| — Да, но занятие естественными науками тоже требует знания математики. — Будто! Ведь это для химиков или для других, а так для любителей, я думаю, можно и без этой скучной математики. — Право, я не умею вам отвечать на это, но думаю, Что в известной мере возможно. Впрочем, вот у нас доктор знаток естественных наук. — Ну, как не знаток, — проговорил доктор. — Мне то же самое говорил о вас меревский учитель, — отнеслась к нему Лиза. — Помада! Он того мнения, что я все на свете знаю и все могу сделать. Вы ему не верьте, когда дело касается меня, — я его сердечная слабость. Позвольте мне лучше осведомиться, в каком он положении? — Ему лучше, и он, кажется, ждет вас с нетерпением. — Что ж делать. Я только узнал о его несчастье и не могу тронуться к нему, ожидая с минуты на минуту непременного заседателя, с которым тотчас должен выехать. — Будто вы сегодня едете? — спросил Гловацкий. — А как же! Он сюда за мною должен заехать: ведь искусанные волком не ждут, а завтра к обеду назад и сейчас ехать с исправником. Вот вам и жизнь, и естественные, и всякие другие науки, — добавил он, глядя на Лизу. — Что и знал-то когда-нибудь, и то все успел семь раз позабыть. — Какая странная должность! — У нас все должности удивят вас, если найдете интерес в них всмотреться. Это еще не самая странная, самую странную занимает Юстин Помада. Он читает чистописание. Все засмеялись. — Право! Вы его самого расспросите о его обязанностях: он и сам то же самое вам скажет. — Вот, Женни, фатальный наш приезд! Не успели показаться и чуть-чуть не стоили человеку жизни, — заметила Лиза. — И еще какому человеку-то! Единственному, может быть, целому человеку на пять тысяч верст кругом. — А вы, доктор, говорили, что лучший человек здесь мой папа, — проговорила, немножко краснея, Женни. — Это между нами: я говорил, Петр Лукич солнце, а Помада везде антик. Петр Лукич все-таки чего-нибудь для себя желает, а тот, не сводя глаз, взирает на птицы небесные, как не жнут, не сеют, не собирают в житницы, а сыты и одеты. Я уж его пять лет сряду стараюсь испортить, да ни на один шаг в этом не подвинулся. Вы обратите на него внимание, Лизавета Егоровна, — это дорогой экземпляр, скоро таких уж ни за какие деньги нельзя будет видеть. Он стоит внимания и изучения не менее самого допотопного монстра. Право. Если любите натуру, в изучении которой не можем вам ничем помочь ни я, ни мои просвещенные друзья, сообществом которых мы здесь имеем удовольствие наслаждаться, то вот рассмотрите-ка, что такое под черепом у Юстина Помады. Говорю вам, это будет преинтересное занятие для вашей любознательности, далеко интереснейшее, чем то, о котором возвещает мне приближение вот этого проклятого колокольчика, которого, кажется, никто даже, кроме меня, и не слышит. |
| Закрыть itemscope itemtype="" > Сто лет тюрьмы за оборону страны Судилище в Гааге пришло к консенсусу 27.02.2009 649 Вчера Гаагский суд завершил процесс над правительством Сербии и Югославии и командой силовых министров, которых обвиняли за оборону страны от натовской агрессии. Вынесены приговоры: Президент Сербии Милан Милутинович - невиновен; Вице-премьер Югославии Никола Шаинович - 22 года тюрьмы; Генерал Небойша Павкович - 22 года; Генерал Сретен Лукич - 22 года; Генерал Владимир Лазаревич - 15 лет; Генерал Драголюб Ойданич - 15 лет тюрьмы. Во время войны Югославии с НАТО Ойданич был начальником Генштаба Армии Югославии, Павкович - командующим Третьей армией АЮ, Лазаревич командовал Приштинским корпусом АЮ, Лукич возглавлял Штаб МВД Сербии в Приштине. Судилище в Гааге пришло к выводу, что они " создали совместное преступное предприятие " или " сговор " , имевшее целью контроль над Косовом со стороны Сербии. Понимая радость Милутиновича, трудно понять каким образом он оказался непричастен к приписываемым генералам " преступлениям " . Ведь Косово и Метохия - неотъемлемая часть Сербии, так было и так есть. Обвинение зачитали председательствующий судья из Великобритании Айэн Бономи, болгарка Цветана Каменова т пакистанец Наваз Ковхан. Всем подсудимым поставлено в вину " насильственное изгнание, депортации и убийства косовских албанцев в первой половине 1999 года " . Так же в приговоре звучало пресловутое " сексуальное насилие над несербами " в период отпора натовской агрессии против Югославии. Фактически, натовские агрессоры расправились с возглавившими им сопротивление сербскими генералами. Агентство РТРС напоминает, что в суд по требованию обвиняемых так и не были вызваны командующий европейскими силами НАТО в Европе Уэсли Кларк и пресловутый Пэдди Эшдаун. Милутинович всю " вину " переложил на убиенного Милошевича, представив дело так, что он ни за что не отвечал вообще. Успел озаботиться приговором вездесущий санджакский мусульманин Расим Ляич, занимающий пост главы Национального совета Сербии по сотрудничеству с Гаагским трибуналом. Кстати, не могу себе представить на той же должности серба в Боснии или Хорватии! По словам Ляича, судебное решение трибунала повлияет на рост влияния " антигаагского лобби " в Сербии. " Неминуемо это решение в нашей общественности вызовет сравнение с освобождением от обвинений Рамуша Харадиная " , - заявил агентству " Бета " 26 февраля Ляич. |
| – А что доказывать? Я ведь говорил, что об этом ясно свидетельствуют величайшие достижения науки. XX век – век науки и техники, век космических полетов, а не религии, она уже отжила, – убежденно повторил Матюхин. – Ошибаешься, дорогой! – возразил Демьян Лукич. – Наука Бога не ищет, у нее другие задачи. Наука изучает природу, ее законы, открывает их, и ты знаешь, что много знаменитых ученых были верующими. Ломоносов, например, Пирогов, Павлов, Филатов, Циолковский… Вера в Бога не мешала и не мешает им делать открытия, а, напротив, помогает: Бог вразумляет их, чтобы они, видя в природе премудрость Божию, прославляли Творца. Вера в Бога была, есть и всегда будет. Почему? Да потому, что человеческая душа стремится к небу, тоскует по нему – такой она Богом создана. Даже наши писатели это признают. Читал я недавно книгу Владимира Солоухина – может, знаешь? – так он интересно сравнивает. Жили, мол, в пруду караси, жили, и вдруг один, вроде бы карасиный космонавт, решил выпрыгнуть и посмотреть, что за жизнь там, наверху. Выпрыгнул – задохнулся и быстрее на дно. «Ну, что там?», – спрашивают его сородичи. «Да ничего. Ничего там нет!» Вот так и люди: слетали в космос, на вершок от земли подпрыгнули и уже кричат: «Мы летали, а Бога не видели! Бога нет!» Да разве Бога из ракеты увидишь! Он живет в Свете неприступном… А как мы можем узнать о Нем? Через Его творение. Оглянись – увидишь, всюду Его следы… Зал напряженно слушал. 2. Пчелы Вот у меня на пасеке есть пчелы, – продолжал Демьян Лукич. – Сколько я наблюдаю за ними и все удивляюсь: как мудро они работают! Как дивно строят соты – такие правильные и красивые ячейки мастерят, нам таких ни за что не сделать. А как собирают и откладывают мед! Читал я в ваших книгах, что даже ученые удивляются пчелиной мудрости. Вот я и хочу спросить тебя: откуда у них эта мудрость? Кто научил их? – Никто их не учил, – быстро ответил докладчик, – и эта, как вы выражаетесь, мудрость есть не что иное, как инстинкт, или интуиция. Инстинкт свойствен и человеку, и животным, и насекомым – короче, всем живым существам. Действует он всегда бессознательно, но целесообразно, т. е. достигает нужной цели. Вот и пчелы: они не сознают, что делают, хотя действия их полезные, целесообразные. Поняли вы теперь? |
| Матюхин откашлялся; подумав немного, начал: – Наука открыла, что каждое живое существо, будь то растение, животное или насекомое, состоит из многочисленных клеточек. Как кирпичный дом можно разобрать по кирпичу, так ученые расчленяют каждое тело. Эта работа называется анализом. Вот, для примера, костюм. Его можно разобрать или расшить на части, получатся отдельно полы, рукава, спинка, воротник, карманы. Их, в свою очередь, можно разобрать по ниточкам, а каждую ниточку рассучить на тонкие волокна, и тогда мы узнаем, из какого мате риала и каким способом сшит костюм. Нечто подобное можно сделать с любым предметом или вещью. Таким путем ученые исследовали природу и установили, что растения и животные состоят из клеточек столь маленьких, что их нельзя видеть простым глазом. Их рассматривают в особый прибор – микроскоп. Через него можно видеть зародышевые клеточки, из которых постепенно вырастают живые организмы. Вы правильно заметили, что в той клеточке, как в плане, все есть: форма организма, его свойства и качества. Все внимательно следили за рассуждением Матюхина. – Знаете, как ничтожно мала зародышевая клеточка человека? Но в ней уже есть человек со всеми своими органами, со всеми чувствами, способностями, талантами, с наследственными чертами своего племени и рода! Зародышевая клетка состоит из множества соединений – молекул, и все они занимают определенное место, все нужны для постройки человеческого организма. – А из какого материала состоят клетки? – Из разного: в живые клетки организма входят углерод, кислород, водород, азот, сера, фосфор, хлор, калий, магний, железо, сахар, крахмал и другие элементы. Клетка – это чрезвычайно сложное соединение. – Боже мой, как все дивно! – воскликнул Демьян Лукич. – Значит, каждая клетка – все равно что дом чудесный, построенный из разных материалов! – Совершенно верно! С той только разницей, что клетка сложнее, замысловатее самого великолепного дворца. – Так кто же строит такие чудесные клеточки? Кто их Архитектор? Кто вдохнул в них жизнь? – допытывался Демьян Лукич. 14. Кто создал клетку? |
| Должен сказать вам, что медицина в Голландии, где содержался Младич – это катастрофа. Да, у них отличная диагностика, много используют электронику, а вот врачи – катастрофа. Сами голландцы зовут свою медицину дарвиновской, выживает сильнейший, то есть выживет только тот, кто здоров. А теперь представьте тюремную больницу – это вообще за гранью понимания. И я начал писать письма, говорить, что генерал Младич вот-вот умрет, я знал, что незадолго до этого там уже умер один заключенный, но для них это не имело значения. Но они все же позволили оказать генералу медицинскую помощь. У него оказалась жидкость в легких, он не мог нормально дышать, из-за этого у него плохо работало сердце. Жидкость откачали и после этого ему стало немного легче, по крайней мере, я перестал бояться, что он не доживет до нашей следующей встречи, но он выглядел, как мертвец. Кроме того, у него выявили кальциноз лобных долей головного мозга, центр, отвечающий за логическое мышление у генерала Младича превратился в камень. И он мне говорил: «Эй, Лукич, посмотри, я совсем не тот человек, которым был. Я уже не могу мыслить так, как прежде, я просто половина человека, ты прекрасно видишь, что со мной происходит». Ему организовали обследование, проверили его когнитивные способности. От голландцев мы смогли получить результаты обследования мозга, но из 10 000 снимков нам предоставили только 15, причем очень маленького размера, что там можно рассмотреть? Но даже по этим снимкам было видно, а впоследствии и голландцы нам это подтвердили, что более половины мозга у генерала не работает, в основном это касалось лобных долей. Но конкретно голландцы так и не сказали, сколько точно, хоть и имели эти сведения. А ведь это может быть, как 51%, так и 75%… Тогда мы просили провести исследование его ментальных способностей. И наши люди, которые присутствовали на этом исследовании, были просто в шоке – он с половиной мозга, с неработающими лобными долями показал IQ 135! Он просто гений! Такого никогда не было, такой случай не описан в медицинской литературе, чтобы с такими повреждениями мозга человек имел IQ 135! И после этого мне дают советы, что Младича нужно объявить недееспособным! Да он умнее меня в пять раз! По сравнению с ним, меня нужно объявлять недееспособным! |
| – А почему его не переведут в другую тюрьму? – Точно я не могу сказать, но думаю, что никакая другая страна не хочет принимать к себе такого заключенного, ведь его нужно сразу класть в больницу, а это большие расходы, которые никто не хочет нести. Что его хранит и держит, я не знаю… – Как в целом вы оцениваете процесс над Младичем? Он виновен? Если виновен, то в чем? – Генерал Младич ни в чем не виновен. Это честный сербский офицер, который посмел дать отпор НАТО, это единственная его вина. Все знают, все его подчиненные, что он никогда не поступал бесчестно. Он даже мне говорил: «Лукич, если ты когда-либо найдешь какой-то документ, где говорится, что я устно или письменно отдал приказ издеваться над гражданскими или военнопленными, избивать их, или сам это делал, ты должен будешь доказать мою вину. Это будет твоя задача. Если ты найдешь документ, подтверждающий, что я сделал что-то против законов и правил ведения войны или гуманитарного права, дай ход этому документу». Я смотрел на него с большим удивлением, ведь я адвокат, защитник, а не прокурор, доказывающий вину, обвинять – это не моя работа. И вот что я хочу сказать, я, как адвокат, никогда не имел более легкой работы, можете себе представить, что вам клиент говорит, что если вы вдруг обнаружите доказательства его вины, то пускайте их в ход. Такого никогда не было в моей карьере. Почему он так говорил? Он был убежден в своей правоте, а теперь и я убежден тоже. А тогда я так не думал, я ничего не знал. Сейчас я убежден, что генерал Ратко Младич никогда ничего противозаконного не приказывал и не делал сам. Почему до сих пор не найдено никакой подтверждающей его преступления документации, ведь в нашей армии все пишется на бумаге: ведутся журналы боевых действий, отчеты, приказы – все пишется, все есть в письменном виде. Но нигде нет даже следов его преступных приказов или бесчестных поступков. Все было именно так, как он мне говорил. Так почему осужден генерал Младич? Осужден он потому, что страны НАТО абсолютно не интересовало происходящее, их не интересовала правда. |
| Действие первое Комната в доме городничего. Явление I Городничий, попечитель богоугодных заведений, смотритель училищ, судья, частный пристав, лекарь, два квартальных. Городничий. Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор. Аммос Федорович. Как ревизор? Артемий Филиппович. Как ревизор? Городничий. Ревизор из Петербурга инкогнито. И еще с секретным предписанием. Аммос Федорович. Вот те на! Артемий Филиппович. Вот не было заботы, так подай! Лука Лукич. Господи Боже! еще и с секретным предписаньем! Городничий. Я как будто предчувствовал: сегодня мне всю ночь снились какие-то две необыкновенные крысы. Право, этаких я никогда не видывал: черные, неестественной величины! пришли, понюхали – и пошли прочь. Вот я вам прочту письмо, которое получил я от Андрея Ивановича Чмыхова, которого вы, Артемий Филиппович, знаете. Вот что он пишет: «Любезный друг, кум и благодетель (бормочет вполголоса, пробегая скоро глазами)… и уведомить тебя». А! вот: «Спешу, между прочим, уведомить тебя, что приехал чиновник с предписанием осмотреть всю губернию и особенно наш уезд (значительно поднимает палец вверх). Я узнал это от самых достоверных людей, хотя он представляет себя частным лицом. Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь) , ну, здесь свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито… Вчерашнего дни я…» Ну, тут уж пошли дела семейные: «…сестра Анна Кириловна приехала к нам с своим мужем; Иван Кирилович очень потолстел и все играет на скрыпке…» – и прочее, и прочее. Так вот какое обстоятельство! Аммос Федорович. Да, обстоятельство такое… необыкновенно, просто необыкновенно. Что– нибудь недаром. Лука Лукич. Зачем же, Антон Антонович, отчего это? Зачем к нам ревизор? Городничий. Зачем! Так уж, видно, судьба! (Вздохнув.) До сих пор, благодарение Богу, подбирались к другим городам; теперь пришла очередь к нашему. |
| Был мутноватый зимний рассвет. Демьян Лукич убирал желудочный зонд. Пахло камфарным маслом. Таз на полу был полон буроватой жидкостью. Мельник лежал истощенный, побледневший, до подбородка укрытый белой простыней. Рыжая борода торчала дыбом. Я, наклонившись, пощупал пульс и убедился, что мельник выскочил благополучно. — Ну, как? — спросил я. — Тьма египетская в глазах… О… ох… — слабым басом отозвался мельник. — У меня тоже! — раздраженно ответил я. — Ась? — отозвался мельник (слышал он еще плохо). — Объясни мне только одно, дядя: зачем ты это сделал?! — в ухо погромче крикнул я. И мрачный и неприязненный бас отозвался: — Да думаю, что валандаться с вами по одному порошочку? Сразу принял — и делу конец. — Это чудовищно! — воскликнул я. — Анекдот с! — как бы в язвительном забытьи отозвался фельдшер. «Ну, нет… я буду бороться. Я буду… Я…» И сладкий сон после трудной ночи охватил меня. Потянулась пеленою тьма египетская… и в ней будто бы я… не то с мечом, не то со стетоскопом. Иду… борюсь… В глуши. Но не один. А идет моя рать: Демьян Лукич, Анна Николаевна, Пелагея Иванна. Все в белых халатах, и все вперед, вперед… Сон — хорошая штука!.. Пропавший глаз Итак, прошел год. Ровно год, как я подъехал к этому самому дому. И так же, как сейчас, за окнами висела пелена дождя, и так же тоскливо никли желтые последние листья на березах. Ничто не изменилось, казалось бы, вокруг. Но я сам сильно изменился. Буду же в полном одиночестве праздновать вечер воспоминаний… И по скрипящему полу я прошел в свою спальню и поглядел в зеркало. Да, разница велика. Год назад в зеркале, вынутом из чемодана, отразилось бритое лицо. Косой пробор украшал тогда двадцатитрехлетнюю голову. Ныне пробор исчез. Волосы были закинуты назад без особых претензий. Пробором никого не прельстишь в тридцати верстах от железного пути. То же и относительно бритья. Над верхней губой прочно утвердилась полоска, похожая на жесткую пожелтевшую зубную щеточку, щеки стали как терка, так что приятно, если зачешется предплечье во время работы, почесать его щекой. Всегда так бывает, ежели бриться не три раза в неделю, а только один раз. |
| Комната в доме городничего. Явление I Городничий, попечитель богоугодных заведений, смотритель училищ, судья, частный пристав, лекарь, два квартальных. Городничий. Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие. К нам едет ревизор. Аммос Федорович. Как ревизор? Артемий Филипович. Как ревизор? Городничий. Ревизор из Петербурга, инкогнито. И еще с секретным предписаньем. Аммос Федорович. Вот-те на! Артемий Филипович. Вот не было заботы, так подай! Лука Лукич. Господи боже! еще и с секретным предписаньем! Городничий. Я как будто предчувствовал: сегодня мне всю ночь снились какие-то две необыкновенные крысы. Право, этаких я никогда не видывал: черные, неестественной величины! пришли, понюхали — и пошли прочь. Вот я вам прочту письмо, которое получил я от Андрея Ивановича Чмыхова, которого вы, Артемий Филипович, знаете. Вот что он пишет: „Любезный друг, кум и благодетель“ ( бормочет вполголоса, пробегая скоро глазами)… „и уведомить тебя“. А! вот: „Спешу между прочим уведомить тебя, что приехал чиновник с предписанием осмотреть всю губернию и особенно наш уезд ( значительно поднимает палец вверх). Я узнал это от самых достоверных людей, хотя он представляет себя частным лицом. Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать того, что плывет в руки… “ ( остановясь) ну, здесь свои… „то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякой час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито… Вчерашнего дни я… “ Ну, тут уж пошли дела семейные: „сестра Анна Кириловна приехала к нам с своим мужем; Иван Кирилович очень потолстел и всё играет на скрипке… “ и прочее и прочее. Так вот какое обстоятельство. Аммос Федорович. Да, обстоятельство такое… необыкновенно, просто необыкновенно. Что-нибудь недаром. Лука Лукич. Зачем же, Антон Антонович, отчего это? Зачем к нам ревизор? Городничий. Зачем! Так уж, видно, судьба! ( Вздохнув.) До сих пор, благодарение богу, подбирались к другим городам. Теперь пришла очередь к нашему. |
| Все животом померли. Так что я теперь должен делать? А? – Что раскричался, Лукич? На всю реку слышно. Из темноты вышел старик – высокий, жилистый, весь седой, только бородка изжелта-белая, как от табака. Лицо у него было бурое, иссеченное даже как будто не морщинами, а шрамами, и только глаза так и остались веселыми, бедовыми, совсем молодыми. – Ну как тут у вас? – спросил он. – Да вот, – ответил большеголовый и кивнул на утопленницу, – все вставать не хочет, уж ждем-ждем, взглянем, а она все лежит. – Да? – покачал головой бородатый. – Неважное ваше дело. А гражданин начальник все не едет? – Так он теперь третий сон видит, гражданин начальник-то, – усмехнулся большеголовый. – К утру теперь, наверно, надо его ждать. Он на нас надеется, не дадим ей убечь, скрыть свою личность. – Это так, конечно, – вздохнул бородатый. И вдруг, как будто только что заметил Неймана, хотя как появился, так на него и уставился. – Доброго здравия, – сказал он почтительно. Нейман кивнул ему. – Не из правления? – Нет, я тут… – начал что-то неловко Нейман. – А я подумал, из правленческих кто. Ты иди, иди, Лукич, – сказал старик, вглядываясь в темноту, и как будто только что увидел того, похожего на лисичку. – А, и ты тут, Яша, человек Божий, покрытый кожей, – сказал он, – значит, всем частям сбор. Не заскучаешь. Когда будешь идти, скажи моей старухе, чтобы Мишку через два часа взбудила. А то, знаешь, нас из города-то не видно, могут и завтра к обеду пожаловать. – Счастливо оставаться. – Большеголовый встал, подобрал мешок и пошел. – Значит, ушицу варите? Хорошее дело, – сказал старик. И тут резко дунул ветер. Пламя взметнулось, и осветился горбатый серый брезент и тонкая женская рука рядом на гальке. Рука была белая, с распущенными пальцами. Огонь прыгал, и пальцы словно шевелились. – Цеплялась, – вздохнул старик. – Когда тонут, так завсегда цепляются. Я из Волги одного мальчонку тащил, так он чуть и меня не потопил. Он встал, подошел и заправил руку под брезент, но она опять упрямо вылезла. Тогда он совсем сдернул брезент, и Нейман на минуту увидел красное платье, ожерелье и откинутую назад голову с распущенными волосами и полуоткрытым ртом. |
|
|
