| А вот что говорит Иоанн Лествичник : «Старайся всегда возвращать к себе уклоняющуюся твою мысль, или, лучше сказать, заключай ее в словах молитвы. Если она, по младенчественности твоей, утомится и впадет в развлечение, то опять введи ее в слова молитвы; ибо непостоянство свойственно нашему уму. Но Тот, Кто силен все утвердить, может и уму нашему дать постоянство» 8 . Для нас важно осознать, что и святые отцы прошли через все это, что и для них совершенство было не только даром, но и завершением пути. Новоначальным же третье состояние молитвы дается на первом этапе даром, чтобы они знали, куда идут, за что борются. Совершенная молитва состоит в том, что слова совсем уходят, человек прямо видит Бога, и сердце его восхищено к Нему. Для святых подвижников такая молитва есть дар заслуженный. И вне этого пути иного нет. Иоанн Лествичник лучше и яснее всех сформулировал, что такое молитва , но и у других святых отцов, например у Симеона Нового Богослова , мы находим вполне сходные мысли. Святые отцы с разных сторон подходят к этому вопросу, и чувствуется, что противоречий между ними нет. Молитве нужно учиться, и в том же смысле, как вообще учатся какому-нибудь искусству или науке. Возникает вопрос, молиться ли нам по святоотеческому опыту, теми молитвами, которые составили подвижники, или учиться самим их слагать и начинать этот путь заново. Нам уже ясно, что тем, кто хочет бороться за Царство Христово, нужно в жизни своей следовать опыту святых отцов, учиться на основании того опыта, который оставлен предшественниками. Собственное творчество этим не уничтожается, но, напротив, еще более выявляется, делается более совершенным. Вот почему Святая Церковь указывает молиться теми молитвами, которыми молились святые подвижники. И даже из молитвенного опыта святых отцов она принимает далеко не все, выбирая наилучшее из лучшего. Так, из многочисленных молитв Симеона Нового Богослова взяты для употребления только две. Для тех, кто имеет хоть некоторый опыт в деле молитвы, понятно, почему святые отцы напоминают ставшим на молитву о делах лукавого и повелевают оставаться на ней, несмотря на все его ухищрения, на всю свою рассеянность. А мы, которые и вообще мало уделяем времени молитве, которым всегда некогда, сдаемся без боя. Нам кажется, что когда нет желания, нет побуждения – незачем и молиться. «Долго пребывая на молитве и не видя плода, не говори: я ничего не приобрел. Ибо самое пребывание в молитве есть уже приобретение; и какое благо выше сего, прилепляться ко Господу и пребывать непрестанно в соединении с Ним?» 9 |
| В мipe, который во зле лежит , по слову Спасителя, приходится выбирать не только между добром и злом, но и между злом большим и меньшим. Между большей кровью и меньшей. Это - крест командира. Всё это, конечно, в реальной жизни - очень не просто. Выбор делать наилучший для всех, Богу угодный, - это бывает даже мучительно. И Царю Николаю было мучительно (он еще и поэтому мученик). И всем нашим Патриархам. И ошибки тут были у всех, даже у святых. Святитель Тихон, например, будучи обманут, ввел в нашей Церкви в 1923 году новый календарный стиль. Народ стал просить его вернуться к старому календарю, по которому веками шла жизнь на Руси. Просил и священномученик Сергий (Мечёв). Он пришел к Патриарху и со смирением, встав на колени, сказал: - Ваше Святейшество, я вас люблю, я вас уважаю, но я не могу так. Примите меня, как единоверца. И святитель Тихон вскоре вернул старый календарный стиль, по которому, милостью Божией, мы служим в нашей Церкви до сих пор. Корни беды Почему в нашу жизнь вернулся ныне фашизм, который мы, казалось, навсегда победили в 1945 году? Где корни этой беды? То, что ее долго готовили за океаном, всем Западом, это понятно. Но что для этого было сделано у нас? И не главная ли причина была именно здесь? Пока рождались, учились говорить и подрастали юнцы, которые в Киеве этой зимой стали скандировать « Украина - цэ Европа», - не раздавалось ли всё это время у нас, на нашей земле, по всем государственным радиостанциям и телеканалам «Россия - это Европа»? Не стала ли официальной российской идеологией мысль о том, что Россия должна стать, как все «нормальные страны», как весь «цивилизованный мip», в идеале - как Америка? О том, что у России никакой положительной самобытности нет, что она чем самобытнее, тем хуже? Со времени разрушительной «перестройки» отказ от независимости страны, от ее вековых духовно-нравственных ценностей, от приоритета ее законных национальных интересов (того, что на языке западной пропаганды называется «имперскими амбициями»), лег в основу нашей государственной идеологической доктрины (неправда, будто бы ее не было - еще какая была жесткая). Эта доктрина определяла нашу дипломатическую, военную, образовательную, культурную, кадровую политику, воздействовала на духовную сферу. |
| Если мы со смирением будем идти по этому пути, Господь «засчитывает» нам и эту рассеянную молитву. Только со своей стороны мы должны приложить все усилия. Так говорят оптинские старцы Амвросий и Анатолий. Новоначальному нечего и думать о молитве без парения мыслей. В борьбе за Царство Божие первое место принадлежит не добродетели, а молитве. К чему стремится человек? Он ищет соединения с Богом. А если так, значит, в основу всего надо положить молитву. Марк Подвижник говорит, что невозможно нам восстановить в себе образ Божий иначе, как только благодатию Божиею и верою, когда человек с великим смиренномудрием пребывает умом в непрестанной молитве. Мы, русские, – широкие, порывистые натуры, без выдержки, готовые на многое под влиянием минуты. И нам надо понять: в молитве необходим упорный труд. Беседа вторая Святые отцы наставляют нас: если ты молишься только тогда, когда встал на молитву, то ты совсем не молишься. Пребывать и соединяться с Богом мы должны непрестанно: «Непрестанно молитеся» ( 1Сол.5:17 ), – говорит апостол. И святитель Григорий Палама увещевает нас относить эту заповедь не только к монахам, но и ко всякому христианину. «Пусть никто не думает, братия мои христиане, будто одни лица священного сана и монахи долг имеют непрестанно и всегда молиться, а не миряне. Нет, нет; все мы, христиане, имеем долг всегда пребывать в молитве. Ибо смотрите, что Святейший Патриарх Константинопольский Филофей пишет в житии святого Григория Солунского: Имел святитель сей друга возлюбленного, Иова по имени, человека простейшего, но многодобродетельного, с коим беседуя однажды, владыка сказал о молитве, что всякому вообще христианину надлежит подвизаться в молитве всегда и молиться непрестанно, как заповедует апостол Павел вообще всем христианам: «Непрестанно молитеся» ( 1Сол.5:17 ), – и как говорит о себе пророк Давид, при всем том, что был царь и имел попечение о всем царстве своем: «предзрех Господа предо мною выну» ( Пс.15:8 ), т.е. всегда мысленно зрю Господа предо мною в молитве моей. И Григорий Богослов учит всех христиан и говорит им, что чаще надлежит поминать в молитве имя Божие, чем вдыхать воздух. Говоря это и многое другое другу своему Иову, святитель прибавил еще, что, повинуясь заповеданиям святых, нам надлежит не только самим молиться всегда, но и других всех учить тому же, всех вообще: и монахов, и мирян, и мудрых, и простых, и мужей, и жен, и детей, и побуждать их молиться непрестанно. |
| И вот когда в свое время введенный в заблуждение патриарх Тихон дал указание, чтобы перешли на новый стиль, священномученик Сергий Мечёв пришел к нему (один святой пришел к другому святому), пал ему в ноги и сказал: «Ваше Святейшество, я вас люблю и уважаю, не считайте меня бунтовщиком, но я не могу! Оставьте меня под своим омофором как единоверца – как старообрядца!» Он не обличил, не оскорбил патриарха – смирение какое, какая мудрость! – но он свидетельствовал: «Я не могу отделиться от той Церкви, в которой я принял всё, что имею!» Ведь эта же Церковь жила именно так, а если всё переделать, мы пойдем вопреки Церкви. Еще в первые века христианства, когда происходило создание литургических форм, были отменены агапы как часть богослужебного круга. На Карфагенском соборе был указан путь приуготовления к Евхаристии, которым и шли те святые, которых мы прославляем. Именно эта серьезность покаянного подвига и заставила связать исповедь и причащение. Если вначале еще были такие харизматические моменты, многие люди приходили в Церковь из язычества, то потом, когда постепенно всё стало выстраиваться, и появилась эта необходимость. В те времена сначала была открытая исповедь, но не все могли это понести. Исповедующиеся не слушающие, потому что есть еще один момент: «Все возвести могущему понести…», а не всякий может понести, услышав что-то такое. Когда священник выслушивает исповедь, то это особенная милость Божия, дар, чтобы остаться к человеку с ровным отношением, к его душе, не вспоминая его грехи и какие-то его преступления. Конечно, при умножении количества членов Церкви стало сложнее: двенадцать апостолов, потом семьдесят апостолов, потом отцы, мужи апостольские… А люди и в те времена были неодинаковые, и эта неодинаковость, особенно после принятия эдикта Константна Великого, когда в Церковь ринулись буквально все (преследования отменили), тогда именно в Церкви появились всякие люди, начались, конечно, и ереси… Может быть, именно тогда и началось такое формальное отношение. |
| Итак, мы не чувствуем страха Божия вследствие проказы греха, а вовсе не потому, что он не свойственен нашей природе. Чтобы почувствовать его хоть в малой степени, надо принять какие-нибудь меры к очищению души. Если мы идем к любви через страх Божий, то это потому что «умножение страха Божия есть начало любви» 6 , как говорит Иоанн Лествичник . Страх Божий как вводный, как нечистый, как несовершенный, как страх раба перед наказанием – именно этот страх нам полезен и нужен, поскольку им первоначально уклоняется человек от греха. Если же идем из-за награды – находимся в состоянии наемника, и это также нам полезно, ибо заставляет творить добро. А третья ступень – страх сына. Здесь нет ни наказания, ни наград, но радость общения с Отцом, делание добра во имя страха, что человек может быть лишен Духа Святого Божия, что и есть совершенная любовь. Что же делает в нас страх Божий? Нам приходится идти путем страха новоначальных, рабского страха. Наша вера – покаянная. Уверовав в Господа, мы сейчас же должны каяться, ибо Христос чист, а мы полны грехов. И так из нечистых должны мы сделаться чистыми, из смертных – бессмертными, из тленных – нетленными. Но чтобы очищаться, надо видеть свою грязь; чтобы каяться, надо знать свои грехи. Луч солнечный, проникнувший чрез скважину в дом, просвещает в нем все, так что видна бывает тончайшая пыль, носящаяся в воздухе: подобно сему, когда страх Господень проходит в сердце, то показует ему все грехи его. 7 Страх Божий действительно показывает нам наши грехи, освещая даже и те уголки души, куда мы обычно вовсе не заглядываем. Как ученик перед экзаменом, начиная в последний раз пробегать страницы учебника, видит, что он знает и чего не знает; так и грешник перед лицом Чистейшего вспоминает, что настанет час и предстанет он перед Престолом Господа и окажется не в одежде нетления, которую дал ему Бог при крещении, а в одеянии, сотканном из его лукавых дел. Итак, есть ли страх Божий действительное средство для очищения души или о нем говорили только для того, чтобы держать людей «под палкой»? Нет, он нам действительно необходим, ибо надо нам видеть грехи наши – без этого нет спасения. Страх Божий показует человеку грехи его. |
| — Как же Вы поступили в МГУ, не будучи комсомольцем? — Мне говорили, что я не поступлю, и убеждали, что надо вступить в комсомол. Но я отказался. И меня все-таки приняли на физический факультет МГУ. — А были еще среди студентов не члены ВЛКСМ? — Нет. Был только один «переросток», который вышел из комсомольского возраста. Все остальные были комсомольцами. Но заявлять о своей вере в те хрущевские годы было небезопасно. За это сразу могли выгнать из вуза. — Кто был Ваш отец? — Отец был философом, учился в Московском университете на историко-филологическом факультете. Это был последний курс, на котором обучали еще по дореволюционным программам; он учился в последней группе, которую вел признанный теперь русский философ Иван Александрович Ильин. Почти вся группа духовно окормлялась у отца Сергия Мечёва. К тому времени, как отец окончил университет, философию в стране преподавать перестали. Поэтому до войны мой отец преподавал английский язык. После войны советская власть решила, что философия все-таки нужна, но марксистско-ленинская. Стали искать философов. Оказалось, что их почти не осталось. В результате моего отца позвали на философский факультет МГУ. Но поскольку факультет уже был совершенно советский, то он мог преподавать только логику. Протоиерей Сергий Мечёв (1892—1942) — святой Русской Православной Церкви, яркий московский проповедник. В 1919— 1929 годах был настоятелем храма святителя Николая в Кленниках на Маросейке, прихожанами которого были многие представители гуманитарной интеллигенции. Подвергался арестам и ссылкам, восемь лет (с 1929 года по 1937 год) провел в тюрьмах и лагерях. Снова арестован в 1941 году, расстрелян в январе 1942 года. В августе 2000 года Архиерейский собор Русской Церкви прославил его в сонме Новомучеников и Исповедников Российски — Как вы познакомились с отцом Всеволодом Шпиллером, впоследствии ставшим Вашим духовником? — Мой прежний духовник, еще до отца Всеволода, был очень стар и тяжко болен. Он дважды сидел, а потом жил с подпиской о невыезде. Он хотел поисповедоваться, но в то время нелегко было найти священника, которого можно было в таком случае пригласить домой. Кроме того, старцу нужен был священник, близкий ему по духу, по культуре. Поиски привели к отцу Всеволоду. Он приехал к нам домой. Тогда мы и познакомились. |
| Конечно, все это не говорит о том, что целых мощей нет. Тела многих наших святых угодников сохранились или полностью целыми, или отчасти. Один из таких примеров, засвидетельствованный советской властью, – мощи ярославских чудотворцев. При вскрытии был составлен акт о том, что святые ярославские князья – Феодор, Давид и Константин, как говорит следствие, «имеют сохранившееся тело, кости, хрящи и кожу в высохшем виде». И это не один, конечно, случай. Здесь у нас в музее лежит тело святителя Иоасафа Белогородского. В Чернигове покоятся мощи святителя Феодосия, у которого истлела только часть пятки на одной из ног. Мощи Тобольского митрополита Павла, сохраняющиеся в Киево-Печерской лавре, также целы, правда они не считаются мощами святого угодника. Если все это сопоставить, становится ясно, что, с одной стороны, Церковь в лице ее учителей, представляющих церковную совесть, т.е. в лице святых, митрополитов и т.п., никогда не учила о мощах как о нетленных телах (в том смысле, как мы это понимаем) и, с другой стороны, что всегда были такие тенденции. Прославление мощей угодника совершается независимо от того, истлело его тело или нет. Святой прославляется за свою жизнь и за ту небесную помощь, которую он оказывает людям как во время жизни своей, так и после смерти. Мощи же – это останки святого человека: и сохранившиеся тела, и кости, и даже прах и пепел. Так всегда учила Церковь . Иные установки при прославлении святого, связанные с нетлением мощей, т.е. сохранностью его останков, появились и получили широкое распространение в самое последнее время. Всем нам памятно открытие мощей преподобного Серафима Саровского . Для многих оказалось соблазнительным, что открыты были только кости. В Петрограде распространились слухи, что старец Серафим был вовсе не святой и что мощи открыты лишь по желанию Синода и Государя; рассказывали, что подлинные акты вскрытия мощей скрываются от народа. Эти слухи волновали общество, и покойный Петроградский митрополит Антоний принужден был выпустить послание, в котором говорил, что прославление мощей святых угодников совершается вовсе не потому, что сии имеют нетленные тела, но за их жизнь. Это свидетельство XX века важно потому, что оно, во-первых, было произнесено на весь мир и, кроме того, оно подтверждало о величайшем святом то, о чем рассказывали наши деды, еще живые в памяти, – нет сомнения в святости угодника Божия Серафима, в его подвигах, в его молитве, в его помощи страждущим. |
| Молитвами Пречистыя, Преблагословенныя, Славныя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии и предстательством иже во святых отца нашего Николая, архиепископа Мир Ликийских, Чудотворца, преподобного Сергия, игумена Радонежского, Чудотворца, преподобного Феодосия Тотемского, чудотворца, преподобного Серафима Саровского , чудотворца, преподобного Пимена Великого , преподобного Феодора Студита и святых Ангелов хранителей ваших, Да пребудет на вас благословение Господне во всю Святую Четыредесятницу. Аминь. 1930 г. Письмо четвертое Вместе со всей тварью в эту спасительную нощь веселюся я и радуюсь, яко Христос воскресе и ад пленися. В духовном восторге, обратившись в сторону родного нашего храма, украшенного теперь цветами, сияющего светом, наполненного ликующим пением вашим, осеняю, как бывало раньше, вас, родных моих милых сирот, святым крестом и возглашаю всем существом своим: «Христос воскресе, Христос воскресе, Христос воскресе!» По-новому встречаю Великий Праздник: в одиночестве, как грешник величайший, глубже чувствую радость Воскресения, но нет во мне обычной пастырской полноты, всегда ощущавшейся мною в этот день. Поэтому стенет сердце, слезят вежды! Христос, наша Пасха, прииде, вас же, детей моих, нет со мною. Не все поймут меня в этом, но вы поймете. Чувствую, что у многих из вас сейчас на глазах слезы. Да и как не плакать нам в нарочитый сей день друг о друге? Мы не только покаяльная, но и богослужебная семья, я не только отец ваш, но и предстоятель церкви нашей, вы не только дети мои, но и сослужители. В нас редчайшая полнота, почти не встречающаяся, – полнота покаяльно-богослужебной семьи. Я не нахожу ни в себе, ни в богослужении моего и вашего – все переплелось, все составило новый организм соборно совершающей служение духовной семьи. Я жил вами, вы мной, все вместе через Божию Матерь, святых угодников наших и приснопамятного Батюшку – во Христе. Разве можно нас поделить? Скажите, где мои уста, где ваши? Где мое сердце, где ваше? Где моя душа, где ваша? Что в храме делалось мною, что вами? Чем я был для вас, пусть скажет сердце каждого. Я же скажу о вас: вы – моя уста, вами возносил я за богослужением свои грешные молитвы, вы – мое сердце, вы годами складывали в меня «своя тайная», и я все знаю, что недостойно слагал в своем сердце. Теперь оно расширено вашими сердцами, и невозможно определить, что мое, что ваше. Вы моя душа – давно живу вашими радостями, вашими скорбями; в лучшие свои минуты чувствую, что иной жизни во мне нет. Теперь взяли у меня мои уста, отняли мое сердце, вынули мою душу. Как же не сознавать мне, что по грехам нашим, и прежде всего моим, естественнейший наш союз Божиим велением пространственно рассекается. |
| Наше величайшее счастье, но вместе с тем и несчастье состоит в том, что мы в себе самих имеем свидетеля и обличителя наших дел, обличителя «постоянного, но не непрерывного», как говорит Иоанн Златоуст . Иными словами, она не мучает нас в каждую минуту нашей жизни, так как мы не снесли бы этого, но ее обличение то и дело вспыхивает в нас, не давая нам уснуть. Иоанн Златоуст утверждает, что совесть делает это не однажды, не дважды, но многократно и во всю жизнь и, хотя бы прошло много времени, она никогда не забывает сделанного, но сильно обличает нас и при совершении греха, и до совершения, и особенно по совершении. Итак, совесть есть, во-первых, свидетель не безмолвный и, во-вторых, обличитель, но не непрерывный. В этом, как я сказал, наше счастье и несчастье. Непрерывное обличение нас убило бы, мы не смогли бы начать иной жизни – чистой и святой. А наше несчастье заключается в том, что, пока слышим обличение совести, мы еще хотим что-то сделать, а едва оно кончится – к деланию охладеваем. А нам следует пребывать до конца бдительными. Внимание к своей совести должно быть для христианина основным деланием. Мы имеем совесть – свидетеля не безмолвного и обличителя постоянного, но не непрерывного, имеем и укорение, и отраду, имеем всё, чтобы встать от бездны греховной и бдительно идти вперед правым путем. Мы постоянно должны прислушиваться, не перестала ли нас обличать совесть, и если да, искать причину этого, помня, что «тех только одних не обличает совесть, которые или достигли верха добродетели, или ниспали в самую глубь зла» 10 . «Должно внимать себе, не перестала ли совесть наша обличать нас, не ради чистоты нашей, но как бы утомившись» 11 . И если мы имеем в себе этого свидетеля и обличителя, мы должны идти к нему на послушание, прислушиваться к его велениям и не отсылать его к помыслу, «презирающему наше падение и сладкоречиво о нем говорящему». Оптинский старец отец Иосиф говорил: Совесть человека похожа на будильник. Если будильник прозвонил и, зная, что надо идти на послушание, сейчас встанешь, то и после всегда будешь его слышать, а если сразу не встанешь, несколько дней подряд говоря: «Полежу еще немножко», то в конце концов просыпаться от его звонка не будешь. |
| Не совершаем ли мы тем не менее идолопоклонства, поклоняясь святым иконам, сделанным из дерева и красок? Не есть ли это поклонение твари вместо поклонения Творцу? Не есть ли это творение кумиров? Задаваясь этими вопросами, Феодор Студит отвечает, что икона (слово греческого происхождения, означающее «образ»), как всякое искусственное изображение, является подобием того предмета, изображением которого она служит, т.е. образ показывает очертание первообраза. Показывая ребенку карточку отца и спрашивая его о том, кто на ней изображен, мы нисколько не удивляемся его прямому ответу: «Папа». Мы знаем, что это не есть собственно его папа, но вместе с тем все-таки именно «папа». В чем же здесь дело? Да в том, что всякое искусственное изображение является подобием первообраза и в этом образе показывается очертание того, с кого снята карточка. Когда мы, показывая на фотографию, говорим: «Вот мой отец», никто не считает это ненормальным, ибо в карточке действительно заключается очертание того, с кого она снята. Подобно тому, поклоняясь иконе-образу, мы вместе с тем поклоняемся первообразу, «почесть бо образа на первообразное преходит» 6 – как говорится в молитве на освящение иконы Святой Троицы. Как ребенок хотя и говорит: «это папа», указывая на карточку, но все-таки знает, что это не сам отец его, а только изображение, так и мы отличаем образ от первообраза и поклоняемся не веществу, а изображенному на нем. Определение Седьмого Вселенского Собора гласит: «Определяем, чтобы святые и честные иконы предлагались (для поклонения) точно так же, как и изображение честнаго и животворящаго креста, будут ли они сделаны из красок или (мозаических) плиточек или из какого-либо другого вещества, только бы сделаны были приличным образом, и будут ли находиться во святых церквах Божиих на священных сосудах и одеждах, на стенах и на дощечках, или в домах и при дорогах, а равно будут ли это иконы Господа и Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, или непорочной Владычицы нашей святой Богородицы, или честных Ангелов и всех святых и праведных мужей. Чем чаще при помощи икон они делаются предметом нашего созерцания, тем более взирающие на эти иконы возбуждаются к воспоминанию о самих первообразах, приобретают более любви к ним и получают более побуждений воздавать им лобызание, почитание и поклонение, но никак не то истинное служение, которое, по вере нашей, приличествует одному только божественному естеству». 7 |
|
|
