| При таком свойстве ума евреев у них не могла выработаться философия истории, а посему не могло явиться и сознательного искажения или подтасовки исторических фактов и лиц 12 . Что-то похожее на философию истории у евреев является уже после того, как они ознакомились с греческой образованностью и философией, не раньше времени Абен-Езры и Маймонида, после чего у них стали являться учёные толкования Библии и началась сортировка многочисленных еврейских преданий. Древние же толкования их, как Мишна, Талмуд, Мидраши, служат ясным отражением указанной аналитичности ума евреев и страдают недостатком синтеза. Обращая внимание на эту психологическую особенность евреев, мы не вправе предполагать какую-либо тенденциозность в древнеисторических памятниках священной еврейской литературы. Исторические книги евреев писались совсем не так, как пишутся некоторые исторические сочинения в наше время, особенно у немцев. В основе их непременно лежит какая-либо идея или общее представление о данной эпохе. Согласно этой идее группируются и освещаются самые исторические факты. При этом гораздо больше усердия прилагается к последовательному проведению идеи, чем к точной и полной передаче фактов. Некоторые из них в угоду общей мысли иногда совсем игнорируются или искажаются. В еврейских исторических книгах видим совсем иное. Здесь факты и предания группируются не по идеям, а по лицам. Известные исторические личности представляют собой как бы центры, около которых группируются известные факты и предания. При этом не обращается особенного внимания, будут ли эти факты и предания соответствовать какой-либо общей идее или нет: факты так и передаются фактами. И чем важнее известное лицо в истории, тем больше собирается касающихся его фактов. С именем известных лиц связывались воспоминания о различных событиях, рассказы о которых собраны и сконцентрированы около этих лиц. С другой стороны, из этой же психологической особенности евреев объясняется и тот факт, почему в священных книгах не ведётся последовательной хронологии, что в настоящее время считается необходимым условием исторической хроники. |
| Закрыть По реке времени Воспоминания старой прихожанки о протоиерее Константине Соловьеве 29.08.2005 506 Время на чтение 4 минуты Одной из задач созданного не так давно Саратовского епархиального церковно-исторического общества является сбор устных сведений по истории епархии. Быстро течет река времени. Люди умирают и уносят с собой удивительные факты прошлого, запечатлевшиеся только в памяти человеческой. Потом их нельзя будет отыскать ни в книгах, ни в архивах, а они очень часто могут быть и поучительными, и назидательными, а также давать пищу уму и сердцу гораздо более питательную, нежели обильно поглощаемые нашими современниками желтая пресса и дешевая беллетристика. Особенно поучительны факты подвижничества XX в., которые собирать все труднее, несмотря на их многочисленность и мнимую доступность. Почти уже нет в живых тех, кто бы помнил первые годы правления безбожников: от 1917 г. до конца 1920-х гг. Все меньше остается и тех, кто отчетливо хранит в памяти ужасы и переживания 1930-х гг. События церковной жизни последующих десятилетий могли бы осветить многие их свидетели, наши современники. Но и в их сознании прошлое порой скрывается за пеленой прошедших лет. Поэтому столь важно вовремя узнать, записать, сделать доступными для всех исторические факты. Особенно интересным для исследователя является время послевоенного возрождения церковной жизни до начала хрущевских гонений на Православие. Многие очевидцы тех событий пока живы, и им есть что рассказать. Одним из таких очевидцев является моя недавняя собеседница. Данные, сообщенные ею, заполнили первую страницу будущей книги, в которую Саратовское епархиальное церковно-историческое общество будет заносить факты нашего прошлого. Моей собеседнице 87 лет, сейчас она прихожанка Серафимовского храма г. Саратова. Имени своего она просила не называть. На то есть веские основания: благородное происхождение она скрывала всю свою жизнь, а после войны ее, регулярно ходившую в храм, так запугали " товарищи в штатском " , желавшие сделать молодую женщину своим внештатным сотрудником, что былые страхи живы в ней до сих пор. Угрозы были страшными, но справиться с ними помогла поддержка человека, который, хотя и недолго, но был духовным отцом моей собеседницы. Речь идет о протоиерее Константине Михайловиче Соловьеве (1877-1953). |
| Мы начнем с известных уже нам воспоминаний начальника контрразведки петербургского военного округа. Кое-где придется восполнить пробелы памяти полк. Никитина, пользуясь случайными отрывками из следственного дела, использованными советской историографией, и газетными сообщениями того времени. И следует еще раз с самого начала повторить сделанную уже оговорку. В авторском предисловии к книге «Роковые годы» говорится; «Взвешивая каждое слово, я стремился изложить только факты, которые в своих существенных чертах все могут быть доказаны историком». На примере с документами, касавшимися эпизода с Черновым, можно было уже увидеть, что в действительности не всегда это так. Некоторые и другие «факты», сообщаемые Никитиным, опровергаются документами, т. с. перестают быть фактами. В процессе работы над воспоминаниями у бывшего начальника петербургской контрразведки в распоряжении, очевидно, почти не было документов – единственным исключением являются воспроизводимые им копии 29 телеграмм Ганецкого и к Ганецкому, которыми обменивались в первые месяцы революции Стокгольм и Петербург (копии с этих телеграмм вручены были контрразведке представителем аналогичного учреждения иностранного государства). Память мемуаристов иногда непроизвольно даже способна совершать курбеты, далеко отклоняющее рассказ оттого, что было в действительности, или предположения и догадки выдавать за установленные факты. Не всегда можно сделать проверку, и именно то, что автор воспоминаний строго не «взвешивает каждое слово», должно ослаблять впечатление от некоторых его заключений тогда, когда дело касается фактов, проверить которые мы не в состоянии. Приходится принимать их только на веру. Мне кажется, что, быв. министр юстиции Врем. Правительства Переверзев, принявший столь активное участие в июльских делах, слишком поспешил с безоговорочным признанием «совершенной правдивости и правоты» изложения, данного в книге «Роковые годы» полк. Никитина. «Ничего, – писал Переверзев (письмо в «Посл. Нов.» 31 октября 30 г.) – к этой стороне его мемуаров я прибавить не могу, равно, как не могу внести в нее каких либо исправлений». |
| Какие факты сообщали ученики Иисуса в первые годы после Его распятия? Из чего состояла ранняя христология до написания Нового Завета? Можем ли мы непосредственно ознакомиться с воспоминаниями очевидцев и с историческими фактами, относящимися к жизни Иисуса? Эти очень интересные и важные вопросы – в числе приоритетных для современной науки. В этой книге им тоже уделяется особое внимание. В этой главе мы рассмотрим тему, которая представляется самой перспективной для многих исследователей, пытающихся охарактеризовать христианскую мысль в период непосредственно перед написанием Нового Завета. Речь пойдет о ранних христианских вероисповедальных формулировках, которые поначалу передавались в устной форме, а впоследствии были записаны в Новом Завете. Поэтому в определенном смысле этот материал нельзя назвать внебиблейским, так как тексты вероисповеданий мы находим в Писании. С другой стороны, эти вероисповедания были сформулированы до написания книг Нового Завета, в которых они приводятся. Проще говоря, эти формулировки годами цитировались в устной форме, прежде чем стать письменными текстами; поэтому вероисповедания относятся к числу наиболее ранних упоминаний об Иисусе, датируемых 30–50 гг.н.э. Итак, вероисповедальные формулировки сохраняют новозаветный материал и представляют собой самый ранний источник, сообщающий о жизни Иисуса. В этой главе приводятся также факты, признаваемые практически всеми исследователями данной темы. Иными словами, богословы, историки и философы, представляющие критическое направление в изучении Нового Завета, установили ряд фактов, относящихся к жизни Иисуса. Сделано это было путем критического изучения библейских источников. В данной главе мы прежде всего рассмотрим некоторые христологические исповедания и проанализируем содержащуюся в них информацию о жизни, смерти и Воскресении Иисуса. Воскресение будет главной темой второй части главы, где мы обратимся к 1Кор.15:3 и далее – пожалуй, важнейшему (по крайней мере для наших целей) из новозаветных вероисповеданий. Далее будут представлены и рассмотрены факты, установленные в ходе упомянутого критического исследования. Христологические исповедания |
| «Что вы делаете, зачем загромождаете проезд?» – спросил я одного из них. «Проходи, проходи! скоро узнаешь», – последовал грубый ответ. То и дело раздавались полицейские свистки; но стоило городовому подойти на свисток, как его окружала большая толпа самого разнообразного люда и лишала его возможности установить порядок. Из предосторожности, я взял извозчика, желая вернуться домой… Однако я вынужден был скоро отпустить его. Толпа не пропускала извозчика, и проехать на Невский оказалось невозможным. Я сделал огромный круг, дойдя переулками до площади Зимнего Дворца, и вышел на Литейный проспект с противоположной стороны, у набережной Невы. Ночь прошла тревожно: слышались беспрестанные ружейные выстрелы, трещали пулеметы… Однако, не только мирные жители, но даже власти не отдавали себе, по-видимому, отчета в том, что в действительности происходит. Глава LXXXI. Первые шаги революции Следующий день был еще грознее предыдущего. Распространились слухи, что беспорядки на Выборгской стороне не только не подавлены, а, наоборот, все более усиливаются, что к рабочим примкнуло население, и полиция бессильна навести порядок, что, пожалуй, придется вызвать на помощь войска… В то же время робко высказывалась и мысль, что войска ненадежны, и можно ожидать осложнений… Все, в один голос, повторяли, что население до крайности возбуждено недостатком продовольствия и все более увеличивающейся дороговизною в столице. Но те, кто с раннего утра лично дежурил часами в «очередях» подле магазинов и лавок с пищевыми продуктами, говорили иное и, со слов лавочников и торговцев, передавали такие факты, которым нельзя было не верить и выдумать которых было невозможно. Так, например, указывалось на то, что первые 10-20 человек, составлявших «очередь», были агентами Государственной Думы, скупавшими, под угрозой насилия, за большие деньги, весь товар в магазинах и лавках, какой, затем, свозился в подвалы Таврического Дворца или же распродавался по спекулятивным ценам другим лицам. В связи с недостатком керосина, приводились факты, когда в частных квартирах тех же агентов керосином наполнялись даже суповые чашки, стаканы и кухонная утварь. Что эти факты не были измышлены, засвидетельствовали следующие дни революции, когда, тотчас после падения власти, появились огромные запасы хлеба, а цены на пищевые продукты настолько понизились, что достигли почти нормальных довоенного времени: Дума приписала такое явление своей распорядительности и участию к народным нуждам, остававшимся, якобы, в пренебрежении у «царского» правительства. |
| В разделе «Факт и его значение, прошлое и настоящее» мы показали, что событийная память имеет два «полюса»: объективность события – и представления вспоминающего о его значении. Без восприятия значения (например, причинно-следственной связи происходящих явлений) едва ли возможно формирование связных воспоминаний, о которых можно рассказать; однако в то же время опыт показывает, что воспоминания представляют собой именно рассказы о прошлом, объективно имевшем место в реальности, и поддаются далеко не любой интерпретации. В зависимости от того, для каких целей используется воспоминание, человек может более или менее внимательно следить за точностью изложения; однако любое воспоминание так или иначе связано с реальным прошлым. Интерпретация воспоминания может меняться по различным причинам – следовательно, можно сказать, что меняется и само воспоминание – однако в этих переменах не следует (как часто поступают исследователи Евангелий) видеть процесс, в начале которого стоят «объективные факты», факты как они есть, без всяких истолкований – а затем истолкование уводит нас все дальше и дальше от объективной фактологической точности. Процесс интерпретации, который может длиться в сознании самого очевидца и за пределами первых пересказов – это не что иное, как поиск интерпретации, адекватной запомнившимся событиям. Информация и интерпретация взаимосвязаны, и интерпретация изменяется в направлении максимального соответствовия информации. Часто приходится слышать, что евангельские повествования писались в свете их окончания, что Иисус, о котором в них идет речь – это воскресший и вознесшийся Господь христианской общины. Несомненно, это правда: однако вопрос, как именно интерпретировалось прошлое в свете дальнейших событий и переживаний, как в рассказах очевидцев и в устной традиции, так и в работе евангелистов – требует намного более подробного рассмотрения, чем мы можем здесь предложить. Скажем только, что прямое отношение к этому процессу имеют те четыре фактора, которые назвал ответственными за стабильность или изменчивость традиции Джон Робинсон. Особенно важна здесь категория «отсроченного значения», предполагающая, что как новая информация, полученная позже, так и новые размышления и догадки, могут, не отрицая первоначального смысла события, расширить его и углубить. Таким же образом события, вначале загадочные или не совсем понятные, могут со временем проясниться. |
| Это – противоречие. Но далее, некоторые факты апостолы представляли главными, конечно, в ряду других и, по окончании уже всей жизни Господа, а как они смотрели на такие факты во время Его жизни, этого нельзя никак решить на основании апостольской проповеди после Его смерти, когда взгляд на дело Христа у самих апостолов совершенно изменился. Следовательно, послания ап. Павла (и притом именно этого апостола) не говорят ничего в пользу той мысли, что апостолы при жизни Спасителя останавливали свое внимание только на главных обстоятельствах её; и ссылаться на эти послания в этом отношении не должно. Послания ап. Павла свидетельствуют не о трудности воспоминания или незнании апостолами фактов Ев. истории, но о том, что апостолы только в некоторых случаях предлагали самый общий очерк её, именно – в намеренно кратком изображении особенно выдающихся сторон её, как делал и ап. Павел в своих посланиях, написанным им по частным случаям и обстоятельствам. Ему приходилось только напоминать и по частям изъяснять в своих посланиях то, что уже было известно из устной проповеди его тем, кому он отсылал свои письменные наставления. Он писал свои послания по поводу частных обстоятельств к тем церквям, которые были основаны устною проповедью, а она начиналась и состояла в раскрытии жизни Иисуса распятого, как Сына Божья, засвидетельствованного чудесами ( Деян. 2:14–22, 24 и др., 3:26, 4:10, 27, 10:37–40; 1Кор. 1:6–7, 23, 2:2–4 ; 2Тим. 2:2 ; Евр. 2:4 ; Гал. 2:2–5 ). Следовательно, краткие намеки на отдельные и притом особенно важные факты Ев. истории у ап. Павла обусловливались предварительным знакомством с Ев. историей тех лиц, к кому потом писаны послания; это совершенно ясно по: 1Кор. 1:5–6, 2:1–2 ; ср. Гал. 3:2, 5 . Хотя ап. Павел в посланиях своих только уже напоминал то, что предварительно было им подробно раскрыто в устной проповеди своим слушателям, к которым он потом отправлял свои послания, но и при этом в его посланиях есть много положительных и ясных указаний на не особенно выдающиеся обстоятельства и дела Господа. |
| Итак, факты соотносящего знания дают нам ручательство за то, что представления могут быть одновременно в сознании. Но эти же факты, по-видимому, указывают нам и условия существования этой одновременности и тем проливают свет на вопрос об узости сознания. Только для бессвязного множества совсем нет места в нашем сознании, но оно вовсе не тесно для такого разнообразия, члены которого мыслятся нами разделенными, упорядоченными и связанными в силу их взаимных отношений. Нам не удается представить два впечатления вместе, но без всякого взаимного отношения между ними: сознание нуждается в созерцании того пути, который оно само должно было проложить от одного к другому, и при таком созерцании оно охватывает легче большее количество представлений, чем меньшее без него. Естественно, если эта способность охватывания имеет различные степени развития. Сложные чувственные образы воспоминание воспроизводит тем легче, чем более привыкли мы уже в восприятии не только пассивно отдаваться впечатлению, но и замечать активно отношения его частей. 956 Особенно подчеркивает значение этой объединяющей активности Лотце в «Seele u. Seelenleben». Здесь он утверждает, что прочным приобретением нашей души является только то, что носит на себе печать определенного нашего «стремления, единого и неделимого». Те представления, которые не стоят к этому стремлению «ни в какой степени родства», исчезают из сознания скоро и бесследно, тогда как другие, «сродные ему», охватываются им со всем богатством своих отношений. 957 И воспоминание прежних впечатлений есть собственно воспоминание этого прежнего «стремления» вместе с формами, в каких оно обнаружилось при первичном восприятии. Ни одного сложного зрительного впечатления мы никогда не вспомнили бы вполне, если бы в одновременное, конечно, восприятие его частей наш глаз, обегающий предмет, не вносил системы собственных деятельностей, и этот активно приобретенный метод конструкции есть именно то, что легко воспроизводится в воспоминании. Известную местность с ее цветами, звуками, запахами и т. |
| Достоверно известно, что самое живое воспроизведение ощущений часто следует за повторением идейных состояний, с которыми они были первоначально связаны. Так один католик, отправляясь в первый раз на исповедь, ощущал во рту вкус сладкого пирога, который он только что перед тем съел и плохо переварил от волнения. С тех пор многие годы, идя на исповедь, он всякий раз ощущает во рту тот же вкус и запах. Людям, страдающим морской болезнью, наверное, приходилось испытывать тошноту при одном взгляде на волнующееся море, а тем более при виде качающегося на волнах судна. Одна дама уверяла автора, что с ней сделался припадок морской болезни только от того, что она присутствовала при отплытии одного из своих знакомых в бурную погоду. Все подобные факты так обыкновенны, что вошли в пословицу, ибо известное выражение «мне тошно подумать об этом» есть не что иное, как выражение сенсорного ощущения, возбуждённого идейным состоянием. Такое сенсорное ощущение бывает иногда столь сильно, что влечёт за собой то явление, которое сопровождало первое возбуждение этого ощущения. Так, Ван-Сватен рассказывает о себе следующее: однажды его вырвало от вони, распространяемой разлагающимся трупом собаки, валявшейся на том месте, по которому он проходил. Через несколько лет ему случилось проходить по тому же самому месту, и воспоминание об этом происшествии так сильно подействовало на него, что его опять вырвало. Наверное, каждый из нас знает по опыту, что при нежном или тягостном воспоминании навёртываются слезы; что воспроизведением в памяти обстоятельств, вызвавших у нас когда-то румянец стыда или оскорблённого самолюбия, возбуждается не только то же самое ощущение, но и то же выражение этого ощущения, и что смех так же часто вызывается воспоминанием о смешном происшествии, как и самым происшествием. Эти факты так обыкновенны, что могут показаться не заслуживающими внимания; но они имеют одинаковое значение с тем также общеизвестным фактом, что кашель может быть вызван как раздражением горла, так и усилием воли, мозговым решением. Все эти факты показывают, что непосредственное действие нашего чувственного (sensational) сознания всегда то же, будет ли его отдалённой физической причиной действие на органы внешних чувств, проводимое к сенсориуму посредством периферических нервов или изменения коркового мозгового вещества, т. е. действие внутренних чувств, передаваемое сенсориуму сверху вниз центральными нервными волокнами, образующими его мозговую субстанцию. |
| Но в каком смысле это приложимо к психологии детства? Дети имеют так мало интереса к самим себе, к своей внутренней жизни, способность различения и анализа — в отношении к миру внутренней жизни — еще настолько слабо развита у них, наконец, уменье точно формулировать и ясно выражать свои переживания тоже так еще слабо у них, — что пользоваться самонаблюдением детей совершенно невозможно. Конечно, мы, взрослые, сохраняем в своей памяти те или иные воспоминания из нашего детства, которые позволяют нам, с большим или меньшим успехом, проникать в душевный мир ребенка. Но, во-первых, наши воспоминания очень отрывочны и неполны: мы будем иметь случай подробно говорить об этом при изучении работы памяти у ребенка. Неполнота, отрывочность наших воспоминаний делают их очень ненадежными руководителями при анализе души ребенка. Но еще важнее этой количественной скудости воспоминаний их слабая качественная пригодность: воспоминания наши не только недостаточно полны, но в них очень часто встречаются существенные изменения. По известному выражению Пушкина: Все мгновенно, все пройдет: Что пройдет, то будет мило. Наша память редко сохраняет тяжелые и неприятные переживания, точно стремится отодвинуть их в глубину души, — и наоборот, то, что сохраняет наша память обыкновенно носит черты несомненного смягчения и ослабления «острых углов». Вместе с тем на наши воспоминания оказывает большое влияние отдаленность тех событий, о которых мы вспоминаем: чем позже мы вспоминаем те или иные факты, чем больше мы отодвигаемся от них, тем больше меняется наше понимание их, меняется наша психическая «установка», имеющая столь большое влияние на содержание всплывающих у нас воспоминаний 11 . Подобно тому, как далеко отстоящие предметы кажутся нам во многом иными, чем при близком их восприятии, — и психическая «удаленность» значительно меняет то, что мы воспринимаем внутренним взором, т. е. наши воспоминания 12 . Из этого ясно, что те остатки самонаблюдения, которые в виде воспоминаний сохраняются в душе от нашего детства, не могут служить нам в качестве основного материала при построении психологии детства. |
|
|
