| К замечательным явлениям, которые происходят во время сна, относятся сновидения. Главная их основа лежит в предварительном настроении нашей души, вследствие которого она погружается или в собственный мир мыслей, желаний, чувств, или соприкасается к миру ангельскому, или подвергается влиянию злых духов. Главное правило для избежания душевного вреда, могущего произойти от доверия к снам, состоит в том, чтобы не верить им ( Сирах. 34:2–7 ). Вообще же, по общим качествам своих сновидений мы можем судить о своем нравственное состоянии, т.к. сны непременно зависят от предварительного настроения нашей души в бодрственном состоянии. У кого сны простые, хорошие, тот и жизни хорошей. Ибо возмущаемый страстями ум, говорит преп. Максим Исповедник , получает страстные мечты и в бдении, и во сне, так что когда похоть усилится, то ум мечтает и во сне о предметах, питающих сластолюбие; а когда превозмогает раздражение, то видит предметы страшные. Напротив, когда душа начнет чувствовать себя здоровою, тогда начнет иметь и сновидения легкие и безмятежные (св. Максим Исповедник . О любви. 1 сот. §89, 93. 2-я сот. §§68, 69. Св. Иоанн Лествичник , слово 14-е, §16. См. также еп. Петр. Указание пути ко опасению, §§53–54, стр. 98–107). Требование воздержания и умеренности касается и потребности размножения рода. Человеку свойственен инстинкт продолжения рода, и это стремление к продолжению рода освящено Самим Богом. При создании первых людей Бог благословил их и сказал: «раститесь и множитесь» ( Быт. 1:28 ). Освященный Самим Богом, этот инстинкт однако же может служить и источником греха, если он искажается людьми, доводится до степени незаконного его употребления. В этом и состоит так называемое сладострастие. Охранять себя от этого порока, блюсти не только тело, но и душу в чистоте и непорочности значит быть целомудренным. Половой инстинкт дан природе человека не для того, чтобы обращать его в средство удовлетворения чувственных вожделений, а исключительно для обеспечения таким инстинктом продолжения человеческого рода (в законном супружестве). Всякое же излишество в половых отправлениях приводит к последствиям нравственным и физическим еще более опасным, чем невоздержание в еде и спиртных напитках. Истощение физических сил, постепенная потеря памяти и других умственных способностей, хандра, отравляющая жизнь, слабоумие и неполноценное потомство и др. – являются как бы видами наказаний от самой природы для тех, кто ведет невоздержанную половую жизнь. |
| 103); Он даже повелевает утру и заре указывает место ее (Иов. 38:12 ), морю полагает Он предел Словом Своим: до сих пор — не дальше, здесь предел надменным волнам твоим (Иов. 38:10–11 ), птицам и зверям земным Он указывает жилища и от Него ждут они пищи себе. Он даже повелевает настать утру и заре указывает место ее, и человек с зарей выходит на дело свое и на делание свое до вечера. Он указывает пределы обитания народам и срок их существованию. Им цари царствуют и сильные пишут правду. Он повергает в нищету и обогащает, возвышает и уничижает, умертвляет и оживляет, возводит и низводит в ад. Вместе с сотворением мира положено основание царству Божьему во вселенной и царственной воле Божьей, здесь все повинуется, “ на небесах поставил престол Свой, и царство Его всем обладает .” (Пс. 102:19). Итак, не к царству природы относятся и заботы об устроении царства Божия на земле и притчи Христа Спасителя. Если Господь в притчах Своих говорит о предметах и явлениях видимой природы — о семени и плевелах (дурной траве), о горчичном зерне, о закваске, то это касается предмета нашей беседы, свидетельствует только о том, что видимая природа служит Господу, как Царю, предлагая Ему образы для выражения Его высочайших идей. Одна из притч Христа Спасителя тесно связана с проявлением Его царственной власти над природой. По повелению Его засыхает покрытая листьями, но бесплодная смоковница и делается образом нравственного бесплодия. Притчи Христа Спасителя вводят нас в другой мир, в котором царственная воля Божья не только не находит достаточно послушания, но и встречает себе прямое противление. Это мир человеческий. Как на светлом фоне картины резко выступают темные фигуры, или как тучи, остатки рассеянной бури, печалят ликующий день — так и в светлых изображениях притчи повсюду выступают черты и фигуры человеческого мира, но увы — с какими чертами? Чертами вражды против Бога и царства Его, — то как злые виноградари, немилосердные приставники, безрассудные девы, лукавые рабы, закапывающие талант своего господина в землю, сластолюбивые богачи, жестокие заимодавцы, сыны, расточающие в разврате наследство свое, богачи, облачающиеся в пурпур и виссон с безжалостностью к нищете или озабоченные построением новых житниц, судьи неправедные, лицемерные фарисеи, полные презрения ко всем — вот типы того, во зле пребывающего грешного мира, восстающего на самих устроителей царства Божьего на земле. |
| Народы семитской расы, к которым относятся: ассирияне, вавилоняне 368 , финикийцы 369 , древние аравитяне, то есть сирийцы и арабы 370 и др., хотя всегда отличались глубокой религиозной верой 371 , но поняли идею Бога слишком чувственно, представляли Бога существом ограниченным в смысле политеизма, отличавшегося, впрочем, меньшим количеством богов сравнительно с многобожием других языческих народов. На низших ступенях своего развития семиты ограничивались простым поклонением предметам вещественной природы (сабеизм, фетишизм, зоотеизм, антропотеизм или антрополатрия) 372 , а на высших – обоготворением сил ее в различных образах и символах. Это эра великих героев, великих тиранов и страшных богоненавистников от Нимврода ( Быт.10:8 ) до Навуходоносора (см. кн. пророков Даниила, Наума и пр.). Жестокость и чувственность (разврат и сладострастие) отличали культы этих народов, они же составляли отличительные черты их нравственности. Тир и Сидон, Ниневия и Вавилон навсегда останутся в истории народов типами безбожной, сластолюбивой и порочной жизни, истощившей, наконец, меру долготерпения Божия. Существенным характером арийских народов было стремление к знанию и к воплощению этого знания в искусстве. Но это знание и служебное ему искусство, судя по тем результатам, к которым оно привело арийцев, было, по вдохновенному выражению ап. Павла, не более как «плотским мудрованием» ( Рим.8:5 ). Арийцы поняли идею Бога или натуралистически, или абстрактно, или дуалистически, а потому и в нравственной жизни допустили или косность, или нигилизм, или пассивное отношение к борьбе двух противоположных начал – доброго и злого. Средоточием же китайской нравственной жизни является семья, в которой источник добродетели и счастья. Равновесие должно быть как во всём, так и в семейной жизни. Что небо для земли, то муж и отец для жены и детей, здесь, таким образом, находит себе преимущественное выражение гармония мировых начал. Брачный союз есть повторение и отражение в малом великого акта миротворения. |
| «Психопатология обыденной жизни» дает нам сотни примеров разных фобий, с точки зрения здравого смысла странных, но тем не менее составляющих обременительную принадлежность нашей личности. Сюда относятся, например, страх перед большим пространством, страх перед толпой, страх перед одиночеством, страх «потери лица», робость в выступлениях перед публикой, страх быть погребенным заживо, страх перед женщиной — и это еще наиболее «естественные», наиболее стандартные виды фобий. Мы не говорим уже об индивидуальных ассоциациях, об «индивидуальных символах», возбуждающих страх по ассоциации с положениями или лицами, наведшими в свое время на нас страх. Общеизвестно, что наша душевная жизнь пронизана символами, что образ, случайно ассоциированный с предметом былого страха, сам становится индивидуальным символом страха и возбуждает страх. Если принять, что каждый человек руководится своей субъективной иерархией ценностей, то a priori очевидно, что возможность утери дорогих нам ценностей возбуждает в нас беспокойство, легко переходящее в страх. Скупец боится больше всего потерять деньги, сластолюбец — утери способности к половому акту, влюбленный — утери любимой, политик и общественный деятель — утери популярности и так далее, и так далее. Пословицу «скажи мне, кто твои друзья, и я скажу тебе, кто ты» можно было бы с успехом переделать так: «Скажи мне, чего ты больше всего боишься, и я скажу тебе, кто ты». На основании этих предварительных рассуждений мы можем теперь сформулировать страх как эмоцию, сопровождающую сознание вероятности утери ценности, с которой мы привыкли отождествлять самих себя. Следовательно, в страхе мы боимся возможности утери самих себя, боимся утери собственной индивидуальности, обычно проецируемой нами на дорогие нам объекты. Это определение, конечно, гораздо шире, чем страх смерти, который нередко преодолевается страхами более глубокого порядка. Страх утери нашей собственной личности, обычно проецируемой нами далеко за пределы собственного бытия, — вот в чем можно найти общую формулу страха. И, однако, это только общая формула, дающая опору для постановки проблемы страха, но сама по себе, разумеется, далеко ее не исчерпывающая. ФЕНОМЕНОЛОГИЯ СТРАХА |
| " Выгода " — вот слово, которое определяет их деятельность. Для них бог — чрево, и Евангелие, слово Божие встречает в них глухую стену тупого безразличия. Оно отскакивает от них, как горох от стены, не пробивая даже внешней коры эгоизма и не проникая внутрь, в сердце. Если иногда и остается оно на поверхности памяти, то лишь до того момента, когда первый порыв распутства, сластолюбия или любостяжания налетит, как птица, и поглотит все без остатка, а грубое сердце остается по-прежнему твердым и непроницаемым. Во-вторых, к этой же категории относятся люди очень легкомысленные, живущие только поверхностными впечатлениями. Сущность их психики — праздное любопытство, которое легко возбуждается, но вовсе не стремится к тому, чтобы полученные впечатления связать с глубокими основами душевной жизни. Такое любопытство не приносит никакой пользы: оно бесцельно и беспредметно. Впечатления оцениваются здесь исключительно по их действию на нервы. Все, что щекочет нервы, одинаково привлекает людей этого типа. Поэтому для них совершенно безразлично: слушать хорошего проповедника или модного тенора, смотреть религиозную процессию или английский бокс, присутствовать при торжественном, вдохновляющем богослужении или покатываться со смеху, смотря смешной водевиль. Весь мир они рассматривают так, как будто он создан исключительно для их развлечения, и к каждому явлению жизни они подходят с этой же меркой. Если они слушают вдохновенного проповедника, говорящего о евангельской правде, о лучезарном мире чистоты и святости, о Великом Любящем Боге, они скажут в похвалу лишь одно: " О, он хорошо, красиво говорит! " или: " У него выработанная, изящная речь! " Это самая унизительная похвала для проповедника, сводящая его на роль школьника, демонстрирующего перед экзаменаторами свои литературные и декламаторские таланты. Пусть в проповеди слышатся рыдания и неподдельные слезы страдающей любви, стон измученного сердца, горечь и негодование при виде попранной правды, они не найдут других слов для оценки, кроме пошлой фразы: " О, у него драматический талант! " Как будто перед ними артист сцены, выступающий исключительно для того, чтобы их развлекать и щекотать их истрепанные нервы. |
| К желаниям, мотивированным страхом, из перечисленных им мотивов относятся: желание здоровья и сохранения жизни, которое приходит либо когда человека постигает болезнь, либо по причине страха потерять здоровье и жизнь, — оно обусловлено телесно-биологической природой человека; желание благополучия своим детям обусловлено страхом неблагополучия и связано с эмоциональной сферой души; наконец, желание жизни в загробном мире мотивировано мистическим страхом смерти, являющимся ярко выраженным результатом первородного греха; оно возникает в высшей сфере проявлений человека — на уровне его духа и самосознания. Те же три сферы человеческой жизни задействованы и в желаниях удовольствия, которое способно приносить удовлетворение реальных или мнимых потребностей человека. К уровню биологического функционирования относится желание сна, пищи, сексуального удовлетворения. К душевно-эмоциональному уровню — желание денег и вещей, которые можно приобрести за деньги. Наконец, к уровню духа и самосознания относится желание сознавать собственную значительность. Соотнесение классификаций мотивов поведения, предложенных аввой Дорофеем, Дейлом Карнеги и двумя психологами XX в. Причины лжи по авве Дорофею Основные желания человека по Карнеги Мотивы, лежащие в основе всех поступков людей по Фрейду Глубочайшее стремление человеческой природы по Дьюи Желания, мотивированные страхом потерять жизнь, благополучие, здоровье… духовно-умственный уровень жизни в загробном мире; душевно-эмоциональный уровень благополучия своих детей; телесно-природный уровень здоровья и сохранения жизни; Желание получить удовольствие телесно-природный уровень сластолюбие сна, пищи; сексуального удовлетворения сексуальное влечение душевно-эмоциональный уровень сребролюбие денег и вещей, которые можно приобрести за деньги; духовно-умственный уровень славолюбие сознания собственной значительности желание стать великим желание стать значительным Фундаментальная наука и христианская аскетика не считают желания, мотивированные страхом, основными, подлинно руководящими поведением людей. Окружающая жизнь сплошь и рядом показывает, что когда возникает коллизия между ними и желаниями удовольствия, люди легко приносят их в жертву последним. Но Карнеги, как уже было сказано, писал не научное исследование, а руководство, как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей , ему важны были не только ведущие, но и менее заметные мотивы. |
| И пролегает этот путь через нравственно-этическую сферу – правильный с христианской точки зрения образ жизни, т. е. через исполнение божественных заповедей, и прежде всего заповеди любви к ближнему. Поэтому ей византийские мыслители уделяли самое пристальное внимание. Развивая новозаветные идеи, Максим призывает своих читателей любить всех людей одинаково: добродетельных «по естеству и за доброе расположение воли», а порочных – «по естеству» (т. е. как людей-братьев) и из сострадания, как несмышленых и заблудившихся во тьме незнания. Но самый высокий вид любви на социальном уровне – это любовь к врагам. Добровольно делать добро ненавидящим свойственно только совершенной духовной любви. Человек, любящий поносящего его и делающий ему добро, идет «путем христианской философии», проложенным самим Христом, т. е. путем истины. Внимательно изучив отношения людей друг к другу, Максим различал пять видов любви: I) «ради Бога» – так добродетельный любит всех людей; 2) «по естеству» – любовь между детьми и родителями; 3) «из тщеславия» – прославляемый любит прославляющего; 4) «из корыстолюбия» – так любят богатого за раздаваемые им дары; 5) «из сластолюбия» – плотская любовь, не имеющая целью рождение детей. Только первый вид любви в глазах христиан достоин похвалы; второй – естествен и как бы нейтрален, а остальные три вида относятся к «страстным» и порицаются христианскими богословами. В поздневизантийский период проблема любви привлекла особое внимание теоретиков подвижнической мистической жизни – исихастов, так как в духовной любви видели они смысл существования человека, путь к единению с универсумом и его Первопричиной и к отрешению от всяческой мирской суеты, от всего преходящего. Известный мистик XIV в. Григорий Синаит определял любовь как «пьянящее устремление духа к лучшему, которым исключается чувство внешних связей». Много и постоянно писал о любви крупнейший теоретик исихазма Григорий Палама (XIV в.). Душу человеческую он образно представлял в виде светильника, маслом в котором являются добрые дела, а фитилем – любовь. |
| Неразумно вели себя сыны Израилевы, когда предпочитали божественной манне мясную пищу и другие снеди и удовлетворяли своим сластолюбивым вожделениям (страстям) до пресыщения, до забвения в себе человеческого достоинства, до слепого, ничем не сдерживаемого увлечения. Еще неразумнее поступает христианин, когда предается чревоугодию до того, что не дорожит общением со Христом, предлагающим каждому Свою духовную пищу. Христос питает нас Своим словом, которое есть «млеко для духовных младенцев» (см. 1 Пет. 2:2) и крепкая пища для зрелых духовно (см.: Евр. 6:1), которая насыщает алчущих и жаждущих истины и правды, сообщая им удовлетворительное понятие о всем, что нужно знать и делать для спасения души. Христос питает нас благодатью Таинств и преимущественно Таинства Евхаристии. Преподаваемое в сем Таинстве Тело и Кровь Свою Спаситель Сам называет «истинным брашном и истинным питием» (см. Ин. 6:55), в противоположность ветхозаветной манне, которая хотя и была чудесным хлебом, но только образом Тела и Крови Христовой. Высочайшее преимущество брашна Тела и Крови Христовой перед ветхозаветной манной состоит в том, что вкушающий сие брашно теснейшим образом соединяется со Христом и в Нем становится причастником Вечной жизни. «Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нем. Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь имать живот вечный (унося с собою на тот свет семя, или залог, вечно-блаженной жизни), и Аз воскрешу его в последний день» (Ин. 6:56, 54). Посему уклоняться от вкушения Тела и Крови Христовой значит не дорожить общением со Христом и вечным спасением. К сожалению, уклонение от Евхаристии если не на всю жизнь, то на продолжительное время — обыкновенное явление. Многие христиане относятся к Евхаристии, как израильтяне к манне. Они приступают к сему святейшему Таинству с неохотой и потому не ежегодно. Отчего это? Оттого же, от чего израильтяне недовольны были манной: от любо сластного страстей объядения, то есть от чревоугодия, от пристрастия к удовольствиям чрева, от привычки есть и пить до пресыщения. |
| Теперь мы ознакомимся ближе со злыми человеческими страстями, с каждой из них в отдельности и постараемся, по возможности, уяснить значение в жизни человека этих истинных его врагов. Прежде всего нужно сказать, что число злых человеческих страстей весьма велико — гораздо более, чем то, которое мы будем здесь рассматривать. Чтобы изучить все человеческие страсти со всеми их разнообразными оттенками, потребовалось бы отдельное весьма обширное исследование, рамки которого вышли бы далеко за пределы настоящей работы. Поэтому мы коснемся здесь главных человеческих страстей и притом в общих чертах, приняв то разделение страстей, какое мы нашли у Кассияна Римлянина и у других подвижников Добротолюбия, а именно будем говорить о чревоугодии, блуде, унынии, печали, гневе, тщеславии, гордости и сребролюбии и о некоторых видах этих страстей. Так, например, говоря о гневе, мы коснемся вспыльчивости, злопамятства, ненависти, злословия и прочих, говоря о тщеславии, мы коснемся честолюбия, сластолюбия, говоря о гордости, мы упомянем и о надменности, говоря о сребролюбии, мы будем рассматривать вопрос о любостяжании, вообще. Из этого перечня читатель может усмотреть, что некоторых злых страстей человеческих мы не коснемся вовсе в настоящем отделе, так, например, страстей физических к наркотикам, спиртным напиткам и т. п. Поэтому мы должны предупредить, что относительно блуда и некоторых других страстей мы ограничимся здесь сообщением интересных афоризмов христианских подвижников, почерпнутых нами из сборника Добротолюбия; распространяться об этих страстях более подробно (с точки зрения, например, невропатологии) мы не будем, так как это значительно вышло бы за пределы настоящего труда. Из числа восьми главных, перечисленных св. Кассияном Римлянином человеческих страстей, чревоугодие и блуд относятся нами к страстям физическим, гнев, печаль и уныние к страстям астральным (эмоциональным), а сребролюбие, тщеславие и гордость к страстям ментальным (рассудочным). Делая такое распределение, мы должны здесь еще раз оговориться, что такие отграничения выражают существо дела лишь приблизительно, ибо, при изучении различных проявлений психического мира человека, представляется во многих случаях невозможным точно отграничивать одно начало человеческой души от другого. Все эти начала большей частью тесно переплетаются одно с другим. |
| Три страсти-исполины, как их называют святые отцы, есть сластолюбие, сребролюбие и тщеславие. Если они возобладают в человеке, то рождают трех достойных себя тиранов: безпечность, забвение и пренебрежение, поражающих в свою очередь силы души и ума. Тот, кто во всех подробностях желает узнать, как действует закон испорченности, пусть обратится к нашим книгам «Аскеза – мать освящения» и «Ватопедский катехизис». 2. Что такое удовольствия или наслаждения, и какие из них дозволены, а какие нет? Удовольствиями называют все, что радует нас и делает нашу жизнь приятной. Удовольствия бывают двух видов, подобно тому, как двояка наша природа. Поскольку мы состоим из тела и души и у всех нас есть чувства, а тела наши имеют члены, так и удовольствия принадлежат к обеим сферам. Те удовольствия, которые ощущаются членами тела, есть удовольствия телесные, а те, что относятся к нашему психическому и духовному миру – духовные удовольствия или наслаждения. В большинстве своем удовольствия возникают в результате нашей деятельности и, в зависимости от того, каким было наше действие – правильным или ошибочным, приносят нам утешения или разочарования. Если принципы и цель нашей жизни по Богу, согласны с Его волей, тогда возникают приятные и радостные ощущения и удовольствия. Если же, напротив, наш выбор и действия неразумны и страстны, тогда мы ощущаем отвращение и ненависть. Необходимый жизненный элемент есть наша биологическая сущность, большая часть которой принадлежит сфере трех чувств; именно через них действует удовлетворение и удовольствие. Те удовольствия, что нас увлекают более других и соблазняют, имеют отношение к биологической нашей сущности и находятся в членах тела и органах чувств. Первое место в них занимает вкус, осязание и обоняние. Когда мы соприкасаемся с различными веществами и предметами, вызывается ощущение сладости, которое мы и называем удовольствием. Чтобы в этом случае избежать злоупотребления, необходимо в подобающей мере рассуждение. Если человек помнит о своем предназначении, и ест, чтобы жить (а не живет, чтобы есть – прим. ред.), тогда он держит возникающие по закону необходимости удовольствия под контролем. |
|
|
