| I. Общий характер иудейской апокалиптики 1 Под именем иудейской апокалиптики разумеется ряд произведений, содержащих в себе «откровение» тайн относительно настоящего состояния мира и человечества, его прошлого и особенно будущего. Собственно название апокалипсиса или откровения усвоено только нашему новозаветному «Откровению св. Иоанна» (πολυψις ωνου) и отсюда уже распространено и на целый ряд произведений иудейской письменности, литературно к нему примыкающих. В новейшей церковно-исторической литературе эти произведения известны под названием псевдоэпиграфов, ввиду обычной их псевдонимности. Эпоха, к которой относится преимущественно развитие апокалиптической литературы, открывается примерно маккавейским восстанием и гонением Антиоха Епифана (168–5 до Р. X.), а прерывается лишь с окончательной гибелью иудейской общины после восстания Бар-Кохбы и друг (132–5 по Р. X.), следовательно, обнимает около трех веков. Наиболее ранним и классическим произведением этого рода является каноническая книга пророка Даниила. По господствующему в критической литературе мнению, она считается псевдэпиграфом 2 , время составления которого относится к эпохе гонения Антиоха Епифана, к 165 или 164 году. За последние десятилетия особенно внимательно собирались и изучались религиозно-исторической наукой эти памятники апокалиптики. Критическое издание текстов и затем переводов разных апокалипсисов, особенно известное издание ветхозаветных апокрифов и псевдэпиграфов под редакцией проф. Kautsch " а 3 и новозаветных – под редакцией Hennecke 4 сделали эти памятники доступными, по крайней мере для владеющих немецким языком. Критическое изучение апокалиптической литературы далеко еще не может считаться законченным, по мнению специалистов вопроса 5 . В русской литературе см. весьма обстоятельную монографию проф. прот. Ал. Смирнова: Мессианские ожидания и верования иудеев около времен Иисуса Христа (от маккавейских войн до разрушения Иерусалима римлянами). Казань, 1899. См. также кн.: С. Я. Трубецкой. Учение о Логосе (глава об иудейской апокалиптике). Специальная литература относительно отдельных памятников приводится в соответствующих местах. |
| I. Статьи и свидетельства об о. Василии Прот. А. Князев. Отец Василий Зеньковский О покойном отце Василии хочется сказать очень многое. Это желание и чувство сейчас разделяют многие из нас. Они продиктованы как скорбью по ушедшем, так и острым восприятием той воистину зияющей пустоты, которую смерть отца Василия породила, как в рядах русской науки и мысли, так и в православной церковной общественности и, тоже, во многих и многих душах. Отец Василий покинул этот мир после долгой и тяжкой болезни, которая, хотя и медленно, но верно делала свое разрушительное дело на виду у всех его близких и друзей. И, тем не менее, кончина отца Василия оказалась для всех полной неожиданностью, потому что уже давно, за десятилетия своей многосторонней и разнообразной деятельности покойный отец Василий для многих, если не для всех, занял место решающего авторитета в вопросах самых важных, и притом, самого разнообразного характера и порядка. Он был одним из самых выдающихся представителей русской старой университетской науки, достигшей столь удивительного блеска перед войной 1914 года. Свою ученую карьеру он начал с естественных наук, чтобы от них перейти к философии, психологии и педагогике, а затем, уже здесь, заграницей, оказаться пионером в деле создания христианской антропологии, то есть, христианской науки о человеке, дисциплины почти не существовавшей до самых наших дней. Он был одним из основателей парижского Русского Богословского Института имени преп. Сергия Радонежского. С первого дня его существования до самой своей кончины о. Василий вел в Богословском Институте преподавание всех философских дисциплин, а после смерти о. Сергия Булгакова он стал его бессменным деканом. В 1924 году, когда возродилось заграницей возникшее перед великой войной в России Русское Студенческое Христианское Движение, о. Василий, тогда еще профессор Василий Васильевич Зеньковский, был избран его председателем и на этом посту он тоже оставался до самой своей кончины. В 1942 году, по настоянию покойного митрополита Евлогия – и по собственному влечению, В.В. Зеньковский принял священство. Став священником, о. Василий вдруг по-новому вырос и расцвел и, притом, с удивительной быстротой. В Движении, когда умер о. Сергий Четвериков , о. Василий Зеньковский сразу занял положение фактического общепризнанного духовного руководителя всей организации. Особо надо отметить в связи с памятью об о. Василии, то, что он, при всем этом, оказался духовным отцом целого сонма душ. Среди его духовных чад были как миряне, так и многочисленные священники, как старшее поколение, так и молодежь, как люди высокообразованные, так и некнижные простецы. |
| архим. Сильвестр (Стойчев) Тема X. Понятие о догматах и догматической науке §25 Определение понятий Рассмотрев темы, касающиеся богословия и его источников, перейдем непосредственно к изучению науки, которая занимается систематизацией и объяснением тех знаний, которые содержатся в Священном Писании и Священном Предании. Разумеется, другие науки также ставят перед собой подобную задачу. Например, экзегетика толкует тексты. Но главная особенность догматического богословия в том, что оно сосредоточено сугубо на вероучительных аспектах, являющихся фундаментальными при определении сути православной веры: «Догматика есть как бы бухгалтерия религиозного творчества, а ее формулы суть продукты рефлексии по поводу религиозной данности», 144 – пишет прот. Сергий Булгаков . Приведем несколько определений: Догмат – это вероучительная, богооткровенная истина, определяемая и преподаваемая Церковью как непререкаемое и обязательное для всех верующих правило веры 145 . Православное догматическое богословие есть наука, в систематическом порядке раскрывающая содержание основных христианских вероучительных истин (догматов), принимаемых всей полнотой Православной Церкви 146 . Определимся подробнее с понятием «догмат». Догматами называются основополагающие положения вероучения христианства, то есть фундаментальные истины нашей веры 147 . В античном мире этим словом обозначали общепринятые мнения или предписания, которые обязаны исполнять военные (так, у Платона в «Государстве»). Что касается новозаветного употребления термина, то «догматом» называется указ ( Лк. 2:1 ), соборное постановление ( Деян. 16:4 ), учение Христово ( Кол. 2:20 ). В значении каких–то философских утверждений конкретного философского учения слово «догмат» употребляют ранние христианские писатели, например, св. Иустин Философ . У Оригена «догматом» называется христианское учение. Начиная с IV в. термин «догмат» постепенно утратил прочие значения, оставшись только выражением христианского вероучения. У некоторых святых отцов уже в ту эпоху предпринимается попытка дифференцировать понятие собственно догматического учения от нравственного (у свтт. Кирилла Иерусалимского и Григория Нисского ) или от чего–то, что есть в христианском учении, но, тем не менее, не является догматом. Так, свт. Василий Великий различает догматы и керигму (τα δγματα и τα κηργματα), когда пишет: «Ибо иное догмат, а иное проповедь . Догмат умалчивается, а проповедь обнародуется» 148 . |
| Иерархия и таинства 249 I. Иерархия в апостольский век Вопрос о возникновении трехстепенной иерархии как основы церковной организации принадлежит к числу труднейших в современной церковно-исторической науке и, по всей вероятности, при данных источниках обречен остаться достоянием гипотетических догадок и построений. Однако можно считать наиболее вероятным тот общий итог, который напрашивается в результате исторических наблюдений: в течение первого века, Апостольская и послеапостольская церковь не знает трехстепенной иерархии в теперешнем смысле. 250 Последняя может быть констатирована с начала II века (с первого послания Климента, посланий святого Игнатия Богоносца и после них) и еще даже на переломе I и II века, по крайней мере по местам (Διδαχ), мы наблюдаем более сложную харизматически-иерархическую организацию. Однако уже с середины II века водворяется иерархическая организация с более или менее явным «монархическим» епископатом во главе. Мы наблюдаем как бы две эпохи: во-первых, апостольский и послеапостольский век, когда благодатные дары, приуроченные позднее к харизме иерархической, были обильно изливаемы как бы поверх иерархических граней, и, наряду с самими святыми апостолами, действовали и разные харизматики ( 1Кор.12 ), и, во-вторых, эпоху урегулированного харизматизма через иерархию по типу ветхозаветного священства, начиная с II века. Можно не преувеличивать (подобно Зому) всей противоположности обеих эпох, однако нельзя не видеть всего их различия. При этом – что здесь самое важное – самый переход от одной эпохи к другой остается неуловим. Древоначальное отсутствие трехстепенной иерархии имеет силу исторического факта, обессилить который остаются тщетны попытки православно-католической апологетики, и мы не знаем во всей точности установления иерархии. Мы не знаем и прямого «апостольского преемства» при установлении этой иерархии, которое было бы обозначено внешне определенным образом. Хотя, на основании примеров апостольских рукоположений в Деяниях Апостолов, мы и можем постулировать преемственность этого рукоположения от апостолов для первоиерархов, но констатировать его мы бессильны. |
| При реке Ховаре Скачать epub pdf (Речь, произнесенная прот. С. Булгаковым в день 10-летия Парижского Богословского Института) Начну с личных воспоминаний. После взятия Крыма большевиками в 1920 году я не присоединился к общей эвакуации, которой последовали другие члены В. Ц. У. (с м. Антонием и еп. Вениамином во главе), и остался в родной земле. Передо мной прошла волна красного террора, страшный голод и начавшееся гонение на Церковь – изъятие церковных ценностей, начавшееся живоцерковство. В 1922 году я был на приходе в Ялте, в совершенном богословском одиночестве. Там я и мнил, отдавши на пастырскую работу оставшиеся силы, закончить дни. Свои досуги я посвящал исследованию о filioque, и за томом Миня (издатель святоотеч. творений) застали меня пришедшие ко мне для обыска и ареста. В тюрьме мне было объявлено, что я подлежу пожизненной высылке за границу в числе других профессоров. Это совпало с временем активного натиска живоцерковников; в Симферополе начался большой процесс «религиозников», и, конечно, и моя судьба решилась бы в эти дни, когда рука Промысла неожиданно подъяла меня, и я очутился (в начале 1923 года) в Царьграде. Оттуда я был вызван друзьями в русский факультет в Праге, но еще в Константинополе я имел весть, что за границей бродит мысль о создании высшей богословской школы. Эта мысль уже была мне близка и ранее. Еще в России, когда дни старой школы были явным образом сочтены, вместе с своим другом о. П. Фл. я прилагал величайшие усилия к созданию свободной и в то же время церковной, современной и верной преданию, богословской школы. Тогда эта мечта, конечно, рассеялась, как облако, перед лицом большевистской революции. Теперь она как будто снова сулила осуществиться, хотя и в измененном виде, с присоединением практической задачи приготовления пастырства, причем, однако, богословская задача оставалась первенствующей. И вот через два года совершилось это чудо преп. Сергия, – возникла богословская школа в Париже, в центре мира, среди инославия, и не только возникла, но и прожила, и проработала в течение 10 лет. |
| Введение 1. Исходная мысль софийного учения – учение гностиков о посредстве между Богом и миром В одном из своих сочинений о. прот. Сергий Булгаков , имея в виду свой очерк о Софии Премудрости Божией: «Ипостась и ипостасность» говорит: «В нем дается совсем не новое учение, но лишь делается попытка осмыслить уже существующий в церковном предании факт почитания Божественной Софии». 1 Мы с таким взглядом на данное учение, как на существовавшее прежде, можем согласиться только отчасти и в том лишь случае, если будем иметь в виду исходную мысль, из которой оно развивается. А развивается это учение из мысли о посреднике, как особом существе между Богом и миром, без которого, будто бы, невозможны были самый факт создания временного и тварного мира и дальнейшее Божественное домостроительство о человеческом роде. 2 Еще Арию была присуща эта гностическая мысль, как одна из главных в его еретической богословской системе. Ариане не допускали непосредственного отношения Бога к миру. Поэтому, считая Иисуса Христа хотя и самою высшею, но все же тварью, они отводили Ему участь гностического демиурга в творении мира. «Бог, – говорили ариане, – творил мир при посредстве Его (Сына), потому что само Божество не могло придти в соприкосновение с конечным миром. – По их учению, Он был употребляем в творении, как орудие, между тем как, по православному выражению, Отец творил Им, как рукой». 3 Правда, прот. Булгаков не разделяет еретического взгляда Ария на личность Христа. Ссылаясь на св. Афанасия Александрийского , он даже ниспровергает арианское учение об Иисусе Христе, как тварном посреднике. 4 Но мысль о посредстве и притом, как мы увидим ниже, не тождественном с Божественною Второю Ипостасью, у него в учении о Софии остается, как исходная. «Для чего Бог , – цитирует о. протоиерей слова св. Афанасия, – ищет посредника, как будто недостаточно воли Его к произведению того, что угодно Ему?.. Если же одной Его воли достаточно к созданию всего, то опять потребность в посреднике, по вашему учению, излишня (II, 29)». 5 |
| прот. Константин Борщ Часть III. Материалы и публикации по вопросам имяславия (1942–1997 гг.) Глава 1. Философия имени Прот. Сергий Булгаков Париж, 1942 г. VI. Имя Божие. Да будет благословенно и препрославленно во веки веков 616 Всё предыдущее рассуждение имело целью привести к правильной и отчётливой постановке великого и страшного вопроса, с неодолимой силой выдвинувшегося в православном богословствовании: об Имени Божием, Его священной тайне. Вопрос этот распадается на две части; с одной стороны, Имя Божие есть Имя, которому свойственны все общие признаки имени, с другой, ему присущи единственные и исключительные черты, которые связаны с его феофорностью. Всякое суждение есть именование, и всякое суждение есть, точнее, потенциально есть имя, может им стать. Всякий предикат, который мы приписываем Божеству, есть, вместе с тем, и именование Бога: Промыслитель, Творец, Благой, Вечный, Благословенный, Святый и т. д. Учение Дионисия Ареопагита об Именах Божиих относится именно к именованиям. Неизреченное, таинственное, неведомое, трансцендентное существо Божие открывает Себя человеку в Своих свойствах, эти свойства суть сказуемые, предикаты к Божественному Существу, и, как предикаты, они, становясь в качестве подлежащего, так сказать, pars pro toto, становятся именами Божиими, – во множественном числе. Последнее здесь не случайно, но вытекает из существа дела. Всякое подлежащее может иметь неопределённое множественное число сказуемых или предикативных имён, и Божество здесь не составляет исключения в общем числе подлежащих. Если Бог «многочастне и многообразие» открывался людям и в «сени» образов, и более прямым путём, то эти многочисленные откровения суть вместе с тем и Имена Божии, причём смысл и значение каждого из них может быть раскрываем полнее и глубже, что и делает св. Дионисий Ареопагит в своём трактате. Общий характер сказуемости или атрибутивности здесь не изменяется: имя существительное, подлежащее, как было показано выше, вообще не равно своим сказуемым, раскрывается, но не исчерпывается в них, остаётся им трансцендентно-имманентным, благодаря чему и возможна относительно него предикативность как его откровение о себе, имманентное его раскрытие. Подобным же образом подлежащее всех подлежащих, и подлежащее κατ’ ξοχν, основа всякой сказуемости, субъект всех сказуемых. Божество, раскрывается как трансцендентно-имманентное, всякое откровение Божие, всякая феофания есть новое сказуемое, новое имя к неизречённому и неименуемому. |
| Христиане различных вероисповеданий имеют прискорбный обычай, когда они взаимно сравнивают свои внутренние устройства и соревнуются в силах и способностях, – приходить к благоприятному заключению о себе и неблагоприятному о других. Хорошо еще, когда к делу относятся серьезно, тогда как обычно даже и этого не делают и, не оказывая другим ни малейшего внимания, довольствуются самопрославлением. Для большинства христиан христианство других братских вероисповеданий представляет из себя terra incognita (неизвестная земля (лат.) – Прим. ред.) и это относится не только к просто образованным людям, но даже и к богословам. В то время как эти последние перебирают все религии земного шара – они без внимания проходят мимо своих, пусть враждебных им, но все же братьев по вере; что же касается до евреев – то о них и говорить не приходится. Вследствие этого взаимное знание друг друга весьма слабо среди самого христианского мира – невежество же от незнания, наоборот, необычайно велико. Мне иногда казалось, что несказанно трудно, должно быть, вжиться в родственную и в то же время чуждую сущность. Оно и в действительности бесконечно трудно – по двум причинам: во-первых, потому что постоянно наталкиваешься на нечто близко знакомое, но требующее вместе с тем иного подхода и, попадая на скользкий путь сравнения с собственными ценностями, – срываешься с него; во-вторых, потому что сравнительно легко вжиться в чуждый духовный уклад и незнакомую внутреннюю жизнь – притом не рискуя объективностью. В отношении к какому-нибудь идолопоклоннику или же даже буддисту я не легко впаду в искушение самолюбования и «отдавания себе должного», иной вопрос, если дело коснется веры, которая, подобно моей, коренится в Библии. Чрезвычайно трудно также отделить заслуживающее любви от незаслуживающего ее, коль скоро идет, речь о собственной церковности, то же самое, впрочем, как и при патриотическом подходе к собственной народности. За радостью о своей Церкви и за любовью к ней нередко скрываются духовное фарисейство и личное самопревозношение. |
| Это документ с осуждением учения прот. Сергия Булгакова от имени Священного Синода, подписанный митр. Сергием. Есть мнение, что митр. Сергий составил документ без участия Синода, единолично. Этот вопрос разбирается в статье. «УЧЕНИЕ протоиерея Сергия Булгакова о Софии – Премудрости Божией неоднократно становилось предметом церковного обсуждения. Так, дважды оно соборно рассматривалось в Карловцах: в марте 1927 г. Архиерейским Синодом 1 ; в октябре г. Архиерейским собором Русской Православной Церкви за границей 2 , на каждое из них следовал ответ о. Сергия Булгакова 4]. Дважды это учение обсуждалось в Москве, о чем свидетельствуют известный Указ Московской Патриархии митрополиту Литовскому и Виленскому Елевферию 1651 от 7 сентября 1935 г. (далее – Указ 1651) на который также имеется ответ о. Сергия и еще один, не ставший предметом полемики, Указ Московской Патриархии митрополиту Литовскому и Виленскому Елевферию 2267 от 27 декабря 1935 г. (далее – Указ 2267) Характеризуя Указ 1651, как сам о. Сергий, так и его последователи специально отмечают, что этот Указ отражает единоличное мнение митрополита Сергия (Страгородского) (6, с. 25; 8, с. 10–12; 9, с. 160]. Сходным образом оценивается и практически не упоминаемый исследователями Указ 2267 (8, с. 12]. Однако еще в 1936 г. В. Лосский , анализируя текст Указа 1651, отметил, что рассматриваемый Указ есть не единоличное мнение, а «суждение епископов» и, следовательно, – акт соборный с. 6–9], но доказательных материалов он не имел. Сходное мнение о том, что «осуждению придан характер церковного и соборного акта», содержится и в Акте комиссии преподавателей Православного Богословского Института в Париже, в состав которой входили А. Карташев , Г. Федотов , Б. Вышеславцев , В. Зеньковский , В. Ильин, Н. Афанасьев и другие ученые с. 42]. Дополнительные сведения о происхождении и характере рассматриваемых Указов Московской Патриархии дают хранящиеся в Москве, в Архиве Синода Русской Православной Церкви Определение 93 от 24 августа 1935 г. (далее – Определение 93) и Определение 135 от 7 декабря 1935 г. (далее – Определение 135), тексты которых, за исключением формулярных особенностей, совпадают с текстами Указа 1651 и Указа 2267 1 . |
| В Москве прошли церковно-научные чтения, посвященные памяти преподобного Сергия Радонежского 15 апреля 2006 г. 15:47 Москва, 14 апреля. Сергиевские чтения прошли в четверг в I корпусе гуманитарных факультетов МГУ им. М.В.Ломоносова. В этом году доклады были ориентированы на памятные и юбилейные даты. Ведущий конференции — писатель Александр Стрижев — назвал форум беспрецедентным, имея в виду его последовательность и периодичность. Начало чтений памяти преподобного Сергия Радонежского было положено в феврале 1990 года, идея их проведения принадлежит доценту философского факультета МГУ Наталье Масленниковой. Она же — автор и руководитель научно-просветительской и учебно-методической программы «Сергиевские чтения», получившей в 1995 году благословение Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. В числе первых с личными воспоминаниями о недавно почившем архимандрите Иоанне (Крестьянкине) выступил протоиерей Артемий Владимиров. Он не раз лично встречался со старцем, а однажды даже провел несколько часов в его келье, «двери которой были распахнуты навстречу всей России». Отец Артемий вспоминал о тех качествах старца, которые характеризуют его как «великого», «носителя подлинной церковности», человека «святого обаяния», ведущего «безукоризненную нравственную жизнь». В этом году доклады были ориентированы на памятные и юбилейные даты. Первые сообщения были посвящены Ивану Киреевскому, чье 200-летие отмечается в этом году рядом научных конференций. Заведующий кафедрой истории русской философии философского факультета МГУ профессор Михаил Маслин отметил особую актуальность изучения творчества Киреевского, учитывая, что «время славянофильствует» (по выражению В.Эрна). М.Маслин подчеркнул, что различные аспекты религиозно-философской программы Киреевского «были осуществлены всем ходом отечественной философской мысли»: его идеи развивали Ф.Достоевский, Вл.Соловьев, Н.Бердяев, свящ. Павел Флоренский, прот. Сергий Булгаков, прот. Василий Зеньковский и другие, что говорит о «единстве русской культуры». |
|
|
