| 702 Точно также, когда, напр., Мережковский (в той же статье) пытается математически (!) обосновать «звериный» характер числа 666, то его пером водит, конечно, уже не божественный дух истины, а коварство дьявола, который подменяет здесь искреннее правдоискательство талантливого мыслителя бесплодной и жалкой софистикой. 703 Впервые: Слово. СПб., 1908. 596. 21 октября (3 ноября). Публикуется по этому изданию. Эта работа С.Л.Франка написана в ответ на статью Дмитрия Владимировича Философова (1872–1940) – литературного критика и публициста «нового религиозного сознания», близкого друга Д.С.Мережковского и З.Н.Гиппиус – «Религиозно-философские собрания», опубликованную в «Слове» 595 от 20 октября (5 ноября) 1908 г. Поводом для этой статьи Д.В.Философова явился выход в свет «Записок Санкт-Петербургского Религиозно-философского общества» (Вып.1–2). В ней автор выражает тревогу за только теоретическую ориентацию деятельности общества. 704 Религиозно-философские собрания в Петербурге, созданные по инициативе группы литераторов (З.Н.Гиппиус, Л.С.Мережковский, Д.В.Философов и др.) для открытого обсуждения вопросов взаимных отношений русской церкви и общественной жизни, начали свою работу 29 ноября 1901 г. и были закрыты распоряжением Синода 5 апреля 1903 г. (См.: Савельев Е.В. Идейное банкротство богоискательства в России в начале XX века: Историко-религиоведческий очерк. Л., 1987. С.46–69). Религиозно-философское общество, о задачах которого писал в своей статье Д. В. Философов, открылось 3 октября 1907 г. и просуществовало до 25 мая 1917 г. [См.: Бронникова Е. В. Петербургское Религиозно-философское общество (1907–1917)//Вопросы философии. 1993. 6. С.119–121]. 706 Отношение В. С.Соловьева к славянофильству прошло известную эволюцию от признания некоторых сторон его учения до резкой критики проводимого в нем подчинения условным национальным и политическим ценностям всечеловеческого начала христианства. Особенно резко эта критика прозвучала во втором выпуске статей В. С.Соловьева «Национальный вопрос в России», написанных в 1889–1891 гг. В одной из статей этого выпуска – «Славянофильство и его вырождение» он пишет: «... Хотя славянофилы и утверждали на словах, что русские начала суть вместе с тем и вселенские, – на самом деле они дорожили этими началами только как русские» (Соловьев В.С. Соч. в 2 т. М., 1989. Т.1. С.469:470). |
| Но то, что непосредственно открывается человеку в тайниках его души, не может и не должно противоречить голосу мыслящего и познающего разума, здесь-то и начинается работа философа. 450 Александрийская школа – ряд философских и литературных течений в Александрии в III в. до н. э. – IV в. н. э. Этим же термином обозначают также школу богословов: старшая (II–III вв. н. э.) работала над согласованием христианства с учениями платонизма и стоицизма ( Климент Александрийский , Ориген и др.); младшая боролась с ересями (Афанасий, Кирилл и др.). 452 Религиозно-философское общество (Религиозно-философские собрания) – философское движение, инициаторами которого стали Д. Мережковский и его жена З. Гиппиус; движение ставило своей целью обновление религиозной жизни и выработку новых форм соединения религии и культуры. Активное участие в выработке принципов «нового религиозного сознания» приняли Н. А. Бердяев , В. В. Розанов , Вяч. Иванов и др.; Религиозно-философские собрания в Петербурге проходили в 1901–1903 гг.; в 1907 г. были возобновлены как заседания Религиозно-философского общества и продолжались до 1917 г 453 Деятельность журнала «Вопросы философии и психологии» не поддается общей характеристике, ибо здесь не было единства, но встречались и перекрещивались различные направления. Ср. нашу заметку об этом журнале в предыдущем номере «Вопросов жизни». Пользуюсь случаем, чтобы отметить пропуск, допущенный мной в этой заметке. Мною не упомянуты в ней интересные по теме и содержанию статьи проф. Л. М. Лопатина (Лопатин Лев Михайлович (1855–1920) – российский философ и психолог. Редактор журнала «Вопросы философии и психологии», председатель Московского психологического общества (с 1899 г.). Истолковывал учение о монадах Г. Лейбница и Р. Т. Лотце в духе персонализма, обосновывал свободу воли.) «Научное мировоззрение и философия» (начатые в 1903 году, но еще не оконченные). Труды проф. Лопатина вообще представляют собой еще не оцененный вклад в русскую философскую литературу. Мы надеемся, что деятельность этого мыслителя найдет оценку на страницах нашего журнала в специальной статье. |
| В 1901 году в Санкт-Петербурге вышла первая книга Бердяева «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии. Критический этюд о Н.М.Михайловском», предисловие к которой написал один из лидеров марксистского движения в России П.Б.Струве. «Важный шаг в деле критической перестройки марксизма на основе идеалистической философии делает книга Бердяева», — писал Струве, позитивно отмечая попытку автора соединить марксистскую критику современного общества с идеализмом. Непримиримо строгим судьей этой своей работы стал сам Бердяев: чувствуя эклектичность такого подхода, он отошел от марксизма. Позднее он даст беспощадную оценку марксистскому учению: «Интеллектуально марксизм совсем не имеет творческого характера. Марксистская мысль очень убогая и создает серую скуку». Порвав с марксизмом, Бердяев ненадолго сошелся с кадетами, но и в них скоро разочаровался. Чуждый политике, он целиком посвятил себя философии, главным образом — богоискательству. К началу 1900-х годов относится знакомство Бердяева с С.Н.Булгаковым, знакомство во многом определяющее. Булгаков, как и Бердяев, прошел через увлечение марксистским материализмом, «утоляя религиозную жажду абсолютного», и также пришел к идеализму, встав на позиции «христианского социализма». В отличие от рожденного в священнической семье, окончившего духовное училище Булгакова, Бердяев в детские и юношеские свои годы был лишен православной религиозной среды. «Я не отпадал от традиционной веры и не возвращался к ней, — писал Бердяев. — У меня нет религиозных воспоминаний, остающихся на всю жизнь». В 1904 году киевляне Бердяев и Булгаков приезжают в Петербург. Сразу же по приезде в столицу Бердяев и Булгаков погружаются в самое средоточие культурной жизни. Они знакомятся с мэтрами символизма Д.С.Мережковским и З.Н.Гиппиус и вскоре входят в состав издаваемого ими с 1903 года общественно-политического и литературно-художественного журнала «Новый путь» (формально издателем его числился П.П.Перцов). Это был типичный толстый журнал. Тут публиковались повести и рассказы Ф.Сологуба, А.Ремизова, Б.Зайцева, самих Мережковского и Гиппиус, стихи А.Блока, М.Волошина, В.Брюсова, В.Иванова, К.Бальмонта. Но прежде всего журнал задумывался как орган «Религиозно-философских собраний», проводившихся Мережковским и Гиппиус с 1900 года; председательствовал на них епископ Ямбургский Сергий (Страгородский), будущий патриарх Московский и всея Руси. Не удивительно, что не прозаический и поэтический отделы, а отделы философско-религиозные составляли стержень журнала. Это «Записки Религиозно-философских собраний» (вкупе с «Религиозно-философской хроникой»), которые вели сами редакторы, и отдел В.Розанова «В своем углу». Н.Бердяев и С.Булгаков печатались здесь наряду с П.И.Новгородцевым и Н.О.Лосским, С.Л.Франком и В.Эрном, князем Е.Трубецким, П.Струве и Л.Шестовым. В конце 1904 года журнал «Новый путь» прекратил свое существование. |
| Зимой 1900-1901 гг. Мережковские выступили с инициативой организации публичных Религиозно-философских собраний , к-рые открылись в С.-Петербурге 29 нояб. 1901 г. Г. не выступала на собраниях, активно занималась закулисной организационной деятельностью. Она ставила проблему «железного занавеса» между интеллигенцией и Церковью, приветствовала участие в заседаниях представителей духовенства. Собрания использовались Мережковскими для поиска единомышленников. В 1903 г. по инициативе супругов был организован ж. «Новый путь», уделявший большое внимание религиозно-философским проблемам, в нем публиковались протоколы собраний. После запрета собраний в 1903 г. «Новый путь» стал терять подписчиков, в кон. 1904 г. Мережковские и Философов уступили издание группе религ. философов во главе с Н. А. Бердяевым и С. Н. Булгаковым . В 1905-1908 гг. Мережковские вместе с Философовым жили в Париже, где сблизились с эсерами-террористами Б. В. Савинковым и И. И. Фондаминским. Роман Савинкова «Конь Бледный» (СПб., 1909) написан при участии Г. Мережковские и Философов выпустили сб. статей «Le Tzar et la Révolution» (P., 1907; рус. пер.: Царь и революция. М., 1999), где Г. принадлежала ст. «Революция и насилие». Во Франции Мережковские пытались сблизиться с представителями либерального католицизма, но не нашли взаимопонимания. По возвращении в Россию включились в деятельность созданного по инициативе Бердяева С.-Петербургского Религиозно-философского об-ва, заняли в нем ключевые позиции. Ок. 1912 г. примкнули к политическому масонству, вместе с Карташёвым создали лит. ложу при ордене Великий Восток Франции (по др. сведениям - отдельную «Ложу Мережковского»). Сблизились с А. Ф. Керенским и др. оппозиционными деятелями. Февральскую революцию 1917 г. Г. встретила восторженно, как победу общего дела, но вскоре разочаровалась в Керенском. Октябрьский переворот 1917 г. восприняла как крушение революции, заняла враждебную позицию по отношению к большевикам и сотрудничавшим с советскими орг-циями литераторам. Свои размышления о событиях накануне и после Октября изложила в «Петербургском дневнике», написанном на основе реальных дневников, публицистически заостренных. Бытовые записи перемежаются здесь с описанием событий, портретами политических деятелей. |
| Нет, мы не верим, мы не хотим думать, что Розанов действительно душа Религиозно-философского общества. Это наваждение. А если он и взаправду душа, то нам здесь не место. Пусть Общество, наконец, выскажется, пусть определит, где именно его душа, но да не будет оно двоедушным. Сам Розанов говорит, что надо сделать выбор. О, он человек умный и чуткий. Он ясно видит, что теперь, сегодня, не одна Россия, а две России, и что нравственный долг каждого сознательного человека, каждого живого общественного организма, которые желают иметь свое лицо, – сделать выбор. Потому что пребывать между двумя станами значит – пребывать в небытии. Но Розанов не остановился на своем призыве к последней жестокости. Он пошел дальше. Я говорю о его выступлении по делу Бейлиса 597 . Нас обвиняют, что мы и в этом пункте занялись политикой. Это глубоко неверно. Вопросы политические решаются в другой плоскости. И если некоторые из представителей Совета выступали по этому делу политически, то вне стен этого собрания. Как руководители Религиозно-философского общества, мы лишь восстали против попрания религиозных ценностей, мы подняли голос против принесения национальных религиозных святынь в жертву грубой политике насилия и расовой ненависти. Здесь Розанов особенно отличился. Даже известное своей терпимостью «Новое время» и то не вместило кощунств и доносов своего постоянного и славного сотрудника. Розанову, этой душе Религиозно-философского общества, пришлось перекочевать в татарскую орду «Земщины». 5 октября 1913 года в «Земщине» появилась статья Розанова «Андрюша Ющинский». Не буду приводить обильных цитат. Слишком тяжело повторять лицемерные елейные слова, под которыми скрыты призывы к погрому, крови и мести. Но вот последние слова Розанова: «Кто как хочет думает. Для меня – Андрюша Ющинский есть мученик христианский (курсив). И пусть дети наши молятся о нем, как о замученном праведнике. Да не мешало бы помолиться и в больших церквах, всенародно». Можно как угодно относиться к Православной Церкви. Но даже враги ее должны понять, что такого унижения она не заслуживает. Нельзя, стыдно, позорно публично издеваться таким образом над церковной святыней, над ее мучениками. |
| Было ли известно русскому обществу вдохновенное выступление поэта, мы не знаем; одно несомненно: поэт спас от смерти одну человеческую душу. Вот что он пишет матери: «После религиозно-философского собрания мы с Женей (Е. П. Ивановым) пришли пить чай к нам, а через полчаса позвонила очень милая девушка, — из публики, русская, дочь священника. Очень глубокая и мрачная, 18-ти лет. Сидела она у меня до третьего часа ночи… Важнее всего, что, по всему судя, она пришла с тем, чтобы спросить (не прямо, а косвенно, больше не у меня, а у моей „силы“, которую она во мне видит), стреляться ей или нет? Ушла, кажется, светлее, чем пришла». Русская девушка, «глубокая и мрачная», приходящая ночью к незнакомому поэту, чтобы спросить, нужно ли ей стреляться, в одном этом эпизоде — не только весь «стиль эпохи», но, может быть, и «стиль» России. Г. И. Чулков был удручен рефератом Блока. «10 декабря, — сообщает поэт матери, — спорили с Чулковым не на жизнь, а на смерть — о „России и интеллигенции“». В своих воспоминаниях Чулков пишет: «Мне был неприятен в его докладе тот невыносимый удушающий пессимизм, которым веяло от всего этого лирического косноязычия… Я напечатал тогда статью „Лицом к лицу“, в которой заявлял: „Мы все предчувствуем катастрофу. Но эти предчувствия не должны, однако, угашать в нас разума“». 12 декабря поэт повторяет свой доклад в Литературном обществе. Он живописно изображает матери это собрание: «Оживление было необычайное. Всего милее были мне: речь Короленко, огненная ругань Столпнера, защита Мережковского и очаровательное отношение ко мне стариков из „Русского богатства“ (Н. Ф. Анненского, Г. К. Градовского, Венгерова и пр.). Они кормили меня конфетами, аплодировали и относились, как к любимому внуку, с какою-то кристальною чистотой, доверием и любезностью. Зал был полный… Я страшно волновался хорошим внутренним». На следующем собрании Религиозно-философского общества, после небольшого доклада Розанова, состоялись, наконец, прения о реферате Блока. Они были не только оживленные, но и ожесточенные. Докладчик ответил своим оппонентам вторым рефератом: «Стихия и культура». Он прочел его в заседании Религиозно-философского общества 30 декабря. |
| Религиозное состояние Эллады. Философские школы Эллада прожила все степени человеческого развития; она, наконец, признала, что все они находятся в прямой зависимости от начала разумного. Начало разумное, отыскивая свою внутреннюю основу, остановилось на незыблемой крепости логического знания. Аристотель, ум твёрдый, ясный и воздержный, положил крайние пределы и неизменные правила философского мышления, отстранив от него всё личное и произвольное, все гадания поэтической фантазии, которые великий Платон, несмотря на своё неоспоримое диалектическое превосходство, принимал ещё в область философии и обращал в полурелигиозный синтез. Мир эллинский не покорился вполне Аристотелю; но, приняв от него строгий урок, он уже более не мог довольствоваться ни одним из прежних выводов своего умственного развития. Возникло множество философских сект, или совершенно новых, или старых, переродившихся под влиянием нового учения; но все стремились к одной недостижимой цели: к примирению всеразлагающего анализа с внутренними требованиями духа человеческого, стремящегося к истине несомненной и не разлагаемой. Древние софисты уже поняли силу и необходимость анализа; но их частные и бессильные попытки обратились в бесплодную игру. Они исчезли перед сократовской школой в её окончательном развитии, давшем наукообразную строгость и всеобъёмность началу, ими темно угаданному. Весь мир Эллады разделился на философские учения; но все они, несмотря на своё разнообразие, вели к скепсису, т. е. к неисцельному сомнению, несмотря на временные прихотливые утверждения или на верования, которыми каждая секта хотела себя оградить от безутешного признания в собственном бессилии и которым ни одна действительно не верила вполне. Коренное безверие лежало в основании всех учений, и от этого самого каждое из них старалось создать себе новую веру, на которой оно могло бы успокоиться. Не находя её в мире знания, оно переносило её в мир воли и нравственно-практических начал. Гордый стоик созидал себе буддистский идеализм и призрак отрицательного добра, которым поклонялся с каким-то произвольным восторгом; более кроткий и человеколюбивый эпикуреец искал богоподобной радости в гармоническом наслаждении миром и в сообщении этого наслаждение другим людям. Платонизм, созданный в своём начале влиянием востока, возвращался бессознательно к своему источнику, даже в географическом отношении, и старался привиться к положительным преданиям, сохранённым в народах первобытных или в областях древнего просвещения, избегая посредством диалектических тонкостей неизбежных требований Аристотелевой логической философии. |
| В. Розановым . В заседании Совета от 14 ноября 1913 г. 584 постановлено следующее: «Находя недавние выступления В. В. Розанова в печати несовместимыми с общественной порядочностью и считая невозможной совместную работу с ним в одном и том же общественном деле, Совет постановил обратиться к В. В. Розанову с просьбой поступить на основании параграфа 8 Устава Общества». Данный параграф гласит: «Желающие выбыть из числа членов объявляют об этом Совету». В исполнение этого постановления председателем Общества послано было Розанову следующее письмо: «Милостивый Государь, Василий Васильевич. Исполняя поручение Совета Религиозно-философского общества, извещаю Вас о следующем постановлении Совета, принятом на его заседании от 14 ноября 1913 г.». Далее следует буквально то, что прочитано мной. «Сообщая», – продолжается текст письма, – «вышеизложенное, я надеюсь, что Вы пойдете навстречу желаниям Совета и не принудите меня огласить настоящее постановление в Общем собрании Общества» 585 . В ответ на это председателем Общества получено было от Розанова 26 ноября совершенно частное письмо 586 , начинающееся так: «Я предпочел бы, чтобы меня исключили из Общества формально и по такому-то параграфу, так как это представляет свой интерес» 587 . В конце письма Розанов просит действовать, – «как бы я ничего не писал Вам и не подавал голоса». Тогда председатель Общества обратился к Розанову со вторым письмом, от 30 ноября 1913 г., такого содержания: «Милостивый Государь, Василий Васильевич. В ответ на Ваше письмо ко мне от 26 ноября, уведомляю Вас, что я не довел его до сведения Совета Религиозно-философского общества исключительно ввиду Вашей просьбы считать его частным. Но так как я обратился к Вам официально ина основании постановления Совета, то покорнейше прошу и Вас ответить мне, не позже 10 декабря, официальным же письмом, которое я мог бы доложить в ближайшем заседании Совета. В противном случае я буду считать себя вправе огласить в Совете и в Общем собрании членов упомянутое письмо Ваше» 588 . |
| Д В очень откровенно сказал, что колесо вертится, но нас не задевает. Но как-то это настанет. Как? Надо себе это ясно представить. Ведь и две тысячи лет тому назад, когда развивалось христианское религиозное сознание в своем зародыше, в Великом Риме так же были и патриции, и художники, и мыслители, и они собирались, как и мы. Быть может, и там были некоторые почтенные матроны, которые так же, как и у нас на собраниях Религиозно-философского общества, вязали чулок или нечто в этом роде. Это символ. И они, может быть, тоже рассуждали, что какие-то там мужики-рыболовы какую-то веру выдумали. А тут вот о формах языческого религиозного сознания того времени говорили, и как это примирить. Некоторые говорили, что это невозможно, другие, что нет. Но когда кончалось собрание и, расходясь по темным улицам, они приходили в свои дома и ложились на холодные постели, они чувствовали, что они смертны, что они помрут, они не чувствовали бессмертия в себе. Нечто в этом роде и со многими из нас происходит. Я снова возвращаюсь к тому, что сказал М И , что, по его мнению, теперь развитие религиозного сознания невозможно. А потом оно развивается. Но, правда, здесь это не делается. Здесь как-то случилось так, что, вероятно, громадное большинство людей приходит с каким-то внутренним трепетом, с внутренней жаждой, сидят здесь и некоторые с интересом слушают, но расходятся, не сроднившись душой, не почувствовав общей правды, которой они жаждут. Я самого начала жизни Религиозно-философского общества не знаю, но в этом периоде, в котором я застал жизнь Религиозно-философского общества, мне кажется, религиозное сознание в нем развивалось, т.е. в нем был этот трепет. Тогда, кратко скажу, был разговор о Церкви, был этот больной вопрос, он всех волновал, и тогда происходило это движение, был этот родник, были некоторые пути в нем, как и во всяком живом движении. Развивалось религиозное сознание. Теперь этот жизненный вопрос, вопрос о религиозном сознании, развивается в живом процессе жизни, где живо разрешается сегодняшний вопрос. |
| В пятом томе опубликованы размышления о России и революции («И есть, и будет») и другие статьи. 10 и 11 тома – это фундаментальная работ Г.П. Федотова «Русская религиозность», которая была опубликована на Западе по-английски. В двух завершающих томах собрана переписка Федотова, сохранившаяся в архивах России и США. Особое значение издатель придает седьмому тому, в котором опубликованы статьи 1930-х гг.. В одной из них Г.П. Федотов пророчески писал о предназначении России: «Запад усомнился ныне в основах творимой им культуры. Запад обращается к Востоку, и перед ним стоит угроза затопления Востоком. Может быть, Россия, пережив все опыты отравления и Востоком, и Западом, окажется более свободной, более здоровой, окажется подлинным центром между Римом и Пекином, Римом и Бенаресом. Восток и Запад готовы вступить в бой. Россия должна сохранить независимость в этом столкновении. Ее призвание — крестить Восток и быть посредницей религиозного просветления Востока христианством. В этом своеобразие исторической миссии России». «Как ни парадоксально, статьи Федотова 1939-го и 1940-х годов поразительно актуальны, они очень созвучны нашему времени», -- сказал на презентации доктор исторических наук из Петрозаводска Александр Антощенко, который также принял участие в издании седьмого тома. Он высоко оценил 12-томное собрание сочинений, в котором собраны все основные работы Г.П. Федотова, а также архивные материалы, которые впервые вводятся в научный оборот и интересны также широкому читателю. Историк не исключает, что еще один недавно открытый массив писем Г.П. Федотова будет опубликована в дополнительном 13 томе. Доктор философских наук, писатель Владимир Кантор поздравил издателя и выразил надежду, что собрание сочинений Г.П. Федотова «рано или поздно будет востребовано в России». Он убежден, что эти книги обязательно должны быть во всех центральных российских библиотеках. С. Бычков рассказал, что библиотеки, благодаря Дому русского Зарубежья, уже получили по 500 экз. первых шести томов Г.П. |
|
|
