| Первоисточники для истории Монастырского Приказа: к Соборное Уложение 1649 г., сочинение Кошихина, Собрание исторических и юридических актов, Полное Собрание законов (Т. I и II-й том (стр. 401 — 658), Записок Отделения русской и славянской Археологии Русского Географического Самый же богатый первоисточник для нашего предмета заключается в делах Монастырского Приказа, помещающихся ныне в московском архиве министерства юстиции, и в делах синодального архива в С.-Петербурге. В московском архиве хранится, по описи его, 1254 дел Приказа и 206 книг его (приходных, окладных, перечневых и пр.). Но материалы для нашего предмета, находящиеся в московском архиве, не исчерпываются одними делами Монастырского Приказа,—они находятся и в других отделах архива,—этого бесценного и неистощимого хранилища исторических документов для отечественной истории, например: в делах патриаршего Разряда и патриарших приказов. В синодальном архиве находятся такие сведения о Монастырском Приказе, которые нужны были Св. Синоду со времени подчинения ему Приказа. Описание дел этого архива, составляемое особою комиссиею, первый том трудов которой, превосходно знакомящий читателей с богатством архива, уже печатается, может служить прекрасным пособием и богатым источником для исследований в нем и о нашем Благодаря г. обер-прокурору Св. Синода, графу Д. А. Толстому, мы получили доступ к знакомству с синодальным архивом для нашего предмета. Неизданные важнейшие документы, относящиеся до него, извлечены нами из дел синодального архива и прилагаются в «Приложениях». Отчасти при содействии же г. обер-прокурора нам удалось познакомиться и с делами Приказа, находящихся в московском архиве. В «Приложениях» читатель найдет документы, которые мы нашли нужным извлечь из московского архива и присоединить к изданию нашему, как неизвестные в печати и как основание, вместе с документами извлеченными из синодального архива для научного знакомства с Приказом. Не смеем думать, что мы воспользовались всеми материалами для нашего предмета и представляем полную и законченную монографию его со всеми научными выводами и результатами, какие можно получить о нем на основании сохранившихся доселе материалов. |
| Поскольку в императорской России не был подготовлен (и, соответственно, не был издан) свод законов по ведомству православного исповедания, то представляется актуальным опубликовать комплекс тех нормативно-правовых актов, которыми в России в предреволюционные десятилетия регулировались имущественные права православного монашествующего духовенства. Настоящая публикация особо актуальна в свете достаточно широко идущего в РПЦ с 30 мая 2012 г. обсуждения проекта «Положения о монастырях и монашествующих» Этот проект составлен в недрах особого церковного органа – Межсоборного присутствия специально созданной комиссией по вопросам организации жизни монастырей и монашества, и переработан редакционной комиссией Межсоборного присутствия под председательством Патриарха Московского и всея Руси Кирилла (Гундяева). В проекте «Положения…» говорится, среди прочего, об «общем имуществе» монашествующих, об «имуществе монастыря», предоставляемом монашествующим во «временное личное пользование» (гл. I, п. «b»; гл. IV, п. " h " ), но при этом обходятся стороной вопросы, связанные с личным имуществом и личными денежными сбережениями монашествующих Публикация же «монашеско-имущественных» законов Российской империи может способствовать преодолению названных «пробелов» при выработке итогового «Положения о монастырях и монашествующих». Основной массив соответствующих законодательных актов, которыми, в частности, определялся порядок наследования личного имущества духовенства РПЦ, был создан в XVIII–XIX вв. (см. док. 1 и 2). Одним из его ключевых, неизменных положений было то, что все без исключения монашествующие (включая, разумеется, и архиереев) были лишены прав наследования, а также приобретения и владения недвижимостью. Эта норма, впервые прозвучавшая в Соборном уложении 1649 года (гл. XVII, ст. 42–44) на протяжении двух с половиной веков по различным поводам была около десяти раз повторена в высочайших актах, решениях Сената и определениях высших органов церковного управления. Например, 24 июня 1812 г. был выпущен указ Сената, название которого в полной мере соответствовало его содержанию: «Об устранении монашествующих, по пострижении их, от права на наследство и на приобретение недвижимости» |
| Сначала ямщиков поочередно выбирали из тягловых крестьян для отбывания ямской повинности, но со времени Ивана III, когда к Москве стали активно присоединяться удельные княжества и потребовалось налаженное сообщение, статус ямщика резко повысился. Отныне ямщики освобождались от всех остальных повинностей и податей, исполняя гоньбу как государеву повинность. В первой половине XVI века ямщиков стали оделять земельными владениями, и каждый ямщик взамен должен был содержать три лошади, а кто получал большее жалование – и по шесть лошадей. Развозили они поначалу только чиновников, государевых гонцов по казенной надобности, иностранных послов и грузы, а потом уже и частных лиц. Одно время ямским делом управлял боярин Пушкин, предок поэта. При Иване Грозном уже был создан Ямской приказ, находившийся в Кремле на Ивановской площади. Поскольку ямская гоньба стала государственной службой, для ямщиков была введена форма вроде стрелецкой, с эмблемой в виде двуглавого орла. А ямщицкое дело стало профессиональным. Вместо поочередного исполнения ямской повинности появились «ямские охотники», то есть крестьяне, пожелавшие избрать гоньбу своим постоянным занятием. В них шли люди зажиточные, грамотные, с доброй репутацией и только с поручительством односельчан и священника о том, что сей охотник «человек добр и семьянист, и животом прожиточен, и государеву ямскую гоньбу ему гонять мочно». Назначенные ямщики давали клятву честно нести службу, не пить, не играть в карты (которые появились у нас при Иване Грозном) и не совершать преступления против государства – уж очень выгодна была эта служба. Община же не только освобождала их от всех других повинностей и даже от рекрутчины, но и оказывала им всяческую денежную и продовольственную «подмогу». Постоянных ямщиков и селили в ямских слободах. Чтобы ямщика приняли в слободу, требовалось новое поручительство, на сей раз его сослуживцев, что он не будет воровать и причинять убыток. Ямщицкая служба была крайне ответственной. За невыход на работу следовало наказание, особенно если речь шла об обслуживании дипломатических миссий, за потерю царской грамоты – смертная казнь, а за успехи – чарка водки, не считая жалования. Когда при первом Романове Ямской приказ возглавил князь Дмитрий Пожарский, профессиональные ямщики стали зачисляться в разряд служилых людей. И Соборное уложение 1649 года установило за оскорбление ямщика штраф в размере 5 рублей. |
| Христианский взгляд на аборт как на преступное деяние служил основанием для его наказуемости, что было отражено в законодательстве европейских государств в средние века. В судебном уложении «Каролина», принятом в Священной Римской империи в 1532 году и положившем начало общему германскому уголовному праву, указывалось, что мужчина, виновный в умышленном изгнании плода беременной женщины путем насилия, пищи или напитка должен быть казнен путем отсечения головы мечом, а женщина, хотя бы она учинила это сама над собой, – путем утопления . Смертная казнь за совершение аборта была установлена в Англии в 1524 году и во Франции – в 1556 . Соборное уложение, принятое в России при царе Алексее Михайловиче в 1649 году, предписывает «беззаконных жен, и кто по ея велению детей ея погубит, казнити смертию» . Рассматривая этот документ, специалисты подчеркивают, что русское право того времени не проводит разграничение между убийством уже рожденного ребенка и совершением аборта . В общественном сознании средневековой Европы аборты были отодвинуты в область действия колдунов и ведьм. По словам Г. К. Честертона, «люди чувствовали, что злые силы особенно опасны детям» . В немецком трактате по демонологии «Молот ведьм» в соответствующей главе указывается, что «ведьмы повитухи различными средствами убивают плод во чреве матери» , а французский юрист и политик Жан Боден в своей «Демономании колдунов», составленной в 1580 году, утверждал, что ведьмы «посвящают дьяволу зародыши, находящиеся в утробе матери» . Русский писатель и этнограф В. Даль сообщал о крестьянских поверьях, где фигурирует ведьма, «которая испортит или даже выкрадет из утробы ребенка» . Французская революция полностью отменила ответственность перед законом для женщин, избавившихся от плода, но через двадцать лет эта ответственность была введена вновь в уголовном кодексе Наполеона . Мнение о категорической неприемлемости лишения жизни ребенка в материнской утробе настолько прочно укоренилась в представлении христианских народов, что в конце XIX века известный итальянский юрист Рафаэль Балестрини (Raffaello Balestrini) писал: «Самым верным доказательством того, что некий народ дошел до крайней точки своего падения, будут те времена, когда аборт станет считаться делом привычным и абсолютно приемлемым» . |
| Это документ. Ты должен его понимать. Ты должен видеть Соборное уложение 1649 года или Слово о законе и благодати митрополита Илариона». Такие вещи, мне кажется, привлекут человека к истории, а не оттолкнут от нее. Митрополит Иларион: Согласен с Вами, что учебник не должен быть единым в том смысле, что он не должен быть единственным, потому что ученики должны иметь возможность слышать разные точки зрения, читать различную литературу по одному и тому же предмету, а потом уже выбирать свою точку зрения. Я считаю безусловно важным начинаем создание такого учебника, потому что в советское время, как Вы помните, у нас вся история была идеологизирована. Вся история представлялась как последовательность неких революционных событий: восстание Спартака, восстание Степана Разина, Емельяна Пугачева и так далее — то есть героями объявлялись в основном разбойники. Через эту разбойничью призму вся история и преподавалась. Многие позитивные герои оставались абсолютно в тени, в том числе выдающие правители России, выдающие полководцы, государственные деятели. С чем мы столкнулись в 90-е годы? Это, по сути, отсутствие всякой идеологии и возможность для любого человека высказывать безнаказанно любой взгляд на историю, вплоть до самых радикальных и экстремистских. Мы сейчас приходим к пониманию, что при всей возможной разнице во взглядах на историю необходим некий общественный консенсус. Этот общественный консенсус, как я понимаю, и должен быть отражен в едином или базовом учебнике. Какие здесь подводные камни? Конечно, при создании такого базового учебника, в котором будут принимать участие разные авторы, всегда будет опасность замалчивания каких-то фактов, которые у кого-то могут вызвать раздражение, у кого-то обиду, у кого-то несогласие. Например, насколько прозвучит в этом учебнике тема репрессий, если будет говориться о роли Сталина в Великой Отечественной войне, в послереволюционный период? Наверняка у некоторых авторов возникнет искушение эту тему замолчать, прикрыть. Есть много других спорных тем, по которым достичь согласия, конечно, будет очень трудно. |
| Обычно изучение какого-либо исторического явления, особенно русского Средневековья, начинается историками-исследователями с выявления старейшего списка изучаемого источника, а еще лучше его первоначального списка — протографа. Для темы «мир человека» напротив, была важна вся совокупность списков (а их всего 44, и большинство из них относятся к XVII b.) со всеми встречающимися в них расхождениями для получения совокупности информации, которая в них содержится, касающейся мировосприятия русских людей XVI—XVII bb. При всей многогранности памятника (разделы «о духовном строении», о «мирском строении» и «домовном строении»), о некоторых сторонах жизни там говорится очень мало, только называются те проявления человеческой натуры, от которых рекомендуется отказаться. Тема же книги — мир человека, поэтому вполне оправданным кажется попытка привлечь другие источники, которые более подробно отразили разные стороны жизни русского человека позднего Средневековья, в частности, памятники церковного права, получившие в исторической литературе название «покаянные книги» или «епитимейники». Начиная с первых веков своего существования на Руси, Церковь ведала семейным правом, создавая предписания ведения семейной жизни в соответствии с христианской моралью. Так повелось со времен князей Владимира Святого и Ярослава Мудрого и продолжалось до середины XVII в. (принятия Соборного Уложения 1649 г.). И в этой связи Православная Церковь должна была противостоять различного рода отклонениям в интимной жизни, с которыми она сталкивалась, заботясь о том, что в Домострое сформулировано в одном выражении: «чистоту телесную храните». Важным для данной темы оказалось и письменное наследие митрополита Даниила, оставившего после себя много «Слов» и «Поучений». Хорошо зная свою паству, он писал и о том, что не устраивало его в жизни пасомых, и давал советы, иногда неожиданные, для того чтобы искоренить пороки и недостатки своих современников, невольно отражая таким образом дух своего времени и привычки, царившие в обществе. |
| В самом тексте Соборного уложения приоритетное сословное положение представителей Церкви однозначно подчеркивалось тем, что любое перечисление социальных групп Московского государства неизменно начиналось именно с духовных чинов, и только потом указывались все прочие сословия . Например, регулируя в статье 162 главы 10-й «О суде» порядок проверки свидетельских показаний местных жителей, законодатель предписывал брать для проведения очных ставок «лучших людей» из церковных землевладений (патриарших, митрополичьих, архиепископских, епископских, монастырских вотчин), а затем, в порядке перечисления, из всех прочих поместий и вотчин (боярских, окольничих, дворянских и др.). Аналогичные примеры отражения в законе четкой социальной иерархии, возглавляемой представителями духовенства, можно найти и в других нормах Соборного уложения. Иосиф, Патриарх Московский и всея Руси. Пятый Патриарх Российский Далее, ведущий сословный статус церковных властей, иноческого чина и священнослужителей также подчеркивался в Уложении особой шкалой возмещения морального вреда за оскорбления представителей различных социальных групп – от духовных лиц до холопов (рабов) и «гулящих людей» (лиц, находившихся вне сословных групп и не несших службы или тягла). Для тогдашнего сословного общества вопрос о юридической защите чести и достоинства личности был принципиально важен, имел гораздо большее значение, чем сейчас, поскольку являлся одним из ключевых внешних показателей статуса конкретного лица в рамках того сословия, к которому оно принадлежало . Исходя из этого, Соборное уложение предусматривало специальный блок норм об ответственности за так называемое «безчестье», то есть за самые разнообразные формы умаления чести и достоинства человека: брань в его адрес, оскорбительные жесты, клевету и т. д. Самое же примечательное и одновременно показательное в этом отношении было то, что из 72 статей главы 10-й, посвященных данному вопросу, о компенсации за бесчестье церковных иерархов, монахов и священнослужителей говорилось в 60 статьях! При этом подавляющее большинство из них предусматривали денежные возмещения за бесчестье монашествующих лиц – архимандритов, игуменов, келарей, казначеев и соборных старцев конкретных монастырей: Троице-Сергиева, Кирилло-Белозерского, Псково-Печерского и др. Что это означало? Ответ очевиден: то, что для русского общества, государства и Государей монашество воистину было светом миру, высочайшим и непререкаемым авторитетом ! И Соборное уложение, отражая это исконное народное восприятие иночества, просто облекло его в соответствующие юридические постановления. |
| Спас в силах. Икона из деисусного чина Глушицкого мон-ря. 1-я четв. XVI в. (ВГИАХМЗ) Спас в силах. Икона из деисусного чина Глушицкого мон-ря. 1-я четв. XVI в. (ВГИАХМЗ) Вероятно, в 1528 г., во время посещения Г. м. вел. кн. Василием III Иоанновичем и Еленой Васильевной Глинской , была подтверждена иммунитетная грамота Г. м. на тони по р. Сухоне, данная в XV в. вологодским кн. Андреем Васильевичем. В 1543/44 г. Г. м. владел ок. 70 поселениями, в т. ч. более 20 починками. Жалованными грамотами царей Иоанна IV Васильевича от 5 июля 1548 г., Бориса Феодоровича Годунова от 15 янв. 1600 г., Василия Иоанновича Шуйского от 27 июня 1606 г., Михаила Феодоровича Романова от 9 янв. 1614 и 9 мая 1621 г. Г. м. наделялся землями и рядом льгот. По описи 1679 г., Г. м. владел 5 селами и 28 деревнями, в к-рых находились 158 крестьянских и бобыльских дворов и 3 мельницы. В каждом селе находился монастырский двор. В разное время к Г. м. было приписано 9 мон-рей и пустыней; имелось подворье в Вологде. В нач. XVI в. Г. м. перешел из ведения Ростовской епархии к Вологодской епархии. Игумен мон-ря ставился уже Вологодским епископом по челобитью братии (РИБ. Т. 2. 266. Стб. 1112). В XVI в. Г. м. был степенным, среди вологодских обителей занимал 4-е место после Спасо-Каменного , Димитриева Прилуцкого и Павлова Обнорского мон-рей . Царь Иоанн Грозный в послании старцам Кириллова Белозерского мон-ря писал, что «в наших глазах у Дионисия преподобного на Глушицах и у великого чудотворца Александра на Свири бояре не постригаются, и монастыри эти процветают постническими подвигами». Однако с кон. XVI в. значение Г. м. начало постепенно падать. Если подпись игумена Г. м. в акте Собора 1581 г. стояла на 29-м месте, то в грамоте об избрании на царство Бориса Годунова 1598 г. уже на 39-м. В степени Соборного уложения 1649 г. настоятель Г. м. упоминается лишь на 43-м месте, в Росписи Монастырского приказа 1661 г. Г. м. занимал 14-е место. По уложению 1649 г., «за бесчестье» игумена Г. м. полагалось 20 р. штрафа, «за бесчестье» келаря - 15, казначея - 10 р. |
| Прежде всего интерес к «греческому» удовлетворялся с Киевской помощью. Из Киева приглашают «учителей», старцев монастырских, искусных по-гречески, «для справки библеи греческия на словенскую речь». Тогда прибыли Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский (в 1649), Дамаскин Птицкий (в 1650). В то же время переиздаются в Москве Киевские книги: грамматика Смотрицкого, и даже «короткий» катихизис Петра Могилы (1649). В Кормчей 1649–1650 г. так называемая 51-ая глава взята из Требника Могилы (западного происхождения). В те же годы составлена была т. наз. «Кириллова книга» и переиздана киевская Книга о вере. Как будто в Москве хотели повторить или применить Киевский опыт обрядовой и книжной «реформы», проведенной при Могиле. В свое время сам Могила предлагал устроить в Москве как бы некое ученое подворье для Киевских монахов, из Братского монастыря, где они могли бы обучать грамоте греческой и славянской (1640). Во всяком случае, у придворного кружка «ревнителей» были прямые связи с могилянским Киевом (срв. и киевских, или «польских», певчих в Андреевском монастыре, и вообще заселенном южно-русскими иноками, а потом у Никона)... И нужно сопоставить: все это было в годы Уложения, в самый разгар общегосударственного преобразовательного напряжения... Одновременно развиваются и прямые сношения с Востоком. Но здесь сразу же открываются трудности. Арсений Суханов , посланный на Восток и в Святую Землю наблюсти и описать тамошний быт и обряды, уже в Яссах вдается в бурное пререкание с греками и приходит к выводу, что греческие «разности» в обрядах знаменуют их отступление и в вере. На Афоне, напротив, в это время жгут русские книги... Другой Арсений Грек, оставленный в Москве патр. Паисием в роли «учителя», оказалось, сам выучился в Римской коллегии, одно время был униатом, а то становился или прикидывался даже «басурманином», ради турок, – его пришлось удалить в Соловки. Но и позже не раз обнаруживалась такая же беспокойная связь «греческого» и «латинского..». Инициатива церковных преобразований исходила от царя, при сдержанном упорном противлении патриарха. И вот, восточных патриархов спрашивают, как высший авторитет. Так, в 1651-м году вводится т. наз. «единогласие» в церковную службу именно по отзыву и свидетельству Константинопольского патриарха, в отмену не только старого обычая, но и недавнего решения, соборно принятого в Москве всего только в 1649-м году, когда это предложение было сделано впервые. Введение «единогласия» не было только дисциплинарной мерой. Это был не только вопрос благочиния. Это была еще и певческая или музыкальная реформа, переход от т. наз. «раздельноречнаго» пения к «наречному», что требовало и предполагало очень нелегкую переработку всего нотного материала и новое соотнесение текста и музыки... |
| Наконец, еще одной крайне болезненной для Церкви мерой, введенной Соборным Уложением, стало учреждение Монастырского приказа – особого государственного органа, не связанного с церковной властью, на который были возложены судебные, административные, финансовые и полицейские функции в отношении представителей духовенства, монастырей и зависимых от Церкви лиц . Создание Монастырского приказа, прежде всего, кардинально изменило характер подсудности всех этих лиц по большинству гражданских и уголовных дел. Суть нововведений заключалась в том, что они утратили по таким делам имевшуюся у них ранее привилегированную подсудность и, согласно главе 13-й Соборного уложения «О Монастырском приказе», были подчинены – вопреки каноническим правилам – государственному суду в лице Монастырского приказа, а также других приказов и воевод (глав уездов). Церковь же сохранила за собой лишь право суда по духовным делам. Исключение из данного правила было сделано главой 12-й Уложения только для Патриарха и патриарших людей и крестьян. Таким образом, Соборное уложение подчинило всех духовных лиц, вплоть до митрополитов, а также монастыри общим правилам подсудности по недуховным делам. Помимо сугубо церковно-правовых минусов такого порядка, оно также лишало Церковь крупного источника доходов в виде судебных пошлин. Наконец, еще одним важным нововведением, связанным с образованием Монастырского приказа, только не судебным, а административным, стала передача в его ведение всех церковных и монастырских земель. Соборное уложение подчинило духовных лиц, а также монастыри общим правилам подсудности по недуховным делам Все эти ограничительные по отношению к Церкви меры, продавленные большинством участников Земского собора 1648–1649 гг. из числа мирян, не без согласия светских властей либо по их прямой инициативе, конечно же, не могли не вызывать у Церкви острого неприятия. Особенно непримиримым критиком «антицерковных» постановлений Соборного уложения был Патриарх Никон, который не жалел черных красок при его оценке и, не сдерживаясь, клеймил его, называя «бесовской книгой», «ложным и проклятым писанием» и т.п. |
|
|
