| Наконец, Араслан-ага, назначенный послом в Москву, показал Милославскому надпись на султановой грамоте: «В Иисусове законе над всеми великими государями великому государю московскому, царю всея Руси и обладателю, любительному другу Михаилу Феодоровичу». Тот же Араслан должен был отвезти в Крым, Кафу и Азов запрет воевать московские области. Что касается до козаков, то послы, исполняя наказ, повторили визирю: «Хотя их всех воров государь ваш в один час велит побить, то царскому величеству это не будет досадно». Визирь сказал: «Если вашему великому государю это не будет досадно, то наш государь с донскими козаками управится». Потом спросил: «Великому государю вашему своих ратных людей на этих воров послать можно ли, чтоб их от воровства унять?» Послы отвечали: «Когда эти воры были не разорены, то и тогда великому государю своих ратных людей посылать было на них нельзя, потому что эти воры, люди многих разных государств, называясь донскими козаками, жили в дальных местах воровским кочевым обычаем, переходя с места на место, а теперь и подавно ратных людей посылать не на кого, потому что нынешнею весною приходили на их юрты ваши ратные люди и разорили их без остатка: а что эти воры вашими воинскими людьми разорены, то мы тебе объявляем, что великому государю нашему это не будет досадно». Козаки знали, что московское правительство в сношениях с турецким постоянно величало их ворами, и жаловались: «Всегда про нас так пишут, называют ворами, а службы нашей к ним много. На Дону нам не житье, подождем с моря нашу братью, если они придут все поздорову, то мы еще на Дону поживем, а если с моря придет немного людей, то нам на Дону нечего дожидаться, надобно перейти на другое место: на устье Яицком поставлен город, мы этот городок сроем, станем жить на Яике и на море ходить». Узнавши об этом намерении, царь приказал астраханским воеводам, что если донские козаки станут приходить на Яик, то посылать на них ратных людей и промышлять над ними всякими мерами. Козаки вмешались и в сношения с Персиею. |
| Выборные указали на военное устройство, которое, по их мнению, будет прибыльнее, а именно: расписать служилых людей по ротам, в ротмистры и поручики назначать из стольников, стряпчих, дворян и жильцов, изо всех родов и чинов с головы без перемены, чтоб были между собою без мест и без подбора, в каком чине великий государь быть укажет. Государь согласился, составлены были списки ротмистрам и поручикам, но при этом выборные объявили: «По государеву указу они, выборные люди, братья их, дети и сродники написаны в ротмистры и поручики; а Трубецких, Одоевских, Куракиных, Репниных, Шеиных, Троекуровых, Лобановых-Ростовских, Ромодановских и других родов в те чины никого теперь не написано, потому что за малыми летами в чины они не приказаны: так опасаются они, выборные люди, чтоб после от тех вышеписанных и от других родов не было им и родам их укоризны и попреку. И для совершенной в ратных, посольских и всяких делах прибыли и лучшего устроения указал бы великий государь всем боярам, окольничим, думным и ближним людям и всем чинам быть на Москве в приказах и полках у ратных, посольских и всяких дел и в городах между собою без мест, где кому великий государь укажет, и вперед никому ни с кем разрядом и местами не считаться, разрядные случаи и места отставить и искоренить, чтобы вперед от тех случаев в ратных и всяких делах помешки не было». Голицын доложил государю об этом челобитье выборных людей. 12 января 1682 года Феодор назначил чрезвычайное сиденье с боярами, к которому были приглашены патриарх, архиереи и выборные начальники монастырей. Заседание открылось чтением челобитья выборных людей; когда чтение окончилось, начал говорить царь: он распространился о своих обязанностях следовать во всем закону и примеру Христа, заповедующего любовь, потом перешел к делу: «Злокозненный плевосеятель и супостат, общий дьявол, видя от такого славного ратоборства христианским народам тишину и мирное устроение, а неприятелем христианским озлобление и искоренение, всеял в незлобивые сердца славных ратоборцев местные случаи, от которых в прежние времена в ратных, посольских и всяких делах происходила великая пагуба, а ратным людям от неприятелей великое умаление. Наша царская держава, рассмотря, как вредит это местничество благословенной любви, как искореняет мир и братское соединение, над неприятелем общий и пристойный промысл, разрушает усердие, особенно же как мерзко и ненавистно оно всевидящему оку, желаем, да божественный его промысл, мира и благоустроения виновник, своим всесильным повелением оное разрушающее любовь местничество разрушить изволит и от такового злокозньства разрозненные сердца в мирную и благословенную любовь соединить благоволит». Далее государь привел примеры деда своего и отца, которые уже заботились об искоренении местничества, упомянул и о собственных стараниях уничтожить зло и заключил вопросом: «По нынешнему ли выборных людей челобитью всем разрядам и чинам быть без мест или по-прежнему быть с местами?» |
| Этим заявлениям не верили воеводы и доносили правительству, что Сомко и все казаки с Сомком готовы изменить и отдаться Юраску, что удержать страну можно только прибавкой московской рати, содержать же эту рать в то время делалось день-ото-дня труднее. Медных денег не хотели брать малоруссы ни за что, а старшины, пользуясь случаем, продолжали вымогать насилием у посполи- тых последнее серебро, и насильно давали медные деньги, которые не ходили: дороговизна сделалась неслыханная, за лошадь надобно было заплатить не менее ста рублей; за десять рублей медных денег с трудам можно было выменять пол- . тину серебряных; овёс и сено стали чрезвычайно дороги; лошади у ратных людей пропадали; разорения, произведённые недавней войной, увеличили обеднение народа; ратные буквально подвергались голодной смерти. Весной 1662 года, в Киеве состояло только 3206 ратных людей; из них было больных 458 человек. Из 737 рейтар у 250 не было лошадей; у драгун, которых было 92 чел., не было ни у одного лошади. На содержание этого гарнизона у воеводы Чаодаева было серебряных денег 1600 рублей, ефимков на 6502 р., а медных 76837 р. но в Киеве, как и по всей Украине, не брали медных. В Нежине, по донесению тамошнего воеводы Семена Шаховского, по причине побегов, оставалось очень мало московских людей, всего 4 пищали и почти не было в запасе – свинцу и фитилей. Край вокруг Нежина до того обнищал, что нельзя было купить для фитилей поскони и льну, и воевода не ручался за возможность отсидеться от неприятелей, которых беспрестанно ожидали. В Чернигове осталось всего двести человек московских людей, и город не надеялся никак оборониться. Переяславский воевода князь Волконский писал в Москву тоже, жаловался на малолюдство, па побеги ратных людей, на недостаток съестных припасов для ратных, и между тем продолжал обвинять Сомка и, вообще, всех переяславских казаков в тайной измене. Ожидая вновь нашествия Хмельницкого, Сомко, 23 апреля 1662 года, оповестил раду в Козельце, как бы для совещания о средствах обороны. |
| Все в Малороссии испугались последствий от нашествия орды. В двадцатых числах мая киевские воеводы писали к государю: «Нам говорят беспрестанно Киевский митрополит Дионисий Балабан, и архимандриты, и игумены, и все духовенство, и мещане, и всяких чинов киевские и иных черкасских городов приезжие люди, что гетман призвал к себе крымцев и с ними соединился, а с поляками непрестанно ссылается, а твоих государевых бояр и воевод и ратных людей в черкасских городах и на Украине нет... почему и просят нас со слезами отписать тебе, великому государю, чтобы ты для защищения их и св. церквей вскоре прислал в украинские города ратных людей». Митрополит, как живший в Киеве, не мог, конечно, отделиться в этом случае от всех прочих жителей Киева и вопреки им говорить что-либо в защиту Выговского, не просить вместе со всеми о присылке против него ратных людей из Москвы. Этого мало: в июне, когда государь прислал в Киев новых воевод, боярина Василия Борисовича Шереметева и князя Юрия Никитича Барятинского с ратными людьми, митрополит Дионисий выезжал встретить их (17-го числа) за пять верст от города и сказывал им, что гетман Выговский с неделю уже в Чигирине, но отпустил ли татар или не отпустил, того не знает . Кажется, и в Москве считали Дионисия человеком верным и благонадежным: бывший царским послом в Переяславе на недавней раде окольничий Хитрово по приказанию самого государя написал от 30 июня к митрополиту Дионисию лист о государевых делах и поручил киевскому воеводе Шереметеву передать тот лист Дионисию секретно, хотя за отъездом его из Киева в деревню Шереметев не мог исполнить поручения. А между тем посланник польского короля Беневский, которого называли другом Выговского, недаром писал в том же июне в Варшаву: «Прошу предоставить место подсудка владимирского Адаму Белостоцкому, шурину отца митрополита Киевского». Управившись в июне месяце с своим домашним врагом, полковником Пушкарем, разбив его сторонников, причем сам Пушкарь погиб, Выговский смелее и смелее приступал к осуществлению своих замыслов изменить Москве и передаться Польше, а чрез несколько времени перестал двоедушничать и митрополит Дионисий и перешел на сторону гетмана. |
| Противень этой грамоты был оставлен на погосте «для иных Пермских приказных людей». 103 Несмотря на все эти изменения и отделения, погост на севере России продолжал все-таки оставаться правительственною единицей для всякого рода сборов и даней и пунктом для разных административно-судебных распоряжений. Правительство знало сколько в каком погосте дворов разных владельцев и имело подробные росписи этим дворам, с обозначением титла владения, имени владельца и данных для суждения о платежной силе земельного участка. 104 Этими сведениями правительство и пользовалось при раскладке всяких податей и повинностей – денежных и натуральных, всяких косвенных налогов и сборов, так что государственные денежные доходы платились с каждого погоста порознь, по годам, 105 и для сбора этой дани посылались в такие отдаленные погосты, как, например, Лопские, особые данщики. 106 Понятие о погосте, как об общественной единице, было так крепко усвоено в древности что и все мирские убытки, по старинному выражению, «разводили по погостам» и общим началом для жителей погостов служило то правило, чтобы «меж собою поровнятися по книгам (податным) и посмотря по пашням, и по животом, и по промыслом». 107 Погощанский округ служил базисом для отправления населением такой важной повинности какой была воинская. Так, например, из челобитной крестьян Ильинского-Венницкого погоста (Обонежской пятины, на реке Ояти), от 1676 года, усматривается, что из Олонецкого уезда, с погостов и волостей, предписывалось взять в стрелецкий строй тысячу человек в Великий Новгород на житье. 108 Всякие сборы на ратных людей производились также по погостам, причем, как видно из акта 1611 года 109 (отписка губного старосты о сборе на ратных людей с погостов и волостей Деревской пятины), этому сбору подлежали не только крестьянские дворы, но и монастырские и помещичьи земли расположенные в погостах. Так же точно из разрядного и разметного списка 1545 года о сборе с Новгородской области ратных людей и пороха, по случаю Казанского похода, усматривается, что в каждом погосте со всех дворов тяглых и белых исчислялось количество конных и пеших ратников подлежавших наряду, а также и количество денег на порох, 110 причем было определено: с трех дворов белых по человеку, а с пяти тяглых тоже по человеку. 111 |
| «Буди воля великого государя, – продолжал Мазепа, – но в прошлую войну с князем Ромодановским ратных людей было много, а как они были на той стороне Днепра и шли на выручку к Чигирину и у неприятелей гору брали и как шли назад из-под Чигирина отводом, то государевых ратных людей на боях очень было мало, только были солдатские полки да стрелецкие приказы, и в стрелецких приказах людей к бою было мало же, человек по триста, остальные стрельцы все были в обозе у телег, а от рейтар и городовых дворян только крик был; к гетману полковники и головы присылали беспрестанно, просили людей в помощь, и гетман людей своих к ним посылал, а сам остался только с двором своим и драгунским полком, который, по указу государеву, в воинских случаях при нем всегда бывает». Лопухин. «У сотен были головы, у рейтар полковники и начальные люди: и они чего смотрели? Для чего ратных людей к промыслу не высылали? То их дело!» Мазепа. «В то время смотреть было некогда, всякому было до себя!» Вторым неудачным чигиринским походом князь Ромодановский окончил свое продолжительное военное поприще. Он был отозван в Москву. Гетман Самойлович один продолжал военные поиски на западной стороне. Он дал знать государю, что посылал сына своего Семена с войском на западный берег и жители Ржищева, Конева, Корсуня, Черкас и других городов при виде государева войска из-под султановой власти выступили и добили челом царскому величеству; гетманский сын выжег все города, местечки, села и деревни на западной стороне, чтоб впредь неприятельским людям пристанища не было. Как же смотрели поляки на все эти события на западной стороне Днепра, на которую они постоянно предъявляли притязания на основании Андрусовского перемирия? В начале царствования Феодора русским резидентом в Польше оставался Тяпкин, продолжавший посылать в Москву жалобы на свое несчастное положение: из Москвы не присылали денег, а в Польше не давали корму. «В Краков на коронацию мне нечем подняться, – писал он из Львова, – занять не добуду без заклада, а заложить нечего, одна была ферезеишка соболья под золотом, и та теперь в Варшаве у мещанина пропадает в закладе, потому что выкупить нечем. |
| Сергию об исцелении и раскаивался в своем небрежении, размышляя, „как и откуда начать дело“. В это время он избирается в земские старосты и видит в этом Божий промысел. Со слезами и плачем он стал говорить в земской избе и в других местах о немедленном единодушном восстании на врагов для спасения гибнущего отечества. Речи Минина имели свое влияние. Начались пожертвования на ратных людей. Минин принял по общему приговору роль сборщика и хранителя пожертвований на ратных людей 581 . Так почин ополчения, говорит Платонов, принадлежал бесспорно Нижегородской посадской общине, а в среде этой общины земскому старосте Минину. Он первый собою начал пожертвования на ратных, за ним пошли и прочие гости и торговые люди, принося казну 582 . Таким образом, общественное самосознание Нижегородцев было уже подготовлено к тому великому делу, на которое отозвалась вся земля. Если начало этому положил тяглый класс, то для общего признания нужна была широкая его огласка. В это время, когда уже зародилось сознание необходимости встать на спасение отечества, но оставалось так сказать в потенциальном состоянии, в Нижний пришла грамота Троицкой обители от 6-го октября. Здесь мы считаем нужным указать положение в нашей исторической литературе вопроса, что послужило началом к движению Нижегородцев, грамота ли Троицкой обители или работа общественного самосознания под влиянием грамоты Гермогена. Мы не вдаемся в полемику с тем или другим мнением по данному вопросу, что не входит в нашу задачу. Первый поднял вопрос о значении для Нижняго грамоты Троицкой обители И. Е. Забелин. В своей монографии – „Минин и Пожарский, прямые и кривые в смутное время“ – он говорит: обыкновенно рассказывают (и это стало уже непогрешимой истиной), что Нижегородцы поднялись и вошли, так сказать, в разум только с той минуты, как прочитали призывную грамоту из Троицкого монастыря. Дело вообще представляется в таком виде, – что Нижегородцы до того времени как будто по словам легенды в самом деле спали и слухом не слыхали, что делается в Москве: из этой только грамоты они узнали именно о том, что настает необходимость помочь отечеству. |
| И в грамоте к царю Самко повторил просьбу не допускать епископа Мефодия на раду; повторил и жалобу на воровство московских ратных людей, которые били, грабили переяславцев и называли их изменниками; Самко требовал смертной казни виновным и жаловался на переяславского воеводу князя Волконского, который воров не казнит, как будто сам с ними вместе ворует. Царь в марте месяце отправил в Переяславль стольника Петра Бунакова разыскать по жалобе наказного гетмана. Когда Бунаков явился к Самку и подал ему царскую грамоту, тот отвечал, что на царской милости челом бьет, но что розыску обидным делам сделать нельзя: ратные люди обижали персяславцев долгое время, так что иные обиженные побиты на боях, другие взяты в плен, иной челобитчик и есть, да ответчика нет, ответчик налицо, так челобитчика нет, и потому теперь от переяславских жителей на ратных людей челобитья не чаять; пусть великий государь пожалует, вперед своим ратным людям обижать переяславцев не велит. Бунаков жил в Переяславле с 29 мая по 28 июня, на съезжем дворе сидел каждый день, и во все это время только раз приведен был драгун, пойманный в краже, повинился, был бит кнутом на козле и в проводку и отдан на поруки. Бунаков призвал переяславских начальных людей и спросил их, будут ли наконец челобитные от переяславцев на московских ратных людей или нет? Те отвечали, что по прежним челобитным некоторые переяславцы учинили сделки с обидчиками; иные ратные люди в исках сидят в тюрьме и стоят на правеже; а вновь челобитий вскоре не чаять и ему, Бунакову, в Переяславле жить, надобно думать, незачем. Между тем в апреле месяце Брюховецкий писал к князю Ромодановскому, что Самко с Тетерею тайно войну ведут против великого государя таким обычаем: Тетеря татар призывает, а Самко государевых бедных людей грабит и платеж вымышляет; теперь, говорят, по его же призыву три тысячи татар пошли к Путивлю, чтоб помешать раде. Но татары не помешали раде. Еще в марте государь отправил в Малороссию окольничего князя Данила Великого-Гагина объявить старшине, войску, мещанам и черни, чтоб они учинили черневую генеральную раду для выбора совершенного гетмана всеми вольными голосами, кто им будет люб, по их стародавным войсковым правам и по переяславским статьям. |
| В просьбе об освобождении Нечая и на этот раз было отказано гетману; царь писал ему: «Иван Нечай нам изменил, польскому королю Яну-Казимиру присягал, наших ратных людей на проездах многих побивал, в Мстиславль и Кричев мещанам прелестные листы писал, по которым мещане нам изменили, воевод наших и ратных людей побили, а иных воевод он, Нечай, отослал к польскому королю; он же из Чаус под Могилев и под Мстиславль приходил, многое разорение и кровопролитие починил, в Смоленск к воеводе и в другие города воровские листы писал, называясь верным подданным польского короля; в Быхове заперся, наших милостивых грамот не послушал, почему и взят в Быхове нашими ратными людьми. Польский король и теперь с нами войну ведет, так нам Нечая к вам в Войско Запорожское отпустить нельзя, потому что он, по присяге своей, станет польскому королю желать всякого добра, а нам и вам всякого зла». Но страшное зло сделалось и без Нечая. Неприятельские действия между московскими и польскими войсками не прекращались. В январе 1660 года боярин князь Иван Андреевич Хованский взял Брест, выжег его и высек, поразивши в трех битвах троих неприятельских вождей – Полубенского, Обуховича и Огинского. А между тем в Борисов приехали князь Никита Иванович Одоевский с товарищами для мирных переговоров с польскими уполномоченными; для участия в этих переговорах приехали и послы Войска Запорожского – нежинский полковник Василий Золотаренко и Федор Коробка с 53 козаками. Относительно малороссиян Одоевский получил наказ: отвести им в Борисове дворы добрые; для береженья быть у них стрельцам, чтоб им от ратных государевых людей никакой тесноты и бесчестья не было: на съездах сидеть им в государевом шатре особо на скамье или на стульях от посольского стола недалеко, где пристойно, а к шатру и от шатра велеть им ездить за дьяками, а о рубежах с польскими комиссарами говорить им по информации, какая им дана от гетмана Юрия Хмельницкого и от всего Войска Запорожского. В информации говорилось, что Волынь и Подолия не должны отделяться от владений царского величества, тем более что государь уже называется волынским и подольским; чтоб уния была уничтожена; чтоб пленники украинские, особенно взятые не на войне, были возвращены; чтоб была свободная торговля между Малороссиею и Польшею. |
| За это-то его особенно не любили, роптали и говорили об нем: «Не по своей мерке он поднялся и загордился!». Всего неприязненнее он сталкивался с казаками, с полчищем Заруцкого, которое явилось к Москве не для того, чтобы спасать отечество, которого для него собственно и не было, а для грабежей и своевольства. Казацкие шайки скитались по окрестностям и делали бесчинства не хуже сапежинских шаек. Ляпунов хотел их взять, как говорится, в ежовые рукавицы, обращался с ними сурово, наказывал жестоко. Заруцкий увидал, что не только невозможно склонить Ляпунова к содействию его замыслам доставить престол сыну Марины, но даже и заикнуться об этом было опасно. Заруцкий был душа казачества, как Ляпунов – душа земщины. Заруцкий с казаками, Ляпунов с земскими, один против другого, – и тот и другой наперекор друг другу давали распоряжения. То приходили просить милости к Ляпунову, то к Заруцкому. Заруцкий раздавал их казакам и людям своей партии, самовольно принимал деньги, присылаемые из разных сторон русской земли, и наделял ими одних казаков, а Ляпунов ласкал и жаловал одних земских ратных людей. Случалось, одни и те же поместья и вотчины давал Ляпунов своим, а Заруцкий – своим. Ляпунов отнимал у тех, которым давал Заруцкий, и отдавал тем, которые не были прежде в стане вора и оставались верны Шуйскому. Раздор, естественно, распространился между подчиненными в лагере: получавшие от Ляпунова были врагами получавших от Заруцкого, и наоборот; по этому поводу происходили беспрестанно драки, убийства и буйства всякого рода. И тогда, когда искатели поместий и вотчин вырывали друг у друга такого рода добычу, бедняки умирали с голоду, потому что от неустроения и неурядицы раздавалось жалованье самым несправедливейшим образом: одни получали все, другим не давали ничего. Тогда дворяне и дети боярские, пришедшее с ополчением, собрались на совет и написали челобитную к трем предводителям, чтобы они собрали думу и установили между собою жить в любви и совете, дело всякое делали бы сообща, те, которые не служили в Тушине, не попрекали бы служивших там; жаловали бы ратных людей по числу и достоинству, а не так, что одни получили бы через меру, а другим не досталось бы ничего; предлагали взять имения тех бояр, которые сидели в Москве вместе с поляками, чтобы каждый из предводителей взял себе имение одного из таких бояр, а имения прочих бояр и дворян, которые там находились, взять в казну; устроить управление над дворцовыми и черными волостями, и из их доходов содержать ратных людей; а равным образом сделать приговор о служащих в казаках боярских людях тех бояр, которые находятся в Москве. |
|
|
