| Прибывши утром в столицу, я сразу же направился в училище, побеседовал со Смоленским, познакомился с воспитателями К. А. Никольским и И. И. Серебреницким, прошелся по зданию. Синодальное училище к моменту моего поступления туда воспитателем заканчивало свое переформирование из простого четырехклассного духовного училища в девятиклассное училище церковного пения. Раньше оно лишь готовило мальчиков-певцов для хора кремлевских соборов, с этого же, 1893 года должно было выпускать специалистов хорового дела – регентов и учителей пения для всей России. Уже при мне, в 1893 году, был в торжественной обстановке, в присутствии профессоров консерватории, произведен первый выпуск окончивших новый курс. Кончали трое: Лепехин, Петров и Михаил Чесноков. Лепехин получил место учителя пения в Харькове, Чесноков – в Туркестане, а Петров как наилучший был занесен на «Золотую доску» и с разрешения обер-прокурора Св. Синода назначен учителем пения в Петербургскую духовную семинарию 306 . О Лепехине я потом ничего не слышал, Чесноков вскоре умер от чахотки (она была в этой семье наследственной), а Петров – этот тот Алексей Петров, который впоследствии стал злым гением не только для директора Смоленского, но даже и для меня. Синодальное училище занимало три этажа. В первом этаже несколько музыкальных классов, квартиры директора и эконома, музей и кухня. Во втором – большой концертный зал, классные комнаты, столовая. В третьем – ученическая спальная и бельевая. Во дворе находились флигели, где проживали некоторые из семейных хористов, воспитатели, регенты и разные служители. Я тоже получил квартиру в одном из флигелей – две комнатки без кухни – и начал устраиваться: купил кровать, комод с выдвижными ящиками, дали мне несколько стульев и столик. Одним словом – зажил. Дежурство воспитателей заключалось в наблюдении за дисциплиной, за выполнением расписания учащимися и учителями. Оно начиналось в 9 утра и продолжалось до 9.30 следующего дня. Я дежурил два дня в неделю – понедельник и четверг, так же два других воспитателя; в воскресенье работали по очереди. |
| Кстати, для самого Филиппа Петровича это время было нелегким. Когда после февральских событий преподаватели училища собрались, чтобы выразить свое отношение к происшедшей революции, инспектор К. П. Успенский позволил себе высказаться пренебрежительно о прежнем руководстве училища, причем в весьма резкой форме. Однако случилось неожиданное: в зал вошел Степанов, и авторитет его оказался все-таки столь высок, что Успенский сразу замолчал, встал и уступил Степанову место председателя собрания... Итак, на выпускном акте, после молебна, за большим столом расположились руководители училища и хора, воспитатели с инспектором, педагоги. Впереди всех стояли оканчивавшие курс в этом, 1917 году – почти все в военной форме, так что одетые в штатское среди них смотрелись как-то странно. Как уже говорилось, выпускники «автоматически» поступали в военное училище и после нескольких месяцев подготовки в офицерском звании отправлялись на фронт. Некоторые там и кончали свою молодую жизнь, не успев побыть «на воле». Всем выпускникам были вручены традиционные иконки и наши «синодальные» камертоны. То, что никто из учеников не был отчислен из училища, свидетельствовало о дальновидности нашего руководства: пока не были ясны последствия Февральской революции, в том числе судьба столь специфического учреждения, как Синодальное училище, находившегося в ведении Синода. Мы понимали, что прежний режим кончился, что и в училище будет смена власти, что уход прокурора Степанова неизбежен и его речь, обращенная к нам, – прощальная 505 . После выпускного акта в училище оставались только мальчики, поющие в хоре, и потому всенощное бдение под Вербное воскресение в училищном зале пели, в основном, детскими голосами. Эта всенощная мне особенно запомнилась – и потому, что она оказалась последней в стенах училища, и потому, что на этот раз выполнять регентские обязанности довелось мне. Ученический хор, в котором пели малыши и учащиеся старших классов обычно делился на два клироса: на левом дирижировали ученики восьмого класса по очереди, на правом – девятиклассники. |
| 28. 13 декабря 1872 г. По поводу которых отступлений от училищного устава, допущенных окружными училищными съездами Оренбургской епархии в 1808–1872 годах. Святейший Синод, выслушав предложенный г. исправляющим должность Синодального Обер-Прокурора, от 9 сентября 1872 года, журнал Учебного Комитета по представленным протоколам бывших в 1868–1872 годах съездов духовенства училищных округов: Оренбургского и Челябинского, указом от 4 октября 1872 г., согласно заключению Учебного Комитета, между прочим, предписал Его Преосвященству 3 : 1) сделать распоряжение по епархии, чтобы в порядке избрание депутатов в состав местных духовно-училищных съездов было в точности соблюдаемо правило §21 устава, в силу которого члены съездов должны быть избираемы по одному от десяти причтов, а не по благочиниям; 2) отменить постановления Челябинских окружных съездов касательно: а) учреждения при церквах особых кружек на устройство училищных зданий; б) печатания бланок для метрических свидетельств и брачных сведений, и в) назначение трех почетных блюстителей при Челябинском училище, так как первая мера, по неудобствам ее во многих отношениях, принадлежит к числу воспрещенных уже Свят. Синодом в других епархиях (Пермской и Новгородской); вторая еще менее может быть одобрена, как имеющая характер принудительного взноса с посторонних лиц в пользу духовно-учебных заведений, а третья не согласна с училищным уставом, по точному смыслу которого (§§ 73–76) при училище не должно быть более одного почетного блюстителя; 3) отменить также, как не подлежащее, производимое съездом освидетельствование училищных сумм, библиотек и имущества, в целости и наличности которых съезды могут удостоверяться чрез членов училищного правления от духовенства, принимающих непосредственное участие в их поверке в положенные законом сроки; 4) дать знать училищным съездам, что а) присутствование съездов в полном составе на училищных экзаменах, равно как и образование ими для той же цели особых комиссий из своей среды, не предоставлено им Высочайше утвержденным училищным уставом и не представляется необходимым, так как о состоянии учебной части в училище съезды могут получать нужные сведения, согласно 22 § устава, от доверенных представителей своих в училищном правлении, членов оного от духовенства; б) съездам не принадлежит и впредь не может быть предоставлено право ходатайства о награждении служащих при училище лиц, а тем менее право присуждение им наград, так как подобное отношение к делу подрывает авторитет и начальственное значение смотрителя, который может расходиться с воззрениями съезда, между тем как на смотрителе, вместе с правом ходатайства о награждении учителей, лежит главная ответственность за благосостояние училища по всем частям и в особенности в учебно-воспитательном отношении; в) съезды не имеют права постановлять решение о приеме на казенное содержание и вмешиваться в распоряжение о приеме детей в училище: дела этого рода, по силе §41 п. |
| 17 В декабре 1885 года Смоленский был вызван в Петербург министром народного просвещения И. Д. Деляновым и К. П. Победоносцевым для участия в комиссии по обсуждению программ пения для городских училищ и духовных учебных заведений. Тогда же ему впервые было предложено место директора Синодального училища 18 При утверждении нового штата училища в 1886 году указано было «существующий ныне обычай Синодального хора петь по вольному найму в приходских церквах и при разных обстоятельствах прекратить, за исключением чрезвычайных случаев, особо каждый раз разрешаемых управляющим» (Металлов, с. 35); компенсацией должно было стать повышение жалованья певчим, но оно оказалось недостаточным. «Что касается Добровольского, то характерно его мнение о реформе 1886 года, зафиксированное в дневниковой записи Смоленского: «Синодальное училище в прежнем виде», – сказал Добровольский, – было сходно по программе с обыкновенным духовным училищем, и потому отсюда был выход в духовную семинарию. С преобразованием училища этот выход прекратился, и самое училище установлено до того глупо, бесцельно и неопределенно, что оно есть nonsense и скоро должно обнаружиться во всей своей несостоятельности. Уже теперь видны следы его полного разложения. Погубили училище, с ним вместе погубили и хор. – Как же вы, – возразил я, – отрицая в принципе вверенное вам заведение, служили ему три года? – Куда же мне деться? Мне ведь есть надо, – ответил Добровольский». (Дневник, том 1, л. 2.) С приходом Смоленского имя Добровольского не исчезает окончательно из летописи Синодального училища. В 1907 году, после кончины директора Орлова, Добровольский подал прошение о своем возвращении на этот пост. Но прошение, поданное 16 ноября, опоздало: 22 ноября директором был назначен Кругликов. 19 Эпизод в кавычках перенесен в текст «Воспоминаний» из «Дневника» (том 1, л. 14), поскольку в «Воспоминаниях» он изложен менее подробно. В «Дневнике» Смоленский пишет также, что уже в первый год своего директорства он устроил регулярные «музыкальные ученические вечера»: «На этих вечерах мною контролировались успехи учеников, – ученики приучались к более тщательному приготовлению ответов и находчивости при публике Сначала такие вечера были ужасны по исполнению и слабости программы, ныне мы уже слушаем более толковые исполнения, и требования возвышены до неузнаваемости» (там же). |
| 494 Первоначально мысль об установке памятника Смоленскому зародилась в дни празднования 25-летия реформированного Синодального училища, и тогда же определился ответственный за это дело – П. Г. Чесноков. Около 1912 года по инициативе П. Г. Чеснокова в Москве было создано Общество вспомоществования бывших воспитанников Синодального училища, которое подтвердило решение о бюсте Смоленского, а также постановило организовать ежегодные концерты Синодального хора из сочинений выпускников училища. В кассу Общества был передан денежный фонд А. А. Ширинского-Шихматова (РГАЛИ, ф. 662, on. 1, 43, лл. 2–3). Открытие бюста состоялось 28 октября 1913 года, о чем журнал «Хоровое и регентское дело» сообщил в следующей заметке: «Скромное торжество состоялось в зале Московского Синодального училища церковного пения 28 октября настоящего года: поставлен бюст-памятник первого директора училища, известного деятеля в области церковного пения С. В. Смоленского. Постановка бюста принадлежит инициативе бывших учеников Степана Васильевича по Синодальному училищу и является данью их любви и уважения к памяти любимого учителя. Все необходимые средства были собраны по подписке исключительно между бывшими учениками Степана Васильевича. Труды по сбору надобной суммы и все хлопоты по устройству и постановке бюста принял на себя ученик покойного, известный духовный композитор Павел Григорьевич Чесноков. Это скромное, но памятное для всех присутствовавших на нем торжество собрало в зал Синодального училища не только бывших учеников Степана Васильевича, но и бывших его сослуживцев и почитателей. Перед открытием бюста протоиереем В. И. Кедровым в сослужен и с протодиаконом К. В. Розовым, при пении Синодального хора, была отслужена панихида, по окончании которой было снято покрывало с бюста. Затем П. Г. Чесноков, передав в нескольких словах ход устройства бюста, отметил, что доброе участие и содействие оказали два лица – прокурор Московской Синодальной конторы Ф. П. Степанов и автор бюста, московский скульптор Н. А. Андреев. После этого от имени бывших учеников Степана Васильевича, принимавших участие в постановке бюста, П. Г. Чесноков передал его в ведение администрации Синодального училища». Кроме того, речи произнесли: заведующий Регентско-учительскими курсами при Регентском училище Смоленского в Петербурге П. А. Петров, а также педагоги Синодального училища Н. Р. Кочетов и А. Я. Дубинин. Скульптору, отсутствовавшему на открытии, была послана приветственная телеграмма (Хоровое и регентское дело, 1913, 11). |
| д. В научные классы он обычно не заходил – не хотел стеснять собой учителей, но через учеников отлично знал качество преподавания каждого предмета. Музыкальные же классы он посещал часто. Степана Васильевича можно было застать в училище в любой момент, кроме тех часов, когда его вызывали в Синодальную контору в Кремль. Он очень не любил туда ездить – всегда обнаруживался какой-нибудь подвох. Но Смоленский писал обо всем в Петербург Победоносцеву, и не всегда князю сходили с рук его наскоки на Степана Васильевича. Тогда Смоленский приходил к нам в учительскую, похлопывал по портсигару карельской березы, вынимал папироску и говорил: «Люблю начальство по мордам бить». Если Степана Васильевича не было в училище, значит, он сидел в своем кабинете и писал. Квартира Смоленского была внизу, прямо за швейцарской. Направо – кабинет без дверей, с большим окном на двор. Здесь он ежедневно писал свои удивительные дневники, в которых описывал текущий день: работу училища, свидания с разными лицами, впечатления, планы и прочее. Степан Васильевич не был оратор, но писал ясно, содержательно и стильно, непременно гусиным пером, жирным черным почерком: его подпись издалека выделялась между другими, а если уж он ставил ученику единицу, это была не цифра, а толстенная палка. Степан Васильевич знал все научные предметы, которые проходили в училище, знал способы игры на разных инструментах и всегда мог показать их ученикам. Он писал и печатал книги и статьи по русскому церковному пению, сам сочинял (известностью пользовались его пасхальные стихиры, ектении и другие композиции). В консерватории он читал историю церковного пения и воспитал ученых, которые продолжали его дело: о. В. М. Металлов и А. В. Никольский в Московской консерватории, А. В. Преображенский в Петербургской. В Синодальном училище он создал единственный в своем роде музей древних церковно-певческих рукописей. Я тоже принял участие в его работе: меня с бумагой от Св. Синода командировали во Владимир, где при епархиальной библиотеке был основан свой музей старинных рукописей, – там, между прочим, служил мой отец, большой любитель старины, как и я сам. |
| Этому учреждению суждено было иметь Степана Васильевича во главе в течение двенадцати лет, и эти годы – лучшие годы жизни и деятельности Степана Васильевича. Здесь нашли свое надлежащее применение и педагогические способности, и музыкально-народнические наклонности Смоленского. Если сейчас не время останавливаться на подробностях этой «службы» Степана Васильевича, то сейчас время сказать, что Синодальный хор и училище обязаны ему той известностью, какая упрочила за ними не только репутацию первоклассного хора и образцового церковно-музыкального училища, но и репутацию учреждения, в сфере которого воспитывалось новое «московское» направление нашего церковного пения. Нисколько не умаляя значения каждого другого имени, связанного с этим возвышением училища и хора, равно и с самым «направлением», следует признать, что Степан Васильевич своей любовью к старине церковного пения, своим личным влиянием и помощью оказал существенные услуги развитию нового направления и для него имел самое благотворное значение. Училище приобрело в Смоленском превосходного руководителя. Нам, вероятно, в недалеком будущем выпадет на долю поделиться с читателями настоящего журнала частью переписки Степана Васильевича со своими учениками. Мы увидим воочию, насколько близко входил этот «директор училища» в интересы своих учеников, как он умел направлять их волю на самое необходимое в ученическом возрасте, как близко к сердцу он принимал личную жизнь каждого и умел помогать в нужную минуту. Состав преподавателей, воспитателей подбирался Степаном Васильевичем весьма тщательно, и Синодальное училище в лучшие годы директорства Смоленского жило полной жизнью образцового учебного заведения. Тогда же Степан Васильевич сумел собрать библиотеку церковнопевческих рукописей при училище, имеющую в настоящее время свыше двух тысяч номеров, то есть устроить такое специальное собрание, равного которому в этой области не существует. Если, как верится, будущее нашего церковного пения в своих лучших проявлениях целиком основывается или – должно быть основываемо на прошедшем, то справедливы слова покойного, что этой библиотеке рукописей суждено вписать совершенно новые страницы в историю нашего церковного пения. |
| В 1912 году для поступления мальчиков в Синодальное училище предъявлялись следующие требования: «В Московское Синодальное училище церковного пения принимаются мальчики исключительно в приготовительный класс, возрастом от 8 ½ до 9 ½. Для поступления необходимы: хороший здоровый голос и музыкальный слух, грамотность, знание молитв и начальные сведения по арифметике. В училище принимаются дети всяких сословий, православного вероисповедания, на полное казенное содержание. Синодальное училище по музыкальным предметам дает высшее, а по научным – среднее образование» . В следующем 1913 году во втором номере «Хорового и регентского дела» говорится, что «Св. Синод постановил преобразовать Московское Синодальное училище церковного пения, пользующееся правами среднего учебного заведения, в высшую школу с правами и целями консерватории» . Кроме Синодального хора, Придворной певческой капеллы, архиерейских хоров, частных капелл, приходских и монастырских храмов, существовал еще один тип церковных хоров, в которых пели мальчики – это войсковые (полковые) хоры. Это были уникальные учреждения в дореволюционной России. Музыкальный критик, духовный композитор и регент Федор Владимирский в «Хоровом и регентском деле» за 1910 год пишет: «мне напр., до переезда в Новочеркасске не приходилось даже и слышать о существовании этих хоров, а между тем они имеют за собою историческое прошлое» . Старейшим войсковым церковным хором он называет хор Войска Донского, отмечая при этом, что, по тем сведениям, которые ему удалось собрать, Кубанское казачье войско тоже имело певческий хор, схожий по устройству с хором Войска Донского. Главной особенностью полковых (войсковых) хоров являлось то обстоятельство, что в них взрослые певчие (тенора и басы) отбывали обязательный срок строевой службы пением в хоре в течение четырех лет. При этом определенная денежная сумма выделялась из войсковых средств на содержание певчих, приглашенных со стороны, в их число входили мальчики, которые пели, например, в Донском войсковом хоре вместе с девицами: «Общая же сумма, которая здесь ассигнована на содержание хора (помимо регента и помощника) из войсковых средств доходит по новому положению (с июля 1910 г.) до 9000 руб. в год. Эти деньги идут на уплату жалованья дискантам, альтам (вольные мальчики и девицы), а также вольнонаемным певцам-солистам (тенор, бас и октавист)» . |
| Орлов поднимает руки и, почти певуче выделяя каждый слог, каждое слово, на полном хоровом звучании замедляя движение, кончает мощным героическим унисоном, ускоряя его на слове «голову». Он внезапно властно обрывает звук. Я не сразу прихожу в себя. Осторожно, на цыпочках, выхожу из зала. Комментарии Работа над воспоминаниями «Как я стал музыкантом (повесть дней моих)» относится к тому времени, когда автор начал преподавать в Московском Хоровом училище, то есть к 1944–1946 годам. Это отразилось и в посвящении мемуаров «моим милым мальчикам из Хорового училища». Воспоминания охватывают детство Сергеева и период до окончания им Синодального училища в 1910 году. Автор стремится показать, как деревенский мальчик, расставшись с семьей, попадает в Москву, в Синодальное училище, как под воздействием искусства, книг, а также встреченных им людей и увиденных событий он становится музыкантом – учителем пения. Главное – внутренний мир героя воспоминаний, его переживания, мысли, поступки; все остальное – только фон, порой достаточно яркий. К сожалению, воспоминания не свободны от идеологического бремени, и порой автор выходит за грань документального повествования и попадает в категорию «художественного» вымысла. Не случайно Н. С. Голованов считал воспоминания Сергеева необъективными, и вообще «синодалы» недолюбливали Алексея Алексеевича, несмотря на его образованность и ум. В училище он зарекомендовал себя как «пронырливый» юноша, у которого водились деньги и который рано испытал «прелести жизни». Но один поступок Сергеева высоко ценили все «синодалы»: благодаря своему положению он сумел добиться того, что свидетельства об окончании Синодального училища в послереволюционные годы приравнивались к диплому высшего учебного заведения. Для настоящей публикации отобраны главы, в которых передана атмосфера времени, реальные события из жизни Синодального училища и хора. При подготовке текста необходимыми оказались купюры и редакторская правка. Автограф находится в архиве А. А. Сергеева в ГЦММК имени Глинки (ф. 189, 15). Николай Семенович Голованов |
| 487 Кастальский шутил: «Данилина сманили наши котлеты», то есть при поступлении в училище мальчик сказал матери: «Там дают котлеты» и решил остаться. На улице мальчиков из Синодального хора часто дразнили «котлетниками». 488 В 1890-е – 1900-е годы в Синодальном училище существовала традиция новогодних елок с подарками. Позднее стали устраивать спектакли и ученические вечера. Оперу Гречанинова «Елочкин сон» поставил ученик девятого класса Николай Журавлев, а в исполнении приняли участие воспитанники первого-восьмого классов под руководством старших учеников. В 1910 году поставили оперу-сказку Кюи «Снежный богатырь», в 1912-м – «Репку» В. Сокольского. В Альбоме 1 из архива Н. С. Голованова сохранилась программа ученического вечера, проведенного 19 декабря 1908 года под руководством выпускного класса. В первом отделении ученический оркестр под управлением выпускников исполнил пьесы Направника, Кюи, Жиле, детский хор – «Ноктюрн» и «Совушкину свадьбу» Гречанинова, а Синодальный хор под управлением выпускника Голованова – «Ковыль» Сахновского. Во втором отделении снова играл ученический оркестр (в числе прочего прозвучали два романса Голованова для голоса с оркестром, исполненные Н. Д. Чумаковым), пел детский хор (пьесы Глиэра) и Синодальный хор («Былинка» Кастальского). Кроме того, прозвучали пьесы для виолончели соло и «Ночь на Лысой горе» Мусоргского в переложении для фортепиано в четыре руки (Голованов и В. Орлов). Третье отделение составил спектакль «Безденежье (сцены из петербургской жизни молодого дворянина)» по Тургеневу. Что же касается попечителей училища, то следует заметить, что потомственный почетный гражданин В. В. Варгин, занимавшийся в Москве торговлей мануфактурой, во второй половине 1890-х годов учился у Танеева в Московской консерватории, сочинял романсы и фортепианные пьесы, а в 1910-х являлся членом дирекции Московского отделения ИРМО. Официальную должность почетного блюстителя по хозяйственной части Синодального училища исполнял в 1909–1912 годах самарский купец-меценат А. А. Субботин, который неоднократно вносил большие суммы на нужды училища и хора. По просьбе Субботина для его хора Кастальский рекомендовал в 1911 году бывшего ученика Синодального училища, талантливого регента и композитора А. А. Воронцова: он оставил заметный след в музыкальной жизни Самары. Были у Синодального хора и училища и другие жертвователи: в 1896 году – Г. Солодовников (200 000 рублей), в 1897-м – госпожа фон Мекк (по-видимому, супруга Н. К. фон Мекка). |
|
|
