| Но засим немного дней, и какая резкая противоположность! Тот самый народ, который так восторженно встречал Иисуса Христа, и взывал к Нему: «Осанна», как своему Спасителю, стал упорно желать смерти Его, и преизлиха пред Пилатом вопиял: распни Его. Тот самый народ, который своими одеждами устилал путь Христу, не отказался от возмутительного зрелища, как суровые воины, приготовляясь распинать Спасителя, снимали с Него одежды и делили. Почему же в столь короткое время народ показал такое ужасное вероломство? Причиною сего было двоедушие тех людей, которые по своей мнимой праведности, по своему положению общественному, имели сильное влияние на народ иудейский. Книжники и фарисеи не любили Иисуса Христа: ибо Он строго восставал против их лицемерия, и прямо их поражал в их порочное сердце. Но не могли они явно отказать Ему в своем уважении: ибо с того времени, как Он, двенадцатилетний, сидел и беседовал среди их в храме, должны были дивиться разуму и ответам Его ( Лк. 2:47 ), а потом и силе чудес Его. Посему они и умыслили действовать против Него двулично, соединяя наружное к Нему уважение с тайною против Него злобою. В лицо звали Его учителем, повторяли: вемы, яко истинен еси и пути Божию воистину учиши ( Мф. 22:16 ): а между тем подготовляли обвинение, будто Он развращает народ ( Лк. 23:2 ). Верили, что мог Сей, отверзший очи слепому, сделать, чтобы и Лазарь не умер ( Ин. 11:37 ), и сами соглашались, что человек грешный не может творить такие чудеса ( Ин. 9:16 ): несмотря на то, людей простых и суеверных уверяли, что Он творит чудеса силою бесовского князя ( Лк. 11:15 ); ложными слухами, будто Он запрещает давать дань кесарю и делает Себя царем, старейшины наконец наустиша народы, да испросят Варавву, Иисуса же погубят ( Мф. 27:20 ). Если же двоедушие восторжествовало на суде над невинным Спасителем, Который никакого греха не сотворил: можно ли определить весь вред, каким сопровождается оно в наших грешных обществах, где невинность и виновность нередко затемняются стечением странных и двусмысленных обстоятельств? Опасность этого вреда еще больше увеличивается от того, что не всегда и не везде двоедушие почитается пороком. |
| Что возбудило родных братьев продать в рабство Иосифа? – Зависть. Что понуждало царя Саула враждовать против кроткого Давида? – Зависть. Так было в древности, так бывает и ныне. Златоуст называет зависть «причиною всех зол», имея в виду то, что с нее начались, и ею на земле поддерживаются несчастия, преступления, пороки. И в жизни каждого человека эта страсть обнаруживается прежде, нежели какая-либо другая. Блаженный Августин указывает опыт, что когда мать, имевшая двух близнецов, одного кормила грудью, другой в те минуты бледнел от зависти 44 . И кому не случалось замечать, как между малыми детьми ничтожная вещь, пустая игрушка легко делается поводом к ссоре? Начинаясь с колыбели, эта страсть не оставляет человека и до гроба; умирая, он жалеет, отчего не дано ему дожить, как живут иные, до глубокой старости, от чего не удалось насладиться благами, какими наслаждаются другие. Апостол Иаков замечает: Идеже зависть, ту нестроение ( Иак. 3:16 ). Сие замечание объясняется прекрасным выражением одной песни церковной: «зависть не весть предпочитати полезная» 45 . Эта слепая страсть не умеет выбирать что полезно, и все клонит ко вреду. Она ненавидит, что есть доброго, и любит то, что уничтожается, если ей не достается. Когда разрушается чье-либо благосостояние: зависть, как сытая змея в ущелье, кроется в черном сердце, и спит. Но как скоро дела ближнего получают успешный оборот, завистник беспокоится, как будто сам чего лишается. Чужие действия полезные и богоугодные его раздражают: он не доволен, зачем не он их виновник, и посему в том, что само в себе неукоризненно и похвально, он старается найти черту невыгодную, чтобы только подвергнуть порицанию человека, заслужившего уважение и признательность. Нередко завистник теряет выгоду свою, чтоб ничего не досталось и другому; препятствует общеполезному предприятию, чтобы повредить тому, кем оно придумано. Зависть не щадит и своих; расстраивает семейства, и близких родственников делает непримиримыми врагами. Она – зло постоянное: ибо благополучие ближнего дает пищу этой страсти, и чем счастливее он, тем сильнее возгорается против него злобная зависть. |
| Аминь. 21. Слово на неделю ваий. (Четвертое) Видевше же архиерее и книжницы чудеса, яже сотвори Иисус, и отроки, зовуща в церкви и глаголюща: осанна Сыну Давидову, негодоваша. ( Мф. 21:15 ) В спасительных чудесах, какие совершал Христос, и в невинном проявлении хвалы, какую возглашали Ему даже младенцы, при входе Его в Иерусалим, что могло быть предметом негодования? Однако же нашлись люди, которые и на это вознегодовали, – люди, считавшиеся лучшими в народе иудейском, первосвященники, фарисеи, книжники. Какая же причина побудила их негодовать на то, что достойно удивления, и на Того, пред Кем подобает благоговеть? – Зависть. Они почитали себя вождями народа иудейского, потому не могли они простить Иисусу Христу, что весь мир по Нем идет ( Ин. 12:19 ). Они восседали на Моисеевом седалищи, присвояя себе важность учителей народных; но народ, не понимая, какое поражение им наносит, отзывался об Иисусе Христе: николиже тако глаголал есть человек, яко сей человек ( Ин. 7:46 ). Они казались благочестивыми, а Он действительно был Святым и всех их спрашивал, к их стыду: Кто от вас обличает Мя о гресе ( Ин. 8:46 )? Он совершал чудеса по любви к страждущему человечеству, а они думали о себе, что если б они были чудотворцы, не стали бы нарушать субботу ( Мф. 12:10 ). Таким образом зависть их быстро возрастала и, наконец, превратилась в негодование и преследование, столь явное, что его не мог не заметить язычник Пилат, который, когда старейшины иудейские требовали от него судить Христа, ведяше, яко зависти ради предаша Его ( Мф. 27:18 ). Зависть есть печаль о благополучии, успехах и преимуществах ближнего. Чувство это каждому знакомо: ибо можно ли на свете прожить, чтобы кому-нибудь не позавидовать? Но это чувство черное и вредное, и потому всемерно должно быть искореняемо. Зависть в мир проникла прежде всякого иного зла. Завистью диаволею Адам и Ева были изгнаны из рая, и смерть вниде в мир ( Прем. 2:24 ). Это порождение духа тьмы заразило и людей. Что внушило Каину убить брата Авеля? – Зависть. |
| Правда, мы желаем, чтобы наше служение Господу было искренне и чисто. Но не случается ли, что иногда в человеке, вовсе неблагочестивом, раздаются чувствования раскаяния и умиления? Удивительно ли, что сердца иудеев разверзлись к сетованию о кончине Спасителя, когда и нечувственные камни разселись, открывая в себе место тому ощущению ужаса, с каким сострадала вся природа своему Создателю? Не тех проявлений благочестия ожидает от нас Господь, которые так же естественно возникают, как и скоро исчезают. Он требует от нас постоянства в последовании Ему. «Пребудьте в любви Моей», – заповедал Он нам пред Своею кончиною ( Ин. 15:9 ). Высоко ценится и между людьми постоянство, так что человек непостоянный в своих мыслях и расположениях встречает в обществе недоверчивость, а нередко и презрение. Как же было бы недостойно непостоянство в служении Спасителю, который Сам един и тойже во веки, и возлюбль сущия своя, до конца возлюбил их ( Ин. 13:1 ), и не изменяется? Утреннюет ныне душа наша к Истощившему Себе непреложно: но тверда ли воля наша в исполнении заповедей Его? Когда певец поет: на недвижимем, Христе, камени заповедей Твоих утверди мое помышление: мы близки к решимости держаться на этом незыблемом основании. Но не бывает ли, что как только стопы наши двинутся за камень прага церковного, наша добрая решимость погрязает в блате дел житейских и влечений порочных? Ублажается ныне усердие и святых жен, верно послуживших Спасителю. Но сии жены не тогда только Ему служили, когда Его слава, сквозь завесу уничижения, просиявала в Его учении и чудесах; напротив, по мере того, как скрывалась сия слава во глубине Его истощания, возрастала их приверженность к Нему, – и в час Его распятия, они стали сначала среди народа зряще ( Мф. 27:55 ) Господа своего, потом приблизились к кресту Его, наконец, зрясте, где Его полагаху ( Мк. 15:47 ) во гробе, и не просто взирали, но для того, чтобы ароматами и мастями воздать Ему погребальную почесть. – Кто из нас оставит Спасителя, доколе Он благословляет нас дарами благоденствия? Но бывают времена в нашей жизни, когда щедрая десница Его скрывается под завесою таинственных для нас судов Его. Душа наша ищет Господа, как дитя нуждается в ласках матери; жаждет утешений, в которым привыкла, и которых не знает чем заменить; смотрит, смущенная, в свое будущее, и видит там непроницаемый мрак, в безмолвии которого слышится ей отдаленный гром новых, угрожающих бедствий. Еще немного, – и действительно, возвеяли ветры, наступили напасти. Господь близ ( Флп. 4:5 ); а мы Его не узнаем. Его светлый ангел бдит над нами, и внушает: не ужасайтеся; а мы малодушествуем, мятемся, и хотя делаемся подобны мироносицам, но только в том их состояния, когда имяше их трепет и ужас, и оне никому же ничтоже реша: бояхубося ( Мк. 16:8 ). |
| Пишется о Никодиме, что он принес на погребение Христово состав различных аромат, яко литр сто. Это было очень ценное приношение. Такое пожертвование сделал тайный ученик Спасителя: что же принесли мы, явные Его последователи? Правда, Христос ктому не умирает ( Рим. 6:9 ), и в погребальных принадлежностях не нуждается. Однако же первые христиане умели Никодиму подражать. Они в эти дни делали более значительные приношения в храмы и священнослужителям; более щедрую давали милостыню бедным; старались не опускать ни одной службы церковной. Не говорим о пожертвованиях и о милостыне: это есть тайна доброхотного и негласного усердия. Укажем на то, что видим. Ныне богослужебные действия – самые умилительные: в них Спаситель так изображен, как бы пред нами был Он распят ( Гал. 3:1 ). Что же, полны ли наши храмы? Столько ли приходит на погребение Спасителя, сколько иногда собирается на пышные похороны богатого покойника? Малочисленность ныне присутствующих в храме не напоминает ли немногих, бывших при погребении Спасителя? Чем заняты отсутствующие? Ответ один: приготовлением к празднику. Но если и похвально приготовление к нему домашнее, то не более ли важно церковное? Не достойны ли осуждения отвлечения хозяйственные, как скоро они мешают нам «неосужденно достигнуть», при молитвах церковных, чтобы «поклониться святому воскресению»? Если мы не подражали Никодиму, и ничего не принесли Христу; то воспользуемся остальным временем, и с ароматами добрых дел и святых чувств поспешим ко гробу Жизнодавца, подобно мироносицам, да и вожделенное «радуйтеся» услышим с ними от Него, воскресшего. Аминь. 37. Слово в великий пяток. (Девятое). Христос пострада по нас, нам оставль образ, да последуем стопам Его. ( 1Петр. 2:21 ) Как Христос пострадал, это нам известно из евангельских сказаний, и чем окончились Его страдания, видите на предложенной пред очи ваши плащанице. Но пострадав, Он оставил нам пример, чтоб мы шли по следам Его. Что же, надобно ли и нам идти за Ним на страдания, на мученичество, на Голгофу, на смерть? |
| Сии происшествия несколько объясняют нам, на чем должна держаться наша верность Господу. Кто строит здание, тот не на поверхности земли полагает первый камень. Так не на внешних действиях держится истинная верность Господу, но во глубине души, в расположении сердечном. Приступила к Господу, в доме Симона, жена грешная, и начала омывать ноги Спасителя слезами, отирать их власами главы своей и мазать миром. Другие видели в этом только дерзость грешницы, прикоснувшейся к святыне, но Серцеведец судил иначе, и наградил жену по тому ее чувству, которое подвигло ее принести жертву: отпущаются греси ея мнози, яко возлюби много ( Лк. 7:47 ). Кого из грешных не вразумит сей пример, что нужно прежде возлюбить Спасителя, чтобы послужить Ему? – Видел Он и другую жену, которая, подошедши к церковному хранилищу, опустила туда две только лепты, – и сказал о ней, что она положила больше всех богатых ( Мк. 12:41,43 ). Ясно, что не по внешней ценности оценил Господь приношение вдовицы, а по тому великому усердию, по которому она принесла в жертву Богу все, что имела. Определил Господь восстановить Петра в подвиге апостольства, но не прежде сие сделал, как пламенный ученик троекратным уверением засвидетельствовал, что сердце его, горьким искушением очищенное, уготовилось наконец в сосуд неизменной любви к Пастыреначальнику. Спросим же и мы себя: во глубине ли сердца нашего лежит основание нашего служения Богу? – Матерь Божия, любившая Сына Своего, как ни одна из земнородных не может любить детей своих, видевшая всю силу человеческой неблагодарности к Нему, стоит безмолвно у креста, и не говорит самовидец, чтобы Она показывала какие-либо поразительные знаки своей глубокой печали. Ужели Она меньше других поражена скорбию? – Нет. Но как Она слагала все глаголы Сына Своего в Своем сердце: так и теперь втайне приносит Ему жертву терпения, преданности и упования. Зрители и по вере участники Христовых страданий! Сокрыт ли в нас тот потаенный сердца человек ( 1Пет. 3:4 ), которого Богоприятный образ живописуется в нетлении кроткого и молчаливого духа, в чертах любви и радости, мира и долготерпения ( Гал. 5:22 )? Когда Промысл нас ведет по стопам крестоносного Подвигоположника: чужды ли мы ропота, как безропотная Приснодева, у креста стоявшая? храним ли хотя часть того спокойствия, терпения, каким преисполнена была Она? – Слышим ныне пение лика: «приидите, ублажим Иосифа приснопамятного...» Но, ублажая сего мужа, подражаем ли его подвигу, стяжали ль верою Распятого за нас, положили ль Его, как Иосиф во гробе, в любви нашего сердца, лобызаем ли, повиваем ли плащаницею чистого усердия ту живоносную Его мертвенность, которая, умерщвляя наши страсти, дает жизнь благим нашим начинаниям, успех духовным трудам? – Мы ныне покланяемся Христовым страстям: но там ли наше сердце, где вечное сокровище наше? О, да не приидет на нас это обличительное слово нашего Спасителя и Судии: «приближаются ко Мне люди сии устами своими, а сердце их далеко от Меня» ( Мф. 15:8 )! |
| ДУХ И ВЕЩЕСТВО Дух есть, иже оживляет. Иоан. 6:63 . Название сего училища заимствовано из языка иностранного и такого, который, хотя уже почитается мертвым, дал, однако, жизнь многим наукам и искусствам. И наименование это указывает на ту особенность училища, что здесь преимущественно сообщаются ученикам сведения, которые способствуют удобствам жизни, усовершенствованию искусств, ремесел, промышленности, торговли. Такое образование иногда возбуждало против себя недоверие. Были ученые изобретатели, которые проникали в тайны природы, но не познали ее Творца, Были образованные люди в мире промышленном и торговом, которые одному поклонялись божеству, – идолу корысти. Но не науки в сем виновны, а сами люди, которые, углубляясь в какую-либо одну область ведения, впадают в односторонность. Если определил Господь нам жить в мире вещественном; то надобно человеку знать, как обращаться с веществом, как извлекать из него больше добра, пользы и невинной приятности для жизни. Чтобы Ной построил свой ковчег, нужно было ему уразуметь строительное искусство. Но неудобно было бы тогда строить ни домов, ни кораблей, если бы прежде Фовел не изобрел кования меди и железа. Священный писатель, рассуждая о ремесленниках и художниках, говорит: кийждо в деле своем умудряется . «Без них нельзя построить города, ни жить в нем» ( Сир. 38:36–37 ). Так ремесла и художества древни, и издревле требовалась забота об их усовершенствовании. Вещество без духа холодно и мертво . Дух есть, иже оживляет. Вот главный источник усовершенствования ремесел и искусств. И это мы видим на опыте. Один делает вещь по слепому навыку, грубо, нечисто, без вкуса, бездушно; его нельзя назвать и художником. В произведении другого легко примечается не только чистота и правильность, но мысль, вкус, отпечаток изящества. Посему «хотя художника и нет налицо, но искусства сами по себе показывают художнический ум; и ты можешь удивляться домостроителю, кузнецу, ткачу, смотря на их произведения». Изучение же образцовых произведений ведет к богопознанию. Если удивительны они, то тем более досточудны красоты природы. «От величия созданий сравнительно познается их Виновник» ( Прем. 13:5 ). «Мир есть такое художественное произведение, чрез которое ясно познается премудрость Творца» 160 . |
| С одной стороны, мысль, что делающий приношение алтарю, приносит свой дар Самому Христу, совершенно справедлива и утешительна. С другой стороны, столько же справедливо, что в жертву Богу должно приносить лучшее и ценное, а не худшее и презренное. Странно было бы и горько человеку верующему видеть, если б православные христиане, для вкушения пищи и пития, употребляли серебряные или златые чаши; а в приходском их храме богослужебные сосуды были оловянные. Не Сам ли Господь сказал: Мое есть сребро, и Мое злато ( Агг. 2:9 )? И если Тот же Бог дал человеку смысл, чтобы злато и сребро извлекать из земли и употреблять по своему произволу: то не Богу ли преимущественно он обязан приносить лучшее из всего, чего не может взять с собой, отходя сам в землю? Если люди в общежитии, по светскому приличию, по духу века, употребляют вещи многоценные: то не будет ли подражанием Иуде осуждать благотворителей, которые значительную часть достояния своего жертвуют на храмы Божии, по чувству своей зависимости от Бога и своей благодарности к Нему? Думают иные, что богатые жертвы в храмы нередко проистекают из тщеславия. – А разве человеколюбивых заведений не строило тщеславие? Надобно исправлять побуждение; но не должно осуждать самое дело. Что может быть осудительного в усердии христианина, когда он строит храм, не для похвалы человеческой, а для того, чтобы добрые люди с ним вместе молились, и за него помолились? Притом не должно забывать, что истинно христианские дела содружественны между собою, и невозможно подумать, чтобы тот, кто чисто полюбил одну добродетель, возненавидел другую. Едва ли будет сочувствовать страждущему человечеству и пойдет с своими дарами в дома плача тот, кто решится на свое достояние строить дома зрелищ и увеселений; но большею частью бывает, что кто на свое иждивение строит и украшает храмы, делит свое достояние между Богом и бедными, или точнее сказать, служит своими избытками Единому Богу, благодатью Своею живущему в храмах и приемлющему жертвы через руки нищих. |
| Не должно думать, чтобы определяемо было на жертву забвения только слабое слово слабого пастыря; напротив большей частью так бывает, что самое убедительное слово забывается прежде, чем успевают возрасти плоды убеждения. Ясно, что пастырю здесь открывается повод к новой борьбе, чтобы пресечь причины безуспешности своего слова в самом их начале. С кем же опять должен он начать эту борьбу свою? С тою же природою человеческою, которую преобразовать и возвести к совершенству есть долг духовного учительства. Каждый из пасомых волею или неволею сознается, что в себе самом носит некоторое отвращение к наставлениям духовным, – отвращение, которое очень просто и естественно объясняется прирожденным каждому желанием жить не по правилам духа, а по велениям плоти. Против этих-то влечений пастырь должен бороться, чтобы дать свободу и многоплодность своему слову. “Много труда предстоит священнику, восклицает св. Златоуст. Он скажет тебе: не закрывай сокровищницы своей от бедных, тебе кажется что он сказал нечто неудобоисполнимое; будет советовать тебе: укроти гнев, обуздай похоть, отсеки прихоти, тебе и все это кажется скучным и тяжелым” Если случится, что пастырь после долгих трудов преодолеет в некоторых из своей паствы эту тайную грехолюбивую нелюбовь к наставлениям в вере и нравственности; если он уже подумает, что соделал землю плодоносною, приготовил ее к принятию и произращению добрых семян; он, чтобы не обмануться в своих ожиданиях, должен запастись новым терпением, сам приготовиться к новым трудам. Нужды жизни переменной и пристрастие к благам житейским, – вот новые обстоятельства, которые поглощают все внимание и усердие пасомых, оставляя в них для слова назидания и спасения один только внешний слух. Нужна со стороны пастыря неусыпная бдительность, благовременная и безвременная настойчивость, чтобы отклонить пасомых от излишней и вредной заботливости о временной жизни и остановит духовный взор их на благах жизни вечной. “Из подчиненных священнику, рассуждает св. Златоуст, большая часть стеснена заботами житейскими, отчего охлаждается расположение упражняться в делах духовных. |
| Одни завидуют ему, многие его ненавидят. Ты скажешь, что он почтен честью. Какою же честью, когда даже не стоящие внимания нищие на площади терзают его пересудами? Никто не боится его обвинять и осуждать. Душа священника нисколько не безопаснее корабля колеблемого волнами; даже она, гораздо, сильнейшими обуревается волнами, нежели какие воздымает вихрь на море. Ибо со всех сторон окружают пастыря люди, готовые уязвлять его и поражать и не только враги и зложелатели, но многие и из тех, которые притворно принимают на себя вид его друзей. Таким образом, душа священника отовсюду поражается от друзей и от врагов, от своих и от чужих”. Вот каково положение доброго пастыря в мире, положение тем более тягостное и опасное, что он, не принадлежа миру, никогда, однако же, не должен чуждаться его, но привязан к нему узами своего служения. Он столько же обязан не предаваться миру и не раболепствовать ему, сколько должен стараться внести в него свое доброе влияние или, по крайней мере ,свое стадо блюсти целым от его тлетворного духа. Ап. Павел, предрекая появление таких людей, которые “здравого учения не послушают, от истины слух отвратят и к баснем уклонятся”, побуждает Тимофея к благоразумию и терпению – “ты же трезвися о всем, злопостражди”, но не только не позволяет ему уклоняться от возложенного не него служения, а напротив требует, чтобы он старался соделать его известным среди самих людей нечестивых:”дело сотвори благовестника, служение твое известно сотвори”. Внимая апостольскому наставлению, истинный пастырь не столько огорчается тем, что он подвержен ненависти злых: сколько скорбит об ослеплении душ, вооружающихся против него, которые тем более возбуждают в нем участия, чем менее остается в них надежды их собственного спасения. Он еще простирает на врагов своих пастырские попечения – но в то же время бдить над ввереною ему паствою, оберегая се от волков, скрывающихся нередко в одежде агнцев. Здесь-то открывается торжество служения пастырского, но торжество, требующее от пастыря обширных знаний, тонкого искусства и неимоверных усилий. |
|
|
