| Воззвание Аксакова перед открытием «Руси», разрешенной только с призванием к власти Лорис-Меликова, пронеслось, как раскат грома. «В этом слове «Русь», говорил Иван Сергеевич, сосредоточен для нас весь смысл той правды, которой так недостает нашему изолгавшемуся общественному бытию, по которой так тоскует, так истомился русский человек. Страшно устала наша земля от сочинительства, мудрования, фальши, которая так долго, так властно гнула, муштровала, переиначивала ее на разные чужие лады и порядки. Вся нужда, вся задача наша теперь именно в том, чтобы внести, наконец, правду в русскую жизнь, чтоб возвратить ей свободу органического самороста, чтоб в самом деле Русь стала Русью». Успех объявленной на газету подписки превзошел всякие ожидания. От Аксакова имели полное право требовать той правды, которую он призывал для Руси, и за этой правдой как за целебным бальзамом, протянулись тысячи рук. Он и дал ее. Но эта правда явилась не в виде готовой громкой формулы или талисмана, обладающего магическим свойством немедленного врачевания -она была скорей холодным душем. В самый разгар газетных разглагольствований об «увенчании здания» «Русь» с первого же номера заявила, что венчать ровно нечего, что здания никакого нет, а есть лишь фундамент с уродливыми лесами и временными, кое-как нагроможденными, постройками на нем. Фундамент этот, правда, хорош, и прочен, но он завален разным сором и зарос бурьяном. Дело русской интеллигенции - спуститься вниз, очистить и строить прочно и обдуманно, начиная снизу . Другими словами, организовать сначала настоящее правильное самоуправление в уезде, водворить там жизнь и правду, и только тогда идти выше. Наступило некоторое недоумение... правда вышла слишком прозаична. Но большего Аксаков не мог сказать вследствие непоколебимой честности своей натуры. Всю жизнь вел он упорную и славную борьбу, видал минуты упоительно торжественный для русского дела. И каждый раз победа ускользала из рук, каждый раз выплывало и захватывало власть над жизнью чуждое начало, возносились чуждые идеи. Правда, в великом народном порыве это чужое смолкает, Русь цельна и велика. Но наступает отлив, и старый недуг, сидящий в отравленной крови сверхнародного слоя, выходит снова злостной сыпью наружу. Где же польза порывов? В них ли целение? |
| Очевидно, что возникновение Правды Ярослава не в последнюю очередь связано с соперничеством между Новгородом и Киевом, с тем, что Ярослав стоял на страже новгородских прав, не позволял ущемлять Киеву права Новгорода. В последующие века новгородцы всегда ссылались на Правду Ярослава, на Устав Ярослава - заключая ряд, соглашение, договор с очередным князем, они всегда оговаривали: «как при Ярославе». Уважение к Ярославу прошло через всю последующую новгородскую историю. И в Новгороде особый район города назывался «Ярославово дворище», княжеская резиденция. Как оценивать Русскую Правду? Если говорить юридическим языком, Правда Ярослава является уголовным кодексом. С точки зрения современного права, это свод норм, которые предусматривают наказания за уголовные преступления (оскорбление личности, достоинства человека, его родных и слуг, нарушение его собственности, его имущества), ограничение, а потом и запрещение кровной мести. Это нормы и правила, необходимые для общественной безопасности, так называемый древнерусский уголовный кодекс. Но есть в Правде Ярослава статьи, в которых говорится, что законы эти идут от Бога, и князь является носителем правды, потому что он миропомазанник, в них ограждается церковное имущество и права граждан. Конечно, это уже гражданский кодекс. По существу перед нами свод нормативных актов, которые регулируют отношения двух общественных сил. С одной стороны, в роли высшей судебной инстанции выступает князь - лично или через чиновников, то есть свою администрацию. Князь - вершитель правосудия. А с другой стороны отдельный гражданин выступает как состязательная сторона отдельный гражданин, за которым просматривается его род, община, семья - мир, к которому он принадлежит. И этот мир наблюдает за тем, чтобы права человека, участвующего в судебном разбирательстве, не были нарушены. Личность не беззащитна, за человеком стоят сородичи - не только родные, но и члены его мира, его общины, его прихода, потому что в Древней Руси община, приход, погост, административная единица сливаются. Общественная ячейка помогает привлеченному к ответственности провести так называемый свод, то есть расследование. Допустим, человек купил краденое, но он был уже четвертым покупателем; естественно, он не знал, что товар краденый. И община помогает распутать дело, найти истинного виновника, того, кто украл. Также община помогает обвиняемому в убийстве, выделяет специальных людей, которые проводят дознание, выступают как свидетели, как защитники в самом суде, в поединке. Вот эта процедура расследования и называется свод. В то время еще не было судебного разбирательства, следствия, специальных судебных органов, судей, прокуроров, адвокатов, суд еще не выделился из общей системы управления. |
| Гениально богословствует Хомяков и сгорает от извержения аскетического вулкана из его православной души Гоголь. Язычески чарующий Пушкин магией своего совершенства как бы закупоривший все возможности для православной мистики, словно напугал православные души последним удушением. И они взбунтовались и вырвались из своей глубины, завопияли de profundis. Достоевский смолоду возненавидевший живого Белинского, за его антиправославие, преклонился однако пред Пушкиным. Почему? Да потому, что Достоевский был не просто стильным православным, а православным нового стиля, «розовым христианином» по злой характеристике К. Леонтьева , пророчески дерзновенно соединившим в своей совести человеческую правду культуры и божественную правду христианства. Он признал Пушкина, ибо Пушкин внеправославен, но не антиправославен. И у Достоевского, поднявшего русский творческий синтез на необычайную высоту, сочетавшего православные основы своей души с высшими и подлинными ценностями европейской культуры, нашлись силы восторженно возрадоваться и поклониться Пушкину, ибо Пушкин дал нам живое слагаемое для искомого синтеза. Без него не к чему было бы приложить то православное содержание, которое Достоевский носил в душе для мировых, а не узко конфессиональных целей. Толстой уже не вынес этой задачи синтеза. Он пожертвовал культурой, а с ней и Пушкиным. Его разъела уксусная кислота аскетизма и сострадания, без надлежащего в православном смысле смирения и мистики апокалипсиса. Творчество Толстого сложилось также на внутреннем землетрясении православной стихии его души, только осложненной свойственным русскому типу рационализмом. Вл. Соловьеву синтетик и модернизованный христианин уже не гармонировал душой с Пушкиным, потому что возглавлял современное нам поколение культурных работников, параллельно с лаическими культурниками, сознательно и планомерно взявшихся за синтез православия и современности. Богословскому уму Соловьева слишком уже ясны языческие корни драмы Пушкина, возврат к которому совершенно закрыт для эпигонов соловьевства. |
| Учиться нужно у Гоголя, а не его учить, переиначивать, будто он не знал своей родной истории… Будто он сам не мог написать вместо «русский» – «украинский». А написал так, как написал, потому что писал одну только правду. Русскую, общую нашу великую правду, которой не заточить в казематы, не затмить никакой ложью. «– Что, паны? – перекликнулся атаман Тарас, проехавши впереди всех. – Есть ли ещё порох в пороховницах? Крепка ли ещё козацкая сила? Не гнутся ли ещё козаки? – Есть ещё, батько, порох в пороховницах; ещё крепка козацкая сила; ещё не гнутся козаки! А уж упал с воза Бовдюг. Прямо под самое сердце пришлась ему пуля, но собрал старый весь дух свой и сказал: «не жаль расстаться со светом. Дай Бог и всякому такой кончины! Пусть же славится до конца века Русская земля!» И понеслась к вышинам Бовдюгова душа рассказать давно отшедшим старцам, как умеют биться на Русской земле и, ещё лучше того, как умеют умирать в ней за святую веру». Ужели не слышат, не чуют всем сердцем на брегах Днепра дивной правды слов своего гениального земляка, любившего нашу общую землю и державу так, как никто другой? Знавшего, что главное её богатство, за которое проливали не раз русские воины с козаками вместе их общую, единую христианскую славянскую кровь, это – святая вера наша?! Чем крепче наша вера, чем чище она в нас, тем ближе мы друг к другу, единоверный православный славянский русский неразделимый народ – как неразделим наш единый, общий богослужебный церковнославянский язык, на котором служим, на котором молимся, как неразделима Святая Троица. Вот главная основа для нашего единства. Вот почему оно диаволу так ненавистно. Вот почему он так стремится нас разделить. Но с Богом, вместе мы неодолимы. «Повёл Кукубенко вокруг себя очами и проговорил: «Благодарю Бога, что довелось мне умереть при глазах ваших, товарищи! Пусть же после нас живут ещё лучше, чем мы, и красуется вечно любимая Христом Русская земля!» Что говорят, это – «имперские амбиции»? А что плохого для нас, русских и украинцев, в Российской империи, в нашем единении? Вместе мы – сила. |
| Перед художником-дизайнером стояла задача найти не только современное художественно-дизайнерское оформительское решение, но и отразить главные непреходящие смыслы текстового содержания книги. Как известно, внешний облик книги во многом предопределяет интерес к ней. На первых страницах издания мощным вступительным аккордом даны образы духовных святынь нашего Отечества – представлены репродукции титульных страниц старинных русских книг. Можно увидеть и полюбоваться дивным собранием вневременной русской мудрости. Это древнейшее, 1117 г. «Мстиславово Евангелие» и «Гуслицкая певческая книга» кон. XVII– нач. XVIII в.в.; «Андрониково Евангелие» нач. XV в. и «Апостол» конца XVIII в. и другие, дошедшие до наших времен священные труды. В книге «Галерея русской исторической живописи» , как свидетельства подлинной истории представлены также фотографии таких древних памятников и археологических находок, как золотые монеты, культовые и обиходные предметы скифов, знамена стрельцов, гравюры из «Дневника путешествия в Московию» немецкого дипломата Георга Корба, другие старинные гравюры. Сложно, символично цветовое решение издания. Для обложки и начальных страниц художник выбирает яркие, густые цвета, доминирует сквозной киноварно-красный драматичного, как и сама русская история, звучания. Достигается это звучание также репродукциями укрупненных фрагментов картины В.И. Сурикова «Утро стрелецкой казни». Эти живописные цитаты заставляют зрителя присмотреться к частностям и понять важность каждой отдельной детали картины, каждой человеческой личности в истории, каждого времени и каждой минуты. Сложен совокупный символ – полыхающая большая церковная свеча в крепко сжатом со следами пыток кулаке стрельца в белой смертной рубахе. Мы не видим его лица, не можем по этому фрагменту определить возраст героя, его местонахождение. Но отчетливо понимаем – это образ непреклонного стояния за свои идеи русского человека, не жалеющего живота за правду жизни и за Правду Христову. Это образ силы духа. При беглом просмотре более чем пятисотстраничного издания с семьюстами иллюстрациями сквозное художественно-оформительское решение кажется похожим на структуру многослойного современного сайта с заметной изобразительной сложностью, насыщенностью информацией. Но при внимательном прочтении выявляются исторические аналогии с сам ой глубинной сложной русской историей, становятся понятными смысловые связи, целесообразность разновеликих форматов репродукций, стилевое разнообразие шрифтов. В художественном решении в полной мере проявляется замысел автора текста, заключающийся в обобщающем, широкоохватном и многогранном, в том числе и религиозном, взгляде на сложную, в первом приближении, беспорядочную русскую историю, которая на самом деле имеет глубокую промыслительность, сакральную сущность, становящуюся понятной только при рассмотрении ее в духовно-религиозных аспектах. |
| В сущности, невинную книжку «Правда об иеромонахе Илиодоре» арестуют, запрещают; пламенное обличение лжеучений яснополянского еретика, написанное миссионером Айвазовым и напечатанное в органе Святейшего Синода, уничтожают, а «Учение, – якобы, – Христа в изложении Толстого для детей» разрешается. Тут уж решительно недоумеваешь: какого принципа держатся сие творящие. Пусть они не сетуют на «отсталого» вологодского архиерея! Поносить Господа Иисуса Христа можно, искажать Его святейшее божественное учение разрешается, а сказать слово в защиту, хотя, может быть, и не всегда в меру ревностного обличителя-инока – нельзя?.. Уж свобода, господа, так и нам пусть будет свобода! И нам, служителям Церкви Христовой, не запрещайте говорить правду-матушку о всех и о всем, не смотря на лица! Знаю, мне скажут: «Никто вам сего и не запрещает». В том-то и дело, что это – только на словах: на деле же скажи правду о каком-нибудь власть имущем – тотчас закроют уста. Иудеям и их приспешникам и наемникам все можно, все разрешается, как будто и закона для них не писано, а нам, православным русским людям, даже благодатно уполномоченным от Самого Господа Иисуса Христа – Его служителям – нельзя. Будто живем мы под двумя законами: для нас, православных, есть один закон, нас ограничивающий, а для наших заклятых врагов – другой или же никакой не существует. Россия положительно разлагается от отравы, распространяемой иудейской печатью; мы, православные, задыхаемся от этой отравы: ведь если мы не читаем этой дряни, то на каждом шагу видим весь ее вред, видим, как гибнут наши братья, наши дети, мы не можем же смотреть на все это равнодушно с холодным сердцем, и мы кричим: пощадите русскую народную душу! Не дайте ее в обиду! Ведь на то и поставлены Богом власти, на то и меч им дан, чтобы обуздывать всякое зло, чтоб пресекать его, не допускать его. Но никто нас не слышит, все толкуют лишь о свободе печати, которую-де нельзя же отнимать. Да в том-то и дело, что настоящей-то свободы нет, свободы обличать, например, неправду людскую, как делает это отец Илиодор; а лгать, клеветать, кощунствовать, издеваться над всем, что дорого и свято для нашей души, – разрешается. |
| Смерды были вольные крестьяне; закупы составляли полусвободный класс, нечто в роде временно-обязанных крестьян. Таков был склад управления и общества в период очередного княжеского владения Русской землей. Гражданский порядок. Русская Правда. Ея происхождение. Источники и содержание. Т еперь обратимся к изучению гражданского порядка, ежедневных частных отношений лица к лицу и тех интересов и понятий, которыми эти отношения направлялись и скреплялись. Частная юридическая жизнь древней Руси наиболее полно и верно отразилась в древнейшем памятнике русского права, в Русской Правде. Читая Русскую Правду, прежде всего узнаем по заглавию памятника в древнейших списках, что это «суд» или «устав» Ярослава. В самом памятнике не раз встречается замечание, что так «судил» или «уставил» Ярослав. Но 1) мы встречаем в Правде несколько постановлений, изданных преемниками Ярослава, его детьми и даже его внуком Мономахом, которому принадлежит закон, направленный против ростовщичества и занесенный в Правду. Итак, Правда была плодом законодательной деятельности не одного Ярослава. 2) Т екст некоторых статей представляет не подлинные слова законодателя, а их парафразу, принадлежащую кодификатору или повествователю, разсказавшему о том, как закон был составлен. Такова, например, вторая статья Правды по пространной редакции. Статья эта гласит «после Ярослава собрались сыновья его Изяслав, Святослав, Всеволод и мужи их и отменили месть за убийство а установили денежный выкуп, все же прочее как судил Ярослав, так уставили и его сыновья». Это, очевидно, не подлинный текст закона Ярославовых сыновей, а протокол княжеского съезда историческое изложение закона словами кодификатора. 3) В Русской Правде нет и следа одной важной особенности древне-русского судебного процесса, одного из судебных доказательств, судебного поединка или поля. Между тем сохранились в древних источниках нашей истории следы, указывающие на то, что поле практиковалось как до Русской Правды, так и долго после нея. Почему Правда не знает этого важного судебного доказательства, к которому так любили прибегать в древних русских судах? Она знает его, но игнорирует, не хочет признавать. Находим и объяснение этого непризнания: духовенство наше настойчиво в продолжение веков проповедовало против судебного поединка, как языческого остатка, обращалось даже к церковным наказаниям, чтобы вывести его из практики русских судов, но долго его усилия оставались безуспешными. Итак, замечается некоторая солидарность между Русской Правдой и юридическими понятиями древне-русского духовенства. |
| Глубоко растроганный таким невероятным смирением, я приколол к его рубахе Георгиевскую медаль и сказал, что передаю ему от имени Государя Императора особо сердечное спасибо за службу и за тот геройский дух, который он сохранил среди страданий. Тогда его взоры оживились, в них появился внезапно огонек, и среди торжественной тишины, царившей в это время в палате, с неожиданной силой прозвучали те замечательные слова, которые, как я сказал, врезались в мою память и которых поныне, несмотря на протекшие годы, не могу хладнокровно вспоминать. – Покорнейше благодарю, Ваше Высокоблагородие... – начал он, но засим, видимо от волнения и под влиянием сильных болей, забывая обычные уставные формулы, он продолжил, пересыпая русскую речь малороссийскими словами, просто, душевно. – Премного благодарны Государю Императору за их милость... Нам тут хорошо – уход, что за господами... А они, Государь-то, и так нас наградили, що нас грешных посетили... Ваше Высокоблагородие, – продолжал он, все более и более волнуясь, – у Государя такие глаза, що в жисть не бачил – до смерти не забуду. Люди говорили, що ему до нас дила нет... Теперь я знаю – то злодеи, хуже немца – все брешут... Уж мене теперь сего не скажут... Колы Бог даст, выдужаю – убью всякого, хто скаже що такое подобное... Я видел его глаза и знаю теперь правду. В них слезы были, вот те Христос, сам видел. Сказать – не поверят: Царь, Император Рассейский, да плаче... Смотрил на нас, искалеченных, и плакал... Знать, жалел. Видно, правду в полку учили, когда сказывали, що мы для него, як дети. Как есть отец по детям и плаче... Ваше Высокоблагородие, помирать буду – не забуду его глаз... Как посмотрил на мене, проходя, точно солнышко в душонку мою заглянуло, ажно жарко стало, и болесть как будто полегчала. Верите ли, Ваше Высокоблагородие, до сих пор все вижу его глаза! Я не один так говорю – спросите, Ваше Высокоблагородие, кого угодно из наших ребят – уси то же скажут... В эту минуту с разных сторон палаты послышались многочисленные голоса: |
| Жестокость и примитивность всех текстов о.Илиодора в «Почаевских известиях» подчеркивалась изобилием грубой ругани. Отчасти это тоже дань уровню читателя. О.Илиодор признавался, что пишет в своей «народной газете» «намеренно резко», поскольку, обращаясь к волынскому крестьянину, «революционера нужно назвать не " освободителем " , а непременно разбойником, гадом и подлецом. Это будет для него понятно». Однако этот стиль был присущ о.Илиодору в любой аудитории. Молодой проповедник был слишком прямодушен, чтобы соблюдать светские приличия. И «всем Русским людям» советовал следовать его примеру и «вещи называть своими именами». «Правда, - писал он, - что я слишком резко выражаюсь. Но это я делаю потому, что теперь время резкое. Нервы у людей притупились. Пролитие невинной крови человеческой не поражает ожесточенных их сердец. Теперь, чтобы донять сердца людские, нужно бросить прежнюю мягкость, деликатность и выражаться резко, внушительно!» . Но интеллигентного человека брала оторопь не от тем, поднятых о.Илиодором, а от его личности. Характерно, что газета «Русь» приняла его, кончившего курс духовной академии, за «темного, некультурного» монаха. А знаменитый публицист М.О. Меньшиков писал об «отвратительном монахе Илиодоре, фанатике, крайне дурного тона» . В глубине души о.Илиодор и сам сознавал, что перегибает палку: «я ... острее других чувствую боль народную, яснее других, смею думать, вижу неправду, ложь, предательство русских дураков и подлецов, по своей природной пылкости духа пламеннее люблю свою Родину, свой многострадальный забитый народ, свою Веру, родную идею Царского Самодержавия! Все это не дозволяет мне спокойно относиться к тому, что происходит вокруг меня и... чрез это я часто погрешаю. Но спешу оговориться: погрешаю не в существе дела, то есть не в том, к чему я стремлюсь, а в том, как я стремлюсь, в какие формы выражения я облекаю Правду Христову, правду Народную Свято-Русскую. В этом, признаюсь, я грешен и поэтому взываю постоянно к Божьей Матери: " Исцели души моея болезнь! " . Но эта болезнь не уничтожает дела, не слишком опечаливает меня, эта болезнь - не гангрена: не съест она организма» . |
| Общественный и политический быт Смоленской земли имел основанием Русскую Правду. Вообще же в Смоленской земле господствовал общинный строй. Иногда Смоленская земля дробилась на отдельные союзы – город был центральным местом. Общинное начало было у смоленских кривичей господствующим, основным, из которого проистекает весь строй и общественной и государственной жизни (212 стр.). Частная земельная собственность, производимая через расчистку лесов, доступна была только людям зажиточным, князьям и духовенству. Лаврентиевская летопись прямо указывает на народоправство в Смоленской земле: «Новгородцы; бо изначала и Смольяне, и Ильияне, и Полчане, и вся власти, якоже на думу на веча сходятся, но что старейши сдумают на том же пригороди станут» (стр. 358). В Уставной же грамоте Смоленской епископии 1151 года говорится: «приведох епископа Смоленску, сдумав с людьми своими». Даже после, с развитием княжеской власти, отдельные общины могли удерживать право суда, только следовало уплатить князю заранее годовую виру (по Уставной грамоте Ростислава 15 гривен). Вече Смоленской земли имело власть законодательную, которую оно разделяло с князем. И «Смоленская Торговая Правда», изготовленная в 20-ти экземплярах, выработана была по совету князя Мстислава Давыдовича «с люди», т.е. с вечем, чтобы «и князю любо было и всем смольянам». Отсюда открывается, что все изменения Русской Правды, внесенные в «Смоленскую Торговую Правду», совершены князем совместно с вечем. В 1185 году двинулся с смольянами князь Смоленский Давид Ростиславич на защиту Киева от Половцев. Смольяне дошли до Путивля и отказались идти далее, говоря: «Мы пошли до Киева, и если бы была тут рать, то дрались бы; нам не искать другой рати: мы не можем, уже изнемогли». Очевидно, что вече определило пути только до Киева. И князь Давид Ростиславич принужден был возвратиться. Бойко, живо шла жизнь Смоленска. Резкой грани между сословиями не было. Школьное дело стояло высоко. Граждане с увлечением слушали священника Богородицкого монастыря Авраамия. Но когда духовенство начинает против него распускать злые толки, что он читает голубиные книги, возбуждается весь город, мужи, жены и дети. |
|
|
