| Отбив приступ, Россияне угасили огонь в крепости: неприятель сделал новые бойницы, новые окопы, приближился к стенам, отчасти разрушенным, и калеными ядрами опять зажег башни. Еще несколько дней упорствовали осажденные; едва могли дышать от дыма и жара; падали от Литовских ядер, от усталости, непрестанно гася огонь; ждали помощи, освобождения; наконец, утратив всю бодрость, требовали переговоров. Сперва Воеводы и достойный Архиепископ Киприан не хотел о том слышать, говоря: «страшимся не злобы Стефановой, а гнева Царского!» В отчаянии великодушном они думали взорвать крепость, чтобы погребсти себя в ее развалинах. Но слабый духом Петр Волынский и стрельцы не дали им исполнить сего намерения и предложили условия Стефану, который, из уважения ли к оказанной ими храбрости, или боясь длить время, согласился отпустить и сановников и рядовых (из острога и крепости) в Россию с семействами, с имением, а желающим вступить к нему в службу обещал великие милости. Воеводы, не хотев участвовать в сем договоре, заперлись вместе с Архиепископом в древней церкви Софийской, откуда силою извлекли и представили их Баторию, смиренных без уничижения. Историк-очевидец пишет, что Россияне, живо чувствуя великодушие и человеколюбие Короля, никак однакож не захотели служить ему; что почти все, ожидая неминуемой казни от гневного Царя, с твердостию шли на оную и не внимали льстивым обещаниям Стефановым: «доказательство удивительной любви к отечеству!» прибавляет сей Историк. Но Стефан, вопреки условию, не скоро отпустил сих пленников, как бы опасаясь возвратить неприятелю таких верных, добрых воинов. Велев очистить крепость, наполненную трупами, Король въехал в нее торжественно; объявил Полоцк Литовским Воеводством; указав строить там великолепную церковь Римского исповедания, оставил Софийскую Христианам Греческим; дал им в Епископы бывшего Святителя Витебского и грамотою утвердил свободу нашей Веры, имея в виду дальнейшие завоевания в России и желая угодить ее народу сею благоразумною терпимостию, вопреки своим любимцам, Иезуитам, коим он дал тогда богатые местности и земли в Белоруссии с обязательством исправлять нравы жителей учением и примером: – С сего времени древний наш Полоцк, Удел племени Владимирова и Рогнедина, легко взятый, бесславно утраченный Иоанном, быв 18 лет областию Государства Московского, сделался вновь собственностию Литвы, до Царствования Екатерины бессмертной. |
| Относительно второго, такого же ошибочнаго, мнения нужно сказать, что для Церкви не может быть одинаковой власть, покровительствующая ей, и власть богоборческая, царствующая у нас в настоящее время, при наличии которой православная Церковь в России может исчезнуть. Эта власть такова, что невольно возбуждает в умах русских людей вопрос: не настал ли сейчас момент окончательной гибели нашей Родины? Этот вопрос будет особенно волновать нас, если мы вспомним два письма оптинскаго старца иеросхимонаха о. Амвросия, с истолкованием им двух страшных замечательных сновидений, касательно судеб нашей России. Об этих сновидениях и их истолковании о. Амвросием говорится нами в настоящей главе. Однако, мы питаем надежду, что момент для конечной гибели России еще не настал, ибо имеем пророчество св. Серафима Саровскаго, что Господь избавит Россию от всех ея бедствий ради православной веры и она будеть существовать, как сильная держава, до скончания века. Эта вера есть в русском народе. Она исповедуется им даже в великих настоящих страданиях России. Поэтому мы должны молиться, чтобы Господь укрепил эту веру и скорее бы избавил Россию от богоборческой власти. Самый тот факт, что мы вместе со всею зарубежною русскою Церковию и с нашими братьями, находящимися в России, молимся об этом, свидетельствует, что для Церкви далеко не безразлично: будет ли Россия возглавляться впредь богоборческою властью. Точно так же не безразлично для Церкви, какая будет в России после советской власти государственная форма правления. Православная Церковь не может предпочесть власть народа, что то же – народной толпы, царской власти по той причине, что народоправство не есть Богоустановленная власть и не коренится в Св. Писании. Мало того, республиканская и конституционная власть являются ниспровержением Богоустановленной царской власти. Правда, в конституционной форме правления монарх остается, но самодержавие от него отнимается народоправством и для него создается неестественное и тяжелое положение, при котором он «царствует», но не управляет; о чем хорошо в свое время писал Иоанн Грозный в своих письмах князю Андрею Курбскому и заявлял Шведскому королю и Польскому королю – Стефану Баторию. |
| Позволяя Италианским купцам торговать в России, иметь Латинских Священников и молиться Богу, как им угодно, Иоанн примолвил: «а церквей Римских у нас не бывало и не будет». – Во время сих переговоров смиренные Иезуиты обедали у Государя на золоте, вместе с Боярами и людьми знатнейшими. «Я видел (пишет Антоний) не грозного самодержца, но радушного хозяина среди любезных ему гостей, приветливого, внимательного, рассылающего ко всем яства и вина. В половине обеда Иоанн, облокотясь на стол, сказал мне: Антоний! укрепляйся пищею и питием. Ты совершил путь дальний от Рима до Москвы, будучи послан к нам святым отцем, главою и Пастырем Римской Церкви, коего мы чтим душевно». Исполненный надежды услужить Царю миром и тем содействовать важным намерениям Папы в отношении к России, Антоний поехал к Стефану и нашел его уже среди кровопролития. 26 Августа неприятель обступал город под громом всех наших бойниц, заслоняясь лесом от их пальбы, но теряя немало людей, к удивлению Стефана, не хотевшего верить столь меткому и сильному действию Российских пушек. Он стал в шатрах на Московской дороге, близ Любатовской церкви Св. Николая, и должен был снять их, чтобы удалиться от свиста летающих над ним ядер к берегам Черехи, за высоты и холмы. Пять дней миновало в тишине. Неприятель укреплял стан на берегу Великой, осматривал город и 1 Сентября начал копать борозды (или вести траншеи) к воротам Покровским, вдоль реки; работал день и ночь; прикатил туры, сделал осыпь. Воеводы Псковские видели работу, угадывали намерение и в сем опасном, угрожаемом месте заложили новые внутренние укрепления, деревянную стену с раскатами; выбрали лучших Детей Боярских, стрельцов и смелого Вождя Князя Андрея Хворостинина, для ее защиты; велели петь там молебны и кропить Святою водою землю, готовую ороситься кровию воинов доблих. Тут были неотходно и Князья Шуйские и Дьяки Государевы, данные им для совета. Поляки 7 Сентября, устроив бойницы, на самом рассвете открыли сильную пальбу из двадцати тяжелых орудий; громили стены между воротами Покровскими и Свиными; в следующий день сбили их в разных местах – и Король объявил своим Воеводам, что путь в город открыт для Героев; что Россияне в ужасе, и время дорого. Воеводы, обедая в шатре Королевском, сказали Баторию: «Государь! мы будем ныне ужинать с тобою в замке Псковском». Спешили к делу, обещая воинам все богатства города, корысть и плен без остатка. Венгры, Немцы, Поляки устремились к проломам, распустив знамена, с трубным звуком и с воплем. Россияне ждали их: извещенные о приступе звоном осадного колокола, все граждане простились с женами, благословили детей, стали вместе с воинами между развалинами каменной стены и новою деревянною, еще не достроенною. Игумен Тихон и священники молились в храме соборном. Господь услышал сию молитву: 8 Сентября осталось в Истории славнейшим днем для Пскова. |
| После сделки Феодосий обеспеченно жил еще 10 лет фактическим епископом Владимирским и уже не заботился о ремонтах кафедрального собора и епископского замка, а вся разорительная эксплуатация Владимирской епархии уже зависела от управляющего – войта Михаила Дубницкого. Луцкий епископ Иона Борзобогатый-Красненский жил исключительно личными интересами: собиранием всех родов пошлин с церквей и духовенства, не без вымогательств. Для сосредоточения в своих руках всех доходов от города Луцка, Иона в 1583 г. закрыл и даже запечатал все семь приходских церквей города, оставив открытым только свой кафедральный собор. Сына своего и внуков Иона назначил личными управляющими всех его архиерейских имений, церквей и монастырей. Вот некоторые иллюстрации такого эксплуататорского управления епархией. Монахи и население округа Жидичинского монастыря жаловались королю Стефану Баторию на разорение монастырей Ионой. Стефан Баторий дал полномочия кн. К.К. Острожскому отобрать Жидичинский монастырь у Ионы, применив, если угодно и силу. К силе прибегнуть пришлось. Острожский прислал отряд вооруженных татар (это было местное население с XIII в., остатки армии Чингисхана). Захватив Жидичинский монастырь силой, Острожский изгнал из него Иону. Королевским указом для церковного управления монастырем был назначен живший в Литве безместный греческий епископ Феофан. Но епископ Иона не дремал. Он опять собрал вооруженный отряд и силой выгнал из Жидичина назначенного туда королем грека. Пришлось войну с Ионой продолжать. По долгу службы, староста Луцкий, кн. Александр Пронский, попытался выбить Иону силой. Попытка удалась. Через два года, в 1584 г. пришлось ее повторить. Князь Пронский, сосредоточив 300 человек пехоты и конницы с ружьями и пушками и взяв монастырь штурмом, изгнал из него Иону и его родственников. Чтобы не повторять наивного разоружения после первого завоевания, кн. Пронский превратил Жидичин в крепость. Окопал рвом, укрепил стены и оставил в них сто человек гарнизона для военной охраны. |
| Поссевин, заезжавший к Баторию, объявил, что последний не хочет мириться безо всей Ливонии; пересказывал собственные слова Батория. «Если государь московский, – говорил король, – не хочет уступить мне малых городков ливонских, то я пойду к которому-нибудь большому его городу, ко Пскову или к Новгороду, и только возьму один который-нибудь большой город, то все немецкие города будут мои». «И я, – говорил Поссевин, – какие речи у короля слышал, те государю и объявляю, а что государь мне объявит, то я Стефану королю объявлю, а хочу свою душу и голову отдать за государскую милость». Исполняя наказ, Антоний просил, чтоб позволено было построить в Москве католическую церковь для купцов венецианских; говорил о необходимости союза всех христианских государей против турок, но давал знать, что союз этот не может быть крепок, если все государи не будут принадлежать к одному исповеданию; уговаривая Иоанна к соединению с Римом, Поссевин говорил: «К царствам и богатствам, которых у тебя много, к славе той, которую ты приобрел расширением земли своей, прибавь славу единения с верою апостольскою и тогда великое множество небесного благословения получишь». Царь отвечал: «Мы никогда не желали и не хотим, чтоб кровопролитие в христианстве было; и божиим милосердием от младенчества нашего чрез много лет кровопролитие в христианстве не велось. Но ненавидящий добра враг с своими сосудами ввел в Литовской земле новую веру, что называется Лютер Мартын; в ваших странах эта вера сильно распространилась; и как это учение утвердилось, так в христианстве и кровопролитие началось, а как и которым обычаем началось и почему между нами и Стефаном королем недружба стала, мы тебе об этом после скажем; а теперь извещаем тебе, как нам быть в дружбе и в любви с папою и цесарем Рудольфом. Что наивышний папа Григорий хочет между всеми нами, государями христианскими, мирное постановление утвердить, то нам приятельно и любительно. Его пресветлейшеству опасную грамоту даем, что послам его к нам приехать и отъехать добровольно; а дети наши в нашей воле: Иван, сын, еще государским именем не почтен, а Феодор еще не в том возрасте, чтоб мог с нами государством править, и потому их в опасную грамоту писать не нужно, тем более что наше слово ни от кого превратно не будет, у нас не так, как в других государствах: дети, братья и вельможи превращают слово государево. |
| Причина недоумений и споров заключалась в незрелости науки, в непривычке обращать внимание на связь, преемство явлений. Иоанн IV не был понят, потому что был отделен от отца, деда и прадедов своих. Одно уже название Грозный, которое мы привыкли соединять с именем Uoahha IV , указывает достаточно на связь этого исторического лица с предшественниками его, ибо и деда, Uoahha III , называли также Грозным. Мы жаловались на сухость, безжизненность наших источников в Северной Руси до половины XVI века; жаловались, что исторические лица действуют молча, не высказывают нам своих побуждений, своих сочувствий и неприязней. Но во второй половине XVI века борьба старого с новым, раздражительность при этой борьбе доходят до такой степени, что участвующие в ней не могут более оставаться молчаливыми, высказываются; явно усилившаяся в Москве с половины XV века начитанность, грамотность помогают этому высказыванию, этому ведению борьбы словом, и являются двое борцов – внук Uoahha III и Софии Палеолог Иоанн IV и потомок удельных ярославских князей, московский боярин, князь Андрей Курбский. Курбский указывает нам начало неприязни в самом собрании земли, в подчинении всех княжеств Северной Руси княжеству Московскому; как боярин и князь, Курбский указывает перемену в отношениях московских великих князей к дружине их, начало борьбы при Иоанне III, указывает на Софию Палеолог как на главную виновницу перемены, еще сильнее вооружается он против сына Uoahha III и Софии, Василия, и в Иоанне IV видит достойного наследника отцовского и дедовского, достойного продолжателя их стремлений. Слова Курбского вполне объясняют нам эти стремления Uoahha IV , стремления, обнаружившиеся очень рано, высказывавшиеся постоянно и сознательно. Нам понятно становится это поспешное принятие царского титула, желание сохранить его, желание связать себя и с Августом-кесарем и с царем Владимиром Мономахом , желание выделить себя, возвыситься на высоту недосягаемую; понятно становится нам презрение к королю шведскому, к которому приписывается земля, к Стефану Баторию, многомятежным сеймом избранному, объявление, что нет им равенства с царем московским. |
| т. I, ч. 2, стр. 537). – Свящ., потом протоиерей, Яков Егорович Головин долгое время занимал место смотрителя Рязанского духовного училища: теперь в отставке. 459 Протопресвитер Д. П. Новский, см. о нем выше, стр. 117, пр. 1, а также т. II Хроники по указателю. 468 Успенский, осн. ок. 1740 г., в 30 верстах от г. Витебска, обращен из римско-католического в православный в 1842 г., с 1888 г. девичий. 469 Род сосуда, в котором у католиков показываются народ во время процессий и в известные праздники св. дары и мощи. 472 Иезуит, убитый в 1657 г. и канонизованный Пием IX в 1852 г., см. о нем статью М. Волотовского в Домашней Беседе, 1876 г., стр. 131–137. 475 От кого и что получено, сведения об этом напечатаны в книге: «»Прощение еп. Саввы с Полоцкою паствою, стр. 37. Харьков, 1876 г.». 481 Параскева Алексеевна, см. о ней, «Письма митр. Филарета к Высочайшим особам и разным другим лицам», ч. 2 стр. 316–323. 488 См. «Чтен. В общ. любит дух. просвещения» 1878 года, апрель, Материалы для истории русской церкви, стр. 1. 490 Дмитрий Александрович хотел проводить меня до первой станции и сел было уже в вагон ко мне, но как он билета не взял, то письмоводитель Зверинский сказал ему, что ему ехать нельзя, без опасения большого штрафа; а потому он и оставил свое намерение. 523 Очевидно, картина эта была написана и поставлена на таком месте в угождение Стефану Баторию († 1586 г.). 526 О религиозно-церковном состоянии Полоцкой епархии до моего вступления на кафедру, см. в Памятной кн. Витебской губ. на 1885-й г., стр. 334–36. Вот что там читаем: « Василий (Лужинский) был администратором всех униатских церквей Белоруссии. Как униатский архиерей он говорил и действовал в пользу униатской церкви, наставлял и укреплял в униатском вероучении, как духовенство свое, так и паству. Присоединившись же в 1839 году к православной церкви и сделавшись епархиальным православным, архиереем того же самого духовенства и той же паствы, он должен обратно, он должен был усердно, искренно и доказательно опровергать то, что прежде утверждал и доказывал: задача трудная. |
| То были Поляки. Но прежде, чем мы будем говорить о них читателям, надо сказать о главной причине их ссор с Русскими — о земле Ливонской. Вы, верно, не забыли, в какое жалкое состояние привели победы Иоанна эту несчастную страну еще в 1560 году. С того времени Русские не переставали разорять ее, и в 1561 году рыцари Ливонские уже более не существовали: их орден уничтожился, и Ливонцы признали своим государем Польского короля Августа, который, получив в свое владение всю южную Ливонию, обещал не менять ни ее веры, ни ее законов. Последний магистр, Кетлер, сложив с себя это достоинство, получил от короля звание наследственного герцога Курляндии. Прочие орденские земли разделились еще на три части: Нарва, Дерпт и все соседние с Россией места были завоеваны Иоанном; Гаррия, Ревель и половина Вирландии — Шведами; Эзель принадлежал Датскому принцу Магнусу. Все эти владетели беспрестанно ссорились между собой, желая вытеснить один другого. Пока знаменитые полководцы Ин. 4 еще жили и командовали его войском, Русские были везде победителями, и города Ливонии один за другим покорялись их оружию; но когда в 1577 году Иоанн казнил последнего из героев, прославившегося при взятии Казани — князя Михаила Воротынского, счастье, как будто желая справедливо наказать Иоанна, совершенно оставило его. Русское войско, лучше, чем когда-нибудь устроенное, но под командованием новых, неискусных предводителей, забыло о победах и после каждого сражения должно было стыдиться то Шведов, то Поляков. Особенно последние славились в это время своими успехами. Они обязаны были этой славой новому знаменитому в истории королю своему — Стефану Баторию. Еще в 1573 году умер слабый Сигизмунд Август, не оставив после себя наследников. Поляки долго не знали, кого выбрать своим государем; многие из них, чтобы обезопасить свое Отечество от врагов, окружавших его, Турок и Австрийцев, охотно желали видеть на своем престоле сильного Русского царя или одного из его сыновей и даже посылали для этого своих вельмож в Москву; но другие, слыша о жестокостях Иоанна, боялись быть под его властью и спорили со своими соотечественниками, приверженными России; к тому же и сам Иоанн, не предвидя больших для себя выгод от соединения России с Польшей, которой надо было беспрестанно помогать в ее войнах с Турцией, Австрией и Крымом, не слишком желал чести быть королем Поляков или дать им для этого своего сына, и поставил перед послами такие трудновыполнимые условия, что они без всякого успеха возвратились в Варшаву. |
| Тоном вдохновенного свыше и вместе с обычной тонкой иронией писал он во время переговоров о мире врагу своему Стефану Баторию, коля ему глаза его избирательной властью: «Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси по божию изволению, а не по многомятежному человеческому хотению». НЕДОСТАТОК ПРАКТИЧЕСКОЙ ЕЕ РАЗРАБОТКИ Однако из всех этих усилий ума и воображения царь вынес только простую, голую идею царской власти без практических выводов, каких требует всякая идея. Теория осталась не разработанной в государственный порядок, в политическую программу. Увлеченный враждой и воображаемыми страхами, он упустил из виду практические задачи и потребности государственной жизни и не умел приладить своей отвлеченной теории к местной исторический действительности. Без этой практической разработки его возвышенная теория верховной власти превратилась в каприз личного самовластия, исказилась в орудие личной злости, безотчетного произвола. Потому стоявшие на очереди практические вопросы государственного порядка остались неразрешенными. В молодости, как мы видели, начав править государством, царь с избранными своими советниками повел смелую внешнюю и внутреннюю политику, целью которой было, с одной стороны, добиться берега Балтийского моря и войти в непосредственные торговые и культурные сношения с Западной Европой, а с другой – привести в порядок законодательство и устроить областное управление, создать местные земские миры и призвать их к участию не только в местных судебно-административных делах, но и в деятельности центральной власти. Земский собор, впервые созванный в 1550 г., развиваясь и входя обычным органом в состав управления, должен был укрепить в умах идею земского царя взамен удельного вотчинника. Но царь не ужился со своими советниками. При подозрительном и болезненно возбужденном чувстве власти он считал добрый прямой совет посягательством на свои верховные права, несогласие со своими планами – знаком крамолы, заговора и измены. Удалив от себя добрых советников, он отдался одностороннему направлению своей мнительной политической мысли, везде подозревавшей козни и крамолы, и неосторожно возбудил старый вопрос об отношении государя к боярству – вопрос, которого он не в состоянии был разрешить и которого потому не следовало возбуждать. |
| Упорно вчитываясь в любимые тексты и бесконечно о них размышляя, Иван постепенно и незаметно создал себе из них идеальный мир, в который уходил, как Моисей на свою гору, отдыхать от житейских страхов и огорчений. Он с любовью созерцал эти величественные образы ветхозаветных избранников и помазанников Божиих – Моисея, Саула, Давида, Соломона 79 . Но в этих образах он, как в зеркале, старался разглядеть самого себя, свою собственную царственную фигуру, уловить в них отражение своего блеска или перенести на себя отблеск их света и величия. Понятно, что он залюбовался собой, что его собственная особа в подобном отражении представилась ему озаренною блеском и величием, какого и не чуяли на себе его предки, простые московские князья-хозяева. Иван IV был первый из московских государей, который узрел и живо почувствовал в себе царя в настоящем библейском смысле, помазанника Божия. Это было для него политическим откровением, и с той поры его царственное я сделалось для него предметом набожного поклонения. Он сам для себя стал святыней и в помыслах своих создал целое богословие политического самообожания в виде ученой теории своей Царской власти. Тоном вдохновенного свыше и вместе с обычной тонкой иронией писал он во время переговоров о мире врагу своему Стефану Баторию 80 , коля ему глаза его избирательной властью: «Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси по Божию изволению, а не по многомятежному человеческому хотению». Недостаток практической ее разработки Однако из всех усилий ума и воображения царь вынес только простую, голую идею царской власти без практических выводов, каких требует всякая идея. Теория осталась неразработанной в государственный порядок, в политическую программу. Увлеченный враждой и воображаемыми страхами, он упустил из виду практические задачи и потребности государственной жизни и не умел приладить своей отвлеченной теории к местной исторической действительности. Без этой практической разработки его возвышенная теория верховной власти превратилась в каприз личного самовластия, исказилась в орудие личной злости, безотчетного произвола. |
|
|
