| Кто не страшится величия Своего Божества и от смерти не содрогается. А если кто боится огня, содрогается железа, устрашается преисподней, бездны, не хочет быть отданным диким зверям, – каким образом этого, который так удаляется от пагубных для людей бедствий, мы можем назвать Богом? – Если же блаженнейший и нетленный Бог пришел в огонь, не боясь огня, так как Он всегда пребывает одним и тем же, и презрел огонь вследствие того, что огонь не всегда тот же, – ибо как мы можем об огне, сила которого терпит убыль, сказать, что он всегда один и тот же? – Но об этом Боге, презирающем железо, пренебрегающем огнем, не боящемся смерти, – как мы можем не сказать, что Он бесстрастен, когда Он в Своих страданиях остается тем же, добровольно принимая на Себя человеческие страдания, но не претерпевая болезненных ощущений, проистекающих из человеческих страданий? Ибо тот есть Бог, Кто всегда остается одним и тем же. Кто же терпит вред от страданий, поражается болезненными ощущениями, силою необходимости удерживается от того, чтобы совершать благое, тот не Бог, хотя бы он и назывался Богом. А кто не подлежит смерти, кто своим страданием доказал свое бесстрастие, тот может придти и совершить то, что пристойно совершать Богу – помощнику и может измениться в мой [человеческий] образ, однако пребывая в своей неизменяемости, и быть всем, будучи вне всего. Та воля бесстрастна, которая силою необходимости не удерживается от того, чтобы придти к тем людям, которые жаждут божественного промышления. Но тот, кто, созерцая величие своего божества в своем прекрасном блаженстве, избрал себе молчание, и который один только пребывает в счастьи своего естества, презирая все прочее, потому что он предпочел бездеятельность, которую он избрал для себя, – каким образом такое совершеннейшее существо не окажется значительно ниже тех смертных, которые не пощадили своей жизни, чтобы помочь своим отечественным городам или друзьям, которые своею волею стали выше мучений, и вследствие своей выдающейся доблести причиненные им мучения не считали мучениями? Первый же тот, которому было имя Теос 2 , – он предпочел смерть, чтобы (сограждане) не служили, Лакедемонянам. |
| 89) Ибо возможность разрешить эти священныя и любезнейшия узы, как я думаю, зависит не от низшей части, многообразной и очень склонной переменять свои решения, так как не от нея одной зависело и в начале установить этот союз, но от лучшей, твердой и неудобопреклонной, от которой более зависело и установить эти узы и эту священную связь. И по божественному слову не душа Давида была соединена с душою Ионафана, 90) а наоборот, душа более слабаго, испытавшая это, называется связанною с душою Давида. Ибо не более сильное, само в себе имеющее достаточно сил, по собственному побуждению хотело бы быть связанным с слабейшим, но слабейшее, нуждающееся в поддержке сильнейшаго, должно быть соединено с сильнейшим и быть в зависимости от него, чтобы одно, пребывая в себе самом, не потерпело никакого вреда от своего общения с слабейшим, a [другое] неупорядоченное в себе, будучи связано и соединено с сильнейшим, не причиняя никакого вреда [первому], силою уз было бы подчинено лучшему. 91) Поэтому установить узы было делом [духовно] превосходящаго, а не слабейшаго, а быть связанным – дело худшаго, так что оно не имеет возможности избавиться от уз. 92) Таковыми узами, так сказать, крепко связавши, этот Давид держит меня не только теперь, но уже с того времени, и если бы я даже захотел, то я не мог бы освободиться от его уз. Если бы я даже и ушел отсюда, то и тогда он не освободит моей души, которую он, согласно божественному Писанию, держит столь крепко связанною. Глава VII 93) Впрочем, после того как он с самаго начала таким образом захватил меня и всеми возможными способами преодолел, и после того, как им было достигнуто главное, и я решил остаться, с того времени он [начал поступать со мною] подобно тому, как поступает хороший земледелец с землей, которая невозделана и действительно никаким образом не плодородна, но соленая и сожженная, каменистая и песчаная, или даже с такою, которая и не совсем безплодна и по крайней мере не лишена растительности, но [напротивъ] даже тучная, и однако невозделана и оставлена в пренебрежении, поросла тернием и диким кустарником и с трудом поддается обработке; |
| 190) Повествуется 18 , что один сын, получивший от отца причитающуюся на его долю по сравнению с другим братом часть наследства, добровольно ушел от отца в далекую страну. Живя же распутно, он расточил и промотал отцовское достояние; наконец, в нужде он нанялся пасти свиней, а вынуждаемый голодом он хотел иметь общение в пище со свиньями, однако даже и этого не получал. Итак, он потерпел наказание за свое распутство, променявши отцовскую, истинно царскую трапезу на пищу свиней и в положении наемника, на пищу, которая раньше и на мысль не приходила ему. 191) Кажется, нечто подобное случится и со мной, когда я уйду отсюда и даже не со всем приходящимся на мою долю наследием. Ибо я не взял даже того, что нужно было, однако же ухожу, оставивши с тобою и у тебя прекрасное и дорогое и променявши его на худшее. 192) Ведь меня ожидает все печальное: шум и смятение вместо мира и вместо спокойной и благоустроенной жизни безпорядочная, а вместо этой свободы тягостное рабство, площади, суды, толпы и роскошь. 193) И для лучшаго уже не будет у меня никакого досуга, и я не буду даже произносить божественных изречений, а буду говорить o делах человеческих 19 , – уже это представляется богопросвещенному мужу в некотором роде истинным бедствием, – но я буду говорить о делах и дурных людей. 194) Меня ожидает настоящая ночь вместо дня, вместо яснаго света – мрак, вместо празднества – печаль, вместо отечества – вражеская страна, в которой мне невозможно петь священную песнь, – ибо как [это возможно] в земле, чуждой для моей души 20 , где пребывая невозможно приблизиться к Богу? – напротив, [остается] только плакать и стенать, воспоминая то, что было здесь, если и это будет мне позволено. 195) Повествуется 21 , что некогда на великий и священный город, в котором почиталось Божество, напали враги и увели в качестве пленников жителей, певцов и богословов в свою страну, – это был Вавилон: но отведенные в нее, они даже на требование своих победителей не хотели петь божественное и играть на псалтири в нечистой земле, но повесили свои музыкальные инструменты, привязавши их на ивах, сами же плакали на реках вавилонских 22 . |
| 72) И божественный ангел, после того как прошел со мною так далеко и передал руководство мною этому мужу, здесь, вероятно, успокоился, не от усталости или изнурения, – ибо род божественных слуг не знает усталости, – но потому что он передал меня мужу, который должен исполнить все, насколько возможно, промышление и попечение обо мне. Глава VI 73) Он же, принявши меня к себе, с перваго дня, который был для меня поистине первым, если можно сказать, драгоценнейшим из всех дней, когда для меня впервые начало восходить истинное солнце, прежде всего приложил всякое старание к тому, чтобы привязать меня к себе, в то время как я, подобно зверям, рыбам или птицам, попавшим в силки или в сети, но старающимся ускользнуть и убежать, хотел удалиться от него в Берит или в отечество. 74) Он употреблял всевозможные доводы, трогал, как говорит пословица, за всякую веревку, прилагал все свои силы. 75) Он восхвалял философию и любителей философии обширными, многочисленными и приличествующими похвалами, говоря, что они одни живут жизнью, поистине приличною разумным существам, так как они стремятся жить правильно, и [прежде всего] достигают знания о самих себе, каковы они, а затем об истинно благом, к чему человек должен стремиться, и об истинно злом, чего должно избегать. 76) С другой стороны, он порицал невежество и всех невежественных; а таких много, которые, наподобие скота, слепотствуют умом, не знают даже того, что они, блуждают, как будто не имеют разума, и вообще не знают и не хотят узнавать, в чем действительная сущность добра и зла, как на благо устремляются и жаждут денег и славы и почета со стороны толпы и благосостояния тела, 77) ценят это выше многаго и даже всего, из искусств те, которыя могут доставить эти блага, а из родов жизни те, которые подают надежду на них – военную службу, судебную и изучение законов. Это, – так говорил он с особенною настойчивостью и большим искусством, – то, что возбуждает нас, если мы оставляем в пренебрежении наш разум, который однако, как он говорит, больше всего в нас призван к господству. |
| 51) Я считаю, – если и не издавна, то, по крайней мере, когда размышляю об этом теперь, – немаловажным признаком священнаго и дивнаго промышления обо мне именно это стечение обстоятельств, которое может быть так расчислено по годам, чтобы, с одной стороны, все, что предшествовало этому возрасту, насколько оно состояло из дел заблуждения, могло быть отнесено на счет моей незрелости и неразумия, и чтобы священное слово напрасно не было вверено душе, еще не владеющей разумом, 53) но, с другой стороны, чтобы, когда она сделается уже способною к разумной деятельности, она не была лишена, если даже и не божественнаго и чистаго разума, то, по крайней мере, страха, сообразнаго с этим разумом, и чтобы человеческий и божественный разум одновременно достигли господства во мне, один – помогая мне неизъяснимою для меня, но ему свойственною силою, а другой – воспринимая эту помощь 6 . 54) Размышление об этом исполняет меня одновременно и радостью и страхом, когда, с одной стороны, это водительство возвеличивает меня, но, с другой стороны, я боюсь, что, даже удостоенный столь великаго, я тем не менее не достигну цели. 55) Однако, не знаю каким образом, моя речь слишком задержалась на этой части [моего повествования]; с одной стороны, я хотел бы подробно изложить дивное направление меня к этому мужу, однако, с другой стороны, с самаго начала поспешаю и доселе говорю кратко, чтобы перейти к следующему по порядку, не потому, что будто я воздал должную хвалу или благодарение и почтение тому, кто так управил меня, – да не буду высокомерным, употребляя такия выражения и в то же время не говоря ничего достойнаго, – но потому, что я просто предлагаю повествование или открытое исповедание или как иначе приличным образом можно назвать это. 56) Моей матери, которая одна из родителей осталась, чтобы заботиться обо мне, угодно было, воспитывая меня во всем прочем, как мальчиков не неблагороднаго, разумеется, происхождения и воспитания, послать меня в школу к ритору, так как я должен был сделаться ритором. И действительно, я посещал эту школу, и тогдашние сведущие люди уверяли, что в непродолжительном времени я буду ритором; с своей стороны я и не мог и не хотел бы утвержать этого. 57) He было даже никакого основания для этого, но не было также еще и никаких предположений для причин, которыя могли привести меня на настоящий путь; но ведь у меня был неусыпный божественный воспитатель и истинный попечитель: он, когда ни домашние не помышляли, ни сам я не обнаруживал желания, |
| 12) ибо было бы безцельно и легкомысленно о предметах, не имеющих продолжительнаго и устойчиваго бытия, но многоразличным образом и скоро преходящих, держать речь в возвышенном и торжественном тоне уже в самом вступлении к ней, – я не мог бы говорить об этом, если бы что-либо в этом роде предложено было мне в качестве темы для речи, так как это – безполезные и пустые предметы и такие, которых я никогда не избрал бы добровольно для своей речи. Впрочем, если бы мне действительно предстояло говорить о таком предмете, то в моей речи не было бы ни какого-либо замешательства, ни безпокойства о том, чтобы не показалось, что я говорю что-либо ниже достоинства предмета. 13) Но теперь я хочу напомнить о том, что у него самое богоподобное и что в нем родственно с Богом, с одной стороны заключено в этом видимом и смертном муже, а с другой стороны самым усердным образом стремится уподобиться Богу, и намереваюсь коснуться в некотором смысле более возвышенных предметов и принести благодарение Богу за то, что мне даровано встретиться со столь великим мужем, вопреки всякому человеческому ожиданию, как других, так и моему собственному, так как я и не предполагал никогда и не надеялся; таких важных предметов намерен коснуться я, ничтожный и умственно ограниченный, – разве не благоразумно, что я уклоняюсь и медлю и добровольно готов молчать? 14) И в самом деле, представляется безопасным ддя меня соблюдать молчание, чтобы под предлогом благодарности вследствие необдуманности, может быть, не сказать о возвышенных и священных предметах чего-либо недостойнаго, ничтожнаго и презреннаго; и таким образом я не только не достигну истины, но и причиню ей, насколько от меня зависит, какой-либо ущерб у тех, кто верит, что так и в действительности, как изображает мое слабое слово, которое более оскорбляет, чем в своем содержании дает точное изображение его дел. 15) Однако, твои достоинства, возлюбленная глава, не могут быть ни умалены, ни поруганы, и еще гораздо более не может потерпеть какого-либо ущерба от моих ничтожных и недостойных слов то божественное, которое само по себе пребывает непоколебимым. 16) Но я не знаю, как мне избежать впечатления дерзости и необдуманности, если я по неразумию, с ничтожным умом и средствами, наскакиваю на великия и во всяком случае превосходящия мои силы дела. 17) Да, если бы где-либо в другом месте и пред другими слушателями я решился на такой легкомысленный (собств. юношеский) поступок, тогда я в известной степени был бы дерзким и безразсудно смелым; однако не наглость была бы виною моего необдуманнаго выступления, так как я отважился бы на это не в твоем присутствии. |
| 112) Этому возвышенному и божественному знанию научает для всех возлюбленнейшая физиология. 113) Что же я должен сказать о священных науках – всем любезной и безспорной геометрии и парящей в высотах астрономии? И все это он напечатлевал в моей душе, научая или вызывая в памяти, или не знаю, как нужно сказать. 114) Первую, именно геометрию, так как она непоколебима, он просто делал как бы опорой всего и, так сказать, крепким основанием; a возводя до высочайших областей посредством астрономии, он чрез обе названныя науки, как бы посредством лестницы, возвышающейся до небес, делал для меня доступным небо. Глава IX 115) Но, что важнее всего и ради чего больше всего трудятся все философы, собирая как бы из разнороднаго насаждения всех прочих наук и продолжительнаго занятия философией добрые плоды, именно божественныя добродетели нравственнаго характера, посредством которых душевныя силы достигают невозмутимаго и уравновешеннаго состояния, – 116) [к этому стремился] и он [когда] намеревался сделать меня невосприимчивым к скорбям и нечувствительным ко всякаго рода бедствиям, напротив, внутренно упорядоченным, уравновешенным и поистине богоподобным и блаженным. 117) И этого он старался достигнуть свойственными ему мягкими и мудрыми, но вместе с тем и особенно настойчивыми речами относительно моего характера и образа жизни. 118) И он управлял моими внутренними движениями не только своими речами, но в известном смысле также и своими делами, именно посредством изследования и наблюдения душевных движений и чувств, – так как наша душа обыкновенно скорее всего тогда и приводится в порядок из разстройства, когда последнее познается, и из состояния смятения она переходит в определенное и хорошо упорядоченное, – 119) чтобы она как в зеркале созерцала самое себя, именно самыя начала и корни зла, всю свою неразумную сущность, из которой проистекают наши непристойныя страсти, а с другой стороны все, что составляет наилучшую часть ея – разум, под господством котораго она пребывает сама по себе невредимою и безстрастною. |
| 177) Что Он чрез других сообщал только в неясных намеках, то чрез сего мужа сделал предметом обучения, и что Он, будучи в высшей степени достойным веры, или царственно повелевал или открывал, смысл речей об этом Он даровал ему изследовать и постигать, 178) чтобы всякий, кто черств душой и недоверчив или даже и любознателен, в известном смысле чувствовал себя вынужденным, получив научение от этого мужа, и достигнуть разумения и решиться веровать и последовать Богу. 179) И это он говорит, я думаю, не иначе, как в общении с божественным Духом: ибо одна и та же сила необходима и для пророчествующих и для слушающих пророков, и никто не может слушать пророка, если ему не дал разумения Своих речей Сам Дух, действовавший в пророках. 180) В этом смысле содержится изречение и в священных писаниях, которое говорит, что отворить может только тот, кто затворяет, но никто другой 11 ; отворяет же затворенное, проясняя загадочныя изречения, божественное Слово. 181) Этот величайший дар имеет от Бога сей муж, получивший с неба и превосходнейший жребий быть истолкователем божественных слов людям, воспринимать божественное как бы из уст Божиих, и изъяснять людям, как доступно для человеческаго слуха. 182) Поэтому для меня не было ничего запретнаго, ибо не было ничего сокровеннаго и недоступнаго. Но я имел возможность получить знание о всяком учении, и варварском и эллинском, из области таинственной или из государственной жизни, и о божественном и о человеческом [и именно так, что] с полною свободою мог делать все предметом моего изучения и изследования и насыщаться и наслаждаться всеми благами души. Если бы кто нибудь мог назвать какое либо древнее учение истины или что либо иное в этом роде, то я обладал в нем удивительным и полным собранием и обилием прекраснейших созерцаний. 183) Коротко сказать, он был для меня поистине раем, воспроизведением того великаго рая Божия 12 , в котором не нужно было обрабатывать эту низменную землю и, огрубевши, питать тело, но только с радостью и наслаждением, умножать стяжания души, как бы цветущия растения, насажденныя нами самими, или посаженныя в нас Виновником всего 13 . Глава XVI |
| Весьма дивлюсь и чрезвычайно поражаюсь твоею разсудительностью, как ты своими точными вопросами даешь повод к таким умозрениям и столь важным изысканиям, поставляя меня в необходимость говорить и усиленно трудиться над доказательствами, именно, когда предлагаешь мне настоятельные и полезные вопросы. Таким образом, для меня, с очевидностью, получается совершенная необходимость, следуя за твоими вопросами, давать на них ясные ответы. И теперь, вот, предложенный тобою вопрос был такого рода и такого содержания: естество (которое иной правильно назвал бы скорее сущностью, чем естеством) Отца и Сына и Святаго Духа – просто или сложно? Ибо если оно просто, то как оно может допускать «три» – число названных выше? Поскольку простое – однородно и несчисляемо; а то, что подпадает числам, по необходимости разсекается, хотя бы оно и не было подвергнуто счислению; разсекаемое же страдательно, ибо разсечение есть страдание. Поэтому, если естество Совершеннейшего просто, то излишне назначение имен; а если назначение имен истинно, и должно доверять именам, то тотчас исчезает однородность и простота. Итак, каково же естество [разсматриваемого] предмета? Так ты говорил мне. Слово истины со всею точностью представит разъяснение этих вопросов, не предлагая неразумно, по недостатку доказательств, призрака веры, которая не требует доказательства, и не пытаясь прикрывать шаткость своего убеждения свидетельствами древних басен, но, взвесив результаты точного исследования и сделав правильные выводы, ясно представит достоверность учения. Итак, да шествует к нам отселе слово [истины] и пусть оно скажет нам и то, как должно представлять себе Божество – простым или трехсоставным? Ибо тройственность имен заставляет нас так именно и говорить и веровать, и, злоупотребив ими, некоторые составили шаткия и совершенно нелепыя учения, полагая, что вместе с произнесением имен и сущность терпит страдание разделения. Но, как сам ты говоришь, мы должны оставить таковых, нетвердо защищающих учение, составляющее их собственное мнение; мы же обратим свой ум к правильному усвоению познания. Итак, прежде всего установим, что есть Бог , и таким образом после этого тщательно займемся доказательствами. |
| Весьма враждебны и чужды апостольскаго исповедания те, которые утверждают, что Сын – из несущих и впоследствии привзошел к Отцу из вторичнаго начала ( ποστελλομνης ρχς ) и которые то же самое думают о Святом Духе, утверждая, что Сын обожествляется и Дух Святый освящается по дару и благодати, которые имя Сына делают общим [у него] с рабами и так объясняют «перворожденный из твари », как будто и Он подобным же образом из не-сущаго и как будто Он первым сотворен, и которые не исповедуют, что Единородный Сын – единственный у Отца, а только дал Самого Себя быть сопричисленным к смертным и в таком смысле считается перворожденным, которые рождение Сына от Отца описывают человекообразно, отмеривая известный промежуток, и не исповедуют безначальным века родителя и рождения, которые вводят три не имеющих между собою общения и чуждых поклонения, тогда как единственное правильное богопочитание то, которое мы имеем, получивши его от начала из закона и пророков, которое утверждено Господом и проповедано апостолами. Не менее чужды и те, которые исповедуют Троицу не по-истине из трех Лиц, но нечестиво измышляют в единице тройственность по сложению и Сына считают мудростью в Боге, подобно человеческой в человеке, в силу которой человек является мудрым, и Слово объясняют подобно слову, которое произносится или составляется в мысли, но не имеет ни отдельной ипостаси, ни продолжающагося существования. 2. Исповедание же церковное и спасительное для мира есть вера в воплощение Слова, предавшаго Самого Себя человеческой плоти, которую Оно приняло от Марии, оставшись однако тем же и не подвершись никакому превращению или изменению в Божестве, но сочетавшись с плотью по подобию человеческому, так что плоть соединилась с Божеством, при чем Божество восприняло страстность плоти во время исполнения таинства. После же разрушения смерти пребывает в святой плоти постоянное безстрастие и неизменное безсмертие, так как силою Божества воспринята первоначальная человеческая красота и предоставлена всем людям чрез усвоение верою. |
|
|
