и ответил: — Откуда я знаю, что существует Бог? А из чего ты заключаешь, что в прошлую ночь мимо нашей палатки прошел верблюд, а не человек? — Ну, это же видно по следам, — удивился француз. Тогда, показав рукой на заходящее солнце, залившее своими лучами весь горизонт, араб сказал: — Это следы не человека. Спасительный пожар Фото likexin17 Один человек, уцелевший после кораблекрушения, был заброшен волной на маленький необитаемый остров. Он единственный остался в живых и теперь беспрерывно молился о том, чтобы Бог спас его. Каждый день он всматривался вдаль в поисках приближающегося на помощь судна. Вымотавшись окончательно, человек решил построить небольшой шалаш, чтобы защититься от дождя и диких зверей. Но однажды, вернувшись домой после похода в поисках пищи, он нашел свой шалаш окутанным пламенем: гарь поднималась столбом к небу. Самым ужасным оказалось то, что все его запасы были потеряны и он остался вовсе ни с чем. Теперь человек не мог сдержать своего отчаяния и гнева. — Боже, как Ты мог так поступить со мной? — рыдая, кричал он. Рано утром на следующий день его разбудил гудок корабля, приближавшегося к берегу. Корабль пришел, чтобы спасти его. |
| В пальмовой роще, окружавшей Каабу, пролитие крови и, значит, принесение жертв – было запрещено с глубокой древности. Окончивши жертвоприношения, пилигрим возвращался к Каабе, совершал опять семикратное обхождение святилища, слагал ирам, надевал свое обыкновенное платье и возвращался к месту своего постоянного жительства. В культе Каабы, как можно видеть, заключались высокоморальные черты. Около величайшей святыни запрещалось проливать кровь животную, во время празднования ей предписывалось прекращать проливать кровь человеческую. Запрещались войны. Враждующие между собой племена совершали мирное совместное поклонение святыне, и здесь, у черного камня, у божественных гор, у священного источника, должно было развиться и крепнуть у них сознание этнографического и религиозно-нравственного единства. Здесь должны были сглаживаться темные и крепнуть добрые стороны араба. В нравственном отношении араб являлся странным, двойственным существом. Геродот восхвалял верность арабов, но рядом с этой верностью в одних отношениях стояло ужасное вероломство в других. Арабы были гостеприимны, они готовы были давать гостям очень многое, но они нисколько не стеснялись грабить своих бывших гостей, встретив их вне дома и недостаточно защищенными. Гостеприимство у них соединялось со страшной вспыльчивостью и наклонностью к ссорам. В своей поэзии арабы окружили женщину ореолом и отвели ей очень почетное место, но в действительности у них было развито многоженство, при котором женщине отводится слишком жалкое место в семье. Религия должна была смягчать жесткие и темные свойства араба, но понятно, что некоторые темные черты она и поддерживала, и освящала. Так, в древности ею освящался обычай родовой мести. По представлению некоторых арабских племен, душа, отделившись от тела, принимала вид птицы, похожей на сову, ее называли хама или сада, она летала около гроба усопшего, испуская жалобные крики. Она сообщала усопшему об участи и образе жизни его детей. Если усопший был убит, птица кричала: ешуни (дайте мне пить, т. е. крови убийцы) и продолжала кричать так до тех пор, пока родственники не удовлетворяли этой кровавой жажды. Религия поддерживала суеверия. Особенно ею освящались гадания, деление дней на счастливые и несчастные и т. д. Было очень развито гадание по стрелам. Оно совершалось в храмах при участии специального оракула. Брали семь стрел без острий – все различно окрашенные и каждая с особой меткой. Перемешивали их в мешке, из которого и вытаскивали затем одну, по её окраске и метке оракул давал ответ на вопросы, поставленные в гадании. |
| 102. Аноб (Anob), город, завоеванный Иисусом; и доныне, есть селение возле Диосполя, к В., приблизительно на четвертом милиарии, называемое Бетоаннаба (Bethoannaba); очень многие утверждают, что оно лежит на восьмом милиарии от Диосполя и зовется Бетаннабам (Bethannabam). 103. Аофсиф (A οσφ), или Афусоф (A φουσθ), Аквила: свободы. 103. Аопсите (Aopsithe) или Афусот (Aphosoth), что Аквила переводит: свобода. 104. Ар (A ρ), местность Арнона; у 70 зовется Ир ( ρ). 104. Ар (Ar), местность или город Арнона, что семьдесят толковников пишут через протяженную гласную Ер (Er). 105. Арава (A ραβ), Аквила: в ровной, Симмах: в Педиаде, Феодотион: на запад, Симмах в другом месте: в необитаемой местности. 105. Араба (Araba), что, как выше, Аквила перевел: ровная, Симмах – то: равнина, то: необитаемая, Феодотион: западная. 106. Арава (A ραβ), у Аквилы, как сказано выше, зовется Педиадой; и есть селение, называемое Арава в пределах Диокесарии, в трех милиариях от Скифополя; другое – к 3. 106. Араба (Araba), Аквила переводит: ровная, Симмах – равнина, как сказано выше; далее есть другое селение, называемое Арабе, в пределах Диокесарии, которая, прежде звалась Сафорина (Saphorine), и другое – в трех милях от Скифополя, к 3. 107. Аравоф Моав (A ραβθ Μωβ), где во второй раз быль сочтен народ. Аквила: в плоскости Моав, Симмах: к. равнине Моав, что есть у Иордана, напротив Иерихона, и есть местность, указываемая и ныне возле горы Фогор, которая прилежит по пути из Ливиады к Есевону Аравийскому, насупротив Иерихона. 107. Аработ Моаб (Araboth. Moab), где во второй раз был сочтен народ, что Аквила переводит: низменность или равнина Моав, имея, привычку пустыню, ради ее ровности, переводит: δμαλν т. е. ровная и гладкая; наконец Симмах вместо: Аработ Моаб перевел: поляна Моав; и до селе есть место возле горы Фогор, по дороге от Ливиады, в Есебон Аравии, против Иерихона, называющееся так. 108. . . . . отстоит от Хеврона на 20 милиариев к. Ю. Упомянуто выше. 108. Арад (Arad), предел Иудин, отстоящий от Хеврона на 20 миль к Ю., о котором упомянуто выше. |
| Прямой путь – это правая вера, например: Господи наш! не уклони сердец наших от истины, после того, как Ты поставил нас на прямой путь (3, 6). Скажи тем, которым дано Писание и неграмотным: хотите ли вы делаться покорными? Если они сделаются покорными, то будут на прямом пути (3, 19). Скажи: читающие Писание! зачем уклоняете верующих от пути Божия, желая искривить его...? (3, 94). Кто в Боге ищет себе охраны, тот ведется по прямому пути (3, 96). Такое употребление слова путь в Коране чрезвычайно часто повторяется. Мы указали несколько стихов с этим термином только из одной третьей главы. Противоположное понятие заблуждение – также часто повторяется для обозначения греха, неверия, многобожия и т. п. Вот, например, несколько таких стихов из 4 главы: Кто признает богов, соучастников Богу, тот заблудился крайним заблуждением (116). Кто отвергает веру в Бога, ангелов Его, в Писание Его, в Его посланников и в последний день, тот заблудился крайним заблуждением. (135). Неверующие и уклоняющиеся от пути Божия заблудились далеким заблуждением (165). Эти выражения очень понятные и картинные для караванного путешественника песчаных степей и не свойственные жителю страны, изрезанной железными дорогами, прекрасно говорят о родине Корана. Другие черты этой родины отразились в Коране более на содержании, чем на языке. В безводной и знойной Аравии особенным благодеянием были дожди. Они заменяли собой реки, которых в собственном смысле нет в Аравии вовсе. Образовавшиеся от них ручьи, хотя терялись в песке и в жаркое время скоро совершенно иссыхали, все-таки поддерживали собою растительность и обусловливали собою не только благосостояние арабов, но и жизнь. Сожженная летним солнцем природа Аравии, хотя местами и хотя на время, оживает под благодетельным влиянием дождя. Без дождя почва была бы вечно одною, по выражению Корана, „былью черною“ (87, 5). Потому дождь для араба был главным предметом молитвы, считался эмблемою добра, так что сравнить араба с обильным дождем значило сказать ему самый лестный комплимент. |
| Поход в Табук был выражением стремлений Мухаммеда распространить ислам вне пределов Аравии. Он сознавал себя в это время настолько сильным, что решился помериться с Римским императором, который принял под свое покровительство арабские племена, обитавшие на севере, и сосредоточил свои войска на сирийских границах. Но результат похода не оправдал планов пророка. Он должен был ограничиться подчинением нескольких отдельных племен, к которым из Табука посылал своих военачальников. Неудача зависела, главным образом, от рискованности самого похода. Мусульмане еще в Медине отказывались принять участие в нем. Средства их были истощены. В голодный 630 год много стад у них погибло; верблюды – эти необходимые перевозчики чрез пустыню – были редки и дороги; время было знойное; к тому же только стали поспевать плоды: кому хотелось расставаться с виноградниками для столь дальнего похода? Лицемеры первые выразили протест против распоряжений пророка и старались затормозить его дело. Они собрались в доме одного еврея, чтобы произвести в городе возмущение. Мухаммед послал Тальху сжечь этот дом. Абдаллах ибн Обей, несмотря на это, продолжал внушать недоверие к самозванному начальнику. „Вот прекрасная пора, – кричал он, – замышлять такой далекий поход, презирая неурожай, засуху, палящий зной пустыни! Мухаммед, кажется, думает, что война с греками пустая забава; верьте мне, вы увидите, что она очень отлична от войны араба против араба. Клянусь Аллахом! мне кажется, что я вижу уже вас всех в цепях“. Наполовину слова Абдалаха оправдались. Поход, действительно, был тягостен. По словам Бейзавия, воины мучились жаждой и утоляли её водой, которую вынимали из желудков верблюдов. Десять человек имели только одного верблюда; двое ограничивали свои питательные потребности только одним фиником в день. Предвидя дальнейшую неудачу после стольких трудов и лишений, многие вслед за Абдаллахом, ушедшим со своим отрядом домой на другой же день похода, стали возвращаться. Возвратившись из Табука, Мухаммед разразился длинной обличительной речью против отказавшихся от похода, – в которой больше всех досталось лицемерам. „Они не пошли с тобой, – говорил он, – все равно Бог поможет тебе и без них, как помогал прежде. Если бы им предстояла добыча, они пошли бы с тобой. Им не следует позволять оставаться дома: ведь они лицемеры, неверные. Впрочем, если бы они пошли, то произвели бы беспорядок; они всегда радуются твоей неудаче. Они смеются над тобой за сбор милостыни, а, как им бывает уделена часть её, радуются: они осуждают тебя, отклоняют друг друга от тебя. Бог ожесточил их; не молись об них никогда, даже если и умрет кто из них; не бери их в поход с собой; не принимай от них извинений“. Увлекшись обличением лицемеров, Мухаммед и всех арабов назвал народом, самым упорным в неверии. Всю эту речь он, по обыкновению, выдал за откровенную. |
| Сыщики воротились к ним одни. Это встревожило дружину мою. Родились недоумения, подозрения, опасение, огорчение, скорбь и робость. Но проводники догадались, что я с шехом должен быть у Арейдского источника, и повели злополучных туда. – После этого объяснения решено было никогда, нигде, и ни в каком случае не разлучаться в дороге. Около двух часов по полудни Хамсин начал утихать. Шех предложил нам отъехать до широкой долины Арабы и там провести ночь, дабы завтра ранее поспеть в монастырь си. Антония. Мы, не смотря на утомление, решились отправиться. Пока вьючили верблюдов; я присмотрелся к лицевой линии горы Арейды, обращенной к западу. Тут она невысока, но скалиста, отвесна и гола. В цепи скал некоторые холмы имеют вид пирамид, другие походят на крепостные башни и стены. А сложены они из известкового песчаника. В два часа и тридцать минут поезд наш тронулся с места, и в половине пятого остановился на ночлег в широкой долине Ель-Араба. Велика была злоба настоящего дня. Мы узнали, что такое Хамсин. Ежели он страшен в первых порывах его; то в полном разгаре должен быть ужасен. Где-то нам придется терпеть от него? А хочется испытать его грозную силу. Ибо души сокрушить он не может. 6, Суббота Есть цветок, который не вянет и в знойной пустыне. Это – надежда. Благовоние его я ощущал сегодня утром, и в радости говорил своим: «с нами Бог; и мы будем у. св. Антония». В пять часов четвероногие корабли понесли нас поперек открытой долины Ель-Арабы, направляясь к юго-юго-востоку. Сидим на них и качаемся. У нас четки в руках, молитва в устах, пустыня пред глазами: что более нужно? Молись и наблюдай, а когда есть письмоводитель-карандаш, то и сказуй ему, что видишь. Но что наблюдать там? Как что? – вся красная пустыня. Долина Ель-Араба, т. е. колесничная, узко начинается у гребня горного кряжа Аравийского, и между двумя высокими горами, из которых левую называют Галал, а правую Араба, расстилается к Чермному морю, понижаясь и расширяясь так, что образует собою треугольник, которого основание весьма широко. |
|
|
