| На переработку этих заимствованных идей в Москве повлияли особые политические предпосылки. Прежде всего московские книжники основывались на древнекиевской традиции, согласно которой князья и великие князья рассматривались как христианские государи, обладавшие определенными правами и обязанностями по отношению к Церкви 35 . Это наследие послужило фундаментом для последующей идеологической эволюции, после того как великий князь отказался признать Флорентийскую унию (1439). Тем самым в глазах своих современников великий князь выступил защитником православной веры, отодвинув в тень Византию, соединившуюся с «латинской ересью» 36 . Падение Константинополя и гибель империи разрушили требовавшиеся теорией диархию и симфонию светской и духовной властей 37 . Возникла необходимость перестроить политическую практику, чтобы снова привести ее в соответствие с теорией, и такая перестройка уже готовилась в Москве с 1448 г. С этого времени избрание Русских митрополитов производилось Собором русских епископов (освященным Собором) без утверждения кандидата патриархом Константинопольским, причем оговаривалось, что избрание происходит «по думе господина сына моего, великого князя Василья Васильевича» 38 . Десять лет спустя на Поместном Соборе в Москве было установлено, что избрание митрополитов Московских впредь будет происходить «по избранию Святаго Духа и по святым правилом святых апостол и святых отец», а также «по повелению господина нашего великого князя Василия Васильевича, русскаго самодержца» 39 . Брак великого князя Ивана III с Софьей (Зоей), племянницей последнего византийского императора, подчеркивал это преемство. В 1480 г. была окончательно уничтожена, пусть тогда уже и чисто формальная, зависимость Московского государства от татар 40 . Все эти события послужили мощным толчком для теоретической мысли, направив ее в то же время по вполне определенному руслу. Отныне именно Московская Русь представлялась тем гарантом, который обеспечивал сохранение православия в его чистоте и цельности. Государь московский становился законным обладателем всех прав и обязанностей византийского царя. Следовательно, он был теперь тем «царем православным», без которого лишилась бы своей основы вся религиозно обусловленная система древнерусского мировоззрения. Византийское учение о симфонии оказалось вполне применимым к московским условиям. Русская Церковь была единственной, сохранившей в чистоте сокровище православного учения, государь же был ее защитником и охранителем. И когда Иван IV (1533–1584) в 1547 г. официально принял царский титул, это было вполне последовательным шагом. Ведь и до того великие князья в московских письменных памятниках именовались царями 41 . Итак, концепция официальной церковной письменности и московской публицистики 2-й половины XV и начала XVI в. стала живой государственной и церковно-правовой реальностью: на московском престоле в качестве самодержца восседал единственный в мире православный царь 42 . |
| На переработку этих заимствованных идей в Москве повлияли особые политические предпосылки. Прежде всего московские книжники основывались на древнекиевской традиции, согласно которой князья и великие князья рассматривались как христианские государи, обладавшие определенными правами и обязанностями по отношению к Церкви . Это наследие послужило фундаментом для последующей идеологической эволюции, после того как великий князь отказался признать Флорентийскую унию (1439). Тем самым в глазах своих современников великий князь выступил защитником православной веры, отодвинув в тень Византию, соединившуюся с «латинской ересью» . Падение Константинополя и гибель империи разрушили требовавшиеся теорией диархию и симфонию светской и духовной властей . Возникла необходимость перестроить политическую практику, чтобы снова привести ее в соответствие с теорией, и такая перестройка уже готовилась в Москве с 1448 г. С этого времени избрание Русских митрополитов производилось Собором русских епископов (освященным Собором) без утверждения кандидата патриархом Константинопольским, причем оговаривалось, что избрание происходит «по думе господина сына моего, великого князя Василья Васильевича» . Десять лет спустя на Поместном Соборе в Москве было установлено, что избрание митрополитов Московских впредь будет происходить «по избранию Святаго Духа и по святым правилом святых апостол и святых отец», а также «по повелению господина нашего великого князя Василия Васильевича, русскаго самодержца» . Брак великого князя Ивана III с Софьей (Зоей), племянницей последнего византийского императора, подчеркивал это преемство. В 1480 г. была окончательно уничтожена, пусть тогда уже и чисто формальная, зависимость Московского государства от татар . Все эти события послужили мощным толчком для теоретической мысли, направив ее в то же время по вполне определенному руслу. Отныне именно Московская Русь представлялась тем гарантом, который обеспечивал сохранение православия в его чистоте и цельности. Государь московский становился законным обладателем всех прав и обязанностей византийского царя. Следовательно, он был теперь тем «царем православным», без которого лишилась бы своей основы вся религиозно обусловленная система древнерусского мировоззрения. Византийское учение о симфонии оказалось вполне применимым к московским условиям. Русская Церковь была единственной, сохранившей в чистоте сокровище православного учения, государь же был ее защитником и охранителем. И когда Иван IV (1533–1584) в 1547 г. официально принял царский титул, это было вполне последовательным шагом. Ведь и до того великие князья в московских письменных памятниках именовались царями . Итак, концепция официальной церковной письменности и московской публицистики 2–й половины XV и начала XVI в. стала живой государственной и церковно–правовой реальностью: на московском престоле в качестве самодержца восседал единственный в мире православный царь . |
| А если всерьез - то никакого “фундаментального, едва ли уже не мировоззренческого различия” между голосом православной традиции и тем, что говорю я, тут нет. Ответы духовников всех поколений от Крещения Руси были одинаковы: “Господь может, конечно, открыть Свою волю во сне (вспомним сны Иосифов в Ветхом и в Новом Заветах). Но тебе лучше снам не доверять. Слишком уж легко обмануться!”. И сельские батюшки отвечают ровно так же, как городские. Нет ни малейших оснований полагать, будто старинные или сельские батюшки призывали и призывают своих прихожан к сонным видениям. Ксения Мяло может взять книжечку Елены Рёрих под названием “Сны и видения”, и отнести ее на суд любого монастырского духовника. И тогда она поймет, кто на самом деле “чужд православной традиции”. Ведь именно в традиции сказано: “Кто верит снам, тот подобен человеку, который бежит за своею тенью и старается схватить ее… Кто верит снам, тот вовсе не искусен; а кто не имеет к ним никакой веры, тот любомудр” (преп. Иоанн Лествичник. Лествица 3,26 и 28). И причем тут упомянутый Мяло “космизм”? Прежде чем рассуждать о “просветленном космизме” (с. 140) надо было бы определить, что именно Мяло собирается обозначать этим термином. Любое упоминание о звездах? Но тогда русская культура гораздо менее космична, чем культура западная (ибо ни ученого Коперника, ни даже шарлатана Бруно допетровская Русь не родила). А если речь идет о народной, фольклорной культуре (хотя “Толковая Палея”, в которой Мяло как раз и видит “просветленный космизм”, никак не народное произведение, но типичный продукт высокой, книжной культуры), то тут пусть уж Мяло возьмет на себя труд реального сличения русских былин и сказок со, скажем,немецкими или итальянскими… И вот если она затем скажет, что на 10 упоминаний о звездах в русском фольклоре приходится лишь 4 в немецком - вот тогда я приму к сведению ее выводы. Мяло берется оспаривать очевидное: религиозный, поисковый интерес христианства лежит вне космоса, вне твари: христианство порывается за пределы тварной природы – ко Творцу. Это и есть пафос Преображения: Нетварная энергия посетила мир. И тут нет разницы между греками и русскими (и даже современными западными христианами). Один древнерусский книжник, заключая свое сочинение, посвященное счислению “кругов времени”, по своему выразил тот христианский идеал, который разительно отличает его от всех искателей “тайных наук”: “Еже под леты бываемое и тлению подпадаемое и начало имущее и конец – всяко может и числом описоватися. Едина же не описуется любовь, ниже числом изчитается. Несть бо меры доброте ея, неизмерима бездна, неизпытанна глубина, неведомо величество ея. Понеже любовь есть Бог, Ему же слава во веки; аминь”. |
| В антропологии Патриарх Никон развивал учение о человеке, заложенное свтт. Василием Великим , Григорием Назианзином , Григорием Нисским , Иоанном Златоустом , что было свойственно для средневековой русской книжности вообще. Правда, считается, что до XVI в. самостоятельных систем антропологических воззрений на Руси не было. Обычно древнерусский книжник следовал форме святоотеческого наследия и в этих нормативных рамках создавал тексты, восходящие к наследию восточных отцов Церкви. Патриарх Никон синтезировал святоотеческое учение о непознаваемости и непостижимости Бога. Для него практическое благочестие состоит в исповедании Имен Божиих. Решение вопроса об обожении человека, непостижимости Божией, Патриархом Никоном вполне сопоставимо с антропологией Григория Нисского . К тому же это находит выражение в его практической храмоздательной (строительной) деятельности, в иконографическом моделировании сакральных пространств Святой Земли (Воскресенский монастырь Нового Иерусалима), Афона (Иверский Валдайский монастырь), образа Креста Иисуса Христа (Крестный Кий-островский монастырь). Не случайно совпадение периода начала строительства Воскресенского монастыря и охлаждения дружбы царя и Патриарха. Мотивы Никона при строительстве монастыря Нового Иерусалима становятся более ясны лишь в связке со спором царя и Патриарха о симфонии властей. Конфликт лишь на поверхности выражался как спор, но это было противостояние идеологемы «Третьего Рима» Царя Алексея Михайловича идеологеме «Нового Израиля» Патриарха Никона . Идеология «Москва – Третий Рим», конечно, была церковной, православной, а идеологема «Третьего Рима» была одним из элементов самосознания народа. Обладая мировоззренческой, ценностно-ориентационной и регулятивной функциями, всякая идеологема обычно стоит на страже интересов господствующих социальных групп и государства. Ее основная идея есть норма, направляющая воззрения граждан в строго определенное ценностно-смысловое русло. Так, третий Рим олицетворяет мощь и величие древнего античного Рима, а Новый Иерусалим отражает особое заветное отношение народа с Богом. Третий Рим имеет мирскую, светскую направленность, авторитет царства, а Новый Иерусалим сориентирован на авторитет священства, духовную избранность, христоэкклесиологическую модель бытия. Идеологеме третьего Рима присуща имперская экстравертная направленность, а Новому Иерусалиму – метаисторическая направленность существования царства перед вторым пришествием Христа. Здесь Русь как новый Израиль является частью и продолжением библейской истории, Русская земля, избранная Богом, аналогична земле Израиля. |
| Анастасий Синаит , св. Иоанн Дамаскин , Георгий Схоларий, Филофей Коккин, Иоанн Кантакузин и др. – также часто цитировали сочинения преподобного, развивая многие его мысли. Об известности и авторитете преп. Максима среди византийских православных читателей свидетельствуют и многочисленные «флорилегии» («собрания цветов», т. е. извлечений из святоотеческих творений), куда вошли избранные выдержки из его произведений 265 . Из Византии сочинения преп. Максима пришли и на Русь. Влияние преподобного на древнерусскую книжность и на духовность русского Православия еще требует детального изучения. Однако можно сказать, что оно прослеживается начиная с истоков славянской письменности (в «Изборник Святослава 1073 г.» – вторую по древности русскую книгу – вошло достаточно большое количество фрагментов сочинений преп. Максима) 266 , ощутимо и в другие периоды истории русской культуры 267 вплоть до св. Паисия Величковского 268 . Влияние трудов преподобного не обошло стороной и латинский Запад 269 . Классическим образцом этого влияния служит личность и миросозерцание Иоанна Скота Эриугены – выдающегося средневекового богослова и мыслителя, переведшего два основных труда преп. Максима («Вопросоответы к Фалассию» и «Амбигва к Иоанну»). Его мировоззрение определилось в первую очередь воздействием трех греческих отцов Церкви – св. Григория Нисского , Дионисия Ареопагита и преп. Максима. Через переводы и собственные сочинения Эриугены, в которых он развивает ряд мыслей, воспринятых от преподобного, богословие последнего достигло Запада 270 . Усилению влияния преп. Максима здесь содействовал и известный книжник, переводчик и писатель IX в. Анастасий Библиотекарь. Его главная заслуга состоит в переводе «Мистагогии» 271 , хотя он переводил и другие творения преподобного (послания, полемические произведения и т. д.). О переводе «Глав о любви» венецианским монахом Цербаном (Венгром по происхождению) речь шла выше 272 , и следует отметить только тот факт, что данный перевод получил распространение прежде всего в Австрии и юго-восточной Германии. |
| В мировоззренческом и нравственно-этическом планах философско-религиозная система христианства, возникшая на основе 104 многих достижений греко-римской и ближневосточной мудрости, давала возможность Руси, как и многим другим странам Европы, сделать качественный скачок на новую ступень духовного развития. Как указывал еще Б. Д. Греков, «византийская церковь , приобщая Русь к византийской культуре, способствовала поднятию культуры в нашей стране» 105 . Официальное принятие христианства привело к углублению культурных контактов с европейскими странами. При этом, отмечает далее Греков, принятие христианства было обусловлено многими внутренними потребностями развития древнерусского общества Уже с конца X в. христианство интенсивно распространяется на Руси. Однако в процессе этой экспансии оно, встречая активное сопротивление местного язычества, претерпевает определенные изменения под его воздействием. Многие элементы языческих представлений и культа постепенно внедряются в христианское мировоззрение и в церковный культ-идет процесс активного «обрусения», по выражению Грекова 106 христианства. Многие языческие праздники славян сливаются с христианскими, сохранив свое языческое содержание, а главные языческие боги идентифицируются с теми или иными христианскими святыми 107 . И хотя церковное руководство на Руси постоянно боролось с проникновением языческих элементов в церковный культ и в церковную идеологию, на уровне массового общественного сознания в течение первых веков по принятии христианства выработался особый вариант русского православия, включавший в себя многие элементы восточнославянского язычества. Как справедливо писал Б. Д. Греков, «христианизация медленно шла из городов по деревням и весям и, проникая в толщу масс, сливалась со старым, привычным образом мыслей и чувств. Под пером старых и новых русских книжников это были две веры, живущие рядом, «двоеверие», но в подлинной жизни этого не было и быть не могло: это была одна синкретическая вера, явившаяся результатом претворения христианства в русской народной среде, иначе-его обрусение» 108 . На эту специфическую особенность русского христианства указывал еще в XV в. кардинал д’Эли: «Русские в такой степени сблизили свое христианство с язычеством, что трудно было сказать, что преобладало в образовавшейся смеси: христианство ли, принявшее в себя языческие начала, или язычество, поглотившее христианское вероучение» 109 . Подобный же процесс наблюдался в Древней Руси и в области художественной культуры, но развивался он глубже и шел дальше, чем в сфере религиозной. |
| На переработку этих заимствованных идей в Москве повлияли особые политические предпосылки. Прежде всего московские книжники основывались на древнекиевской традиции, согласно которой князья и великие князья рассматривались как христианские государи, обладавшие определенными правами и обязанностями по отношению к Это наследие послужило фундаментом для последующей идеологической эволюции, после того как великий князь отказался признать Флорентийскую унию (1439). Тем самым в глазах своих современников великий князь выступил защитником православной веры, отодвинув в тень Византию, соединившуюся с «латинской Падение Константинополя и гибель империи разрушили требовавшиеся теорией диархию и симфонию светской и духовной Возникла необходимость перестроить политическую практику, чтобы снова привести ее в соответствие с теорией, и такая перестройка уже готовилась в Москве с 1448 г. С этого времени избрание Русских митрополитов производилось Собором русских епископов (освященным Собором) без утверждения кандидата патриархом Константинопольским, причем оговаривалось, что избрание происходит «по думе господина сына моего, великого князя Василья Десять лет спустя на Поместном Соборе в Москве было установлено, что избрание митрополитов Московских впредь будет происходить «по избранию Святаго Духа и по святым правилом святых апостол и святых отец», а также «по повелению господина нашего великого князя Василия Васильевича, русскаго Брак великого князя Ивана III с Софьей (Зоей), племянницей последнего византийского императора, подчеркивал это преемство. В 1480 г. была окончательно уничтожена, пусть тогда уже и чисто формальная, зависимость Московского государства от Все эти события послужили мощным толчком для теоретической мысли, направив ее в то же время по вполне определенному руслу. Отныне именно Московская Русь представлялась тем гарантом, который обеспечивал сохранение православия в его чистоте и цельности. Государь московский становился законным обладателем всех прав и обязанностей византийского царя. Следовательно, он был теперь тем «царем православным», без которого лишилась бы своей основы вся религиозно обусловленная система древнерусского мировоззрения. Византийское учение о симфонии оказалось вполне применимым к московским условиям. Русская Церковь была единственной, сохранившей в чистоте сокровище православного учения, государь же был ее защитником и охранителем. И когда Иван IV (1533–1584) в 1547 г. официально принял царский титул, это было вполне последовательным шагом. Ведь и до того великие князья в московских письменных памятниках именовались Итак, концепция официальной церковной письменности и московской публицистики 2-й половины XV и начала XVI в. стала живой государственной и церковно-правовой реальностью: на московском престоле в качестве самодержца восседал единственный в мире православный |
| Хочу обратить внимание, что определение (новый концепт) русский является притяжательным прилагательным, указывающим на принадлежность кому-то или чему-то. Русский князь, и города русские, и мать-столица принадлежат руси – народу (не территории!). То есть, доисторический библейский народ русь в новый, исторический период, соотносимый с новозаветной христианской историей греков (они зафиксировали его пребывание на исторической сцене), трансформировался в новый русский народ. Пророческие слова Олега о Киеве как о будущей русской столице соответствуют греческому термину metropolis – мать городов, метрополия, столица . Если же вспомнить и более раннее благовествование апостола Андрея о том, что “на сихъ горах восияеть благодать Божья; имать градъ великъ быти и церкви многи Богъ въздвигнути имать”, – то мы получим пророчество о новой христианской столице нового христианского народа – русского. Тема нового богоизбранного – русского – народа становится доминирующей в «Слове о Законе и Благодати» пресвитера Илариона, прочитанном в церкви Благовещения на Золотых воротах в Киеве в субботу 25 марта, на престольный праздник в канун Пасхи 1038 года . Промыслительное появление русского народа на исторической сцене обусловлено, по мнению Илариона, самим Святым Писанием: «Приде бо Спасъ, и не приатъ бысть отъ Израиля. И по еуагельскому слову: “Въ своа прииде, и свои его не приаша”. От языкъ же (т.е. другими народами. – А.У.) приатъ бысть. Яко же рече Иаковъ: “И тъ чаяние языкомъ”. Ибо и въ рождении его вълсви от языкъ прежде поклонишася ему, а иудеи убити его искааху, его же ради и младенця избиша. И събысться слово Спасово: “Яко мнози отъ Въстокъ и Западъ приидут и възлягуть съ Авраамомъ, и Исакомъ, Иаковомъ въ царствии небеснемь, а сынове царьствиа изгнани будуть въ тму кромешнюю”. И пакы: “Яко отимется от васъ царство Божие, и дасться странамъ, творящиимъ плоды его”. Къ ним же посла ученикы своа, глаголя: “Шедъше въ весь миръ проповедите еуагелие всеи твари. Да иже веруеть и крьститься спасенъ будеть! И шьдше научите вся языкы крестяща я въ имя Отца и Сына и Святаго Духа, учяще а блюсти вся, елика заповедах вамъ” (С.88). |
| Лекция 1. Духовные основы русской цивилизации и мировоззрение древнерусского книжника (ВИДЕО) Православные просветительские курсы. Цикл «Духовные основы русской литературы» Александр Ужанков 20 января преподаватель Сретенской семинарии профессор А.Н. Ужанков прочел первую лекцию из нового курса Просветительского центра , посвященного духовным основам русской литературы. Вводная лекция курса получила название «Основы древнерусской цивилизации и мировоззрения древнерусского книжника». В ней Александр Ужанков рассказал про периодизацию русской словесности и литературы. Лектор рассмотрел термин «русская цивилизация» в контексте развития Западной и Греческой цивилизаций. Участники разбирались, что означает понятие «русская цивилизация». Проследили непосредственную связь между Православием и русской словесностью и культурой. Одной из важных тем, рассмотренных на лекции, стала проблема обмирщения, или секуляризации, литературы за рубежом и в России. Профессор Ужанков большое внимание уделил церковнославянскому языку и произведениям древнерусских авторов. Отметил, что все древнерусские авторы впоследствии были причислены к лику святых, что свидетельствует о неразрывной связи древнерусской словесности и Православия. В конце лекции поговорили о русской классической литературе 19 века: месте ее в современной жизни в мире и в России в частности. Рассмотрели творчество Ф.М. Достоевского и А.С. Пушкина со стороны их глубокой взаимосвязи с Евангелием. Слушатели лекции смогли задать свои вопросы из зала. Лекции из курса «Духовные основы русской литературы» будут проходить по понедельникам, в Актовом зале Сретенской семинарии. Начало в 19:00, вход свободный. Лекция (продолжительность: 1:56:45) Справка: Александр Николаевич Ужанков — филолог, литературовед, культуролог, теоретик и историк литературы и культуры Древней Руси. Доктор филологических наук (2005), кандидат культурологии (2000), профессор (2010). Почетный работник высшего профессионального образования Российской Федерации (2012). Член Союза журналистов СССР (1986) и Союза писателей России (2000), действительный член Академии Российской словесности (2011), член Общества исследователей Древней Руси, член Научного совета по культурному и историческому наследию Российской Академии наук, член Совета по науке при Министерстве культуры РФ, член Общественного совета при Министерстве культуры РФ (2013—2015). |
| Старец Филофей был типичный русский книжник и это он заявляет со свойственной ему выразительностью. «И тебе государь ведомо, пишет он Мунехину, что сельской человек: я учился буквам, а еллинских борзостей не текох, а риторских астроном не читах, с мудрыми философы в беседе не бывал. Учуся книгам благодатного закона, аще бы мощно моя грешная душа очистити от грех» 25 . Это дает основание нашему автору (в 4 отделе) остановиться на характеристике древнерусской книжности. Главная черта, которая отмечается в Филофее, как писателе – книжнике, впрочем присущая и другим авторам того же времени, слабость личного почина. Причины такой слабости указываются следующие: отсутствие науки и преклонение пред стариной, которое заметно в 15 и 16 вв. и в области политики как в области литературы. Неизбежным следствием преклонения пред традицией являлось преклонение пред авторитетом, а отсюда – малочисленность произведений древнерусской книжности даже компилятивного характера и компилятивность наших древних произведений, представляющих «свод выписок из творений отцов, патериков и иных божественных писаний на избранную тему». Другой важной причиной слабости личного почина писателей служит господство у нас религиозной письменности, требующей осмотрительности в суждении и подчинения личного мнения авторитету церкви. Отсюда, при отсутствии к тому же живого церковного предания и при невразумительности переводной письменности, является великое уважение к книге, как бы неизменной не только по духу, но и по букве. Так рассуждает автор о древнерусской книжности, объясняя общую слабость в ней личного почина. Нельзя спорить против этих рассуждений: причины эти несомненно действовали, но в другом по-видимому порядке, и при содействии причин, здесь не отмеченных. Несомненно, книжность обусловливалась отсутствием просвещения. Но она оправдывалась своеобразным положительными мировоззрением – особой литературной философией, созданной особенностями в постановке школьного и церковно – учительного дела в древней Руси. |
|
|
