| Здесь в наследстве участвовали только ближайшие степени, и право представления не допускалось, так что, напр., при братьях и сестрах племянники не могли наследовать. Третий класс составляли gentiles, все члены родового союза, связанные общим происхождением от известного или неизвестного родоначальника. В течение столетий, предшествовавших Юстинианову преобразованию, старая гражданская семья распалась, и агнатство утратило свое политическое и юридическое значение; место его заняла семья кровная. В ней, по естественному порядку, к наследству ближе тот, кто ближе к умершему по крови; но так как для определения близости родства принято было в римском праве одно неизменное механическое мерило – счисление рождений или степеней, то надлежало, для пропорционального разделения наследственных прав, умножить разряды родственников, которые, один за другим, призываются к наследству. Так образовано четыре наследственных разряда. В первом поставлены старинные sui, т.е. дети умершего, дети детей его и дальнейшие нисходящие, без различия степеней, поколику имеет место право представления. Во втором классе совокуплены общим правом восходящие, полнородные братья и сестры и дети их – племянники и племянницы, но далее их право представления не допускается. В третьем классе – братья и сестры единокровные и единоутробные, также с правом представления только для детей умерших братьев и сестер. В четвертом классе все прочие боковые родственники, кто ближе по степени без различия полнородных от неполнородных, и уже без права представления. § 33. Общее правило о переходе наследства к детям. – Отличие отделенных от неотделенных. – Право представления. – Право родительское. – Право боковых родственников. – Римская система определения прав по классам и степеням. – Германская система определения прав по линиям и коленам Итак, в самом Риме, по разрушении семьи юридической в позднейшую эпоху римской истории, и особенно в новой европейской истории, где семья с самого начала является в качестве природной семьи, органического союза, – наследственное право определяется близостью кровного родства. |
| Он выводил доктрину стоиков из Книги Бытия, а простоту Священного Писания противопоставлял напыщенному стилю Аристотеля и перипатетиков. Но вряд ли можно утверждать, что Амвросий сам был твердо убежден в верности своих доказательств. Для этого он был слишком хорошо образован и весьма умен. За всей этой хитрой словесной эквилибристикой, думается, скрывалась другая цель, о которой Амвросий говорит в некоторых своих произведениях, хотя сознательно не акцентирует на этом внимания. Эта цель – приобщить христиан к лучшим ценностям античного гения, остановить процесс разрушения, порой намеренного, античной культуры, сохранить преемственность древней языческой и новой христианской культуры. Вот почему Амвросий говорит, что христианин, пользующийся идеями лучших языческих мыслителей, не заимствует чужое, а лишь возвращает свою собственность, так как главный источник – Священное Писание , и мудрость древних авторов – это всего лишь побочный продукт христианской мудрости. А может Амвросию и другим передовым, мыслящим деятелям христианской церкви следует поставить в заслугу, что благодаря их стараниям, до сих пор не оцененным по достоинству, сохранилось очень многое из бесценного античного наследия, и не все было уничтожено безумными христианскими фанатиками, в неистовом исступлении уничтожавшими величайшие творения мировой культуры? Интенсивное начальное христианское образование Амвросия продолжалось около двух лет, так как на третьем году своего епископства он, наконец, решается опубликовать свое первое христианское произведение «О девственницах» в трех книгах. Оно посвящено его сестре Марцеллине, принявшей покрывало девственности еще в то время, когда Амвросий жил в Риме. Брат и сестра сохраняли родственную связь и духовные контакты на протяжении всей жизни, и посвящение Амвросием своего первого христианского произведения сестре было данью братской признательности за то, что она заменила ему мать. Сочинение «О девственницах» состоит из трех проповедей, обращенных не только к девам, но также к их родителям. Оно прославляет девственную жизнь как особую добродетель, включает поучительные примеры знаменитых девственниц и содержит разнообразные нравственные наставления. |
| С каждым днем забываются те уроки политической мудрости, которые усвоены были из истории недавних годов. Надежды на органическое развитие становятся все слабее. Пусть наши финансы находятся в блестящем состоянии, а бюджет перевалил за три миллиарда, пусть порядок в стране еще поддерживается, но общественная атмосфера по-прежнему, нет, больше прежнего, отравляется нигилизмом, для которого нет ничего святого, и этот яд обнаружит свое действие при первой возможности. Мы начинаем опять жить без будущего, по старому принципу: après nous le déluge! Да, «святая Русь» есть мистическая реальность России, ее видели и осязали ее пророки. Но и это российское хамство, в котором мы задыхаемся, есть тоже мистическая реальность России. И как же одно соединяется с другим, как одно отделяется от другого? «Ничего не вижу: вижу какие-то свиные рыла вместо лиц, а больше ничего»... 7 Не об этом ли плакал своим смехом Гоголь? А разве не он же писал о величественной поступи России? Какая мучительная, кошмарная загадка! Принесли газеты. В них мы прочли, что болгары одержали решительную победу над турками, и доблестная православная рать славян теснит турецкие полчища и выбивает их из последних укреплений. Пробил знаменательный час истории. Наступила година, которой ждала старая Русь с ее мечтою о «третьем Риме», столице православного царства, приближается срок для исполнения политического завещания Достоевского о том, что рано или поздно «Константинополь должен быть наш» 8 ; приблизился момент, когда Россия должна будет сказать твердое слово и решить им окончательно судьбу ею же вызванных к политическому бытию славянских государств. Назрели всемирно- исторические события, в которых Россия призвана играть первую роль. И в такую минуту истории мы «делаем» выборы и проводим в Государственную думу подобранными голосами губернатора и иных правительственных кандидатов, мы занимаемся политической буффонадой, оцеживаем всякого проходящего в думу прогрессиста, а в международной политике играем жалкую роль на буксире у Австрии, с которой нам надлежит вести борьбу. |
| Синоде перед самой революцией приготовлялось комиссией епископов и ученых православных славистов исправленное издание Триоди Постной, мы с опасением думали, не нанесет ли ран нашему религиозному настроению новый текст таких для нас мистических уник как песнословия Страстной Седмицы, и мы начинали понимать гениально выраженное ощущение Аввакума после опубликования патриархом Никоном в 1653 г. «Памяти» о поклонах и троеперстии: «Видим, убо, яко зима хощет быти, сердце озябло и ноги задрожали». Это не эстетика, это религиозная психология, за психологией – опыт, за опытом – вера и осязание. Мы православные, мы иконопоклонники. Мы – хочется сказать парадокс – без икон и в Бога не верим. Но что есть парадокс в вере? Не все ли? Перерационализировали над нежной русской душой «умные» начальники: патриарх Никон , киевские ученые, чужие нам греки, не почуяли ее святой ревности о первой ее любви (ибо мечта о Третьем Риме последнего на земле православия есть первая и единственная любовь русской души), ранили ее и заставили пролить пучину слез умиления над загубленным и неземным блаженством обладания бытием Святой Руси. А Святая Русь – это уже и есть творимый «град Божий», начало «нового небесе и новой земли, в них же правда живет». Рационализируют и новые ученые, когда рукою Ключевского пишут: «Церковный обряд только одно из вспомогательных средств для возбуждения и поддержания религиозного чувства. Его религиозно-воспитательное действие поддерживается в массе другими вспомогательными средствами: школой, живой проповедью, популярной церковной литературой». Неверное сопоставление! Конечно, и церковный обряд может быть рассматриваем «как просветительное» средство, но это только в абстрактном рассмотрении. На деле же, в самой жизни религиозной, сопоставление церковного обряда как мистерии со школой и популярной литературой более чем неудачно. Обряд – это мистерия, теургия. Сопоставляться он должен с таинствами и чудотворными иконами. И не так уж смешно, когда раскольничий писатель Семен Денисов называет старые обряды «древлецерковными благочестивыми догматами, древлецерковным спасительным благочестием». |
| О Святой Руси, о триединой России, о Третьем Риме, о мощной, логичной и убедительной исторической концепции западного русизма вы не услышите сегодня на уроках истории. В учебнике для 10 класса этих словосочетаний нет даже в словаре исторических терминов (зато есть “сарматизм” и “антитринитаризм”). И, очень боюсь, что не часто слышат о чуде Святой Руси и студенты духовных школ. Отчего же не пожелать в Европу? Перефразируя бессмертную фразу Достоевского “Если Бога нет, то все позволено”, можно констатировать: если Святой Руси нет – то какая разница? Какая разница: князь Владимир Красное Солнышко будет нами править, и Александр Невский; или Соловей-разбойник с Лжедмитрием? Так, через меркантилизацию истории, позиция патриота и гражданина вытесняется психологией обывателя. Можно ли спасти ситуацию?». И дальше следует четыре практических действия, исполнение которых в кратчайшее время выведут сознание белорусов (особенно учащихся) из-под БЧБ-морока. А других путей к исполнению обещания президента Лукашенко и нет! Но есть и пятое действие, необходимое для осуществления предыдущих четырех: для начала именно такие матушки должны занять соответствующие должности в Министерстве образования и районных комитетах, а также начать преподавать историю студентам в ВУЗах, а для начала – в той же Минской духовной академии и Институте теологии БГУ, где едва ли не половина преподавателей являются убежденными западниками и даже БЧБ-националистами (в частности, историк Андрей Торканевский ), а также активными участниками БЧБ-революции! Наконец, вопрос исторического образования и самосознания стал звучать на высоком уровне российско-белорусских отношений (доселе затемненный «важнейшими» вопросами о разделе нефтегазовой ренты) – в частности, «в рамках официальной программы VII форума регионов Беларуси и России в формате видеоконференцсвязи состоялась экспертная сессия высокого уровня “Образование как основа исторической памяти и дальнейшего интеграционного развития Союза Беларуси и России” »: «Было отмечено, что в процессе работы, несмотря на общую историю, на уровне систем образования России и Беларуси существуют расхождения в понимании некоторых важных исторических событий. Необходимо сблизить подходы к оценке общей истории и важнейших исторических событий как далекого прошлого, так и новейшей истории. Руководитель Представительства Россотрудничества в Республике Беларусь, советник Посольства Российской Федерации в Республике Беларусь Э.Крусткалн считает необходимым сближение и в каком-то смысле даже “унификацию” соответствующих учебников и учебных пособий, учебных и предметных программ и курсов, вводить специальные учебные разделы, посвященные истории создания, современному состоянию и перспективам Союзного государства России и Беларуси, как естественного продолжения восточнославянского (русского) цивилизационного, этнического, языкового и культурного единства, а не только выгодного экономического проекта». |
| Но некоторые ученые (западные) выводят из сего и другие заключения, как например то, что у писателя на все последующие главы были другие источники. Неверность этого заключения всесторонне опровергается в специальном исследовании. Вот некоторые его данные: «не всегда писатели употребляют желательные для критики-соединительные (и другие) частицы, и заключать отсюда о двойственности писателей по меньшей мере рискованно. Мы видим, что связь между отделами с «мы» и соседними существует (внутренняя логическая связь). Дееписатель очень искусно переходит от повествования в третьем лице к рассказу от лица «мы» и обратно». Дееписатель в обеих частях часто употребляет одинаковые выражения, например: довольно времени, многие дни и другие. Если поближе присмотреться к отделам с «мы», то можно подметить в них тот же священный тон, который господствует и в первой части. Анализ содержания отделов с «мы» по отношению к предшествующей части Деяний говорит убедительно за единство и полную достоверность Дееписателя. И в рассказах (второй части) о событиях в Милете ( Деян.20:16–38 ), Иерусалиме ( Деян.21:15–40 ) и Риме ( Деян.28:14 и далее) «мы» выступает только в начале, а затем идет рассказ об одном Апостоле. Выражение «мы» было бы здесь совершенно неуместно. Другое дело, когда сам Дееписатель участвует в известном событии и активно переживает его. Тут вполне понятно и уместно «мы» (см. у Николина, стр. 66, 81, 82 и др.). Исцеление прорицательницы-служанки, доставлявшей доход своим господам, было явным чудом, показывавшим, что Бог, возвещаемый Апостолами, сильнее всех мнимых богов, влиянию одного из которых приписывали Греки (Македонские) прорицание девицы, получавшей от них разные дары за свое предсказание. Дух злобный, прорицавший чрез служанку (чревовещательницу), понял эту величайшую силу, действовавшую в Апостолах, но не вполне. И потому тщетно старался предотвратить свое крушение, через свидетельствование о том, что могли говорить и все разумные люди, а именно, что Апостолы возвещали о вечном спасении через Всевышнего Бога, причем демон в слове «Всевышний» мог подразумевать и то, что существуют и другие боги, хотя и не столь высокие. |
| Мы сейчас увидим, в какие конкретные формы выливались эти искания церковной мысли, но прежде чем перейти к этому, нам надо остановиться ещё на одной черте русской религиозности – я имею в виду «юродство о Христе». 5 . Юродство было (да отчасти и остается и в наше время) очень распространенным в России – не все юродивые подымались до святости, но все или почти все, были ярким явлением русской религиозной жизни 24 . Правда, юродство было и в греческой церкви, но сравнительно с русской церковной действительностью оно было там редким явлением 25 . Юродивые презирают все земные удобства, поступают часто вопреки здравому рассудку – во имя высшей правды. Юродивые принимают на себя подвиг нарочитого безумия, чтобы достичь свободы от соблазнов мира – но в юродстве нет и тени презрения к миру или отвержения его. Юродство, прежде всего, низко ценит внешнюю, суетливую сторону жизни, презирает мелочное угождение себе, боится житейских удобств, богатства, но не презирает человека, не отрывает его от жизни. В юродстве есть устремленность к высшей правде, обычно затертой житейской мелочностью, – и всё же это не спиритуализм, а лишь всё тот же мистический реализм, приносящий в жертву земное во имя небесного. Юродство тоскует о правде и любви, оно поэтому неизбежно переходит в обличение всяческой неправды у людей – особенно часто и сурово нападало оно всегда на государственную власть, которая смиренно склонялась перед духовным величием юродства (особенно это видно на примере Uoahha IV ). Юродство, по своему существу, совсем не истерично, наоборот, в нем есть несомненная высшая трезвость, но ему тесно в пределах одного земного начала, в нем сильна жажда утвердить и в отдельном человеке и в мире примат духовной правды. Оно радикально и смело, и от него веет подлинным, религиозным вдохновением, перед которым склоняются все. Юродство есть выражение того, что в сочетании божественного и человеческого, небесного и земного не должно никогда склонять небесное перед земным. Пусть божественное остается невыразимым, но только не должно быть ни ханжества, ни упоения поэзией мира с забвением невместимой в нашу жизнь небесной красоты. Это не платонизм, а утверждение иерархического принципа, т.е. подчинения земного небесному. В юродстве есть интуитивное отталкивание от соблазна всяким мнимым или частичным или номинальным «воплощением» христианства. Его особое развитие мы находим как раз тогда, когда начинается страстная, утопическая поэма о «Москве – третьем Риме», с её наивным отождествлением русской реальности со «святой Русью». Юродивые тоже вдохновлялись идеалом святой Руси, но с полной трезвостью видели все неправды действительности. |
| Закрыть Пророчество о Третьем Риме Судьба России и судьба мира 09.03.2024 228 Время на чтение 3 минуты Фото: Из личного архива автора Не могу не высказаться по поводу развернувшейся на РНЛ дискуссии о Третьем Риме. Замечательная статья А.М. Величко вызвала немало откликов. В целом я разделяю позицию главного редактора Анатолия Дмитриевича Степанова , которая мне понятна и близка. Хотелось бы только обратить внимание на некоторые моменты остающиеся за рамками дискуссии. Я неоднократно писал о том, что слова старца Филофея есть не только выражение державной и национальной Русской идеи, но, в первую очередь, пророчество о судьбах России и мира. Поэтому и относиться к этим словам нужно не просто как к национальной идее или абстрактному выводу философского ума, но как к словам Божиим. А это, согласитесь, совсем иной уровень осмысления. Слово Божие пребывает вовек. Оно одновременно и внеисторично и конкретноисторично для каждой эпохи. Похожее пророчество о судьбах мира изрёк в свое время патриарх Ной, говоря о своих потомках, и это пророчество исполнилось и продолжает исполняться до наших дней. Но тогда мир еще был молод и ожидал первого пришествия Спасителя. Теперь обновленное пришествием Христа человечество состарилось и ожидает второго пришествия и конца времен. С этой точки зрения не столь важно, что думали о Третьем Риме старообрядцы, славянофилы или даже русские цари и императоры. Хотя для понимания исторического пути России в первую очередь имеет значение то, как относились к идее Третьего Рима именно правители. Первый русский царь Иоанн Васильевич воспринял пророчество о Третьем Риме более чем серьезно и определил вектор развития Руси на многие столетия вперед. Таким образом постижение глубины пророчества и подтверждение его истинности раскрывается перед нами ходом истории. Сами по себе попытки человеческого разума добраться до сути вещей без содействующей благодати Божией обречены на провал. Потому-то еще менее важны мысли наших современников опирающиеся исключительно на логические построения человеческого ума. Ведь любые соображения, высказанные по поводу слов старца Филофея, имеют значение лишь в той мере, в какой раскрывают глубину Божьего замысла. Остальное – иллюзии разума и пустословие. |
|
|
