| Татарский предоставляет Сильвестру Медведеву. Преподнося читателям это живописание, он называет его «совершенно правдивым», несомненно искренним и свободным от преувеличения, представляющим «черты живой и подлинной действительности» (228, 229, 334 и другие страницы. Этого мы уже касались, а любопытствующие могут прочитать на страницах 224–229, 331–334). Живописание Сильвестра он называет даже «высокопоучительной картиной» (331 с.). От себя г. Татарский прямо заявляет, что «нравственная чистота личного характера Симеона не подлежит ни малейшему сомнению» (334 с.). Читатель не может не заметить притом, что г. Татарский о знаменитости, ловкости и святости Симеона, а также об его широкой, необычайно разнообразной, энергической и плодотворной деятельности трубит ежечасно, благовременно и безвременно. Но г. Татарскому, вероятно, известна русская пословица: шила в мешке не утаишь, a может быть ему припомнились слова дедушки Крылова, который, изображая необычайную верность жены мужу, говорит, что супружество их продолжалось всего две недели и заключает: а иначе бы на сказку не походило. Поэтому г. Татарский решается уведомить читателей, что Симеон Полоцкий имел и некоторые недостатки. Правда, он делает это в самом конце книги, а не при описании жизни и деятельности Симеона, где представлялись для этого очень многие случаи, но все-таки не совсем умалчивает о них. Правда, он и говорит то о них всего в нескольких словах, но это может быть оттого, что к концу даже и трудолюбивым людям дело надоскучает, и они спешат его кончить кое-как. Впрочем, пусть почитатели Симеона не смущаются тем, что даже и г. Татарский не решился промолчать об его недостатках, потому что г. Татарский говорит о них так тонко и деликатно, что они на самом деле являются вовсе не пороками, а добродетелями sui generis и притом такими добродетелями, которые г. Татарскому особенно симпатичны. И ныне возможны Овидиевы превращения! Так, напр., никак нельзя было скрыть, что Симеон Полоцкий в своих стихотворениях льстил царю и прочим членам царской семьи, а также патриархам и важным боярам. |
| 153 Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей, сообщение X. Лопарева//ПДП. Вып. 108. 1895 (цит. по данному изд. с указанием в скобках номера страницы). Анализ этого трактата см.: Елеонская А. С. Русская публицистика втор. пол. XVII века. М., 1978. С. 186–231. 154 Такие «тетратки» с посланиями ссыльных расколоучителей были очень популярны среди первых староверов. 157 Виноград Российский, или Описание пострадавших в России за древнецерковное благочестие, написанный Симеоном Дионисиевичем (князем Мышецким). М., 1906 (цит. по этому изд. с указанием в скобках номера листа). 162 Деяния Московских соборов 1666 и 1667 годов: Книга соборных деяний 1667 года. М., 1893. Л. 22 об. 172 Цит по: Сменцовский М. Братья Лихуды: Приложение. С. XXI; подробнее о Евфимии см.: Флоровский А. В. Чудовский инок Евфимий//Slavia. Т. XIX. 1–2. Praha, 1949. S. 100–152. 176 Ундольский Д. Сильвестр Медведев, отец славяно-русской библиографии//ЧОИДР. Т. 3. 1846. С. XVI. 177 См.: Демин А. С. Писатель и общество в России XVI-XVII веков (общественные настроения). М., 1985. С. 27, 30, 32 и др. У Демина речь идет в основном о последней трети XVI в., но в кругах традиционалистов неприязнь к печатной книге сохранялась и в XVII в. 185 См.: Лаврентий Зизаний.Грамматика словеньска совершеннаго искусства осми части слова и иных нуждных. Вильня, 1596. 186 См.: Панченко А. М.Русская стихотворная культура XVII века. С. 173; издание поэтики Сарбевского: Sarbiewski М. К. О poezji doskonalej czyli Wergiliusz i Homer. Wroclaw, 1964. В лекциях M. К. Сарбевского подробно излагались антично-ренессансные учения о «совершенной поэзии», об основных поэтических жанрах, о трагическом и комическом, о музыке, поэтическом остроумии, вымысле, фантазии и т. п. О его эстетических взглядах см.: Sinko Т. Poetyka Sarbiewskiego/Krakow, 1918; Конон В. М.От Ренессанса к классицизму (становление эстетической мысли Белоруссии BXVI-XVIII вв.). МИНСК, 1978. С. 118–140. 187 Sarbiewski М. К. Op. cit. S. 3. Цит. по : Панченко А. М.Русская стихотворная культура XVII века. С. 174. |
| Духовное содержание культуры в целом вроде бы продолжает оставаться прежним, средневековым, но духовность начинает менять пять способ своей репрезентации в культуре, как бы перетекая из собственно религиозной сферы в сферу эстетического, притом преимущественно на ее внешние уровни, раздробляясь здесь на бесчисленное множество чувственно воспринимаемых форм, утрачивая на время свою глубину и силу. Монолитное зеркало средневековой духовности, отражавшее сущостные лики бытия, как бы рассыпается множеством сверкающих осколков, ослепляя зрителя пестротой тысяч маленьких солнц и многоцветьем радужных лучиков. Такой предстает перед нами практически вся культура второй половины XVII в. Особенно наглядно в художественно-эстетическом русле: в живописи, литературе, архитектуре, музыке, декоративно-прикладных искусствах, в придворном этикете и т. п. На некоторых из этих видов искусства мы еще будем иметь возможность остановиться в связи с анализом новых элементов соответствующих художественноэстетических концепций. Здесь я приведу только несколько примеров из области словесной культуры XVII в., чтобы далее перейти непосредственно к эстетической проблематике. Наиболее показательным фактом глобальной эстетизации является, конечно, всеобъемлющее стихотворчество. В виршах научились излагать все, включая и самые сокровенные тайны веры, религиозного бытия и сознания. Одна из, казалось бы, самых серьезных проблем веры- «Страшный суд» -теперь, как мы уже видели, описывается в цветистых многословных поэмах, объединяющих фольклорные и барочные элементы. Сами эсхатологические идеи и соответствующие возвышенно-благоговейные чувства оттесняются в них на задний план экспрессивно-натуралистическими, яркими картинами Смерти, Суда, Геенны, Рая. «Из предмета веры, -по меткому замечанию А. М. Панченко, -Страшный суд стал предметом искусства» 491 , то есть переместился в чисто эстетическую сферу. Стихотворное и именно барочное изложение (а им пользовались многие богословы и мыслители того времени) основных христианских тем и проблем усиливало их эстетическую значимость и ослабляло религиозную. В «Пентатеугуме» Андрея Белобоцкого, в анонимной «Лествице к небеси», в бесчисленных виршах, поэмах и пьесах Симеона Полоцкого , в стихах Сильвестра Медведева это ощущается особенно сильно. |
| Что касается в частности научно-литературной деятельности Лихудов, то, по обстоятельствам времени, она получила по преимуществу полемико-апологетический характер и направлялась то против латинян, то против лютеран и кальвинистов. Особенное значение и известность получила их полемика против латинян по вопросу о времени пресуществления святых даров. Независимо от литератур- —353— ных трудов, в споре по этому вопросу огромное значение имела та нравственная поддержка, которую оказали Лихуды защитникам православия. Определить степень влияния, какое имели Лихуды на этих последних и, вообще, ту долю участия, какая принадлежит Лихудам в истории этого спора, в значительной мере составляет задачу нашего исследования. Позволим себе несколько подробнее остановиться на этом вопросе. Какое значение принадлежит Лихудам в истории спорного вопроса о времени пресуществления? Был ли он ими принесен в Москву, или же был поставлен здесь еще до их прибытия? и можно ли их именно считать виновниками споров о времени пресуществления? В ответах на эти вопросы можно отметить резкую противоположность воззрений. Если одни, и большинство, обвиняют Медведева и утверждают, что он именно начал полемику по спорному вопросу еще задолго до приезда Лихудов, то другие, напротив, находят, что «греки Лихуды приехали на Москву и завели спор о времени пресуществления св. евхаристии». Взгляд этот, высказанный еще Митрополитом Евгением, в последнее время усердно защищает г. Прозоровский, автор исследования о Сильвестре Медведеве. «Эта полемика, говорит он, могла возникнуть и действительно возникла на Руси только по прибытии на Москву самобратий Лихудов». Но почему же Лихуды избрали для спора именно этот вопрос и почему он нашел сочувствие в русском обществе и даже послужил предметом горячих споров? Ведь, должно же было что-нибудь повлиять на их выбор. С другой стороны, вопрос неинтересный, не отвечающий запросам общества, само собой разумеется, не мог встретить сочувствия со стороны этого последнего, не мог привлечь его внимания, тем более не мог сделаться предметом такого живого обсуждения, даже борьбы, какую он вызвал в действительности. Ясно, что вопрос этот уже назрел, что он был уже поставлен хотя и не успел еще сделаться предметом литературной полемики. В своей книге мы привели доказательства того, что в Западнорусской и Московской богословской литературе вопрос этот, действительно, был поставлен давно. Правда, он еще |
| Question of Consecration of Commemorative Particles and Debate on the Moment of Transubstantiation Which Took Place in Moscow in the Last Quarter of the XVIIth Century: The article about the commemorative particles from the «Schit very» («Shield of Faith») and «Osten» («Pricker»), edited from the manuscripts ГИМ. Син. 346, 452, 546 M.M. Bernatsky Publication contains a Slavonic text of the article entitled «On the particles which are extracted at the Prothesis» edited from all the main manuscripts of the «Schit very» and «Osten», which are theological-polemical collections, prepared after a decree of the patriarch Ioachim of Moscow, and are intended to be an official («Schit very») profound refutation of the non-orthodox opinion on the moment of Transubstantiation – as well as some other delusions contained in the printed Ukranian books of the XVIIth century (and also in the works by Moscow theologians of the period who based their convictions on those books), which became popular in Moscow because of the joining of Ukraine to Muscovite Rus. Introduction to the text edited is devoted to the history of appearance of the named text and also of different statements on the question of transubstantiation of commemorative particles, which were expressed during the debate on the Transubstantiation which took place in Moscow in the last quarter of the XVII-th century. 1 По истории возникновения и содержанию полемики прежде всего см.: Миркович Г. О времени пресуществления Св. Даров: Спор, бывший в Москве во второй половине XVII-ro века – опыт исторического исследования. Вильна, 1886, а также: Прозоровский А.А. Сильвестр Медведев: его жизнь и деятельность: Опыт церковно-исторического исследования. М., 1896; Любимов С. Борьба между представителями великорусского и малорусского направления в Великороссии в конце XVII и начале XVIII вв.//Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1875. 8. С. 117–152; 9. С. 74–104; Сменцовский М. Братья Лихуды: Опыт исследования из истории церковного просвещения и церковной жизни конца XVII и начала XVIII вв. СПб., 1899; Татарский И.А. Симеон Полоцкий (его жизнь и деятельность): Опыт исследования из истории просвещения и внутренней церковной жизни во 2 половине XVII в. М., 1886; Шляпкин И.А. Св. Димитрий Ростовский и его время (1651–1709 гг.). СПб., 1891; Скворцов Г.А. Патриарх Адриан: Его жизнь и труды в связи с состоянием Русской Церкви в посл. десятилетие XVII в. Казань, 1913. Из современных публикаций отметим: Курукина И.Л. Материалы к истории полемики конца XVII в.//Герменевтика древнерусской литературы. М., 1994. Сб. 7. Ч. 2. С. 429–440; она же. Богословская полемика кон. XVII в. как отражение сложных процессов светской жизни//Там же. Сб. 8. С. 169–174. |
| Эта инструкция не обинуясь сообщала, что грамоты должны быть написаны (то есть переписаны) " якобы соборне " . " Писать же подобает, якобы от части вашея писали есте, услышавши таковая... новая учительства... а не яко аз (Иоаким. — А. Б.) писал вам и возвестил сия " . За услуги Иоаким обещал дать 50 золотых. Одновременно Московский патриарх грозил Дионисию, будто холопу, если " не отпишете со всяческим прилежанием, яко подобает " . Разум против власти Люди самых разных взглядов и положения обращались за советами и разъяснениями к Медведеву. В его келье собирались придворные, богатые промышленники и купцы, священники и дьяконы, посадские " черные " люди и стрельцы. Массы людей отказывались подчиниться авторитету патриарха, не разобравшись прежде в существе вопроса. По словам " мудроборцев " , москвичи " освоеволились " , не слушая " пастырей своих " . Не являясь священниками, они дерзнули " о св. евхаристии разглагольствовать и испытывать, и о том все везде беседовать и вещать, и друг с другом любопретися! И не токмо мужие, но и жены и детищи испытнословят " . Обсуждение затронутых в сочинениях Сильвестра проблем шло повсеместно: " в схождениях, в собеседованиях, на пиршествах, на торжищах " . Где бы люди ни встретились, писал современник, " временно и безвременно, у мужей и жен " ... разговор сводился к вопросу: в какое время и какими словами церковной службы «пресуществляется хлеб и вино в тело и кровь Христову»? Казни и пытки смутьянов уже не могли компенсировать церковной власти падение ее авторитета. В этих условиях заключение, которое вывел Медведев из своего очерка книжной справы, представляло далеко не академический интерес. Священнослужители, писал Сильвестр, всегда от всякой правды, которой не могут противиться, защищаются словами Христа, который сказал: " Слушали вас, мене слушает, а отметаяйся вас, мене отметается " . Но они не говорят, в чем их следует слушать согласно Евангелию, и используют " словесы Христовы " для устрашения " неискусных человек в рассуждении " . |
| 214 «Епифаний Славинецкий был человеком не общественным, а кабинетным, и притом совсем не искательным. Оттого мы не видим ни широких знакомств у него в Москве, ни придворных связей, которыми бы обеспечивалось личное влияние его... Влиятельнее оказался на Москве младший современник Славинецкого Симеон Полоцкий ...» ( Харлампович К. В. Малороссийское влияние на Великороссийскую церковную жизнь. С. 379). 217 «В основании учебного курса лежал, лишь с небольшими изменениями, все тот же круг знаний, который существовал и в училищах средневековой Европы, и в русских братских школах: изучение так называемых “семи свободных художеств”. Грамматика изучалась славянская, латинская и греческая; особенное внимание было обращаемо на язык латинский... Курс философии заключал в себе логику с диалектикой, физику, психологию и метафизику. Особенное внимание обращалось на первую часть этого курса, и, чтобы развить мыслительную способность учеников, наставники постоянно упражняли их в диспутах по философским вопросам. Богословие, после предварительного изучения в младших классах, преподавалось в высшем по системе Фомы Аквинского... курс этот состоял не столько в изложении христианских догматов на точном основании Священного Писания и отеческих толкований, сколько в доказательстве их путем отвлеченной диалектики» (Майков Л. Н. Очерки из истории русской литературы XVII и XVIII столетий. С. 3–4). 218 «...А так как нравственное воспитание учеников было основано на суровой дисциплине и даже на взаимном надзоре друг за другом, то, понятно, Киевская Коллегия вырабатывала людей с огромным самомнением, с жаждой господства и вместе с тем с большим самообладанием, с умением почтительно подчиняться перед авторитетом предержащей власти» (Там же. С. 5). В. Певницкий даже замечает: «Незлобивый и тихий человек был человеком себе на уме» (Певницкий В. Симеон Полоцкий //Православное обозрение. III. 1860. No 10. С. 197). 219 По свидетельству Медведева, жившего при Полоцком немалое время, они прочитывали «на всякий день, разве церковнаго и утренних и на сон грядущих молитв, по три акафиста: первый – Иисусу Сладкому, вторый – Пресвятей Богородице, третий – дневный, да четвертый канон за единоумершаго» (Прозоровский А. Сильвестр Медведев (его жизнь и деятельность). М., 1896. С. 154). |
| «Мир сей преукрашенный – книга есть велика, еже словом написа всяческих Владыка. Пять листов препространных в ней ся обретают, яже чюдна писмена в себе заключают. Первый же лист есть небо, на нем же светила, яко писмена, Божия крепость положила. Вторый лист огнь стихийный под небом высоко, в нем яко писание силу да зрит око. Третий лист преширокий аер мощно звати, на нем дождь, снег, облаки и птицы читати. Четвертый лист – сонм водный в ней ся обретает, в том животных множество удобь ся читает. Последний лист есть земля с древесы, с травами, с крушцы и с животными, яко с писменами...» В таком отношении к миру сказался энциклопедизм барочных поэтов. Это был сугубо книжный, кабинетный энциклопедизм. Для Симеона Полоцкого и его учеников наука уже завершила цикл своего развития. Чтобы стать ученым, достаточно было усердно учиться. Однако этот ошибочный постулат заключал в себе и зерно просветительства. Учась, барочные поэты учили и других. Метод их литературной работы был сугубо историческим. Каждый из них обязан был держать в памяти множество исторических фактов; эти «истории» постоянно использовались в стихах и в прозе. Когда Симеон Полоцкий хотел восславить деревянный дворец царя Алексея Михайловича в селе Коломенском, он не преминул самым подробным образом рассказать о семи чудесах света. Ког да Сильвестр Медведев обращался к царевне Софье, он ставил ее в один ряд с великими женщинами-властительницами – с Семирамидой и византийской царевной Пульхерией, с русской княгиней Ольгой и британской королевой Елизаветой. Симеон Полоцкий хотел дать читателю широчайший свод знаний из разных отраслей науки (барочные поэты, свято почитая Аристотеля, признавали только универсальную науку): истории древнегреческой, римской и византийской, а также средневековой европейской, включая мифологию и исторические анекдоты о Цезаре и Августе, Александре Македонском, Юстиниане и Карле Великом. Во многих текстах «Вертограда многоцветного» использована «Естественная история» Плиния Старшего. Здесь есть сведения о вымышленных и экзотических животных – птице феникс, плачущем крокодиле, о драгоценных камнях и проч. В «Вертограде» мы найдем также изложение космогонических воззрений, экскурсы в область христианской символики. По словам И.П. Еремина, стихотворения Симеона Полоцкого «производят впечатление своеобразного музея, на витринах которого расставлены в определенном порядке (...) самые разнообразные вещи, часто редкие и очень древние. Тут выставле но для обозрения все основное, что успел Симеон, библиофил и начетчик, любитель разных «раритетов» и «куриезов», собрать в течение своей жизни у себя в памяти». |
| Концепция Симеона Полоцкого дает переводчику большую свободу: переводчик может нарушать первоначальный текст, ему разрешено «во исполнение разума или стихов» добавлять слова или исключать их, если они «не вместишася в стихи мерою». Симеон Полоцкий отстаивает теорию перевода-компенсации, т. е. убавления и добавления при учете равноправия «разума» и «речения»” . У Симеона Полоцкого изменяется и само отношение к переводческому труду, который, хотя и является богоугодным занятием, но обретает ценность уже сам по себе. “Перевод – это «оправдание делом», это труд, которым человек оправдывает свое существование и старается усовершенствовать мир так, чтобы он был подобен образу Творца. Симеон Полоцкий подчеркивает, что источник его литературной работы – не только «Божие наставление и пособие», но и его собственное «трудоположение»” . А это – уже новый подход к писательскому ремеслу, присущий Новому времени. В дальнейшем, в последней трети XVII века, можно рассмотреть и другие коррелятивные пары: «Симеона Полоцкого и Епифания Славинецкого, затем – их учеников и наследников (в прямом и переносном смысле) Сильвестра Медведева и чудовского инока Евфимия. По всем внешним признакам эти люди кажутся ипостасями одного писательского типа, членами одной литературной общины», они «выше всего ценили “духовную тишину” которая позволяла профессионально заниматься литературой». Однако они были представителями двух антагонистических партий: латинствующих (Симеон Полоцкий и Сильвестр Медведев) и грекофилов (Епифаний Славинецкий и инок Евфимий), ведущих в переходный период непримиримую вражду . Спорить древнерусские писатели начали еще в XVI веке, в XVII веке споры превратились в научные прения. В этих диспутах противоборствующие стороны использовали различные подходы в системе доказательств. Латинисты охотно применяли приемы формальной логики, в частности, утверждение доказываемого положения посредством силлогизмов. Грекофилы свои доводы основывали на вере и выступали противниками силлогизмов. Это видно из слов иеромонаха Епифания Славинецкого, сказанных в ученом диспуте с Симеоном Полощким “о многих неудобьразумеваемых вещах”, проходившем в патриаршей Крестовой палате: «Силлогисмом же, паче же латинским, аще и доволен есмь в тех, не последую, ниже верую; бегати бо силлогисмов, по святому Василию, повелеваемся, яко огня, зане силлогисмы по святому Григорию Богослову, – и веры развращение, и тайны истощение» . |
| «Итак, согласно “историософскому ощущению” людей той эпохи, произошло столкновение принципиально различных, не сопрягаемых культур – “мужичьей” культуры Древней Руси и ученой культуры барокко. Понятно, почему традиционалисты обвиняли противников в том, что они заводят на Руси “новую веру”. Строго говоря, мы не вправе пользоваться термином “культура” при реставрации идей традиционалистов. Для них письменность, музыка, пластические искусства обнимались понятием “веры”, все измерялось и оценивалось в отношении к Богу. Поэтому секуляризованную культуру они осуждали как ересь и вероотступничество. Строго говоря, мы должны рассуждать о столкновении “веры” и “культуры”» . В переходный период можно четко выделить и два типа восприятия писательского труда. По наблюдениям А.М.Панченко, «в среде барочных полигисторов не говорили о “писателях” или “сочинителях”, там говорили чаще о “трудниках слова”. Однако самым употребительным самоназванием было “учитель” (и для противников … они были “новыми учителями”, а также “философами”, “риторами”, “альманашниками”, людьми “внешней мудрости”)» . В эпитафии Симеону Полоцкому его ученик и последователь Сильвестр Медведев назвал своего наставника единственным в России учителем (“Учитель бо зде токмо един таков бывый”), который Вечерю, псалтырь, стихи со Рифмословием, Вертоград многоцветный с Беседословием. Вся оны книги мудрый он муж сотворивый, в научение роду российску явивый . Назвать Симеона Полоцкого учителем “рода российска” значит вложить в концепт “учитель” новое, созвучное времени перемен, понятие. “Учительные люди” русского средневековья – это: для прихожан – духовные отцы (чаще всего приходские священники из белого духовенства), для Православной Церкви – архипастыри (архиереи из черного духовенства). Первые окормляли каждого православного в полноте церковной жизни, вторые – всю паству целиком, принимая соборные решения или выступая с поучительными словами. |
|
|
