| Не льстила его и семейная жизнь в священном сане. При таком душевном настроении постигла его болезнь, во время которой, уповая получить скорое выздоровление, он дал было слово посвятить себя на служение Богу в иноческом звании, однако же по выздоровлении стал откладывать исполнение своего слова. Повторившаяся болезнь породила в нем решимость идти к старцам подвижникам. Ближайший к Липецку современный старец был о. Иларион, в селе Троекурове. Старец дал совет Александру Михайловичу «идти прямо в Оптину», и прибавил: «можно бы поступить и в Саровскую пустынь, но там уже нет таких мудрых старцев, какие были прежде». Александр Михайлович сделал решительный шаг в жизни, оставил свою службу, отправился прямо в Оптину Пустынь и уже из Пустыни послал объяснение Тамбовскому Епископу Арсению, в котором испрашивал себе прощение за самовольное оставление учительской должности. Прощение вместе с архипастырским благословением Александр Михайлович получил вскоре. Студент богословия, знакомый с пятью языками: французским, греческим, еврейским, татарским и славянским, глубоко-просвещенный светом Христовой истины А. М. право рассудил, что сперва надобно творить, чтобы потом учить ( Ин.13:17 ), отрекся от своей воли и попечений о себе, предал себя водительству полуграмотных, но опытных и прозорливых старцев, исполнявших заповеди Божии самым делом, чтобы достигнуть истинного познания писаний и достигнуть того видения, которое открывается по деянии. В монастырских записях значится, что Александр Мих. Гренков определен в число братии 2 Апреля 1840 года, пострижен в мантию 29 Ноября 1842 года, с наречением Амвросием, рукоположен в Иеродиакона 4 февраля 1843 года. Уже при поступлении в обитель о. Амвросий имел слабое здоровье и, будучи Иеродиаконом, служил весьма редко. Во время же поездки в Калугу 7 Декабря 1845 года, для рукоположения в иеромонаха (9 Декабря) он, возвращаясь в Оптину, перетерпел сильную вьюгу и холод, и окончательно расстроил свое здоровье, почему указом Калужской Консистории 29 Марта 1843 г. на основании положения Св. Синода, оставлен за штатом. |
| Как Закхей, который влезал на дерево, ради простого любопытства, как только лишь увидел Божественного Спасителя мира, – от Которого ему ничего не было нужно, к Которому привлекали его только лишь слухи о Его великой святости, о Его неземной правде; к Которому его влекло только лишь одно человеческое желание подивиться людскому удивлению, поблагоговеть с благоговением массы, наконец, просто, чтобы самому иметь понятие, Кто Он, Что Он, получилось совершенно неожиданное для Закхея; и как достаточно было Закхею увидеть это воплощенное смирение, эту идеальную кротость, чтобы на фоне яркого света, излучаемого Им, он мгновенно увидел все свое несовершенство, всю свою греховность, и пораженный всем этим, мгновенно воскликнул: «Господи, половину имения моего я отдам нищим, и, если кого чем обидел, воздам вчетверо; а Иисус сказал ему: «ныне пришло спасение дому сему» ( Лк. 19:9 ). Точно такой же психологический процесс совершился у этих скитских стен и с душами Гоголя, Киреевского и др. И как только я узнал Оптину пустынь, – когда Господь помог мне здесь, недостойному, под сенью обители этих молитвенников-старцев, увидать святую правду и смысл жизни; когда в течение нескольких дней созерцательного многочасового пребывания здесь, у этих небольших по величине, но неограниченных по вмещаемой ими духовности хибарок-келлий старцев мне пришлось увидать самому в себе то, на что у меня раньше никогда не открывались глаза; покаяться самому перед собой в самых мелких и в самых крупных греховных деяниях, – я сразу разрешил ту психологическую загадку, которую ставило перед моим умом какое-то странное, необъяснимое состояние, даже во время моего неверия; которое всегда охватывало мою душу при чтении высоких мест Божественного слова; при трогательной молитве кого-нибудь из встречающихся в храме, в часовне; при посещении жилищ таких великих подвижников духа, как Серафим Саровский чудотворец; при встрече с великими иноками, полными удивительной кротости, какого-то нечеловеческого смирения и любви. |
| Иоаким из смирения, считая себя недостойным такового сана, притворил себе юродство и тем отклонился от призывания. Наконец приближаясь к исходу из сей жизни, исполненный долготою маститых дней, Отец Иоаким с Христианским напутствием преставился мирно в 1802 году, имев от рождения около 70-ти лет. VIII. Строитель иеромонах Исаия Восьмой Строитель Саровской пустыни иеромонах Исаия – достойный преемник Старца благоговейного Пахомия; родом из города Суздаля, купеческого сословия, из фамилии Зубковых. На 22-м году от рождения своего оставивши мир, в начале поступив в Киево-Печерскую Лавру, где трудился в послушаниях 7 лет. В 1770 году возвращался он по своим надобностям на родину свою – в Суздаль, и узнав о состоянии сей обители Саровской, что и место оной уединенно и ко спасению души удобно, что в ней находится много великих старцев опытной и воздержной жизни, благочестием и страхом Божиим украшенных, уведав, что в отдалении от обители – в лесу живут еще уединенно и несколько отшельников в малых хижинах, Исаия разгорелся духом, вступил в Саровскую пустынь послушником, пострижен в монашество в сей пустыне в 1772 году, апреля 27 дня рукоположен в иеродиакона в том же году, в иеромонаха в 1777 году июля 6, избран по общему согласию братии в казначея в 1785 году, а в строителя в 1794 году; всего жил в Сарове 37 лет. Исаия усердно ревновал к поль-зам душеспасительной иноческой жизни и не преставал поощрять вверенную ему духовную паству – честную братию обители – к подвигам иноческим, и тем самым приобрел и постепенно увеличивал доверенность к себе и расположение от братства. Он самым делом исполнял принятые им обеты монашеского жития и вместе был попечительным, мудрым и добрым Пастырем словесного стада. Его преимущественно отличали: страх Божий, смирение, кротость, терпение, незлобие, нищелюбие и братолюбие в духе истинно Евангельском. Прославляя Господа своею жизнью, он приобрел себе привязанность не только братии, почитавшей его и за его благочестивую жизнь и за его наставления, – но и многих посторонних. |
| В этих видах он сохранял свое безмолвие около трех лет. За несколько времени до исхода этого срока он перестал посещать и обитель по воскресным и праздничным дням. Один брат носил ему и пищу в пустынь, особенно в зимнее время, когда у о. Серафима не было своих овощей. Пища приносилась однажды в неделю, в день воскресный. Трудно было назначенному брату совершать это послушание в зимнее время! Дороги в пустынь о. Серафима не было. Бредет он, бывало, во время вьюги по снегу, утопая в нем по колени, с недельным запасом в руках для старца – молчальника!.. Вошедши в сени, носивший брат, обыкновенно, произносил молитву. Старец, сказавши про себя: аминь, отворял дверь из келлии в сени. Сложив руки на груди крестообразно, он становился у дверей потупив лицо долу на землю: сам ни благословит брата, ни даже взглянет на него. А пришедший брат, помолившись, по обычаю, и поклонившись старцу в ноги, полагал пищу на лоточек, лежавший на столе в сенях. С своей стороны о. Серафим клал на лоточек же или малую частицу хлеба или немного капусты. Пришедший брат внимательно замечал это. Сими знаками старец безмолвно давал знать, чего принести в будущее воскресенье: хлеба или капусты. И опять принесший брат, сотворив молитву, кланялся старцу в ноги и, попросив молитв его о себе, возвращался в обитель, не услышавши от о. Серафима ни единого слова. Все это были только видимые, наружные знамения молчальничества. Существо же подвига состояло не в наружном удалении от общительности, но в безмолвии ума, в отречении от всяких житейских помыслов для чистейшего посвящения себя Господу. Такое молчальничество, по описанию самого старца, имело многие плоды. Оно решительно обезоруживало диавола для борьбы с пустынножителем. «Когда мы в молчании пребываем – говорил о. Серафим, – тогда враг, диавол, ничего не успеет относительно к потаенному сердца человеку: сие же должно разуметь о молчании в разуме. Оно рождает в душе молчальника разные плоды духа. От уединения и молчания – говорил он – рождаются умиление и кротость: действие сей последней в сердце человеческом можно уподобить тихой воде Силоамской, которая течет без шума и звука, как говорит о ней пророк Исаия: воды Силоамли текущие тисе (тихо) ( Ис. 8:6 ). |
| Игумен Нифонт (1761 – 8 марта 1842) Игумен Нифонт (в миру Василий Петрович Черницын), девятый настоятель Саровской пустыни. Родом из мещан г. Темникова. Возымев желание еще отроком посвятить себя Господу, просился в Саровскую пустынь, но принят был только по достижении двадцатилетия в 1787 г. при строителе Пахомии. Возлагаемые на него монастырские послушания проходил с особенным усердием, тихостью и смирением. За постоянное трудолюбие и внимательную жизнь пострижен в монашество 19 июня 1792 г., вскоре в 1793 г. посвящен в иеродиакона, а в 1796-м в иеромонаха и вскоре определен общим духовником братии. В 1805 г. становится казначеем, а уже в 1806 г. по выбору строителя Исаии утвержден строителем. 12 марта 1818 г. произведен игуменом обители. Награжден золотыми наперсными крестами. Управляя обителью, игумен Нифонт имел неусыпное старание поддерживать правила монашеские, переданные первоначальником. У него было особенное усердие к церковным службам, так что ни одна из них не совершалась без его присутствия. Особо он любил службы поминальные и строго исполнял завет усопших молиться о них. Попечением и любовью всегда окружал он странников, посещавших обитель. Достигнув глубокой старости, возлюбил нищету и был образцом трудолюбия, смирения, и особенно нестяжателъности и целомудрия; как любитель безмолвной и пустынной жизни он соблюдал строгий пост, и молитва была постоянным его упражнением. Простота, соединенная с духовной мудростью и благой жизнью, вселяла к нему невольное уважение; он был радушен и приветлив в обращении и, при совершенной нестяжательности, милостив и сострадателен к бедным; словом, никто из посетителей обители не оставлял ее без того, чтобы не сохранить в сердце своем памяти о добром ее настоятеле. Указание пути ко спасению 1. Если человек, не делая в жизни своей добрых дел, надеется спастися потому только, что не имел тяжких грехов, обманывается таковой; ибо кто не заботится о приобретении благ временных, тот по справедливости ничего не получает. Читать далее Источник: Рекомендовано к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви ИС 11-111-1152. С 20 Саровский цветник: наставления старцев Саровской пустыни/сост.: Н.Ю. Бутина, С.И. Горлевская, Л.П. Лебедева. — М .: Спасское братство; 2011. — 396 с.: 24 ил. ISBN 978-5-904074-25-8. УДК 26. ISBN 978-5-904074-23-8 ББК 86.372 Поделиться ссылкой на выделенное |
| Серафима, по чувству глубокого уважения и любви к нему, отправился в Саровскую пустынь и взял с собою двух воспитанников, окончивших курс в семинарии и ожидавших служебного назначения. Когда они пришли к старцу, то он благословил их всех, одному из воспитанников сказал: «поспеши домой, – у тебя дома пожар; горят хлеба, и ты должен помочь родным». Другому тоже велел скорее ехать домой «потому что там уже его дожидаются, чтобы он занял свое место». Воспитанники изумились этим словам, но, по возвращении домой, каждый из них убедился, что от чудного старца ничего не скрыто. Крестьянин Лихачевский Ефим Васильев подрядился однажды поставить шпиль на монастырской башне в Саровской пустыне. Когда все было готово и народ начал молиться, а он с несколькими работниками стоял на кровле башни, чтобы смотреть за работою и правильно поставить шпиль на своем месте, вдруг пришло ему на ум: зачем он не попросил на это дело молитв и благословения о. Серафима, – тогда-бы уж знал наверное, что все кончится благополучно. Только что он подумал об этом, как тотчас же увидел самого о. Серафима, вышедшего из своей кельи на крыльцо и трижды благословившего его. До нашего времени дошли и такого рода сведения, из которых мы усматриваем не только пользу от прозорливости о. Серафима, но и объяснение тому, как этот дар Божий действовал в нем. Раз пришли к о. Серафиму в монастырскую келлию строитель Высокогорской пустыни иеромонах Антоний и приезжий из Владимирской губернии купец. Они вошли вместе. Строителя о. Серафим попросил сесть и подождать, а с купцом стал немедленно говорить. Милостиво и ласково он обличал его в пороках и делал наставления: «все твои недостатки и скорби – говорил он – суть следствия твоей страстной жизни. Оставь ее, исправь пути твои». Пространная речь его на эту тему проникнута была столь трогательно теплотой сердца, что и купец, к которому она прямо относилась, и строитель, для которого она была делом сторонним, тронуты были, в буквальном смысле, до слез. В заключение о. Серафим советовал купцу поговеть в Сарове и причаститься св. |
| В 1850 году о. Иоасаф, дав, по обыкновению, начальнице Дивеевской общины Ирине Прокофьевне подписать белый бланк, составил без ее ведома прошение к Нижегородскому преосвященному Иакову о том, чтобы ввиду ее преклонных лет назначили бы его попечителем, строителем, духовником и благочинным Дивеевской общины. Архиепископ Иаков, считавший уже о. Иоасафа за человека, не заслуживающего доверия, положил резкую и строгую резолюцию на этом прошении: «Попечителей в монастырях не полагается, духовник и благочинный – есть, а строительницею должна быть начальница, которую за старостью лет сменить». Вознегодовав на это решение, о. Иоасаф стал хлопотать о выборе такой новой начальницы, которая бы была столь же несамостоятельна и предана ему, как Ирина Прокофьевна. Сестры же общины, со своей стороны, большинством голосов избрали себе по духу в начальницы кроткую и добрую Серафимову сироту 49-летнюю крестьянскую девицу Устинью Ивановну (впоследствии монахиню Иларию), но о. Иоасаф добился, что Нижегородская консистория отменила единодушный выбор сестер общины, будто бы за безграмотностью ее, и назначила начальницей дворянку Екатерину Васильевну Ладыженскую, слепо преданную о. Иоасафу и доверенную по его делам. Не получая долго ответа на это прошение, о. Иоасаф послал Е. В. Ладыженскую в мае 1850 года в Нижний Новгород. Там она узнала, что архиепископ Иаков на чреде в Св. Синоде в Петербурге, но получен ответ с отказом на прошение Ирины Прокофьевны. Думая повлиять на Владыку, Е. В. Ладыженская тотчас поехала в Петербург, где застала высокопреосвященного Иакова больным, за два дня до его смерти. Умирающий архипастырь сказал ей: «Я молился и не нахожу полезным ваше желание! Даю тебе заповедь: ты предана о. Иоасафу и потому езди к нему советоваться, но чтобы его ноги не было в Дивееве!» Отец Иоасаф, как известно, имел намерение в 3 верстах от Дивеевской обители, к стороне Саровской пустыни, построить скит, с тем чтобы по подобию Антония и Феодосия Печерских здесь была обитель о. Серафима и его о двенадцати врат, подобно небесной скинии. В 1850 году он выстроил там келью для благочинной Татьяны Буржумовой, у которой о. Иоасаф в обители имел пребывание, но Ладыженская признала эту келью неполезной и сломала. В этой же келье жил зять о. Иоасафа – Муранов с женой. Вскоре разыгралась история, и одна из сестер, Фомина, была предана церковному покаянию за прелюбодеяние (см. т. 5 мнений и отзывов митр. Филарета, с. 194). Вследствие прошения Фоминой, гражданский губернатор просил преосвященного Иустина, временно управлявшего Нижегородской епархией за смертью преосвященного Иакова, удалить Иоасафа из Дивеевской обители, что преосвященным и было исполнено (с. 196). |
| Совершилось это, впрочем постепенно, далеко не сразу. Страшная глушь этого места, отсутствие всяких удобств к жизни и отдаленность человеческого жилища долго препятствовали основанию здесь обители. Первоначальные, исходные нити истории Сарова начинаются уже с половины XVII стол.; притом, в течение почти целого первого полустолетия нашлись только три великих подвижника, которые, восприняв на себя подвиг отшельничества от людей, не находили более уединенного, более глухого места, как гора саровская и преемственно, один за другим, жили здесь в крохотных самодельных кельях или в пещерах, ископанных ими в этой горе. Между прочим, Промысел Божий, приводивший сюда этих отшельников, чудесными знамениями уже предуказывал великую будущность этого богоизбранного места. Общенародное предание, а также и древние письменные акты сохранили нам, как имена этих первых обитателей саровских, так и свидетельства о совершавшихся на том месте чудесных явлениях. Первый, избравший саровскую гору и поселившийся здесь для подвижнической жизни отшельник был инок Феодосий (в шестидесятых годах XVII стол.). Святость его уединенной жизни, тем не менее, явлена была и миру; узнали о нем ближайшие к тому лесному месту жители и начали приходить к святому человеку за благословением и советами. И вот, между прочим, Феодосий поведал своим посетителям о чудесных явлениях, совершавшихся на горе саровской и смущавших его одиночный покой: «Удивительную вещь, рассказывал он, открою вам: вы видите гору эту; не раз ночью видится мне, что небо пред взором моим разверзается и оттуда является дивный свет, нисходящий на эту гору; в тоже время, громко раздается большой звон, как бы кто звонил во многие колокола» 2 . Сам Феодосий долго не понимал значения столь удивительных и неоднократно повторявшихся явлений; тем менее конечно могла понять их невежественная суеверная толпа окрестных жителей, среди которых распространилась о том молва. Последние по своему так изъяснили себе эти явления, что вероятно свет и звон происходят от драгоценностей и сокровищ, скрытых в саровской горе, тем более, что предание гласило о существовавши на этом месте некогда многолюдного и богатого татарского города. И вот, из ближайших деревень являлись сюда люди с заступами, лопатами, во многих местах начинали рыть гору, но конечно ничего не нашли, так как совсем не вещественные сокровища предуказывались небесными знамениями. |
| 22 ноября 1886 г., накануне дня кончины, к вечеру, старец, бывший все время в полном сознании, стал готовиться к переходу в загробную жизнь и особенно горячо молился весь вечер и всю следующую ночь, то лежа, то с великим трудом вставая на ноги, а то сидя, и в 7 часов утра 29 ноября скончался тихо, сам закрыв глаза и уста. К числу избранников Божиих, добродетельно и с великою пользою подвизавшихся в обители, принадлежит и после всех упомянутых старцев, архимандрит Ириней, не без основания, конечно, и погребенный вместе с ними под одной часовней. Отец архимандрит Ириней, в мире Иван Зиновиев Центров, был сыном причетника села Савры Мамышевой, Елатомского уезда, Тамбовской губернии. От природы кроткий и молчаливый, с детства имел он наклонность к уединению. Прежде, нежели детский ум его мог сознательно объяснить себе значение иноческой жизни, сердце его уже имело к ней сильное влечение. Отрадно было мальчику, если он, хотя иногда во сне, видел себя монахом. Но он никому не открывал своей тайны. По окончании курса в семинарии, настала, наконец, для него пора решить важный вопрос. Чтобы положить конец своим колебаниям, Центров решился побывать у о. Илариона, без сомнения веруя, что старец разрешит все его недоумения. Объяснив старцу свои обстоятельства и нерешительность, Центров получил от него такой ответ: «хорошо и родителей покоить, а лучше быть монахом». Целый год после того провел Центров все еще в мучительном состоянии в борьбе с собою. Слова о. Илариона: «лучше быть монахом» связывали его решительность оставаться мирским человеком. Он опять пошел к о. Илариону со своим товарищем. Но, когда они вошли к старцу, он позвал их обоих вместе в свою келлию и сперва сказал товарищу Центрова, чтобы он поступил в Саровскую пустынь, а самому Центрову, чтобы он поступил в Раненбургскую Петропавловскую пустынь. Прощаясь, добавил Центрову: «родителям твоим Бог поможет. И ты, если будешь в силах, помоги». Хотя отец его еще не скоро дал свое благословение на поступление сына в монашество, но Иван Зиновьевич, на время уступая воле его, уже не изменял своего намерения и, по молитве о. |
| Старец о. Исаия очень почитал и любил о. Серафима, а также дорожил его беседами; поэтому он, когда был свеж, бодр и наслаждался здоровьем, нередко сам ходил в пустынь к о. Серафиму. В 1806 году Исаия, по старости лет и от трудов, понесённых для спасения себя и братии, сделался особенно слаб здоровьем и, по собственному прошению, уволился от обязанности и звания настоятеля. Жребий занять его место в обители, по общему желанию братии, пал на о. Серафима. Вот уже второй раз старец избирается на начальственные должности по монастырям, но и на этот раз, по своему смирению и из крайней любви к пустыне, он отказался от предлагаемой почести. Тогда голосом всей братии настоятелем избран был старец Нифонт, исполнявший до того времени послушание казначея. Старец о. Серафим после смерти строителя Исаии не изменил прежнего рода жизни и остался жить в пустынке. Он только принял на себя ещё больший труд, а именно, молчальничество . К посетителям он более не выходил. Если ему самому случалось неожиданно встретить кого в лесу, старец падал ниц лицом и до тех пор не поднимал глаз, пока встретившийся не проходил мимо. Таким образом он безмолвствовал в продолжении трёх лет и некоторое время перестал посещать обитель по воскресным и праздничным дням. Один из послушников носил ему и пищу в пустынь, особенно в зимнее время, когда у о. Серафима не было своих овощей. Пища приносилась однажды в неделю, в день воскресный. Трудно было назначенному иноку совершать это послушание в зимнее время, так как в пустынку о. Серафима дороги не было. Бывало, бредёт он во время вьюги по снегу, утопая в нём по колена, с недельным запасом в руках для старца-молчальника. Вошедши в сени, он произносил молитву, а старец, сказавши про себя: «Аминь», отворял дверь из келии в сени. Сложив руки на груди крестообразно, он становился у двери, потупив лицо долу, на землю; сам ни благословит брата, ни даже взглянет на него. А пришедший брат, помолившись, по обычаю, и поклонившись старцу в ноги, полагал пищу на лоточек, лежавший на столе в сенях. Со своей стороны, старец клал на лоточек же или малую частицу хлеба, или немного капусты. Пришедший брат внимательно замечал это. Этими знаками старец безмолвно давал знать, чего принести ему в будущее воскресение: хлеба или капусты. И опять пришедший брат, сотворив молитву, кланялся старцу в ноги и, испросив молитв его о себе, возвращался в обитель, не услыхав от о. Серафима ни единого слова. Всё это были только видимые, наружные знамения молчальничества. Сущность же подвига состояла не в наружном удалении от общительности, но в безмолвии ума, отречении от всяких житейских помыслов для чистейшего посвящения себя Господу. |
|
|
