| Когда приведут ко мне ставленника: то я велю ему выучить ектению, да и ставлю, потом, поучив его, как совершать божественную службу, отпускаю тотчас же. И такие не ропщут на меня. Но вот приводят ко мне мужика: я приказываю дать ему Апостол, а он и ступить не умеет; приказываю дать Псалтырь, он и по тому едва бредет; я отказываю ему, а они кричат извет. Земля такова, господине! Не можем достать, кто бы умел грамоте. Вот видите, облаял целую землю, будто нет ни одного, кого бы следовало избрать во священство. Просят меня: «Пожалуй, господин, прикажи учить». И я приказываю учить ектении: а и к слову не умеет пристать; ты говоришь ему одно, а он – другое. Приказываю учить азбуку. Они, поучась немного, просятся домой, не хотят учиться. Оттого-то на меня брань, по их нерадению. Не могу я ставить неучей. Потому-то умоляю государя завесть училища, чтобы его разумом и грозою, а твоим благословением пришло это дело в порядок…». Поздний летописец с живою признательностью говорит о блаженном Геннадии: «Он хиротонисал в священников и диаконов таких, которые долго учились у него. Поставленные им пресвитеры и диаконы так были просвещены, что оказались светильниками миру, истинными пастырями и учителями порученной им паствы, и все люди получали от них великую пользу». В послании 1499 г. к митрополиту Геннадий писал еще: «Ты говорил об иподиаконах, что которые поставлены молодыми и неженатыми, а обещаются сохранять девство: тем предоставлена свобода вступать в диаконский или иерейский сан; но которые оженятся после того, тем не получить ни диаконского, ни иерейского сана». Геннадий, со своей стороны, предлагал правило: не иначе посвящать в диакона и пресвитера, как женатых. Блаженный архипастырь повторил свое предложение на соборе в 1501 г., и тогда было постановлено «требовать, чтобы ищущие священства были женатыми, а вдовым священникам и диаконам не совершать литургии». Но главным делом жизни блаженного Геннадия была борьба с жидовскою ересью, борьба, продолжавшаяся во все почти 20 лет его святительского служения. |
| Старинные грамотники, переписывая пасхалию, сопровождали ее под этим последним годом разными приписками, в которых выражали самое тревожное состояние своей души, вследствие ожидаемой кончины мира. «Братия! – гласит одна из подобных приписок, – зде страх, зде беда велика, зде скорбь не мала; якоже в распятии Христове сий круг солнцу бысть 23, луны 13; сие лето на конци явися, в оньже чаем всемирное пришествие Христово». К самому исходу седьмой тысячи лет тревога сделалась еще сильнее. «Сам, господине, выдаешь, – говорили псковитяне владыке Ионе в 1469 г., – что тобе здесе (во Пскове) не само много быти, а того дела тобе вскоре нельзя же управити, занеже при сем, последнем времени о церквах Божиих смущенно силно»... А, по словам современника, толки и сомнения овладели тогда не только массой простых людей, но и самими людьми книжными. «Ино о том молва была, – говорит летописец, – в людех не токмо простых, но и не простых многих сумнение бысть»... Но чтобы успешно вести борьбу со всеобщим заблуждением, новгородским духовным в подкрепление своего сомнения, нужно было еще иметь на своей стороне и знамя науки. Это знамя получено было новгородскими мудрствователями из еврейских рук, вследствие чего и самая новгородская ересь прослыла у современников и потомства за жидовство. Опасаясь возрастающего могущества Москвы, новгородцы стали искать союза с Литвою, приглашая тамошних князей на службу в Новгород. Вместе с литовскими князьями потянулись в Новгород уже и непрошеные гости – евреи, которые в XV столетии стали столь обыкновенными посетителями, что во время голодов бедные новгородцы «жидом из хлеба даяхуся гостем». Как народ коммерческий, не брезгающий никакими интересами, евреи, естественно, не упускали случая воспользоваться своим пребыванием в вольном городе и для распространения там тех сочинений, которые выработала тогдашняя ученость и на которые мог быть спрос в Новгороде. Эти-то книги, привезенные евреями, прибывшими в Новгород в 1471 г. с князем Михаилом Александровичем, оказали немалую услугу новгородскому духовенству, занятому вопросом о кончине мира. |
| Новопоставленный владыка оказался человеком по своим умственным и нравственным качествам как нельзя более соответствовавшим той задаче, которая предстояла ему в Новгороде. Геннадий не кичился высотою своего сана или своим назначением из Москвы; напротив, его занимала мысль упрочить в Новгороде как политическое, так и церковное влияние Москвы. В видах возвышения великих князей московских в глазах народа и в видах освящения царской власти, он впервые вменил в обязанность всем новгородским игуменам и священникам ежедневно молиться в своих храмах за государя и всех православных христиан. «А игуменов, и попов, и диаконов, – говорит летописец, – потому ж благословил и прочь отпустил и наказал им, чтобы Бога молили о государех великих князех и о всех православных христианех, по вся дни кождо у своей церкви молебны пети». Что же касается до усиления собственно церковного влияния Москвы, то Геннадий старался достигнуть этой цели не пренебрежением, как предшественник его, к местной святыне, пользовавшейся особенным почитанием у новгородцев, а сообщением им чувства благоговения собственно к московским угодникам, которые до сих пор мало или совсем были неизвестны новгородскому населенно. Как ни правильно понимал свою задачу блаженный Геннадий, однако не вдруг удалось ему сломить или хотя бы чувствительно ослабить оппозицию новгородцев. Это всего лучше сказалось в крестном ходе, предпринятом в 1493 г. блаженным Геннадием с собором игуменов, священников, диаконов и в сопровождении двух великокняжеских наместников и дворецкого, вокруг новгородского Детинца. Следуя раз намеченной цели, блаженный Геннадий предполагал воспользоваться этим крестным ходом как благоприятным случаем к распространению в Новгороде чествования московских святителей и для этого сделал распоряжение отслужить молебны и провозгласить каноны у Чудного креста – новому чудотворцу Петру, митрополиту всей России, а на молебствии у Покровских ворот – канон Московскому митрополиту Алексию. План этот на первый раз потерпел совершенную неудачу. |
| Когда Геннадий был чудовским архимандритом, ему пришлось принимать участие в споре о крестном хождении вокруг храмов при их освящении. Когда он сделался архиепископом Великого Новгорода и Пскова, его внимание занял спор об аллилуия, происходивший между новгородско-псковскими «филозовами» и книжниками. На этом дело не остановилось. В один из своих приездов во Псков Геннадию случайно пришлось видеть на одной иконе изображение, странность которого не могла не броситься ему в глаза с первого же взгляда. На иконе представлен быль И. Христос с венцом царским на главе и в святительской одежде, в образе царя Давида. Пред ним крест; на верху креста отрок млад, также в царских ризах и венце; ниже его пригвожденный ко кресту белый серафим; по концам крестных рогов два херувима багряновидных; при подножии креста Адамова глава. Нельзя с точностью определить, откуда могло явиться подобное изображение. Когда псковские иконописцы были поставлены пред Геннадием, посадниками и псковитянами, то старший из них, Переплав, сказал: „те образы пишем с мастерских образцов старых, у коих есмя училися, а сниманы с греческих». Но этим речам псковских иконописцев едва ли можно верить. Когда в XVI в. обратились к Максиму греку с вопросом: какого он мнения об этом изображении, то Максим грек отвечал, что он «не видал тем подобием образа ни в коей земле» 73 . По всей вероятности, рассматриваемое изображение – произведение фантазии псковских иконописцев. Геннадий обратил внимание на странное изображение и ниже мы увидим, какие меры предпринял он против псковских иконописцев. Симония, корыстолюбие духовенства, пьянство и вообще безнравственная жизнь духовных лиц, привязанность русского народа к церковному обряду в ущерб духу и истине христианской религии еще в конце XIV в., как известно, вызвали у нас на Руси особую так называемую ересь стригольников. В первый раз ересь открылась во Пскове; почва здесь была для нее особенно благоприятна. Дело в том, что нигде русское духовенство не было отягощено так сильно епископскими поборами, как в Пскове. Недаром Псков так долго и настойчиво боролся с новгородскими владыками за церковную независимость от Новгорода. С другой стороны, беспорядки в церковном управлении Пскова, распри с владыкой, жившим далеко и приезжавшим изредка только за своими пошлинами, оставляли местное духовенство без надлежащего пастырского надзора и руководства и содействовали особенно сильному развитию в нем пороков, которыми страдало русское духовенство того времени. |
| В 13 лет своего царствования Константин сказал самому себе: «и деже святительска власть и христианского благочестия глава небесным царем уставлена бысть, недостойно есть тамо власть имети земному царю». Дав папе грамоту, взяв от него благословение и поручив ему Рим, Константин отправился в Византию и основал здесь город Константинополь. Но недолго по удалении царя прожил Силивестр. Впрочем и после него белый клобук был в почете до самых времен царя «Карула» и папы «Фармуса». Эти нечестивцы почему-то не любили белый клобук, они заключили его в церковную стену, написав на дверцах, что «здесь сокровен белый клобук папы Силивестра». В таком положении белый клобук находился долгое время. Наконец, один папа, такой же нечестивый, как и Фармус, которого одни называют Гервасием, а другие Евгением, захотел видеть белый клобук. Когда последний был взят из стены, от него изошло благоухание. Папа подивился случившемуся и велел опять заключить клобук в стену. Но тогда многажды во сне он стал слышать голос: «не может град укрытися в верху горы стоя...» Поняв, что эти слова относятся к клобуку, папа опять велел вынуть его из стены и сжег бы его в Риме, если бы только не побоялся народа. Вместо того, чтобы сжечь клобук в Риме, он отослал его с суровыми и нечестивыми послами в дальние страны и там велел истребить его. Во время путешествия по морю один из послов хотел было сесть на клобук, но невидимая сила отпрянула дерзкого и ударила его о корабельный мост, после чего он умер. В скором времени другой из послов, Иеремия, тайный почитатель клобука, слышал во сне голос, который извещал его, что будет кораблекрушение, и что он один спасется. Возвещенное Иеремии исполнилось на другой же день. Спасся действительно он один с клобуком. Ему явились Константин и Силивестр и привлекли его на корабельной доске к какому-то берегу. Здесь они целовали клобук и потом, отдавая его Иеремии, велели последнему, по возвращении в Рим, рассказать обо всем случившемся. Иеремия исполнил приказание. Когда рассказанное Иеремиею дошло до ушей папы, то папа ужаснулся. Он велел положить клобук на золотое блюдо и поставить его в церкви. Но при этом из головы его не выходила все-таки мысль освободиться во что бы то ни стало от белого клобука. Тогда является ему во сне ангел и повелевает отослать клобук в Константинополь к тамошнему патриарху Филофею. Папа исполняет приказание ангела. В то же время ангел является и Филофею и извещает его, что он скоро получит клобук белый из Рима. Этот клобук пусть он не оставляет у себя, а отошлет в Новгород к архиепископу Василию. На другой день клобук в самом деле был получен в Константинополе, причем, когда был открыт ковчежец, в котором находился клобук, от клобука изошло благоухание, а когда клобук Филофей надел на голову, то исцелился от болезни глаз. |
| При таком внимательном отношении к человеку, к его личности, мы способны на гораздо большее приятие. А мы чаще воспринимаем другого человека как абстрактный объект. У Гегеля в одной статье моделируется ситуация: человек на рынке хватает с прилавка еду и убегает, а все кричат: «Держи вора!» В данном случае «вор» — это абстракция, за которой скрывается человек с его личными качествами, историей, нуждами, отношениями, судьбой. Но для торговцев в данный момент он — просто «вор». Так же и мы, когда рассуждаем о другом: «это еретик», «это отступник» или «это атеист». Погодите, а где же человек? Посмотрите ему в глаза, посмотрите в его мир, в его душу, может быть там вы найдете, что атеизм — это частный момент, не важный даже для него самого. Недавно я спорил с одним таким атеистом, кандидатом наук, так вот из него такой же атеист, как из меня балерина. Атеизм для него — это галочка в пользу свободы и не порабощенности. Разве это атеизм? Но этот его атеизм в глазах верующего — уже прямо антибожеская позиция. Одни говорят: «Вы ударенные в религию мракобесы», другие: «Вы атеисты, материалисты, бездушные твари». Но эти два полюса — скорее, защитные реакции друг на друга, доводящие позицию другого до абсурда. И страх, увеличивающий все отличия до предела. А еще недавно ко мне приезжал один замечательный архимандрит, который убедился в том, что это он «либерал», а я «ортодокс», а не наоборот. Потому что я заступался за святителя Геннадия Новгородского — сторонника казней еретиков, а отец архимандрит считал, что почти весь наш епископат отпал от истины и пошел на компромисс в определенном вопросе. Вот и получается: поскреби «либерала» — найдешь «ортодокса», поскреби «ортодокса» — найдешь «либерала». Люди, которые не знают меня лично, а просто оставляют комментарии к моим публикациям в интернете, ведут себя гораздо жестче, чем если бы мы общались со мной непосредственно. А когда мы с ними общаемся, то они понимают: а Рубский не монстр никакой, с ним можно говорить, да и мы сами не такие уж «ортодоксы», а почти «либералы». Но это выясняется только в личной беседе, а интернет абсолютизирует позиции, когда люди объявляют себя на 100% чистыми «либералами» или «ортодоксами» и начинают бросаться максимальными фразами с кванторами всеобщности. |
| Такие высказывания летописца в адрес новгородцев вполне понятны. Вместе с приглашенным князем в Новгород пришел «жидовин именем Схариа, и сей бяше диаволов съсуд, и изучен всякому злодейства изобретению, чародейству же и чернокнижию, звездозаконию же и астрологы» 18 . А. Сервицкий, исследователь этой ереси, опубликовал сообщение «Опыт исследования ереси новгородских еретиков, или «жидовствующих " » о рукописи XVI в., где говорится, что с князем пришли также «жидове торгом» 19 . Таким образом, Схария был не один. Тот же автор отмечает, что новгородское духовенство тогда заведовало торговыми весами и мерами в городе 20 , что обеспечило пришельцам благоприятную возможность общения и последующей проповеди и насаждения своих взглядов среди духовного сословия. Так Новгород, веком раньше победивший стригольническую ересь 21 , опять стал местом распространения новых антихристианских воззрений. Еще в прошлом веке было высказано утверждение, что Схария был караимом 22 . В наше время оно получило дальнейшее развитие 23 . Вероучение караимов базировалось исключительно на Законе Моисеевом. О просвещенности Схарии говорится следующее: «Захария, должно быть, знал итальянский, черкесский, русский, латинский (на латыни написана его сохранившаяся грамота Иоанну III), татарский, может быть, польский или литовский и еврейский (богослужебный) языки. Он появился в Новгороде молодым, образованным и богатым аристократом с большими международными связями» 24 . Первыми, кто попал под религиозное влияние Схарии, были новгородские священники Денис и Алексий 25 . Таким образом было положено начало распространению жидовства на Руси. Вскоре, по свидетельству преподобного Иосифа, появляются новые проповедники: «Потом же приидоша из Литвы инии жидове, им же имена Осиф, Шмойло, Скарявей, Мосей, Хануш» 26 . Первые прозелиты оказались очень усердными последователями «нового» учения. «Потом же Алексей научи многых жидовьству, еще же и зятя своего Ивашка Максимова и отца его попа Максима и многых от попов и от диаков и от простых людей. Денис же поп тако же многых научи жидовьствовати, потом и протопопа Гавриила Съфейскаго жидовствовати научи, научиша же и Гридю Клоча. Гридя же Клочь научи Григория Тучина жидовьству, его же отець бяше в Новегороде велику власть имеа... И толика створиша безакониа, яко ни древние еретици!» 27 . |
| Gesellschafts und Sprachwissenschaftliche Reihe. Jahrg. 5. 1955/56. S. 359–360. 115 См.: Соболевский А.И. Переводная литература Московской Руси XIV-XVII веков. СПб., 1913. С. 183–184. 124 Там же. С. 144. «Библейский мир знал вино с добавлением мирры... Его давали как оглушающее средство приговоренным к казни, подать кубок с этим напитком перед началом казни являлось благотворительной привилегией знатнейших дам Иерусалима» (Мурьянов М.Ф. Об одном восточном мотиве у Пушкина//Пушкин в странах зарубежного Востока: Сб. статей. М., 1979. С. 145). В результате орфографических реформ слово «миро» стало омонимом, имеющим значение также ароматного вещества. Последнее предложено называть «мюро» – «написание, наиболее точно передающее исходный греческий вокализм и принятое во многих древнерусских рукописях» (Там же. С. 146). Мюро употребляется в Таинстве Миропомазания, «которое символизирует наложение печати Святого Духа и совершается вслед за Таинством Крещения» (Там же. С. 149). Под словом «миро» иногда имеют в виду и елей, которым помазывают на утрени, что совершенно неверно. 125 О нем известно следующее: «Пскович по происхождению, он по окончании работы над Библией переселился в Москву, был назначен игуменом Богоявленского монастыря, что на Никольской улице, где скончался в 1503 году» (Костюхина Л.М. Палеографическое описание рукописи//Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Т. 9: Приложение. Научное описание. М., 1998. С. 508. 128 В одной рукописи он оставил пространное послесловие, в котором говорится о еретических настроениях того времени в Новгороде. Употребляемые при этом грецизмы свидетельствуют о его занятиях греческим языком. «Въсевидцу Богу и Преблагому слава и величиа дръжава и област в бесконечныя векы, амин, давшему поначяле и конец всякому делу благу иже о Нем начинаемому, сподоблшему и мене недостойного преплути пучину сию, лета 6900 девятдесят седмаго, декевриос в седмый, в 9 час нощи послужиста руце мои, амарталос Тимофеа Вениаминова. И вы, господие мои, прочитайте сию книгу сердечныма очима, духовными же крилы достизающе, яже писаннаа зде, връховным устроением съделовася сиа вивлос, чернилное число меру являет каждого свидетелства каждым книгам. |
| «Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего. Странник я на земле; не скрывай от меня заповедей Твоих» (Псалтирь 118:18-19) Геннадий Новгородский, святитель Свт. Геннадий Новгородский (в схиме — Галактион, предположительное прозвище (фамилия) — Гонзов; ок. 1410 — 1505) — скорее всего происходил из рода московских бояр. Одна из ключевых фигур начала истории Московии (эпоха Ивана III — по сути основателя Московского государства), чья жизнь и дела крайне двусмысленны. Геннадий был первым новгородским владыкой, посаженным прямо рукой московского князя, после упразднения «республики Святой Софии». В этом смысле Геннадий — один из главных участников печальной истории упразднения новгородских и псковских свобод. Хватит уже того, что Геннадий спокойно смотрел на выселение семи тысяч лучших новгородских граждан, даже не думая о своем праве печалования. Борьба же со Псковом — основной лейтмотив «служения» Геннадия. С другой стороны, Геннадий не был просто пешкой в играх московской политики. Наоборот, он весьма смело выступал против великого князя. Во-первых, в борьбе с ересью жидовствующих, которая была фактически одно время придворной модой, во-вторых в апологии монастырского землевладения (Иван III хотел использовать в своих целях богатые владения монастырей). Геннадий, наряду с Иосифом Волоцким, главный противник нестяжателей. В конце концов Геннадий выйдет проигравшим в борьбе с князем и удалится со своей кафедры. Что касается, борьбы с еретиками, Геннадию принадлежит здесь «уникальная» роль. Дело, конечно, не в самой борьбе с ересью, а в методе. Геннадий писал своим братьям-епископам: «Ано фрязове по своей вере какову крепость держат! Сказывал ми посол цесарев про шпанского короля, как он свою очистил землю!». Вдумаемся в эти слова. Православный иерарх упрекает Православную Церковь в том, что она не пользуется методами еретиков (католиков) в борьбе с еретиками (жидовствующими). Удивительное свидетельство усвоения западного опыта! Удивительная логика: в Православной Церкви нет практики убивать еретиков — какое упущение! — ведь даже у «латинян» гонят неправомыслящих! Геннадию же принадлежит инициатива перевода речей Г. фон Турна (Юрия (Георгия) Делатора), посла императора Свящ. Римской империи, о действиях испанской инквизиции против «ересеи жидовскыих». После долгой борьбы нестяжатели проиграли и на Руси ввели казни еретиков — в первые на православной земле запылали костры… |
| 135 . 1490 январский, или 1491 сентябрьский год был годом нового несчастия для православных и нового торжества для еретиков. По смерти Геронтия нужно было избрать нового митрополита. Еретики сделали так, что на митрополичий престол избран был симоновский архимандрит Зосима, тайный приверженец ереси жидовствующих. Этим избранием еретики были обязаны хлопотам протопопа Алексея. Он недолго прожил по смерти Геронтия, но прежде смерти успел «волхвованием подойти державнаго», как выражается Иосиф Волоколамский, «да поставит на великом престоле святительском сквернаго сосуда сатанина, егоже он напои яда жидовского, Зосиму сквернаго». 136 Ни великий князь, ни архиепископы и епископы, поставлявшие Зосиму, не знали его религиозных убеждений, и потому Зосима без противоречий был избран в митрополита. Сам Геннадий охотно согласился на поставление Зосимы и прислал в Москву свою довольную грамоту, в которой писал, что «о том божественном и великом деле, – т. е. деле поставления Зосимы в митрополита, – он находится в единой воле и хотении с своею братиею, архиепископами и епископами». 137 Новый митрополит на первых же порах стал в оппозицию православию, хотя эта оппозиция и прикрывалась у него патриотически благочестивыми мотивами. Он знал, что главный враг ереси новгородский архиепископ Геннадий, и потому постарался прежде всего напасть на него. Еще на собор против еретиков в 1488 г. Геннадий не был позван в Москву. В 1489 году оставил ростовскую архиепископию Иоасаф. По поводу этого оставления в Москве происходили рассуждения, но при этих рассуждениях Геннадий опять не присутствовал. В сентябре 6999 г. 138 был поставлен в митрополита Зосима. Геннадий ожидал, что его позовут в Москву на поставление нового митрополита; но великий князь нарочно прислал Геннадию грамоту, которой повелевал Геннадию оставаться в Новгороде для каких-то великих дел. Нет сомнения, что подобного сорта отношения к присутствию Геннадия в Москве истекали отчасти из интриг еретиков, которые понимали, как опасен для них может быть приезд новгородского архиепископа туда, где им жилось так хорошо и привольно. Эту опасность понял и новый митрополит, и потому его первою заботою было не допускать присутствия Геннадия в Москве. Немедленно, по своем вступлении на митрополичий престол, Зосима прислал Геннадию грамоту «да списки с грамот митрополичих с Геронтиевых» и приказал Геннадию написать в свою очередь к нему митрополиту «грамоты каковы те списки» (т. е. вероятно, списки с грамот Геронтия о еретиках). Цель такого распоряжения была очевидна. Ее видел и Геннадий, как это показывают следующие слова его послания к митрополиту Зосиме: «ино то ми, господине, – пишет Геннадий, – велиши свершено от Москвы отписыватись, да чтоб ми тебе своего отца не видати ни паки челом ударити». 139 |
|
|
