| Монастырь этот основан в 1650 году, по благословению Киевского митрополита Сильвестра Коссова, игуменом Тарского Преображенского монастыря (в Лубенском уезде Полтавской губернии) Каллистратом, при главном участии полковника Мартына Пушкаря, который пожертвовал для этого значительную сумму, Ивана Искры и других жителей Полтавы. О том, как долго строился монастырь и какие здания воздвигнуты были в нем, не сохранилось сведений. Известно только, что в 1695 г. татары, во главе с бывшим войсковым канцеляристом Петриком, разоривши Полтаву, опустошили монастырь. В 1709 г. разорили его шведы. Заняв монастырь, не окоченный еще постройкой после предыдущего разорения, они втащили туда свои пушки и громили бастионы полтавской крепости. Одна из этих чугунных пушек сохранилась до настоящего времени и в 1858 году перенесена из монастыря в кадетский лагерь, вблизи шведской могилы. По преданию, в монастыре была временная квартира Карла XII. Близ леса, прилегающего к монастырю, расположена была шведская артиллерия; у другой опушки, по левую сторону нынешней зеньковской дороги, – ваша артиллерия. Близ первого леса стояла мельница, из которой Карл XII во время сражения посылал приказания. Невдалеке от этого монастыря Карл XII, при объезде своих аванпостов, 25 июня, ночью, ранен казаками пулей в ногу. Известно также, что во время самой битвы Петр Великий отрядил три батальона под начальством полковника Головина к монастырю, для сообщения с Полтавой. После полтавской битвы монастырь опять был отстроен полтавским полковником Василием Кочубеем, сыном известного в истории Малороссии Василия Леонтьевича Кочубея, за что отдано было строителю монастыря урочище Требы с лесом, сенокосом и мельницей, перешедшее впоследствии во владение помещика Ивана Андреевича Базилевского. В 1822 году, 19 июня, многие здания монастыря значительно повреждены были бурей; повреждения эти вскоре были исправлены бывшим тогда настоятелем архимандритом Иосифом Ильицким на сумму, отпущенную правительством, по ходатайству малороссийского генерал-губернатора князя Николая Григорьевича Репнина-Волконского. |
| Двор Софийского Собора и монастыря найден Петром Могилой не в лучшем состоянии. Ибо и сам он не имел в нем пристанища, а жил в Киево-Печерской Лавре. Но по оставшимся повсюду на дворе многим древним основам каменным и погребам заметно, что на оном было весьма много обширного здания, и не удивительно. Ибо братство монашествующих Софийского монастыря простиралось и в последние времена до 75 и до 100 человек. Впрочем, над деревянным по старинному обыкновению, строением Киева свирепствовавшие пожары часто переменяли вид и Софийского монастыря. Но Софийский Собор по крайней мере внутри никогда не горел. Ибо при сем не могла бы уцелеть мозаика. Новое устройство Софийского монастыря началось в конце XVII столетия при учреждении митрополии в подчинении Московскому Патриаршему Престолу. Ибо после митрополитов Петра Могилы и Сильвестра Коссова митрополиты Киевские, не жившие уже в Киеве, допустили опять здание до ветхости. Первый митрополит, присоединившийся к Московской иерархии, Гедеон, князь Четвертинский, со вступления своего на Киевскую митрополию занялся обновлением Софийского Собора и у российских государей в 1686 г. испросил пособие и многие церковные утвари. Он обновил и все монастырское здание деревянным строением, но все оно в 1697 г. и с архивом монастырским сгорело, а вновь выстроено также деревянное преемниками его Варлаамом Ясинским и Иоасафом Кроковским. Преемник их Варлаам Ванатович, архиепископ Киевский, начал каменное; создал в два этажа для братии каменную трапезу с запасной палатой наверху, а в трапезе церковь во имя святого Лазаря, друга Христова, и при них кухню с приспешней, а напротив оных хлебню в один этаж (что ныне под дикастерией); основал против западных дверей Собора каменный архиерейский дом, конченый уже преемником его архиепископом и после бывшим митрополитом Рафаилом Заборовским, который в нем устроил и церковь во имя Воскресения Христова. Варлаам устроил также подземные выходы, простирающиеся от монашеской трапезы в две противоположные стороны по двору; основал загородный Шулявский дом и обсадил его рощей. |
| 67 В Хронологии митрополитов Киевск. стр. 170; а послание патриарха Луки к. Вел. Кн. Андрею Юрьевичу напечатано в Никоновой летописи, часть II. стр. 180. 69 Киевский Каталог митрополитов, собранный. Св. Димитрием митрополитом Ростовским и дополненный В. Г. Рубаном, напечатан. в его Любопытном Месяцеслове 1776 г. в Москве, а с него сокращен. в Киевском Месяцеслове 1797 г. 73 Воскресенский список напеч. В С. П. Б. 1795 г., стр. 185; Софийский Летоп. напеч. В М. 1820, часть I, стр. 153. 74 Сильвестра Коссова Хронология стр. 171; Никонова летопись част. I, стр. 139; Каталог Киевский издан. Рубаном, стр. 61. 75 История Государства Российского том. II, прим. 162. Сию сказку первый выдумал Кассиан Сакович, отступник в унию, сославшись на какого-то якобы русского писателя Никанора 1240 года, и на нем-то Фризий и Орловский оставались. Но униаты всегда усиливались чем-нибудь доказывать подчинение российской Церкви издревле папе: в сем помогали им и иезуиты, из коих Ян Алонзий Кулеша в книге своей Wisra Prawoslawna, изданной 1704 в 4 листа в Вильне, насчитал 2857 доказательств сему!!! 76 Грамоты сии см. в прибавл. к сему Описанию под 3 и 4. и в Истории Российск. Государства, том II, прим . 108. 83 Binghami 0rigin. Ecclesiqstic. Lib VIII. сар. VII. § XIII. Volum. III, pag. 274. edit. Halæ Исход, гл. 29, ст. 4; Левит. гл 8, ст. 6. 84 В печатном жизнеописании св. Великомученицы Варвары, по мнению Киевозлатоверхомихайловского монастыря игумена Феодосия Софоновича сказано, что сия греческая княжна была дщерь Алекия Комнина, императора греческого. Но у Алексия Комнина не было дщери Варвары, как видно из Дюканжевых родословий императоров греческих. Caroli du Fresne du Cange Familie Byzatine, ed. Venetus 1929, pag. 147. Посему надобно думать, что сия княжна была какая-нибудь сродница императору Алексию. 86 Татищев, не поверив такому числу церквей, бывших в Киеве, полагает сгоревшими только 50. Но летописатель Дитмар, современник Владимира Великого и Ярослава, сына его, свидетельствует, что и тогда в Киеве было больше 400 церквей и 8 торговых площадей. Со времен введения христианства в Россию не только князья, но бояре и достаточные граждане ревностно строили своим иждивением церкви, и от сего-то наипаче в Киеве, Новгороде, Пскове и других знатнейших городах России весьма скоро умножились оные. |
| И если такова судьба Златоустова слова, то что же говорить о трудах академических богословов! В России довольно традиционно труд богослова воспринимается как нечто ненужное и опасное. Уже многие века в российской церковной среде принято хвалиться собственной необразованностью: " Платона не читах, борзостей еллинских не текох... " . Зачем думать — надо " стоять и хранить " . Как горько заметил профессор Н. Глубоковский, еще в XIX столетии " всякий мнил себя богословом по самому праву воспринятой им христианской веры и не только не давал труда строгой систематической подготовки, но пренебрегал ею, унижал богословскую науку и немногих ее адептов и взывал о принижении до своего примитивного уровня " [ 8 ]. Владыке Антонию (Храповицкому) пришлось даже писать статью со скандальным названием " В защиту наших академий " : " Нам грустно слышать несправедливые фразы о том, что академия священнику не нужна; говорящий такие фразы подобен или петуху перед зерном жемчужным, или свинье под дубом вековым " [ 9 ]. А священномученик архиепископ Иларион напоминал слова Сильвестра Коссова: " Латинские науки нашему народу нужно изучать прежде всего для того, чтобы нашей Руси бедной не звали Русью глупой " [ 10 ]. Великий русский богослов ХХ века отец Георгий Флоровский с болью писал о том же (вот тут уж я, простите, приведу длинную выписку). " В истории русского богословия чувствуется творческое замешательство. И всего болезненнее был этот странный разрыв между богословием и благочестием, между богословской ученостью и молитвенным богомыслием, между богословской школой и церковной жизнью. Это был разрыв и раскол между " интеллигенцией " и " народом " в самой Церкви... У многих верующих создавалась опасная привычка обходиться без всякого богословия вообще, заменяя его кто чем: Книгой правил, или Типиконом, или преданием старины, бытовым обрядом, или лирикой души. Рождалось какое-то темное воздержание или уклонение от знания, своего рода богословская афазия, неожиданный адогматизм и даже агностицизм, мнимого благочестия ради, — ересь новых гносимахов… Эта гносимахия угрожала и самому духовному здоровью. |
| Не отрицая пользы изучения классической литературы и науки, он признает необходимым подчинение ее религии и в образец научных и религиозных знаний ставит творения Иоанна Дамаскина . Но в особенности резким нападениям подвергалось у нас классическое образование и вообще западно-европейская наука со стороны некоторых консервативных ревнителей православия (напр. Иоанна Вишенского) в XVII веке, со времени преобразования наших школ но образцу школ западно-европейских (латино-польских). В „латинских хитростных науках» усматривали в особенности опасность заражения разного рода ересями, – социанством, протестантством, католичеством и т. под. „Сила духа», говорили, „не в художестве вышнего наказания и философского постижения обретается, но верой смиренномудрия даруется. Хитроречием простота и буяя премудрость Божия бесчестится, крест Христов поруган бывает... Латинская премудрость – прямая дорога к аду. Риторика, диалектика и прочие поганские хитрости и руководства суть изобретение дьявола, ведущего борьбу со славянским языком, как с самым плодоноснейшим и самым приятнейшим Богу. Поэтому не лучше ли изучить богомолебный и праведнословный часословец, молебный псалтирь, плачивый и смиренномудрый октоих, евангельскую и апостольскую проповедь (с толкованием простым, а не хитрым) и прочие богослужебные книги, и через то получить жизнь вечную, – чем постигнуть Аристотеля красномовного (красноречивого), Платона и другие вавилонские хитрости, и со всем этим отойти в геенну огненную» 2 . Но подобного рода нападения составляли исключительное явление и находили решительный отпор со стороны поборников научного образования (наприм. Сильвестра Коссова в сочинении „Exegesis»), разъяснявших неосновательность этих нападений. В интересах религии и нравственности в наших старых школах с чтением произведений древне-классической литературы соединялось чтение некоторых мест из Библии и творений церковных писателей, и первые сравнивались с последними. Так, в конспекте преподанного в Невской Духовной Академии в 1816 году между прочим говорится: „В классе высшего латинского и российского красноречия 1) Песнь пророка Моисея и др. |
| мир. Польша соглашалась даже на союз с Москвой против Швеции. Церковная зависимость Киевской митрополии от КПля оставлена по-прежнему. В 1657 г. скончались и митр. Сильвестр и Б. Хмельницкий. Вскоре занявшие их места митр. Дионисий Болобан и гетман Иван Выговский оба были польской ориентации. Лишь вынужденно дали присягу Москве. Но продолжали, не скрывая, вести переговоры с Польшей. Поляки, смирившиеся под ударами, пошли на большие, соблазнившие казаков, уступки. Отказались от защиты государством унии. Возвратили православной церкви отобранные у нее имущества. После этого казаки вложили свои силы в союз с Польшей, даже в войну против Москвы. Но такая чрезмерно авантюристическая политика не могла найти поддержки во всех слоях русской нации. Русское население политически раскололось. Даже православные епископы, сознательно боявшиеся подчинения неученой Москве и через это ослабления своей духовной силы, т. е. богословской науки, несклонны были легкомысленно колебать под собой твердую государственную почву. В таком духе был настроен авторитетный ученый, Черниговский епископ Лазарь (Баранович), временно управлявший митрополией по смерти Сильвестра (Коссова). Но все иерархи, и правые, и средние и левые, по вопросу покорности Москве, были едины в желании оставаться под удобным, не стеснявшим никакой свободы верховенством КПльского патриарха. Поставленный на место Сильвестра Дионисий (Болобан) был сверх того и приверженцем, в сговоре с гетманом Выговским, польской ориентации. В свою очередь это давало Москве, помимо ее централистской природы, и объективное основание поставить во главе «бунтующей» киевской церкви верного Москве иерарха рукой патриарха Московского. Устранившегося и тоже «бунтующего» патриарха Никона в это время сменил митрополит Крутицкий Питирим. Москва решила и митр. Питирим поставил (1661 г.) казавшегося Москве покорным и надежным Нежинского протопопа Максима Филимонова, постриженного с именем Мефодия. У московского правительства, боровшегося в этот момент с Никоном, не было желания усугублять конфликт с КПльским патриархом, и потому Мефодий получает титул епископа Мстиславльского, как символ лишь временного заведывания митрополией. |
| Большое место в поэме занимает обличение злоупотреблений и морального упадка клира. Ф. бичевал недостатки правосл. Церкви с целью ее обновления, поднятия престижа духовенства. Ф. заботился о сохранении национальной духовной культуры перед угрозой полонизации. Развитие просвещения, считал он, является общенациональным делом, невнимание к образованию и науке ведет к деградации общества и народа. Ратуя за приобщение к передовой европ. науке и образованию, Ф. в то же время пытался предостеречь правосл. молодежь, стремившуюся для получения знаний в «чужие сады» (западноевроп. ун-ты), от опасности «неизлечимого струпа» и «блудной слепоты» - влияния реформационной и католич. идеологии. Защищая Православие, он расценивал конфессиональную переориентацию как отступничество. Схожие мотивы характерны и для др. антиуниат. авторов того времени. Ф. выступал за создание национальной высшей школы, где можно было бы получить европ. образование на основе национально-религ. духовных ценностей. Т. о. Ф. предопределил направление деятельности митр. Киевского Петра (Могилы). Острое общественное звучание и глубина затронутых проблем ставят «Лабиринт...» в ряд значительных памятников философской культуры Белоруссии и Украины эпохи барокко. Творчество Ф.- свидетельство преемственности гуманистических традиций философов и просветителей XVI - нач. XVII в., формировавших идеал духовной и национально-культурной жизни вост. славян. Идеи Ф. стали лейтмотивом деятельности просветителей и церковных подвижников из круга митрополитов Петра (Могилы) и Сильвестра (Коссова), профессоров Киево-Могилянской коллегии. Соч.: Labirynt, abo Droga zawiklana, gdzie Piekna Madrosc z powinnosci swey pp. Mohylowianom y im niekmorym w przedsiewzieciach swych podobnym kromsza y daleko lepsza droge pokazuie//Украïнська лimepamypa XVI-XVIII ст. та ihшi слов " яhcьki лimepamypu. К., 1984. С. 258-285; Пам " яmki братських шkiл на Ykpaïhi (kiheць XVI - початок XVIII ст.): Тексти i дocлiджehhя. К., 1988. С. 513-532; Старостенко В. В. «Лабиринт» Фомы Иевлевича. Могилёв, 1998; Т. Лябipыhm, альбо Заблытаная дарога//Спадчына. 1999. 2. С. 83-109; Ahmaлoriя беларускай лimapamypы: XI - першая палова XVIII стагоддзя. Mihck, 2003. С. 700-713. |
| Подчинение Киевской митрополии Москов. патриарху: церковное состояние Малороссии в XVII стол.; сношение п. Иоакима и царей с гетманом Самойловичем, собор в Киеве, избрание в митрополиты еп. Гедеона, переписка по этому делу и поставление Гедеона. Сношение с восточными патриархами; граматы послонные им; препятствия, на которые указывали они, и средства употребления против их упорства; их ответы – грамата п. Иерус. Досифею; отправление ответных патриарших грамат в Киев. Расширение прав Москов. п. Иоакима в отношении к южнорусской церкви, сношение п. Иоакима с еп. Гедеоном и Лазарем Барановичем архиеп. черниг. по вопросу о времени пресуществления св. Даров, – с архим. Варлаамом по поводу печатания книг. Не одна великороссийская церковь была предметом забот п. Иоакима. – Обстоятельства времени вызывали его принять участие и в судьбах церкви малороссийской. Малороссия в царствование Алексея Михайловича поступила под крепкую руку государя Московскаго, побуждаемая к тому, теми различными бедствиями, которым подвергалась она вследствие притязаний на нее соседних государств. Она вступила тогда по своей политической жизни в общение с Москвою, отдавщись ее покровительству и защите от посягательства на нее врагов 473 . Но сознаваясь, таким образом, в своем политическом бессилии и обращаясь за помощью к Москве для сохранения своего гражданскаго существования, Малороссия в то время не сознавала своей слабости в религиозной жизни или по крайней мере не хотела признать превосходства над собою Москвы в этом отношении. Стоя по своему умственному развитию много выше Великороссии она не желала, чтобы ее религиозная жизнь находилась в зависимости и таким образом осталась независимой от Московского патриарха, хотя и подчинилась Московскому государю, хотя даже в самых условиях этого подчинения было постановлено, чтобы митрополиту Киевскому и всему Малороссийскому духовенству быть под ведением Московскаго патриарха 474 . Бывший в то время киевский митрополит Сильвестр Коссов не признал своей зависимости от Московского первосвятителя и остался в подчинении у патриарха Константинопольского, не смотря на то, что этим возбудил даже против себя неудовольствие патриарха Никона , имевшего, как известно, огромное влияние и на государственныя дела 475 . Не признала южно-русская церковь своей зависимости от Московского патриарха и после смерти Коссова, последовавшей вскоре после политического подданства Алексею Михайловичу Малороссии. |
| На северной арке главного купола в Софийском храме значится ныне: „Изволением Божиим нача здатися сей премудрости Божией храм в лето 1011-е, совершися же в лето 1038-е“. До обновления Софийского собора в 1043 году вместо в лето 1011 значилось здесь в лето 1037; обновители правильно усмотрели, что обширное и притом каменное здание этого храма не могло быть сооружено в один год, но неправильно рассудили, будто ошибка надписи в год заложения, тогда как она в год его свершения. 3. Сколько времени строилась св. София, когда и кем освящена? Десятинная церковь в Киеве строилась 5 лет (991–996 г.); Новгородская София 7 лет, великая церковь Киево-печерской лавры–16 лет. Сколько времени строилась св. София киевская, заложенная в 1037 году, древнии летописи умалчивают. Но принимая в соображение обширность этого храма, его архитектуру, лучшую архитектуры прочих киевских древних храмов, и то, что в 1051 году уже поставлен к ней митрополит Иларион из пресвитеров церкви св. Апостол на Берестове, можно полагать, что на строение и украшение св. Софии употреблено не меньше 5-ти лет и не больше 14-ти. Из исторических памятников известно, что освящение св. Софии Ярославом совершено 4-го ноября. так значится в Мстиславовом евангелии XII века и повторено в Шишатовском Апостоле XIV века, в Софийской Новгородской менее XV века. (.M 383), в святцах Императорской публичной библиотеки (.M 51) и в святцах Московской Академии конца XVII века (.Y 201). На арке Софийского собора значится, что Киевский храм св. Софии освящён митрополитом Феопемптом. Тому же святителю приписывается освящение св. Софии в киевском иерархическом каталоге и у митрополита Сильвестра Коссова. Но в Мстиславовом Евангелии, писанном около 1103 года, по воле Мстислава, бывшего новгородскими князем до 1117 года, сказано: „в сей день (4 ноября) освящение св. Софьи, иже есть в Киеве граде; освящена Ефремом митрополитом . Чему же верить? Тому ли, что св. София освящена митрополитом Феопемптом (1039–1049 г.) или свидетельству об освещении ея митрополитом Ефремом (1091 – 1096 г.)? |
| Митрополит Евгений уделял большое внимание изучению истории Десятинной церкви далеко не случайно. Этот храм по своему значению занимал не только первенствующее место в ряду других церквей Киевской Руси, но первоначально был их «матерью» – церковью всея Руси. Эта церковь служила оплотом русского народа, на нее смотрели как на залог благоденствия не только Киева, но и всей Киевской Руси. Ей воздавали славу побед киевские князья, к ней прибегал русский народ, в ней искал заступничества в трудные годины (см. 8, 217). " Сия церковь наименована Десятинной потому, что на содержание ее с причтом и всеми церковными заведениями Владимир назначил десятую долю от своего имения и городовых доходов. Почему церковь сия и почиталась соборной в Киеве до (строительства. – Авт) Софийского собора», – отмечал владыка Евгений (9, 6). Есть сведения, что алтарная преграда Десятинной церкви была украшена иконами, которые князь Владимир заказал в Константинополе в 1007 году (см. 6, 1022). Дальнейшая история этого храма была общей с судьбой других русских церквей: он страдал от пожаров, нашествия врагов, княжеских междоусобиц. В летописных сказаниях лишь кратко упоминается о том, что церковь была разрушена в 1240 году при нашествии войск Батыя. По сообщению летописца, Десятинная церковь послужила последним оплотом храброму боярину Дмитрию и горсти собравшихся вокруг него киевлян. «Наутрея же приидоша на не (татары. – Авт.) и бысть брань межи ними велика, людям же оузбегшим на церковь и на коморы (хоры. – Авт.) церковные и с товары своими, от тяжести повалишася и с ними стены церковные» (10, 785). На протяжении нескольких столетий стены Десятинной церкви лежали в развалинах, от них остался один только юго-западный угол. Ко времени киевского митрополита Петра Могилы (1633–1644), по свидетельству его современника, Сильвестра Коссова, от Десятинной церкви по-прежнему оставался фрагмент стены, «едва возвышавшейся на поверхность» (см. 11, предисловие). В 1635/36 году было осуществлено частичное восстановление стен Десятинной церкви. Петр Могила распорядился сложить на ее развалинах из оставшихся камней небольшую церковь во имя Рождества Богородицы и назвал ее также Десятинной. Петр (Могила) поместил в этот храм древний образ св. Николая, в связи с чем, эта церковь получила также в народе название «Десятинного Николая» (см. 6, 1023). Все остальные части древнего храма еще в прошлом были разобраны киевскими жителями на хозяйственные нужды, и к началу XIX века от нее остался только фундамент, заваленный щебнем и слоем земли. |
|
|
