| 270 В фонде Синодального училища в РГАЛИ сохранилось датированное октябрем 1917 года прошение директора училища и председателей домовых комитетов по Средней Кисловке (улица, параллельная Б. Никитской, где располагался жилой дом Синодального училища, в котором проживали педагоги и служащие) в Комитет общественной безопасности при Александровском военном училище о выдаче восьми винтовок и четырех револьверов для охраны домов (РГАЛИ, ф. 662, оп. 1, 101, л. 50). Кстати, именно в это училище поступали во время войны юнкерами выпускники Синодального училища. 271 Композитор М. М. Ипполитов-Иванов, директор Московской консерватории, занимал квартиру на первом этаже консерваторского здания. 272 В одном из сообщений «Русской музыкальной газеты» по поводу московского вооруженного переворота сказано следующее: «Междоусобие, как известно, приняло в Москве более угрожающие размеры, так как многие здания (даже Кремль!) подверглись бомбардировке, точно первопрестольная пережила ужасы нашествия иноземного неприятеля! Впрочем, последний вряд ли устроил бы подобный разгром. Из зданий на Б. Никитской, как нам сообщают, особенно сильно пострадала Московская консерватория» (РМГ, 1917, 35/36, стлб. 567). Во время революции 1905 года обитателям Б. Никитской улицы также было суждено пережить перестрелку. Обучавшийся в то время в Синодальном училище И. М. Смыслов вспоминал, что Кастальский и другие служащие переносили ночью спящих детей в дальний угол спальни в целях безопасности. 273 А. Т. Гречанинов сохранил о большевистском восстании в Москве такие воспоминания: «Мирные жители, не принимавшие участие в борьбе, все засели по домам. На улице никакого движения. Окопы около нашего дома. Среди зловещей тишины то щелкнут ружейные выстрелы, то раздастся оглушительный пушечный удар. Того гляди шальное ядро попадет в наш дом. И среди этих ужасов я пишу свою музыку. Общения с внешним миром никакого. Мы находились как раз посередине двух враждующих сторон. Большевикам показалось, что из нашего дома по ним стреляют. Оглушительный звонок в квартиру, другой, третий. Я открываю дверь. Передо мной солдат с безумными глазами. «Из вашего дома стреляют, сейчас у вас будет обыск», – каким- то задыхающимся голосом быстро произносит он. «Хорошо, – говорю я, – но зачем же эта паника, этот трезвон?». «Что? Ты разговариваешь? Пять шагов назад!» Становится на одно колено и направляет на меня дуло ружья. К счастью, я успеваю скрыться за дверью. После обыска у всех жильцов нашего дома запечатываются комнаты, выходящие на улицу. Я лишаюсь, таким образом, своего рояля и письменного стола и вместе с ними возможности работать, в чем было единственное средство забыться от ужасов. |
| «Простое» – обиходное, гласовое пение в исполнении Синодального хора отличалось особой молитвенностью. На клиросе солирование исключалось, и только в концертах, в исключительных случаях хор исполнял произведения с солистами Кастальского и Чеснокова: пели А. В. Нежданова и Л. В. Собинов. В зарубежных поездках сольные партии исполняли артист Большого театра X. В. Толкачев и окончивший Синодальное училище Н. Д. Чумаков, в двух первых концертах Всенощной Рахманинова солировал тенор С. П. Юдин. Премьера Литургии Рахманинова выявила необыкновенный по тембру голос мальчика-сопрано Ильи Шорина: рахманиновское «Тебе поем» с его соло неизменно вызывало восторг и просьбы повторить это прекрасное, одухотворенное песнопение 479 . Да и сейчас рахманиновское «Тебе поем» – едва ли не самое любимое публикой песнопение, только очень редко можно его теперь услышать с соло мальчика: обычно звучит женский голос, что, несомненно, нарушает замысел композитора. Сама направленность нашего певческого образования в училище отвечала репертуару Синодального хора: изучение осмогласия, попевок знаменного и других традиционных роспевов способствовало быстрому и правильному освоению как обихода, так и новых произведений русского духовно-музыкального творчества. Помогало этому и прекрасное владение сольфеджио – о «синодалах» в музыкальной среде всегда говорили как о лучших сольфеджистах. Неудивительно поэтому, что, например, один из концертов Бортнянского Синодальный хор разучил за один час спевки и вслед за тем сразу же исполнил это сложное произведение для студентов Московской духовной семинарии (за что был награжден восторженными аплодисментами). Всенощная Рахманинова была разучена за три-четыре недели; впоследствии Государственный хор под управлением А. В. Свешникова готовил это произведение чуть ли не семь лет. «Вечная память» Кастальского была исполнена в концерте после одной спевки; с одной же репетиции пели литургию и отпевание А. Н. Скрябина 480 . К сожалению, существующие записи Синодального хора лишь в очень малой степени соответствуют действительности. Эти шесть пластинок были сделаны в то время, когда хором руководил Кастальский, и помещены на них главным образом сочинения самого Александра Дмитриевича. Бывшему певчему Синодального хора слушать эти записи тяжело и обидно: получается полная профанация искусства хора. В 1975 году один из участников этой записи, И. М. Смыслов, рассказывал мне о том, как ее осуществляли. Он говорил, что долго не ладилось размещение певцов перед несколькими раструбами записывающих устройств. Многочисленные «примерки» не давали желаемого результата. Обычная расстановка Синодального хора – по пультам внутри каждой партии – при записи была невозможна; певцов расставили «квартетами» 481 . Ведь даже более поздние записи Неждановой, Шаляпина, Собинова, протодиакона Розова не полностью отражают действительное звучание их голосов. А про хоровое пение и говорить нечего... |
| Трудно сказать, как сложилась бы судьба Кастальского, если бы в 1886 году он не поступил на службу в Московское синодальное училище церковного пения. В этом училище обучались мальчики-певчие Синодального хора, который был старейшим русским хором, ведущим свою историю от патриарших певчих дьяков. В течение многих столетий хор пел в Успенском соборе Московского Кремля. Кастальский попал в Синодальное училище и Синодальный хор накануне их реформирования. Целью реформ было создание церковно-музыкального центра, призванного заниматься восстановлением и изданием древних церковных роспевов, обработкой их в духе русской церковной традиции и образцовым исполнением этих обработок. Руководить реформами был приглашен из Казани в Москву известный ученый Степан Васильевич Смоленский. Результаты деятельности Смоленского превзошли все ожидания. В созданной им атмосфере громадного пиетета перед церковно-певческим наследием родилось композиторское направление, деятелями которого стали многие преподаватели и ученики Синодального училища. В их числе оказался и Александр Дмитриевич Кастальский – в то время 40-летний преподаватель фортепиано и помощник регента Синодального хора. Композитор впоследствии признался, что первый шаг на пути, приведшем его затем на композиторский Олимп, был достаточно случайным. Готовясь в 1896 году к службе в Успенском соборе Кремля и оставшись недовольным обработкой «Достойно» сербского роспева, он по предложению регента Синодального хора Василия Сергеевича Орлова, сделал свою собственную обработку. Впоследствии композитор писал: «Хотя эти гармонизации мои и понравились всем и до сих пор в ходу в церковных хорах, я им не придавал ни малейшей художественной ценности. Но успех с ними побудил меня поближе подойти к обиходным напевам. Следующей более ценной моей работой был опыт обработки для хора (не гармонизаций) нескольких знаменных попевок, соединенных мною в одно целое, – «Милосердия двери». По поводу этого припоминаю, что С.В. Смоленский, бывший тогда директором Синодального училища, очень интересовался ходом этой работы и расспрашивал меня о попевках, взятых мною для этой пьесы» . |
| Особенно был несносен в этом отношении князь Ширинский-Шихматов, которого для краткости буду означать Ш 2 . Никто во всю мою жизнь, даже «сумасшедший старик», по словам К.П. Победоносцева , то есть А.Н. Шишков, не попортил мне столько крови, не унес столько здоровья, как вполне жалкий Ш 2 . Этот человек оскорбил меня до глубины души, отнял у меня любимое дело и едва-едва не погубил меня совсем. Все мои уступки этому мелочному и бессердечному человеку не повели ни к чему, и я с болью в сердце должен был бросить свое малое Синодальное училище и Синодальный хор совершенно оплеванным. К счастью, нашлись добрые люди, вступившиеся за меня, и правда взяла свое сполна. Судьбе угодно было, чтобы в мое заведование попали два вполне сходные учреждения, разнящиеся между собою лишь в незначительных мелочах по своим задачам, но имеющие огромную разность между собою в их положениях и в денежных средствах. Синодальный хор и училище при нем были вполне сходны в 1889 году с тем, что я застал в Капелле в 1901 году, с тою только разницею, что насколько же я был удручен, даже до состояния растерянности, от состояния Синодального училища, то настолько же я был вполне возмущен и взбешен неимоверно подлым, невероятно скверным и вполне, наиполнейше распущенным состоянием Придворной капеллы. Подробности, впрочем, полагаю, будут очевидны из следующих описаний, в которых я буду сколь возможно сдержан и беспристрастен. Вспомню прежде об училище. Синодальное училище до конца 1886 года было обыкновенным уездным духовным училищем, в котором учились через пятое в десятое малолетние певчие Синодального хора. Учение все-таки хоть какое-нибудь да было, так как бывало немало учеников, которые хотели по окончании курса и по спадении с голоса продолжать ученье в семинарии. Средства, отпускавшиеся Синодом на содержание малолетних певчих, были просто нищенские. Хор дополнял их, нанимаясь петь по московским церквам на целые годы, равно и на отдельные службы. Оттого, при конкуренции с частными хорами, особенно же с гремевшим тогда Чудовским хором, певшим много лучше под управлением учеников талантливейшего Багрецова 255 , Синодальный хор измельчал до последней степени, сбивал цены и, наконец, дошел до того, что стал посылать на «казенные службы» (то есть в Успенский собор) самых плохих певцов, хороших же певчих администрация хора гоняла по церквам к ранним и поздним обедням, но свадьбам, похоронам, панихидам за самую ничтожную плату. |
| В Рязанском воздушно-десантном училище могут начать подготовку капелланов 3 сентября, 2010. Редакция " Правмира " В Рязанском высшем воздушно-десантном командном училище им. В. Маргелова, возможно, уже с 2011 года начнут готовить священников для армии и флота. Об этом заявил зампредседателя синодального отдела РПЦ по взаимодействию с Вооруженными силами протоиерей Михаил Васильев. По его словам, наряду с представителями РПЦ в Рязани будут обучаться муллы, ламы и священнослужители других верований. Впоследствии планируется назначать их на должности помощников командиров по работе с верующими военнослужащими. В Рязанском высшем воздушно-десантном командном училище им. В. Маргелова, возможно, уже с 2011 года начнут готовить священников для армии и флота. Об этом заявил зампредседателя синодального отдела РПЦ по взаимодействию с Вооруженными силами протоиерей Михаил Васильев. По его словам, наряду с представителями РПЦ в Рязани будут обучаться муллы, ламы и священнослужители других верований. Впоследствии планируется назначать их на должности помощников командиров по работе с верующими военнослужащими. В комментарии «Известиям» член Общественного совета при Минобороны Игорь Коротченко сообщил: «Священники традиционных конфессий в войсках необходимы. Особенно в регионах со сложной социально-политической обстановкой, а также при ведении непосредственных боевых действий. Вера укрепляет моральный дух солдат, способствует нравственному очищению и делает мотивированным и осознанным выполнение воинского долга даже там, где есть риск погибнуть в бою». Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. Материалы по теме 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 Поделитесь, это важно |
| 417 Третий духовный концерт Синодального хора в зале училища под управлением Орлова состоял из сочинений Кастальского. 420 Четвертый духовный концерт Синодального хора в зале училища под управлением Орлова включал сочинения Панченко и Ипполитова-Иванова. В своем дневнике С. И. Танеев записал 14 декабря 1903 года: «Я, Антон Степанович, Г. Э. Конюс, Сахновский поехали в Синодальное училище. Концерт. Обедня Панченко и Ипполитова-Иванова. Видели Семена Алексеевича, Н. Д. Кашкина. В антракте ходили к В. С. Орлову, пили чай» (Танеев С. И. Дневники, кн. 3. М., 1985, с. 100). 421 Третий музыкально-литературный ученический вечер состоялся в преддверии рождественских каникул (23 декабря/6 января). В официальном отчете сообщалось: «Кроме духовных концертов, в течение истекшего года в училище было устроено четыре музыкально-вокально-литературных ученических вечера, между прочим один посвящен памяти П. И. Чайковского и один памяти М. И. Глинки» (РМГ, 1904, 27–28, стлб. 646). Обычно вечера устраивались два раза в году – на Рождество и масленицу. 425 «Назначка» – выражение, бытовавшее в певческой среде и означавшее определение небольшого числа певчих на службу по особому случаю (например, по заказам частных лиц). 426 В театре «Эрмитаж» в сезоне 1903/04 проходили спектакли Товарищества артистов Московской частной оперы (руководитель и дирижер Ипполитов-Иванов). 428 День памяти святителя Филиппа отмечался в Успенском соборе службой с участием Синодального хора. 431 Утренние спектакли 4 и 5 февраля в Театре Солодовникова (Товарищество Русской частной оперы). 432 Сольный концерт Ф. Вечея в Благородном собрании состоялся 3 февраля 1904 года – это было третье, последнее выступления юного скрипача в Москве; тогда же, в январе 1904 года, прошли гастроли Я. Кубелика. 433 По обычаю две недели весеннего календаря – Страстная и Пасхальная (в 1904 году с 22 марта по 4 апреля) – являлись свободными от учебы, но для малолетних певчих Синодального хора это был период напряженных служб в Успенском соборе. |
| Духовно-певческий мир, за исключением небольшого круга лиц, мало знал покойного Семена Николаевича, и то едва ли не с того дня, когда два года назад он был назначен на место директора Синодального хора и училища. Семен Николаевич был более известен в среде светских музыкантов, артистов, певцов, певиц и дирижеров как серьезный музыкальный критик и рецензент. В этом отношении Семен Николаевич был крупным и влиятельным человеком. К слову его всегда чутко прислушивались, отзывами в печати интересовались, с ними считались и дорожили ими. Это был человек образованный, с широкой эрудицией в области музыкальной литературы, чуткий и разборчивый в художественных качествах произведений и их исполнении, – любезный, мягкий и доступный в обращении, веселый и остроумный в беседе, умный и осторожный в делах. Рядом с журнальной деятельностью, которой Семен Николаевич отдавался в течение всей своей жизни, он много проработал и на педагогическом поприще: в качестве профессора гармонии в Московском Филармоническом училище, а в 1898–1901 годах – и как директор там же. Среди своих учеников он был очень популярен, подкупая их веселостью нрава, товарищеской доступностью, остроумием шуток в связи с вполне серьезным отношением к делу и занятиям. Его друзья, многочисленные ученики и почитатели, несомненно, с болью в сердце узнают о его кончине и помянут его добрым словом 144 . В свое время назначение Семена Николаевича директором Синодального училища многих очень удивило, так как большинству не было известно, имел ли он какое-либо отношение к духовной музыке и знал ли ее настолько, чтобы стоять во главе дела. В действительности же Семен Николаевич имел связь с духовно-певческим миром, долго и беспрерывно ее поддерживал. В 1894 году он был приглашен Степаном Васильевичем Смоленским в преподаватели Синодального училища по гармонии и с этого момента силою вещей сблизился и как музыкант- педагог, и как критик с теми задачами, которые в то время энергично преследовались Синодальным хором и училищем под мощным руководительством С. В. Смоленского и В. С. Орлова. Вместе с тем, Семен Николаевич вошел в состав Наблюдательного совета при училище в качестве непременного члена. Здесь ему пришлось коснуться уже не только одного Синодального хора, но и хоров всей Москвы и даже больше – войти в курс интересов, связанных с общей жизнью духовно-певческого мира. Последнее вытекало из обязанности его как цензора духовно-музыкальных сочинений 145 . |
| Из такой позиции вытекали, помимо прочего, и трудные ситуации, в которые регулярно попадал Смоленский, не уступавший Стасову в горячности характера и в «громогласности», когда дело касалось принципиальных вопросов. Для чиновников синодального ведомства, контролировавших его деятельность в Синодальном училище, славянофил Смоленский был едва ли не смутьяном или, во всяком случае, опасным либералом: опасения вызывали и его гуманные педагогические приемы, и его стремление расширить кругозор учащихся и певчих Синодального хора исполнением шедевров западноевропейской музыки, чтением не предписанных программой книг, разносторонним профессиональным образованием, и его сопротивление абсурдным предписаниям сверху, исходящим как от светского, так и от духовного начальства. Человек глубоко верующий и глубоко православный, Смоленский имел совершенно трезвый взгляд на определенные аспекты жизни церкви синодального периода и не скрывал своего мнения. Результатом стала отставка от страстно любимого им дела. То же самое, в общем, произошло со Степаном Васильевичем в Петербурге, в Капелле, где он меньше соприкасался с церковными чиновниками, но зато должен был постоянно отбивать атаки придворного ведомства, высокопоставленных лиц и покровительствуемых ими недобросовестных регентов, певчих и т. д. По личным убеждениям Степан Васильевич был, если можно так выразиться, демократическим монархистом, понимавшим монархическую идею как солидаризирующую народную Россию и противостоящую бюрократии, стесняющей проявления народного разума. Не сладив с этой самой бюрократией, Смоленский принужден был уйти из Придворной капеллы так же внезапно, как из Синодального училища, оставив на полпути затеянные преобразования. Но никакие препятствия не могли остановить Степана Васильевича: человек феноменальной трудоспособности, он работал до последнего дня жизни. Смоленский-ученый стал одним из основоположников русской музыкальной медиевистики. Результатом его грандиозной по масштабу собирательской работы явилось создание Научно-музыкальной библиотеки певческих рукописей в Синодальном училище (об этом подробно рассказывается в публикуемых «Воспоминаниях»). Страстный археограф, Смоленский выступил организатором первой научно-музыкальной экспедиции на Афон. В петербургском Обществе любителей древней письменности он состоял председателем отдела разыскания и издания памятников певческого искусства. |
| В отличие от ученого-медиевиста Смоленского, Кастальский был композитором и фольклористом, и потому главным ему виделось изучение законов церковной и народной музыкальной речи, дававшее основы мышления категориями не академического, а народного искусства. (Медиевистика как наука интересовала Кастальского меньше, и он предоставил эту область преемникам Смоленского В. М. Металлову и Д. В. Аллеманову, благодаря которым за Синодальным училищем и в 1910-е годы сохранялась слава ведущего центра по изучению древнерусской музыки.) Кастальский хотел доказать миру существование в русском народном и церковном искусстве самобытной гармонии, музыкальных форм, полифонии, а также утвердить мысль о необходимости русификации всей системы музыкального образования и в конечном итоге – всей музыкальной культуры России. И он занялся поиском доказательств идеи приоритета «родного художества», стремясь подтвердить ее не только собственным композиторским творчеством, но и научными изысканиями, результаты которых он внедрял в учебные планы Синодального училища. Рассматривая его как форпост национальных традиций, Кастальский разработал два специальных курса, посвященных основам церковно-народного языка и стиля. Думается, конкретная практическая работа по созданию прикладной научной теории национального стиля, основанной на исследованиях фольклора и церковного искусства, составила главную примету директорства Кастальского в Синодальном училище. Однако, судя по более поздним высказываниям композитора, его идеи не находили отклика не только в высших сферах, но и среди многих его коллег-музыкантов. Казалось, Кастальский только и ждал Февральскую революцию, когда, как ему представлялось, придет время для воплощения мысли о народной (демократической) музыкальной культуре, наступит «звездный час» Синодального училища: ведь в нем получали высшее музыкальное образование дети из беднейших сословий, затем возвращавшиеся в народ, просвещая его в школе и в церкви. По мысли Кастальского, училище должно было стать «единственной и совершенно оригинальной народно-художественной музыкальной академией церковного и вообще хорового пения». В одной из статей того времени он писал: «В училище уже заложено краеугольным камнем народное искусство – церковные напевы, изучается народная светская музыка, проходится (в истории искусства) и народная архитектура, и живопись, и орнамент, и прочее. Поставив у себя широко изучение народного творчества как в этих областях, так и в области поэзии, словесности, обрядности, быта и вообще народной жизни – такая академия могла бы быть прямо органом, стоящим на страже художественно-музыкальных интересов своего народа, блюсти чистоту и самобытность родного искусства, подготовляя молодых людей, проникнутых демократическими идеями в своем деле» 153 . |
| Тогда он становится теоретиком и кончает (экстерном) Московскую консерваторию. В 1892 году 300 он поступает преподавателем сольфеджио и фортепиано в Московское Синодальное училище, а вскоре занимает освободившуюся вакансию второго регента Синодального хора (при главном регенте, ныне тоже покойном В. С. Орлове). То были годы, когда «поэт, историк и философ крюковых знамен» С. В. Смоленский преобразовывал старейший в Москве Синодальный (бывший патриарший) хор и училище при нем, закладывая основы будущей русской академии церковного пения, каким по существу и были в период от 1895 по 1923 год Московский Синодальный хор и училище. Под влиянием Степана (так звали Смоленского все его ученики и, с особой ноткой любви к нему, А. Д. Кастальский) его соратникам постепенно, но все ясней и ясней становилась мысль, что настоящая стихия русского церковного пения – это «знаменное пение», а не традиционные, со времен еще Елизаветы, итальянские «концерты» и не немецкий хорал, занесенный к нам в 40–50-х годах прошлого столетия регентами-композиторами «львовской складки». Такая мысль овладевала сознанием работников Синодального хора и училища не сразу и не без борьбы; но они создавали вокруг себя атмосферу напряженных и пытливых исканий и толкали к опытам творчества в новом направлении, фиксируя внимание всех заинтересованных лиц на старинно русских «столпах-знаменах» как на таинственном (пока) источнике и ключе к решению вопросов, ставших тогда пред работниками в этой области. Кастальский едва ли не более остальных оказался захвачен этим течением; сначала простое любопытство к крюкам незаметно переходит у него в полное увлечение ими, в глубокий захват. И вот, осенью 1895 года 301 , когда поклонение «синодалов» пред знаменами еще не ушло дальше благих пожеланий и чисто платонических проектов и программ для будущей духовной композиции, Александр Дмитриевич выступает, неожиданно для окружающих, с тремя номерами, в которых всех и сразу что-то как бы осенило и всем почувствовались ясные проблески того именно, к чему стремятся мысль и душа всех адептов нового учения. |
|
|
