| – Какое от тебя счастье может быть, сообрази, – сказал Стоянов и пожал плечом, – какое счастье? Коли ты жадная, злая, глупая! – Не ругайтесь, я вам говорю! – И такая ты неблагодарная, тварь, сказать стыдно! Мать у тебя… Мать твою весь завод почитает. Работа у нее трудная… На что уже я рабочий человек… Да как же ты моешь? А с обратной стороны кто будет мыть? Пепка? – Ах, – сказала Тамара. – Ахать вот ты умеешь, а матери не видишь. Тысячи книг, каждую знай, каждому расскажи, каждому по вкусу подбери и по надобности в то же время, разве не каторга? А домой пришла – прислуга! Кому прислуживать? Тебе? За что, скажи на милость, для чего? Чтобы та такой ведьмой выросла еще кому на голову? Да на твоем месте мать на руках носить нужно. Последнее отдать, туда-сюда мотнуться, принести, отнести, ты ж молодая, собаки б тебя ели. Вот приди ко мне, посмотри – не хуже тебя девки – с косами, и образованные тоже, одна историком будет, другая доктором. – А что ж, и приду. – И приди, и полезно. Душа у тебя хорошая, забаловали только. Разве мои могут допустить, чтобы мать у них за прислугу ходила? Мать у них во! Королева! А посуду все-таки не умеешь мыть. Что ж это… повозила, повозила, а жир весь остался. – Где остался? – А это что? Придавить нужно. Стоянов поднялся с табуретки, его стало не видно. Потом Тамара тихо сказала: – Спасибо. – Вот, правильно, – произнес Стоянов, – надо говорить «спасибо». Благодарность – вещь самая нужная. Вера Игнатьевна на цыпочках удалилась в столовую. Она взяла с кресла платья Тамары и спрятала их в шкаф. Потом смела крошки с обеденного стола и начала подметать комнату. Стало как-то неловко ощущать, что за спиной чужой человек воспитывает ее дочь. Возникла потребность в объяснении, почему Тамара внимательно слушает его, не дерзит, не обижается, почему воспитание протекает так легко и удачно? Тамара принесла из кухни посуду и начала размещать ее на полках в буфете. Стоянов стал у дверей. Когда она закрыла дверцы шкафа, он протянул руку: – До свиданья, товарищ. |
| 98 Представление архим. Петра с.-петербургскому митрополиту Григорию, 1859 г., в черновых бумагах архим. Петра, л. 16. 99 «Греко-болгарская распря» Ф. Стоянова-Бурмова, в «Русском Вестнике», февраль, 1886 г., стр. 528. 104 Записка пресвящ. Кирилла, писанная в марте 1858 г., в бумагах м. Григория, 81. О пребывании его в Константинополе см. «Духовную Беседу», 1858 г., 19, стр. 247. 106 Письмо Н. Герова к Е. П. Ковалевскому 7 марта, 1857 г., в бумагах архим. Петра. См. там же опись дел Константинопольской миссии, 1858 г., стр. 13, 3. 107 Донесение архим. Петра обер-прокурору Св. Синода графу А. П. Толстому 8 ноября, 1858 г., в черновых бумагах архим. Петра, л. 1. Автор этой истории, вероятно Палаузов, умер в том же 1858 году. В записке своей 15 окт., 1860 г., архим. Петр упоминает даже о проекте дать болгарам русского патриарха. См. ее в черновых бумагах архим. Петра, л. 41 на обор. 114 «Первый экзарх болгарский блаженный Антим», Муромцовой, в «Русском Вестнике», январь, 1881 г., стр. 316. 117 «Греко-болгарская распря» Ф. Стоянова-Бутенева в «Русском Вестнике», февраль, 1886 г., стр. 505–506. 119 Литографнч «Записка о преобразованиях в константинопольском патрирхате», 1859 г., в бумагах м. Григория, 78, л. 2 на об. 120 Донесение архим. Петра обер-прокурору Св. Синода, графу А. П. Толстому, после 7 июня, 1859 г., в черновых бумагах архим. Петра, л. 11. 121 Донесение архим. Петра обер-прокурору Св. Синода 8 ноября, 1858 г., в черновых бумагах архим. Петра, л. 3. 122 Литография. «Записка о преобразованиях в Константинопольском патриархате», 1859 г., в бумагах м. Грнгория, 78. См. «Греко-болгарская распря» Ф. Стоянова-Бурмова, в «Русском Вестнике», февраль, 1886 г., стр 506, 124 Донесения архим. Петра обер-прокурору Св. Синода. 8 ноября, 1858 г., и м. Григорию, в 1859 г., в черновых бумагах архим. Петра, л. 3 и 16 на обор. 128 Литографич. «Записка о преобазованиях в константинопольском патриархате», 1859 г., в бумагах м.Григория, л.11. Кроме того, в бумагах архим.Петра имеется записка представителей епархий Боснии и Болгарии на имя собрания и его председателя, помеченная 6 декабря 1858 года, в которой развиваются совершенно те же мысли о злоупотреблениях высшего греческого духовенства, необходимости славянского языка при богослужении и способе избрания архиереев при участии паствы, какие высказывались болгарскими депутатами на заседании 19 декабря 1858 года. Она напечатана также в статье Ф.Стоянова-Бурмова «Греко-болгарская распря», в «Русском Вестнике», февраль, 1886 г., стр. 508–511. |
| Но Т. Стоянов понимает все философские и богословские рассуждения Вл. Соловьева исключительно как рационализм, что и дает ему возможность очень просто разделываться с подлинным учением критикуемого философа. Т. Стоянов приводит многочисленные библейские тексты, свидетельствующие о примате веры над разумом, поскольку вера, как он говорит, есть исключительный результат воздействия божественной благодати на человека, то сверхъестественное откровение, которое не подлежит никакому доказательству и даже не допускает его. Однако такое противопоставление веры и разума не только чуждо Вл. Соловьеву, но является тем его философским и богословским врагом, с которым он боролся всю свою жизнь. Насколько прав был В. Гетте в своей критике соловьевских конфессиональных взглядов (об этом у нас ниже), настолько Т. Стоянов не прав в отношении основной их философской направленности. Будучи загипнотизирован логическими рассуждениями Вл. Соловьева, он не обращает внимания на все прочее. Мы, например, видели выше, что в своем учении о всеединстве Вл. Соловьев постулирует необходимость признания того, что он сам называет «положительным ничто». Если берется вся действительность в целом и не остается ничего другого, кроме этой действительности, то последняя оказывается лишенной всякого сопоставления с чем-нибудь другим, а потому и лишенной решительно всякого признака, поскольку всякий такой признак уже был бы чем-то иным в отношении такой всеединой действительности. А ведь ничего иного и не может существовать, поскольку вся эта действительность уже все в себе обняла. Получается, таким образом, что сам же разум, последовательно проведенный, требует сверхразумного начала. Мало того. Это сверхразумное начало существует, по Вл. Соловьеву, и во всех разумно выделяемых единичностях, входящих в эту всеединую действительность. Как же после этого можно упрекать его в каком-то рационализме и превышении разума в сравнении с верой? И на этом тезисе Т. Стоянов базирует всю свою излишне многословную критику. |
| Важнее, однако, другое. У Т. Стоянова и Вл. Соловьева не было и не могло быть никакого взаимного понимания в вопросах об отношении веры и разума. Последний требовал для разума полной свободы и не признавал никаких для него ограничений, которые ставились догматическим богословием. Такое соловьевское учение о свободе разума Т. Стоянов мог понять только как разрушение всякого вероучения, и особенно его догматов. Однако, проповедуя свободу разума, Вл. Соловьев вовсе и не думал понимать разум как беспринципное и анархическое начало, для которого было бы безразлично, что критиковать и как критиковать. Как показало учение о всеединстве, догматические формулы разума появляются сами собою, на путях именно свободного функционирования разума и без всякого влияния с какой бы то ни было другой, внеразумной стороны. Также и догматы веры, которые Т. Стоянов считает недоступными ни для какого разума, Вл. Соловьев с самого начала считает вполне разумными, а не просто абстрактными формулами неизвестно чего. По Т. Стоянову, выходит так, что верить — это значит совершенно не знать того, во что человек верит, и не быть в состоянии произнести ни одного звука по адресу предмета веры. Конечно, Вл. Соловьев такого рода догматов не допускал и, конечно, требовал для них философского обоснования. Но что предметы веры уходят в бесконечную даль и что в такую же бесконечную даль уходят и предметы разума (если знание свободно и не сковано никакими ограничениями), об этом яснее ясного говорил и сам Вл. Соловьев в своем учении о всеединстве, охватывающем решительно все и ни к чему отдельному не сводимом. Поэтому совершенно напрасно Т. Стоянов пишет о том, что никакая — ни православная, ни католическая — догматика не допустит вмешательства в свои дела ни для какого свободного философа, хотя бы он и называл себя, по–соловьевски, теософом. Вл. Соловьев вовсе и не думал вмешиваться в дела догматической теологии, оставляя за ней ее полное право следовать тем предметам веры, которые она считает истинными. Вл. Соловьев не только о предметах веры, но и вообще о всяких предметах рассуждает только диалектически, в то время как диалектическое совпадение противоположностей (этих терминов он даже и не употребляет) кажется критику каким-то субъективным бредом философа. Если понимать официальную ортодоксию, как ее понимает Т. Стоянов, то, конечно, у нее не может быть никакого общего языка с Вл. Соловьевым и все разговоры на эту тему беспомощны и бессмысленны. |
| Стоянов не мог привести против этого ни одного веского довода . Наоборот, после длинных и почти всегда только процедурных вопросов Т. Стоянов утверждает, что он и не думал обвинять Вл. Соловьева в отступлении от догматов веры и даже что его расхождение с ним «пока не более и не менее как случайное и прискорбное недоразумение» . Сказано это, конечно, более вежливо, чем справедливо. В своем следующем выступлении Т. Стоянов занимается уже не прямо философскими, а чисто вероисповедными и в значительной мере историческими изысканиями. Здесь он стоит, безусловно, на более правильной позиции, чем Вл. Соловьев. То, что нельзя игнорировать тысячелетней противоположности Запада и Востока, это, конечно, справедливо. То, что после разделения церквей римский католицизм ввел целый рад новых догматов без согласия и ведома Востока, это тоже совершенно правильно. Что догматы эти появились в римско–католической церкви не сразу, но с большим трудом и под сильным давлением папства, что догматы часто возникали на основании юридических методов католицизма, перешедших к нему еще из Древнего Рима, и что, наконец, отнюдь не всякое разнообразие в догматах служит их прогрессивному развитию — во всем этом правым приходится признавать, конечно, Т. Стоянова. Но свою работу «Наши новые философы и богословы» Т. Стоянов еще отнюдь не закончил в 1885 году. Как мы указали выше в библиографической справке, работа эта была завершена им только в 1888 году. Однако это окончание работы Т. Стоянова нас весьма разочаровывает ввиду того, что автор вместо своих правильных исторических позиций опять становится на чисто философские позиции и затрагивает вопросы, в которых он весьма слабо разбирается. В этих последних частях своей работы он опять занимается критикой того, что называет «теософией» Вл. Соловьева, приписывая этому философскому термину совсем другое, отнюдь не соловьевское значение. Как мы видели выше, под теософией Вл. Соловьев понимает диалектическое слияние эмпиризма и рационализма, совершенно новое и оригинальное философское построение. |
| Наконец, в январе месяце настоящая года, дерзость священника Стояновича обнаружилась самим наглым поступком. Преемник его по Трокскому благочинию член консистории священник Антоний Пщолко, при исполнении своей должности, то есть при получении денег для причтов Трокского благочиния и делании расчёта о таковых же деньгах, расходованных прежде Стояновичем, был схвачен сим последним за волосы и избежал побоев единственно за скорою помощью присутствовавших. О сём ваше сиятельство усмотреть изволите из прилагаемого при сём в списке акта о таковом происшествии. Этот дерзкий и очевидный поступок не мог быть закрыт, и я передал оный в консисторию для законного хода: а священника Стояновича отрешил тогда же от священнического места и подвергнул запрещению. Между тем священник Стоянович, при производстве дела, признал полезнейшим запереться в своём проступке и заперся, а подписавших акт четырёх лиц оподозрил под разными предлогами. При сём оказалась небольшая законная неформальность в акте, объясняемая самим дерзким характером Стояновича, именно: что акт сей составлен не на месте происшествия в доме Стояновича, но в городническом Тройском управлении. Таким образом, явное преступление священника Стояновича должно быть запутано ябедническими кляузами и подвергнуто продолжительному делопроизводству к местному соблазну, среди не благоприятствующего Православию здешнего, почти исключительно иноверного, населения. Священник Стоянович, в истекшем июне месяце, взял тайно своего сына из Виленских духовных училищ, где он состоял на казённом содержании; а за тем поступили донесения благочинного Пщолки, что он, Стоянович, выбыл из Трок с семейством, без ведома начальства, и отправился яко бы, как оказалось по расспросам, в Гродненскую и Минскую губернии. Прописав всё это и полагая, что настоящее дело, по своему роду и по местным обстоятельствам, весьма неблаговидно, а следовательно и вредно к формальному производству, покорнейше прошу посредства вашего сиятельства, чтобы священник Сильвестр Стоянович переведён был из Литовской в другую епархию, предоставив благоусмотрению Святейшего Правительствующего Синода назначить исправительный меры относительно сего нехорошего во всех отношениях духовного. Виленскому Николаевскому кафедральному собору, от 8 августа за 2089, с препровождением 500 рублей для раздела бедным, по случаю благополучно совершившегося двадцатипятилетнего служения его высокопреосвященства в архиерейском сане |
| Г-н Стоянов без сомнения допустит, что Божественное Слово, оставаясь тождественным и неизменным в Своем существе, тем не менее в акте Своего воплощения от пресвятой Девы проявило Свою действенность несравненно сильнее, полнее и совершеннее, нежели в Своих ветхозаветных богоявлениях, не говоря уже о действии того же Слова в душах просвещенных и добросовестных язычников. А я в свою очередь не сомневаюсь, что это различие в действенности Слова Божия было всецело обусловлено различною степенью восприимчивости со стороны человечества, представляемого в одном случае ветхозаветными патриархами, а в другом пресвятою Девою. В области Божественного бытия несть изменения ниже преложения стен. Все изменяющееся и совершенствующееся в истории Откровения принадлежит к человеческой стороне, как это ясно высказано и в тех моих словах, которые приводит г. Стоянов: «как внешняя природа лишь постепенно открывается уму человека и человечества, вследствие чего мы должны говорить о развитии опыта и естественной науки, так и божественное начало постепенно отрывается сознанию человеческому, и мы должны говорить о развитии религиозного опыт и религиозного мышления» 23 . Подчеркнутые слова прямо показывают, что прогресс здесь полагается в человеке, а не в Божестве. Напрасно наш почтенный возражатель указывает на то, что мы придаем объективный характер религиозному процессу, за которым, по его мнению, следует оставить лишь субъективное значение. Эти термины «субъективный» и «объективный» столь относительны и условны, что на них никак нельзя основывать решительного суждения в этом деле. Как, например, полагает г. Стоянов: переход от ветхозаветного Откровения к новозаветному был субъективным или же объективным прогрессом? По-моему — и то и другое. Его можно назвать субъективным, поскольку он совершился в области воспринимающего тварного субъекта, оставляя без всякого изменения собственное существо Божественного Слова. Но вместе с тем переход от Ветхого завета к Новому был несомненно объективным прогрессом в том смысле, что он не ограничивался переменою в представлениях или мнениях ума человеческого, но выразился в реальных событиях и действи- |
| 62 «Первый блогарский экзарх блаженный Антим», Муромцовой, в «Русском Вестнике», январь 1881 г., стр. 331. 63 Опись дел Константинопольской миссии, 1858 г., стр. 9, 12, в бумагах архим. Петра. Считаем нужным оговориться, что вследствие отсутствия хронологических дат в описи, трудно восстановить хронологический порядок событий. 72 Представление архим. Петра в черновых его бумагах от 8 ноября 1858 г., обер-прокурору Св. Синода л. 1 на обор. 74 Опись дел Константинопольской миссии, 1858 г., стр. 9, 15; стр. 10, 18 и 20; стр. 11, 30 и 32. 77 Представление архим. Петра обер-прокурору Св. Синода, графу А.П. Толстому, в июне 1859 г., в черновых бумагах архим. Петра, л. 12 на обор. 81 Там же, стр. 13, 3; см. донесения архим. Петра обер-прокурору Св. Синода графу А. П. Толстому 8 ноября 1858 г., и после 12 сентября, 1859 г., в черновых бумагах архим. Петра, л. 2 на об. и 23–24. 84 Донесение архим. Петра обер-прокурору Св. Синода, в июне, 1859 г., в черновых бумагах архим. Петра, л. 12 на об. и 13. 89 Там же, стр. 10, 17, и друг. См. «Греко-болгарская распря» Ф. Стоянова-Бурмова, в «Русском Вестнике, февраль, 1886 г., стр. 495–497. 92 «Греко-болгарская распря» Ф. Стоянова-Бурмова, в «Русском Вестнике», февраль, 1886 г., стр. 495–497. 94 Опись дел Константинопольской миссии, 1858 г., стр. 9, 16. См. «Первый блогарский экзарх блаженный Антим» Муромцовой в «Русском Вестнике», январь 1881 г., стр. 332, и «Греко-болгарская распря» Ф. Стоянова-Бурмова, там же, февраль 1886 г., стр. 497–502. 95 «Первый блогарский экзарх блаженный Антим» Муромцовой, в «Русском Вестнике», январь 1881 г., стр. 334–338. См. черновые бумаги архим. Петра, л. 23, 24, 29 и 30. 96 Доселе в нашей литературе известен только один случай изгнания кукушанами епископа и принятия унии, имевший место во второй половине 1859 года. Но архим. Петр в донесении обер-прокурору Св. Синода после 12 сентября 1859 г. пишет, «что они это делают уже в другой раз: о первом не мог узнать достоверно, в каком десятилетии настоящего века, только говорят, как о недавнем». См. черновые бумаги архим. Петра, л. 23. Вероятно, в приводимой в тексте записке и упоминается первый случай, который, поэтому нужно относить приблизительно к 1850 году. |
| – Ну, не разговаривай, бери тарелки. Вера Игнатьевна опомнилась и бросилась к столу: – Зачем это? Товарищи! Стоянов взял ее за руку и усадил в кресло. Вера Игнатьевна почувствовала особое почтение к его открытым волосатым рукам. Тамара быстро и ловко собрала тарелки, миски, ножи, вилки и ложки. Стоянов серьезно наблюдал за нею. Она ушла в кухню, и он зашагал за нею, размахивая волосатыми руками и с такой экспрессией, как будто они собирались не посуду мыть, а горы ворочать. Вера Игнатьевна осталась в кресле. Ее пальцы ощутили на боковинке прохладную ткань шелка, но она уже не могла думать ни о каких нарядах. Перед ее глазами стоял Стоянов. Она завидовала ему. Это оттуда, из фрезерного цеха, приносят люди железную хватку и простую мудрость. Там идет настоящая работа, и там люди другие. Перед ней как будто открылся уголок большого занавеса, и она увидела за ним горячую область настоящей борьбы, по сравнению с которой ее библиотечная работа показалась ей маленькой и несерьезной. Вера Игнатьевна поднялась и не спеша побрела в кухню. Она остановилась в передней. В неширокую щель приоткрытой двери она увидела одного Стоянова. Он сидел на табурете, широко расставив ноги, разложив на коленях волосатые руки, и со сдержанной хитроватой улыбкой наблюдал. Сейчас его усы не кучерявятся над нежной улыбкой, а нависли торчком, и вид у них такой, как будто они и не усы вовсе, а придирчиво-острое оружие. Он говорил: – На тебя вот за работой и посмотреть приятно. Совсем другая девка. А платья швырять, на кого похожа? Ведьма, форменная ведьма! Думаешь, красиво! Тамара молчала. Слышно было, как постукивали тарелки в тазу. – Гоняешься за красотой, душа из тебя вон, а выходит у тебя некрасиво, просто плюнуть жалко. Для чего это тебе такие моды-фасоны разные? И черное! И коричневое! И желтое! Да ты ж и так красива, и так на чью-нибудь голову горе с тобой и готовится! – А может, и не горе! А может, кому-нибудь счастье! Тамара сказала это без злости, доверчиво-весело, очевидно, разговор со Стояновым не обижал ее. |
| При окончательном ограничении Литовской епархии губерниями Виленскою, Гродненскою и Ковенскою, в состав её вошло около 30 древлеправославных священников от Минской и Полоцкой епархий. Частью, чтобы оказать моё расположение к сим духовным, частью же для вящего посредством их преобразования воссоединённого духовенства, почти всех древлеправославных священников назначил я духовными чиновниками, так что и ныне, вместо 30 церквей, состоит в заведывании древлеправославных благочинных четвертая часть церквей Литовской епархии, а все монастыри оной управляются благочинными из древлеправославных. О сём имел я уже случай писать к вашему сиятельству – сказав и то, что не все из означенных духовных оправдали мою доверенность и по служению, и по поведению. В числе сих последних оказался священник Православной церкви в уездном городе Троках Сильвестр Стоянович. Со времени назначения его благочинным Трокским, за ним оказывались постоянно неисправности и производились дела по консистории. Два из них, по явному обнаружению Стояновича в недобросовестности, заставили меня устранить его от благочиннической должности, именно: по одному, он указал, что случившуюся у него фальшивую ассигнацию получил из казначейства, а между тем доказано, что он получил деньги серебром: по другому он объяснялся, будто не знал, что повенчанная им без ведома начальства женщина была повивального бабкой, а между тем он сам назвал её так в выданном после брака свидетельстве. После увольнения уже священника Стояновича от благочиннической должности, преосвященный Филарет, епископ Ковенский викарий Литовской епархии, при осмотре в прошлом году Трокской церкви, нашёл по оной разные беспорядки и самого Стояновича незнающим исправно священнослужения. При сём случае он, Стоянович, оказывал непочтительность и дерзость к преосвященному Филарету. За это подвергнут он мною (весьма умеренно по вине) двухнедельному служению при кафедральном соборе, для наставления и исправления. При всех сих делах, священник Стоянович не оказывал раскаяния, не представлял удовлетворительного оправдания, – напротив, в письменных и словесных объяснениях (по принятой здесь подобными Стояновичу лицами методе) самым наглым и дерзким образом утверждал, что его преследуют за то, что он древлеправославный. На предостережения, что за эти дерзости подвергнется взысканию, он говорил: дальше Сибири не пошлют. |
|
|
