| Посланные отвечали, что у них в городе такого человека нет. Пожарский сказал им на это: «Есть у вас Кузьма Минин, бывал он человек служилый, ему это дело за обычай». Когда посланные возвратились и объявили нижегородцам слова Пожарского, те стали бить челом Кузьме, чтобы принялся за дело; Минин отказывался для укрепления, чтобы нижегородцы сдались на всю его волю: «Соглашусь, – говорил он, – если напишете приговор, что будете во всем послушны и покорны и будете ратным людям давать деньги». Нижегородцы согласились, и Минин написал в приговоре свои прежние слова, что не только отдавать имения, но жен и детей продавать. Когда приговор был подписан, Кузьма взял его и отправил тотчас к Пожарскому, чтобы нижегородцы, охладев в усердии, не взяли его назад. Весть, что нижегородцы встали и готовы на всякие пожертвования для ратных людей, скоро распространилась по городам ближайшим; смоленские дворяне, лишившиеся поместий в своей области вследствие завоевания ее поляками и получившие земли в Арзамасском уезде, прислали бить челом нижегородцам, чтобы те приняли их к себе, потому что Заруцкий выгнал их из новых поместий, не велевши крестьянам слушаться их. Нижегородцы послали этих челобитчиков к Пожарскому упрашивать его, чтобы шел к Нижнему немедленно; он поехал, на дороге присоединил к себе служилых людей дорогобужских и вяземских, испомещенных в Ярополче и также выгнанных Заруцким, и вместе с ними вступил в Нижний, где был принят с великою честию. Прежде всего новый начальник ополчения занялся раздачею жалованья ратным людям, но скоро нижегородской казны стало недостаточно; нужно было писать по всем городам, просить их содействия. Эти грамоты написаны от имени Димитрия Пожарского, Ивана Биркина, Василья (Семенова?) Юдина и всяких ратных и земских людей Нижнего Новгорода; в них говорится, что, «по Христову слову, встали многие лжехристи, и в их прелести смялась вся земля наша, встала междоусобная брань в Российском государстве и длится немалое время. Усмотря между нами такую рознь, хищники нашего спасения, польские и литовские люди, умыслили Московское государство разорить, и Бог их злокозненному замыслу попустил совершиться. |
| А кто станет ходить скопом и заговором, кто кого убьет до смерти по недружбе или на кого кто скажет какое изменное земское дело, про то сыскивать вправду, а по сыску наказанье и смертную казнь над ними приговаривать боярам, поговоря со всею землею, смотря по вине; а не объявя всей земле, смертною казнью никого не казнить и по городам не ссылать. А кто кого убьет без земского приговора, того самого казнить смертию. Если же бояре, которых выбрали теперь всею землею для всяких земских и ратных дел в правительство, о земских делах радеть и расправы чинить не станут во всем вправду и по этому земскому приговору всяких земских и ратных дел делать не станут и за ними всякие земские дела поостановятся, или которые воеводы бояр во всяких делах слушать не станут, то нам всею землею вольно бояр и воевод переменить и на их место выбрать других, поговоря со всею землею, кто к ратному и земскому делу пригодится». В приговоре этом видим, с одной стороны, умное забвение прошедшего: служившие Шуйскому в Москве и царику в Тушине и Калуге уравнены; но с этою уступкою, с желанием примирения и забвения прошедшего соединена твердость в стремлении восстановить строгую справедливость, требуется, чтоб все отдали полученное ими сверх меры на какой бы то ни было службе. Ясно высказалось также охранительное направление, чтоб все было по-старому, стремление примериваться, как было при прежних государях. Но это стремление к восстановлению наряда, так ясно выразившееся в ополчении, на этот раз оказалось бесплодным по приведенным уже причинам: по характеру человека, который стоял в челе именно лучших земских людей в противоположность козака, по характеру Ляпунова, и потому что чистое было смешано с нечистым, подле земских людей стояли козаки. Летописи сохранили нам любопытное известие, что ратные люди били челом троеначальникам, чтоб они не попрекали друг друга Тушином: разумеется, этот упрек мог быть делаем только Ляпуновым Трубецкому и Заруцкому, которые были тушинские бояре, хотя он был равный им по власти троеначальник, однако по своему боярству Трубецкой и Заруцкий занимали пред ним высшие места, он писался третьим, и ему приятно было напоминать старшим товарищам, что они не имеют права величаться своим боярством, добытым в Тушине. |
| С чувством глубокого внутреннего удовлетворения рассказывает об этом псковский летописец под 1541 г. Он пишет, что государь показал милость своей отчине, начал давать городам и волостям грамоты - лихих людей обыскивать меж себя самим крестьянам по крестному целованию и казнить их смертью, не водя к наместникам и их тиунам, и " была наместникам нелюбка велика на христиан " . Псковичи также взяли такую грамоту (до нас не дошедшую), и начали псковские целовальники и сотские судить и казнить лихих людей. Наместник псковский сильно злился на псковичей за то, что " у них, как зерцало, государева грамота " , как бельмо на наместничьем глазу, вероятно, хотел сказать летописец. " И бысть крестьяном радость и льгота от лихих людей " , - добавляет повествователь и в перечне этих лихих людей ставит и самих наместников с их слугами. ЗЕМСКАЯ РЕФОРМА. Земская реформа была четвертым и последним моментом в переустройстве местного управления. Она состояла в попытке совсем отменить кормления, заменив наместников и волостелей выборными общественными властями, поручив самим земским мирам не только уголовную полицию, но и все местное земское управление вместе с гражданским судом. ЕЕ ПРИЧИНЫ. Различные побуждения привели к этой перемене. Система кормлений сопряжена была с большими неудобствами как для ратной службы, т. е. для обороны страны, так и для местного управления. Мы уже знаем, что военно-служилый класс в Московском государстве имел двойственное значение, составлял главную боевую его силу и вместе служил органом управления. Кормовые места питали множество ратных людей. Но в XVI в. государство принуждено было чуть не ежегодно поднимать значительные силы на ту или другую свою окраину. Мобилизация крайне затруднялась тем, что множество ратных людей было разбросано по кормлениям, а порядок управления страдал от того, что его органы должны были покидать дела для похода. Так обе ветви управления мешали одна другой: военные люди становились неисправными управителями, а становясь управителями, переставали быть исправными военными людьми. |
| Как плохо было жить московским людям в Украине – можно видеть из того, что они беспрестанно бегали. В Киеве, в 1661 году, было четыре тысячи пятьсот человек гарнизона; из них с 15-го августа по 4 сентября убежало 103, с 4 по 12 сентября – 351 человек; из них татар 204 человека. Причиной этому, по донесению воеводы, была большая скудость в съестных запасах и в конских кормах, происходившая от того, что запасы покупались чрезвычайно дорого на медные деньги. Понятно, что, при таком положении, ратные люди приходили в отчаяние, дисциплина потерялась, они бегали и неистовствовали над жителями. Побеги до того усилились, что правительство не ограничивалось уже обычными наказаниями, но приказывало беглецов вешать. Что касается жалоб на разграбление и осквернение церквей ратными московскими людьми, то дело это было возможное при множестве нехристиан в числе ратных людей. При малейшей распущенности со стороны воевод, они не были удерживаемы благочестивым страхом в отношении христианских храмов, где не молились сами. Кроме того, и самые великоруссы могли тогда не оказывать достодолжного уважения к малорусской святыне. То было время религиозного волнения в московском государстве, породившее на грядущие века раздвоение церкви, а впоследствии и раздробления на секты старообрядства, враждебного реформе обрядов, признаваемой государством. Ревнители старинных обрядов, видя в малорусской церкви отмены в богослужении и святопочитании, не только не сходные с своими заветными обычаями, но сходные с теми, какие вводились на их родине в московском государстве, естественно, изливали свою злобу на то, что ненавидели. Достаточно было видеть, что малорусс знаменуется проклятой щепоткой, чтобы не считать его за единоверного себе. Ясно, что все такие поступки не способствовали усмирению вражды и установлению доброго согласия между туземцами и пришельцами. Несмотря, однако на всю тягость, какую терпел малорусский народ от московских войск, несмотря на непрестанные жалобы царю и боярам на бесчинства великорусских войск, начальство малорусское то и дело что просило московское правительство о присылке поболее ратных людей из московского государства: этим ясно высказывалось, что Малая Русь может держаться при Московском государстве только единственно чуждой помощью. |
| Случалось, ратные люди займут квартиру в доме мещанина, распоряжаются его семьей и считают принадлежащим себе его дом, со всем имуществом. По московскому обычаю наймит, определившейся к хозяину без особого ряда или договора, делался его холопом, и подобным образом московские люди обращали в рабство вольных малоруссов, а в то время войн, ратные люди брали в плен жителей и продавали их, разрознивши семьи. В современных известиях сохранилась жалоба или извет второго воеводы в Киеве Чаодаева на князя Юрия Барятинского: такого рода неустройства и беспорядки приписываются в ней последнему. По этому известию, Барятинский грабил малорусские сёла и местечки, и не щадил даже церквей. – «Как был в Киеве (пишет Чаодаев) боярин В. Б. Шереметев, и куды бывали посылки ратным людям из Киева в черкасские города, и заказ был ратным людям крепкий, под смертною казнью, чтобы церквей Божиих не грабили и ничего из них не имали, и, хотя малая на кого улика бывала, и им за то было жестокое наказание; а он, князь Юрий, и ратным людям своим велит и сам церкви грабит». Впрочем, извет Чаодаева мог быть преувеличен, ибо он был в сильной вражде с Барятинским, и жаловался, что последний отстраняет его от дел вовсе. Между тем на этого же самого Чаодаева жаловался переяславский воевода князь Волконский, что он посылал в Переяславль из Киева ратных людей, и эти ратные люди делали утеснения переяславским жителям, попам, мещанам и казакам, били их, домы их ломали и жгли... При этом, казаки давали московским людям припомнить, что в прежние годы у казаков с ляхами брань сталась за то, что ляхи насильно становились в их дворах. Бесчинство и грабежи над туземцами от ратных людей были в то время неизбежны, потому что московские ратные люди терпели чрезвычайную скудость. Производительность края была подорвана недавними смутами, но всего более повредили течению экономической жизни выпущенные медные деньги, которые причиняли тогда страшную передрягу и тревогу во всей Руси. Начальники всякого рода, как только имели случай, вымогали у подчинённых серебряные деньги и ефимики, принуждали брать медные деньги по цене наравне с серебряными, медные деньги падали, и вместе с тем поднимались на предметы цены. |
| Иностранцы, бывшие в это время в Москве, с отвращением описывают все ужасы развившегося зла. „Борис; рассказывает один из них, занимался ежедневно только истязаниями и пытками: раб, клеветавший на своего господина в надежде сделаться свободным, получал от царя награждение; а господина его или главного из служителей дома подвергали пытке, дабы исторгнуть признание в том, чего они никогда не делали, не слыхали и не видали. В столице весьма немногие из знатных семейств спаслись от подозрений тирана, по наружности милосердного: ибо во всё время своего царствования до появления Димитрия в России он не казнил и десяти человек всенародно, кроме некоторых мошенников, пойманных из шайки до 500 человек, но тайно терзал весьма многих особ, иных наказывал заточением, других умерщвлял ядом и бесчисленное множество утопил. При всём том не нашёл отрады». Подозрения Бориса пали на знатнейших бояр Московского государства, и опале его подверглись именитые и любезные народу семейства. В числе бояр, пострадавших от подозрительности Бориса, был и окольничий Богдан Яковлевич Бельский, когда-то товарищ и приятель Бориса Годунова, удалённый из Москвы в начале царствования Феодора и потом возвращённый из ссылки. Известно, что царь Борис был весьма озабочен постройкой крепостей по южной границе, против крымцев, и вот, рассказывает летописец, Борис послал Бельского ставить там, на поле, город Борисов, а с ним Семёна Алферьева и многих всяких людей, а на житье туда послал казаков, стрельцов и посадских людей. Богдан, человек богатый, пошёл на поставление града с великим богатством и всякого запасу взял с собой много. Придя на городище, он прежде начал делать город своим двором и сделал своими людьми башню и городки, и укрепил великой крепостью; потом по этому образцу велел всей рати делать, и сделали весь город вскоре и укрепили всякими крепостями; ратных людей Богдан поил и кормил всякий день множество и бедным раздавал деньги, платье и запасы. И вот прошла на Москве от ратных людей великая хвала добродетели Богдана. Говорят, что царю донесли, будто Богдан сам похвалялся и говорил: „Борис царь в Москве, а я в Борисове». Царь Борис исполнился ярости и зависти, послал и велел схватить Богдана и там же „позорити многими позоры» и сослать его в один из низовых городов в тюрьму; вотчины и поместья Богдана царь взял себе, а дворян старых, которые были с Богданом и не донесли на него, также повелел разорить. Кроме того, царь подверг позорной казни Богдана, ревнителя русской старины, не любившего иноземцев и не одобрявшего страсти к подражанию иноземным обычаям: Борис в отместку велел своему иноземному медику выщипать у Бельского его густую бороду. |
| Пришли к царю Борису из Литвы великие послы Лев Сапега с товарищами [просить] о мирном постановлении. Царь же Борис им воздал великую честь, и ездили на переговоры многое время, и едва условились о мирном договоре, и взяли перемирие на двадцать лет. После же заключения мира [послы] были у стола государева, и государь их пожаловал своим государевым великим жалованием и отпустил их к Жижиманту королю польскому. При тех же послах были иноземцы, служившие в Московском государстве; при после в палате царевич Арабланекаибулин, царевич Казачьей орды Урмамет, царевич сибирский Маметкул, ротмистры литовские и немецкие и поручики. И многие немцы и поляки стояли в сенях у Грановитой палаты: немцы в немецком платье, а поляки в литовском платье. Послы же, видя их, что пожалованы у государя, держали злобу великую в Москве на Московское государство, так и сделалось впредь над Московским государством разорение от них. 75. О поставлении Борисова города. Послал же царь Борис на поле ставить город Борисов окольничего Богдана Яковлевича Вельского да Семена Ольферьева, да с ними послал многих людей всяких и на поселение послал казаков и стрельцов и посадских людей. Богдан же, человек богатый, пошел на строительство города с великим богатством и всякого запаса взял с собой много, и пришел на то городище, и град начал делать сперва своим двором, и сделал своими людьми башню и стены, и укрепил великой крепостью. Потом же, по тому образцу, повелел и всей рати делать, и вскоре сделали весь град, и укрепили его всякой крепостью. Ратных же людей [Богдан] поил и кормил каждый день, и бедным давал деньги, и платье, и запасы. Пошла же на Москве про него от ратных людей хвала великая о его добродетели. Царь же Борис исполнился ярости и послал [за Богданом], велел его схватить и повелел его позорить там же многим позором, и сослали его с Москвы на Низ в тюрьму. Вотчины же и поместье велел взять на себя, а имущество его повелел распродать, а деньги взял себе. Дворян же старых, которые были с ним [Богданом], а на него не посягали, Афанасия Зиновьева с товарищами, также повелел [царь] разорить. |
| И мы, холопы Твои, слышачи Твой, Великого Государя, именной указ в надежду Твоей, Государевой, к нам милости, и неотъемлемых впредь от нас наших козаческих прежних вольностей, со многими трудами и с немалыми денежными и хлебными в набытках своих убытками, ту компанию в полках своих устроили, и ныне держим на своей денежной и хлебной плате. Да с нас же Компанейских подпомочников сверх того берут в Каменный Затон и в Ново_Богородицк и в иные посылки и многие подводы. Да с нас же Компанейских подпомочников сверх того берут в Каменный Затон и в Ново-Богородицк и в иные посылки и многие подводы. Да с нас же посылаются с полку по несколько десятков плотников на Воронеж к корабельному делу. Да в наших же полках, чего прежде никогда не бывало, не только у подпомочников, у самых компанейцов ставят на станциях людей ратных, и тех ратных людей кормить и поить из своих пожитков, и чинить им всякое довольство; а сверх того они, ратные люди, чинят нам в домах наших великое опустошение, тайным обычаем и усильно запас и всякую всячину берут и всякое самовольство чинят, от которых вышеписанных тягостей многое имеем разорение и великие обиды. И ныне, Государь, мы, старшина и полков наших поспольство, во великой скорби и сумнительстве зостаем, для того, что по Твоему, государеву, указу во всех городах полков наших мельницы, рыбные ловли, пасеки, мосты, перевозы, конские площадки, бани, ледокольни, валки, и иные всякие урочные статьи велено переписать и положить оброк; да у нас же в полках велено заповедать всякое лесное угодье для корабельного строения, и тот, Государь, указ нашей братии в великое оскорбление и в немалую вонтпливость; по тому, что прежние данные нам Ваши Государевы жалованные грамоты и именные указы отставляются, и верные наши многие службы, за что сподевали обрести паче прежнего милость, в беспамятство пришли, и Твоей Государевой милости и прежних наших вольностей без всякой нашей прослуги лишаемся, и ныне, Государь, мы нижайшие Твои рабы, памятуя Твою к себе неизречённую милость, а своё обещание, дерзаем Тебе, Государю, в самую истину донести и свою безмерную тягость и разорение предложити; опасны суще того, чтоб впредь, за неизвещение, нам не быть в Твоём, Государевом, опале, что от тех вышеписанных новосостоятельнх Твоих, Государевых, указов от мельниц, от рыбных ловель, от пасек, от ледоколень, от валков и от иных всяких оброчных статей, о которых в грамотах в полки наши писано, в Твою, Государеву, казну с полков наших прибыли будет малое число, а в службе Твоей, Государевой, конной компанейской учинится великая убыль, и в полках наших великая пустота, потому что наш Малороссийский народ, за неизвычай иноземчества своего, против Русских людей таких тягостей на себе понести отнюдь не может, и от того пойдут все в свободные гетманские города, а иные и пошли уже за Днепр в новостроящиеся города. |
| Эта шайка была составлена из волжских казаков, стрельцов разных восточных городов 289 , луговой черемисы и сброда русских воров; разбойники, взявши этот городок, оскверняли и разоряли церкви, убивали и мучили людей, позорили женщин и девиц 290 . Но вятчанам пришлось самим освободить от них Котельнич, и после того они писали к пермичам в таких укорительных выражениях: «Вы подаете вятскую землю в разорение, не присылаете ратных людей, не стоите с нами на воров, вы сами себе предатели и погибнете за вашу глупость, вы забыли крестное целование государю и радуетесь христианскому кровопролитию и разорению» 291 . Тем не менее однако пермичи так умели отговориться пред царем, что царь Василий, как будто в укор Михайлу Скопину, в декабре снял с них положенный на них Скопиным набор по 30 чел. с сохи 292 . Эти противоречащие распоряжения царя и Скопина должны были мешать успешному ходу дел, подобно как стороне тушинской мешали противоречащие распоряжения царика и Сапеги: в то время, когда Скопин заправлял всем делом, выбирал средства для ведения войны, царь сам разрушал их. Зато в это время особенно усердны были вологжане и сольвычегодцы. В земле последних жили Строгановы; Петр Семенович с братьями несколько раз давали служилым людям на жалованье деньги и сверх того на свой счет снаряжали и отправляли ратных людей; их увещаниям приписывалось удержание в покорности городов поморских, казанских и пермских, и в следующем году царь в признательность дал Петру Семеновичу грамату на беспошлинность торговли и на почетное преимущество писаться с «вичем» 293 . Трудно теперь определить, при отрывочности сведений, в какой степени были пермичи виновны; очевидно только, что Скопину стоило неимоверных усилий собрать жалованье наемным войскам, призванным спасать Московское государство; с большою надсадою последнее могло доставлять ему средства. IV. Дальнейшие успехи Скопина. – Козни тушинцев. – Снятие Троицкой осады Делагарди со своим войском двинулся в Переяславль 6 октября; шурин Скопина, Семен Головин, и Григорий Валуев, при содействии иноземного отряда Христиерна Зоме уже прежде выгнали оттуда тушинцев. |
| Только два первые года царствования Бориса, два последние XVI столетия, современники называют спокойными, счастливыми; в первом году нового века мы должны, следовательно, положить начало Смут, но какая же была первая Смута? Этого мы не знаем по недостатку хронологических указаний в источниках. Можно догадываться только, что слухи о царевиче Димитрии смутили Бориса и возбудили всю его подозрительность; можно догадываться только, что преследование Богдана Бельского не без связи с этими слухами. Мы не знаем, к какому именно времени относится дело Богдана Бельского, известного нам по Смуте в начале царствования Феодорова. Летописец так рассказывает об этом деле: послал царь Борис на поле ставить город Борисов окольничего Богдана Яковлевича Бельского да Семена Альферьева и с ними послал многих всяких людей. Богдан, человек богатый, пошел на городское строение с большим богатством и всякого запасу взял с собою много. Пришедши на городище, стал он делать город прежде своим двором и сделал своими людьми башню и городки, укрепил великою крепостью; потом с того образца велел всей рати делать, и сделали весь город вскоре и укрепили всякими крепостями; ратных людей Богдан поил и кормил всякий день множество и бедным давал деньги, платье и запас. Прошла на Москве про него от ратных людей хвала великая. Царь Борис исполнился ярости, велел его схватить, разорить и сослать в один из низовых городов в тюрьму, дворян старых, которые были с ним и на него не доводили, также велел разорить. По иностранным свидетельствам, Борису донесли, будто Бельский величал себя царем Борисовским. Из этих свидетельств узнаем и о позорном наказании, которому подвергся Бельский: один из иностранных медиков царских вырвал у него длинную густую бороду. Зная мелкодушие Бориса, мы можем принять причину опалы, как она показана в приведенных известиях: естественно, что Борис, одержимый завистною злобою, наполнился яростию на человека, который осмелился приобрести народное расположение щедростию, то есть употребить те же самые средства, какие употреблял Годунов; подозрительность же Бориса должна была особенно возбудиться тем, что народное расположение приобретал человек, выдававшийся из толпы собратий своих умом, энергиею и дознанным крамольным духом. |
|
|
