| Гарнерий в пользу своего мнения приводит следующие соображения. 1. Увлекший Пелагия Руфин называется у Меркатора сирийцем, тогда как Руфин Аквилейский был итальянец и по месту своего жительства получил прозвание Аквилейского. 2. Руфин Аквилейский пользовался в свое время широкою известностию, между тем как о Руфине сирийце Меркатор выражается, как о человеке малоизвестном – Rufinus quidam, какой-то Руфин. 3. Руфин Аквилейский пришел в Рим при папе Сириции (384 –398 г.), тогда как Руфин сириец при Анастасии 4. Пресвитер Руфин, на которого ссылался Целестий на Карфагенском соборе и которого потому можно принять за учителя Целестиева, жил в Риме у известного друга Иеронимова, сенатора Паммахия (Не ресс. orig. с. 3), который не мог относиться благорасположенно к Руфину Аквилейскому. Паммахий побуждал папу Анастасия осудить Руфина Аквилейского за оригенизм и потому не мог, конечно, иметь его своим гостем. 6. Сириец отвергал передачу греха, тогда как Аквилейского Иероним обвиняет в учении о бесстрастии. 7. Против упомянутого Целестием Руфина пресвитера диакон Павлин ничего не сказал на Карфагенском соборе, тогда как против Руфина Аквилейского мог сказать многое, так как последний был подозреваем в оригенизме н даже осужден за это папой Анастасием. Об этом осуждении Павлин не мог не знать, так как одновременно с Анастасием осудил оригенистов и Венерий Миланский, у которого Павлин в то время был диаконом. 8. Целестий, по-видимому, ссылался на Руфина, бывшего еще в живых, тогда как Руфин Аквилейский скончался ранее 412 г. 9. Руфина Аквилейского, как отлученного от церкви, Целестий не мог назвать святым пресвитером (Garner. Dissert. I. с. 3). Из всех этих соображений Гарнерия можно убедиться только в том, что Руфин сириец и Руфин Аквилейский – не одно я тоже лицо, но из них не видно, что Руфин сириец тожествен с пресвитером палестинским Руфином. Об этом тожестве можно догадываться только при том предположении, что Целестий под именем «святого пресвитера Руфина» указывал на Карфагенском соборе на Руфина сирийца; это предположение вполне естественно, так как этот пресвитер Руфин отвергал передачу греха, что известно и о сирийце. Кроме того можно думать, что тот «святой пресвитер Руфин», о котором говорил Целестий, был хорошо известен Павлину и именно с хорошей стороны, так как этот последний ничего не возразил против ссылки на него. Но пресвитер палестинский Руфин, посланный к Венерию, именно и мог быть хорошо известен Павлину, так как в Милане они без сомнения должны были встречаться. |
| Серьезным шагом вперед для дореволюционной отечественной историографии стало фундаментальное исследование А. П. Лебедева «Церковная историография в главных ее представителях с IV до XX вв.». 41 Неоспоримой заслугой этого крупнейшего знатока церковной истории и литературы является уже сам факт обращения к наследию латинских церковных историков и их вкладу в развитие церковно-исторической литературы. В своем исследовании, в первом разделе которого предложен анализ греческой церковной историографии от Евсевия до его продолжателей VI в., А. П. Лебедев посвящает несколько страниц Руфину Аквилейскому как переводчику и продолжателю Евсевия, 42 а также сопровождает свой труд приложением, в состав которого вошел небольшой двухстраничный очерк о вкладе Сульпиция Севера в церковное историописание. 43 Несмотря на то, что ни Руфин, ни Сульпиций не являются основными авторами его исследования, А. П. Лебедев делает весьма важные наблюдения, касающиеся их особенностей как церковных историков. Говоря о Руфине, А. П. Лебедев справедливо, на наш взгляд, замечает, что основной интерес для исследователей представляет личный вклад Руфина в церковную историографию, то есть последние книги его «Истории», написанные в продолжение труда Евсевия. 44 Считая Руфина последователем Евсевия в решении методологической и концептуальной задачи, А. П. Лебедев показывает, что логика церковной истории Руфина так же, как и истории Евсевия, ведет к появлению ключевой фигуры, императора, являющегося «религиозным героем». Так же, как и Евсевий через образ Константина, Руфин через фигуру Феодосия оптимизирует исторический процесс. 45 Другой важной заслугой А. П. Лебедева следует назвать обнаружение им «слабостей» Руфина как историка. Возвращаясь к традиционным темам науки своего времени, А. П. Лебедев последовательно указывает на ошибки Руфина в передаче событий, на искажение им фактов. 46 Все эти наблюдения, безусловно, имеют огромное значение, особенно если рассматривать «погрешности» Руфина в контексте созданной им картины церковной истории, в непосредственной связи с его церковно-исторической концепцией. Наконец, подводя итог своему экскурсу к творчеству Руфина, А. П. Лебедев справедливо указывает на то огромное влияние, которое оказала его «Церковная история» на развитие жанра в Византии. 47 |
| 35 В Риме в то время было много лиц, которые с любовью изучали богословие и монашество востока, как Руфин и его друзья, также почитатели и друзья блаж. Иеронима. Потому пребывание Пелагия в Риме тоже подтверждает наше предположение о цели его путешествия; подтверждает его еще более то обстоятельство, что мы встречаем Пелагия в Риме в кругу друзей Руфина. Не напрасно Марий Меркатор называет Руфина Сириянина (natione Syrus) первым распространителем пелагианского учения в Риме до самого Пелагия. По мнению Виггерса, Меркатор назвал Руфина Аквилейского Сириянином, потому что тот прожил в Сирии и на востоке 30 лет (Versuch einer pragmatischen Darstellung des Augustinismus und Pelagianismus von Wiggers. 1 Thl. 1821. стр. 38.). Из показания Меркатора и ссылки Целестия на Руфина, на карфагенском соборе, мы можем с достоверностью вывести одно – что Пелагий и Целестий слушали Руфина в Риме и, вероятно, от него узнали многое о богословии и монашестве востока. Но какие из догматических убеждений Руфина перешли в убеждения Пелагия и Целестия, это решить трудно на основании исторических данных. Находя в учении, которое собственно составляет пелагианство, прямое выражение личных особенностей Пелагия, мы думаем, что Пелагий немного заимствовал (если только что-нибудь заимствовал) от Руфина для своей системы. 38 Толкования Пелагия дошли до нас между сочинениями блаж. Иеронима. Opp. ed. Martianay T. V. Кассиодор, в свое время, встретил их в руках многих христиан и потому взял на себя труд «очистить, по его собственному признанию, токование на послание к Римлянам от пелагианского яду». Institutiones divinar. Scripturarum c. 8. p. 514. T. II. Opp. X. Venet. 1729. Сравнив толкование Пелагия на послание к Римлянам в его теперешнем, исправленном, виде с отрывками из него, сохранившимися у Августина и Мария Меркатора, мы пришли к заключению, что весь труд Кассиодора состоял в выпуске известных мест; оттого в толковании осталось еще много пелагианского. 41 Целестий, вероятно, вскоре по своем переходе в монашество, написал сочинение в форме трех писем к своим родителям, в котором отдавал отчет о перемене образа жизни и которое, по суждению Геннадия (de viris illustribus c. 44), могло быть полезным для всех почитателей Бога, потому что в нем он, свободный еще от своих позднейших заблуждений, старался оживить ревность к добродетели. Затем, уже заподозренный в ереси, Целестий написал сочинение под названием: Definitiones, в котором старался доказать умозаключениями, что человек действительно может быть без греха. Отрывки из этого сочинения у Августина de perfect. justit. homin. Кроме того, Целестий написал еще исповедание веры к папе Зосиме (отрывки у Августина de peccat orig. c. F. 6.) и книгу в опровержение наследственности первородного греха. Название последней книги неизвестно; отрывки из нее у Августина de gestis Pelagii, c. 12. |
| In Ps. hom. gr. 36. 1. 1; ср.: Grappone. 2014. P. 83). В той же гомилии Руфин перефразирует рассуждение О., устраняя мысль о том, что «хлебом» для верующих является не только Иисус Христос (ср.: Ин 6. 51), но и через подражание Ему ап. Павел, поскольку проповедь апостола стала духовной пищей для слушающих (ср.: Orig. In Ps. hom. gr. 36. 1. 2; ср.: Grappone. 2014. P. 83; об этих и др. примерах также см.: Prinzivalli. 2015. P. 50-52). Во мн. случаях Руфин перефразирует рассуждения О. с целью их упрощения и усиления морально-назидательных элементов; часто он по своему усмотрению подбирает дополнительные библейские места для иллюстрации идей О. Модификации исходного греч. текста по разного рода стилистическим и лит. основаниям, не приводящие к очевидным изменениям и искажениям его основного смысла, встречаются на каждой странице и исчисляются десятками. Недостатки переводов блж. Иеронима и Руфина Аквилейского не отменяют их достоинств и содержательной важности. Даже с формально-статистической т. зр. сопоставление доступных текстов свидетельствует, что корректно переведенных мест в древних лат. переводах намного больше, чем неточностей и искажений. Открывая доступ к значительной части несохранившегося в оригинале лит. наследия О., лат. переводы в целом дают корректное представление о его экзегетической позиции и богословских взглядах. Вместе с тем при выяснении мнений О. по мн. спорным богословским вопросам эти переводы не могут рассматриваться как безусловно надежный источник (см.: Grappone. 2014. P. 113-115). Особенно внимательный и критический подход необходим в тех случаях, когда представленные в переводах мнения и суждения не находят однозначного подтверждения в корпусе греч. текстов О. или вступают в противоречие с содержанием текстов корпуса. Ориген «Комментарий на Послание к Римлянам» (лат. перевод Руфина Аквилейского). Рукопись. 2-я пол. IX в. (St. Gallen. Stiftsbibl. Sang. 88. Р. 8) Ориген «Комментарий на Послание к Римлянам» (лат. перевод Руфина Аквилейского). Рукопись. |
| Помимо переводов Руфину принадлежит несколько оригинальных трудов, среди которых комментарии на книги Священного Писания , а также многочисленные жития. Ряд биографий египетских отцов объединен Руфином в сочинение, которое было названо «История монахов в Египте, или О жизни отцов». 25 Взяться за подготовку перевода Евсевиевой «Церковной истории» Руфина побудил епископ Хромаций. Как пишет А. П. Лебедев , Руфин «не был историком по призванию, его историческое сочинение своим существованием обязано простому случаю. Из истории жизни Руфина видно, что инициатива этого труда принадлежала Аквилейскому епископу Хромацию». 26 Как признается сам Руфин в предисловии к своей «Церковной истории», Хромаций ради утешения душ италийцев, потрясенных нашествием готов Алариха, попросил Руфина взяться за перевод сочинения Евсевия: «Говорят, что сведущим медикам, когда они видят, что городам и областям грозит всеобщее заболевание, подобает подобрать такой род лекарства или снадобья, с помощью которого люди могли бы уберечься от приближающейся смерти. Вот так и ты, почтенный отец Хромаций, в то время, когда, прорвав рубежи, гибельная болезнь была принесена вождем готов Аларихом в Италию и долго повсюду опустошала земли, уничтожала скот и людей, в поисках лекарства для народа, доверенного тебе Богом, надеясь на какое-либо средство от страшной погибели, с помощью которого больные умы, оторвав их от мыслей о злодейском вторжении, можно было бы обратить к лучшим мыслям, поручил мне, чтобы церковную историю, которую на греческом языке написал образованнейший муж Евсевий Кесарийский , я перевел на латынь, читая которую, душа, обращенная в слух, пока стремилась бы узнать о событиях, забыла бы о несчастиях, которые случились» (Ruf. HE. рг). Как можно видеть, уже условия написания «Истории» определяли тональность ее изложения: это должен был быть труд нравоучительный и имеющий позитивную направленность. «Церковная история» Руфина состоит из одиннадцати книг. Девять из них являются переводом «Церковной истории» Евсевия Кесарийского , при этом Руфин присоединил к девятой книге Евсевия сокращенный вариант десятой; две книги написаны Руфином самостоятельно в продолжение труда Евсевия. |
| Столь же популярной и идеологически важной для последующих поколений средневековых историков стала использованная Орозием теория перехода власти. Намеченная лишь Исидором Севильским в его «De laude Spaniae», открывающем «Историю готов, вандалов и свевов», концепция переноса Империи из Рима в варварские королевства, становится ключевой в труде Оттона Фрейзингенского, обосновавшего через нее законность появления императорской власти в Германии. Сама же четырехчастная схема мировой истории останется основополагающей на протяжении всего Средневековья, а в Германии переживет и Реформацию. Наконец, важнейшая заслуга Орозия для всего средневекового общества состоит в адаптации античного историографического наследия к нуждам христианского общества. Синтез греко-римских и христианских идей, какой мы обнаруживаем у Орозия, будет продолжен большинством авторов светских историй, особенно в периоды так называемых локальных Ренессансов (Павел Диакон, Нитхард, Регинон Прюмский, Рихер Реймский и другие). Несомненен вклад латинских церковных историков начала V в. в развитие жанра церковной историографии на Западе и на Востоке христианского мира. Ориентация Сульпиция Севера на западного читателя, его стремление создать историю преимущественно Западной церкви, получит выражение в появлении локальных церковных историй, первый шаг к чему был сделан уже в раннее Средневековье, когда увидели свет этнические церковные истории Григория Турского и Беды Достопочтенного . Однако влияние Сульпиция и, особенно, Руфина Аквилейского не ограничивается развитием жанра. Надежду Сульпиция на преодоление внутрицерковной смуты на основе веротерпимости мы встретим не только в трудах латинских историков, но и в ранневизантийской церковной историографии, прежде всего у Сократа Схоластика . В еще большей степени последующими поколениями историков будет воспринят оптимизм Руфина Аквилейского , а в Феодорите Киррском мы увидим прямого продолжателя экклезиологических идей Руфина, его единомышленника в поисках путей установления церковного мира через абсолютное торжество Православия. |
| Часть I. Жизнь блаженного Иеронима Стридонского 1. Источники Основным источником биографических сведений о блаж. Иерониме Стридонском являются его собственные сочинения. Среди них первостепенную важность имеют письма 5 , а также предисловия к различным сочинениям, содержащие иногда даже более важные сведения, чем письма 6 . Особое место занимает сочинение блаж. Иеронима «О знаменитых мужах», в 135-й (автобиографической) главе которого он кратко говорит о самом себе, о своем происхождении и литературной деятельности 7 . Ряд биографических сведений содержится в его «Хронике», а также в «Апологии против книг Руфина». Другим источником являются свидетельства современных блаж. Иерониму церковных писателей. Прежде всего, это письма, адресованные ему Римскими папами Дамасом 8 и Иннокентием 9 , блаж. Августином Гиппонским 10 , еп. Феофилом Александрийским 11 , свт. Епифанием Кипрским 12 , друзьями блаж. Иеронима – Паммахием и Океаном 13 . Большую ценность имеют сочинения Руфина Аквилейского – «Апология против Иеронима», «Апология» к папе Анастасию I и предисловие к переводу трактата Оригена «О началах». Латинский церковный историк Сульпиций Север в своих «Диалогах» со слов аквитанского монаха Постумиана, лично знавшего блаж. Иеронима, приводит важные сведения о вифлеемском периоде жизни последнего 14 . Кое-что со слов враждебно настроенных по отношению к Иерониму лиц – Руфина Аквилейского , Посидония Фиваидского – сообщает о нем Палладий в своем «Лавсаике» 15 . В «Хронике» Проспера Аквитанского содержатся сведения о времени рождения, вифлеемском периоде жизни и смерти блаж. Иеронима 16 . Геннадий Марсельский в своем продолжении труда Иеронима «О церковных писателях» сообщает несколько важных деталей о литературной деятельности и возрасте блаж. Иеронима, а также о характере его полемики с Руфином 17 . Предполагают, что пролог сочинения Геннадия, где содержатся особые сведения о блаж. Иерониме, ему не принадлежит; он отсутствует во многих рукописях, а помещенные в нем сведения заимствованы главным образом из «Римской истории» Аммиана Марцеллина 18 . |
| В связи с тем, что сочинение Руфина представляет собой дополненный перевод «Истории» Евсевия, вопрос о нем как самостоятельном историке, безусловно, должен решаться на основе анализа последних двух книг его «Церковной истории», которые созданы им самим. Как убедительно доказал датский исследователь наследия Руфина Аквилейского Т. Христенсен, сопоставивший латинский перевод VIII и IX книг «Церковной истории» Евсевия Кесарийского с ее греческим оригиналом, Руфин создал собственное произведение, но, в то же время, сколь бы значительны ни были корректировки Руфина, 183 он не подвергал сомнению важнейшие идеи Евсевия, в частности концепцию о тесной связи Церкви и Римской империи. 184 Тем не менее, воспроизводя в первых книгах перевода сочинения Евсевия его историческую концепцию, Руфин при попытке написать продолжение «Церковной истории» неизбежно должен был столкнуться с проблемой выбора того, какого из подходов Евсевия он должен в дальнейшем придерживаться. Дело в том, что автор греческой «Церковной истории» предложил на страницах своего труда сразу несколько трактовок церковного прошлого и настоящего. Так, будучи полностью зависимым в первых книгах от раннехристианского отношения к церковной истории как к истории сохранения первоначальной истины, Евсевий разрабатывал там в качестве ведущих темы епископских, интеллектуальных и прочих преемств в Церкви. Таким образом, он наполнил историю Церкви повторяемостью, реализуемой на уровне событий, которые мало чем отличаются друг от друга. 185 Однако, несмотря на то, что Евсевий в первых книгах рассматривал прошлое Церкви в антиисторическом ключе, в последних трех книгах он предложил совершенно иное толкование церковной истории. Вот какую оценку этой новации дает исследователь исторических представлений Евсевия: «...в заключительной части своего труда он (Евсевий. – Т. В.) отказался от антиисторического по сути дела подхода своих предшественников, поставив во главу угла событийность и историческое действие и придав ценность церковной и даже общехристианской истории за счет введения в нее Бога как реального ее участника. Теперь история Церкви стремится к тому, чтобы стать историей христианской Империи, а император превращается в одну из ключевых фигур истории спасения». 186 Историко-концептуальное различие двух частей сочинения Евсевия Кесарийского изначально делало невозможным для Руфина, как о том полагал еще А. П. Лебедев , послушное следование «по той дороге, которая проложена авторитетным Евсевием». 187 |
| Но и там он теперь не нашел уже прежнего незнания Востока и равнодушия к нему. Β Риме благочестивый патриций Макарий пожелал через Руфина разузнать правду об Оригене. Руфина это толкнуло перевести на латинский язык Памфилову Апологию Оригена. Хорошо зная слабые и сбивчивые места в доктринах Оригена, Руфин в этом переводе сделал необходимые оговорки. Например, ο неправильном учении Оригена ο воскресении плоти. Но истолковывал эти недостатки в духе и смысле церковной доктрины. Откликаясь на дальнейшие расспросы Макария, Руфин перевел и наиболее догматствующее творение Оригена: «De principiis, Περι αρχων.» Тут Руфин многие места поправил по мерке посленикейского богословия. Но поправил не все. И это неисправленное пало на ответственность Руфина. И вообще перевод сделан не буквально, вольно. Но еще более нетактично было ссылаться на прежние похвальные отзывы об Оригене Иеронима. Друзья Иеронима из монахов подняли шум для отмежевания его от всякого оригенизма. Миролюбивый папа Сириций спокойно отправил Руфина в родную его Аквилею, и даже с рекомендательным письмом к архиепископу Аквилейскому. Но Сириций скоро (389 г.) умер. С этого момента обстановка резко изменилась. Преемник папы Анастасий внял голосу монахов — друзей Иеронима. Но особенно подействовал на папу внезапный и резкий поворот Александрийского папы Феофила в 400 г. против Оригена. Играла тут роль чистая демагогия или это было в духе и характере Феофила, но он повернулся круто на 180 градусов. Еще в своем пасхальном письме 399 г. Феофил резко выразился об антропоморфистах, зная, конечно, что он упрекает в этом большинство нитрийских пустынников. И действительно, те вдруг даже взбунтовались и с дубинами в руках целым походом пришли в Александрию к дому Феофила. Перепугавшийся Феофил вышел к неумным противникам и сразу охладил их предисловием. «Отцы, — сказал Феофил этим мужикам по богословскому уровню, — я смотрю на вас, как на образ Божий.» Монахи притихли, все дальнейшее разглагольствование Феофила удовлетворило монахов. |
| В своей истории, в предисловии к шестой книге, этот же историк пишет: «в предшествующих пяти книгах… по возможности написана церковная история от времен Константина. Хотя мы и кончили, однако не могли написать всего того, что высказано древними историками, которые, как подумаешь, умели распространять и сокращать (скрадывать) происшествия». Едва ли можно сомневаться в том, что здесь выражается отзыв между прочим и об Евсевии с его сочинением: «Жизнь Константина», написанном в тоне далеко не беспристрастном. Другим сочинением, которым равно пользовались, как источником, Сократ, Созомен и Феодорит, была «церковная история» (Ecclesiastica Historia) латинского писателя Руфина, издавшего свой труд в самом начале V-ro века. Скажем несколько подробнее об этом латинском источнике продолжателей Евсевия. Церковная история Руфина, в одиннадцати книгах, есть частью перевод из Евсевия, частью самостоятельный труд, написанный по образцу церковной истории Евсевия. Выдавая в свет свою историю, Руфин далеко не руководился в этом случае какими-либо научными целями; он не был историком по призванию, его историческое сочинение своим существованием одолжено простому случаю. Из истории жизни Руфина видно, что инициатива этого труда принадлежала аквилейскому епископу Хромацию, пресвитером в ведомстве которого и состоял Руфин. Хромаций же не имел в виду интересов научного знания, а хотел доставить изданием истории лишь назидательное чтение. Руфин говорит, что на Италию случилось нападение вождя Готов Алариха. Италия представляла собой вид страшного опустошения. Поэтому епископ Аквилейский ради утешения несчастных жителей страны и приказал Руфину заняться составлением истории, «дабы, замечает Руфин, душа читающих историю, углубляясь в дела давно минувшие, могла забывать о том, что случилось недавно» 124 , т. е. о бедствиях от Алариха. Отсюда видно, что Руфин не был историком так сказать по призванию, а историком ради послушания. История Руфина появилась около 402 года. Мы сказали, что Руфинова история состоит из 11-ти книг. |
|
|
