| Так, о Новгороде и Пскове остались специальные летописи, которые так сказать полнеют и делаются подробными уже в тот период, когда Новгород и Псков резко отличались от остальной Руси своим строем. Известия о событиях до татарского периода в тех же летописях гораздо короче, а мы легкомысленно и без разбора готовы относить к XII и XI векам то, что говорится о XIV и XV. О многих других русских Землях: о Черниговской, Рязанской, Полоцкой и Смоленской, до нас вовсе не дошло специальных летописей. Но мы имеем местные, специальные, летописные повествования о Землях Киевской, Галицкой и Суздальской. И что же? При всех упомянутых выше качествах наших летописцев, мешающих нам узнать наш внутренний быт, легко понять, что общественный строй этих Земель был один и тот же, как и новгородский, а, следовательно, последний в своих основных чертах никак не был продуктом каких- нибудь особенно сложившихся обстоятельств, а еще менее иноземного влияния. В Суздальской летописи под 1176 годом есть драгоценное известие; летописец проговорился, и, в противность своему обычаю замечать только необыкновенные события, высказал то, что делалось на Руси, обыденно и повсеместно во всех русских Землях. «Новгородцы бо изначала и Кияне и Полочане, и вси власти, аки на думу на вече сходятся и на чем старейшие сдумают, на том пригороды станут». Это известие XII века указывает ясно, что обычай вечевого совещания был повсеместен во всех русских Землях в одинаковой степени. Его сила и живучесть в Южной Руси подтверждается тем, что даже в XVI веке сохранялось это название в смысле народной сходки, хотя это делалось уже в те времена, когда другие условия политической жизни уже вытеснили большую часть древних понятий и наложили новый отпечаток на народные нравы. Вообще древняя славянщина не любила точных форм; неопределённость, отсутствие ясных рубежей составляет характер славянской жизни, а русская отличалась этим в особенности. Поэтому и понятие о вече имело ту же неопределённость и под этим именем разумлось вообще всякое народное сходбище, как бы оно ни составилось, если только оно думало изображать собою выражение воли Земли или части Земли, сознававшей до известной степени в данное время за собою автономию. |
| Поэтому, когда в летописях мы встречаем выражение: владимирцы, полочане, кияне, то этого нельзя принимать в таком смысле, чтобы все жители Земли сходились на вече по освящённому законному порядку; тут мог быть небольшой кружок сильных на то время людей, проводивший известное намерение. Так, в XII веке один киевский князь, вошедши в Киев, по приглашению, угощал киян; здесь нельзя разуметь целый город вообще, а, конечно, тот кружок, которому князь одолжен был своим избранием. В Галиче бояре, овладевшие судьбой Земли, составляли одни вече; остальной народ не имел голоса, а когда этот народ, противодействуя боярской власти, стекался к Галичу и избирал князя Данилу, то в это время вече состояло из одного простого народа. Дружинники, как люди, обращавшиеся с оружием и, следовательно, составлявшие сами по себе материальную силу, играли роль легальных членов Земли, составляли веча, выбирали князей, поддерживали их, были их советниками, а нередко одни решали судьбу Земли. Таким образом, при всеобщей неопределённости и неточности всех общественных отношений, значение веча случайно переходило на военную толпу, и, хотя казалось, что князья выбирались и признавались Землёй, действовали с согласия Земли, на самом же деле всё творилось одной этой военной толпой или дружиной. Так было особенно в Киевской Земле после разорения Киева Андреем Боголюбским, но тоже случалось по временам и в других Землях. Князья приобретали свои княжения не действительно законным выбором Земли, а «подъискивали, подозревали княжение», прибегали к коварству и насилию и успевали на время, пока другой князь, таким же образом, не «подозревал» под соперником княжения и не находил способа свергнуть его. Людьми партий, поддерживавших покушения князей, не руководили какие-нибудь намерения доставить Земле лучшее устроение, и каждый имел в виду себя, думал возвыситься сам посредством нового князя. Была обоюдная услуга: приглашавшие князя ожидали от него себе выгод и средств к возвышению и обогащению, а князья гонялись за княжениями, потому что княжения предоставляли им доходы с сёл и разные пошлины. |
| Мы уже начинали говорить выше, что совершенная покорность Русских в деле перемены веры воле князя и так называемое мирное распространение христианства на Руси есть не что иное, как невозможная выдумка наших неумеренных патриотов, хотящих приносить здравый смысл в жертву своему патриотизму. Нет сомнения, что введение новой веры сопровождалось немалым волнением в народе, что были открытые сопротивления и бунты, хотя мы и не знаем о них никаких подробностей. О крещении Новгородцев сохранилась пословица, что «Путята крестил их мечом, а Добрыня огнём». Это, очевидно, значит, что в Новгороде новая вера была встречена открытым возмущением и что для подавления последнего потребовались и были употреблены самые энергические меры. Очень возможно, что подобные возмущения были и не в одном Новгороде. В то время собственная Русь, кроме разделения на многие области, разделялась ещё на две большие половины, которые сделал из неё союз данничества иноплеменникам перед основанием собственного государства. Именно – на половину северную, с Новгородом во главе, которая перед Рюриком платила дань Варягам, и половину южную, с Киевом во главе, которая платила перед ним дань Хазарам. Со всей вероятностью следует думать, что половина Руси, издавна до некоторой степени тянувшая к Киеву, последовала его примеру в деле перемены веры значительно с меньшим упорством, чем половина северная (состоявшая из Новгородцев, Кривичей, Полочан и Дряговичей), для которой пример Киева не мог иметь ни малейшей нравственной обязательности 309 Преимущественная защита всякой веры естественна её нарочитым служителям, которые, с одной стороны, обязуются к тому своим призванием, а с другой – побуждаются личным интересом. Наше язычество не имело нарочитых служителей в собственном смысле или жрецов, а имело только волхвов, частное религиозно-общественное служение которых состояло в прорицании будущего в вообще практике всего сверхъестественного. Несомненно, что сословие волхвов в языческой Руси было очень многочисленно; имеем положительные данные для заключения, что волхвы имели желание противодействовать введению христианства 310 ; но за всем тем мы вовсе не полагаем, чтобы правительство должно было одолеть их в настоящей систематической борьбе. Сословие наших волхвов не было сословием организованным, так чтобы борьба с их стороны могла быть ведена общей массой и по одной общей команде. Они представляли борцов немалочисленных, но разрозненных и одиночных, а при таком положении дела правительству, как оно поступало после 311 , не было затруднения освобождаться от них тем, что они внезапно исчезали и пропадали без вести, быв по мере их опасности или заключаемы в тюрьмы или предаваемы смертной казни. |
| Из перевода получается, во-первых, что Русь – это некая территория (государство), а, во-вторых, по-разному переводится термин “язык”: то как славянская речь, то как народ, хотя в древнерусском тексте подразумевается одно понятие – народ (род). В этой связи более удачным следует признать перевод О.В.Творогова: «Вот кто только славянские народы (выделено мной. – А.У.) на Руси: поляне, древляне, новгородцы, полочане, дреговичи, северяне, бужане… А это другие народы, дающие дань Руси: чудь, весь, меря, мурома, черемисы, мордва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, нарова, ливы, - эти говорят на своих языках, они от колена Иафета и живут в северных странах». (Библиотека литературы Древней Руси. Том 1. СПб., 1997. С.69). Но, как видим, разница наблюдается только в переводе первой фразы. Из этого уточнения летописца получается, что теперь русью называются поляне как преемники целого колена Иафета, прежнее название которого ныне перенесено на одно из славянских племен. В определенном смысле В.Я.Петрухин прав, когда говорит, что «начальная русь не принадлежала “словенскому языку”» (С.61): это “словенский язык” принадлежит руси, поскольку происходит от нее. Сюзюмов М.Я. К вопросу о происхождении слова Ros, Rosia, Россия//Вестник древней истории. 1940. 2. С.121-122. Конечно, если Варяги пишутся с прописной, то и Русь следует писать с прописной; однако не было государства Варяги! Очевидно, что летописец указывал путь от одного народа к другому, а не от одного государства к другому. Петрухин В.Я. Древняя Русь: Народ. Князья. Религия.//Из истории русской культуры. T.I (Древняя Русь). С.67. Там же, С. 100. «Словарь русского языка XI-XVII вв.» так объясняет второе значение слова пояти (пояша – производное от него): «Взять себе (в свое распоряжение, владение), забрать, завладеть, захватить» и приводит в качестве примера к этому толкованию разбираемую нами фразу. См.: Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып.18. М.,1992. С.94. См: «Батый всю землю Рускую поима»//Памятники литературы Древней Руси. |
| Все ополчение главным образом напирало на Вышгород, чтобы взять Мстислава, как приказал Андрей. Много было крику, шуму, треску, пыли, мало убитых, но много раненых. 9 недель стояло это ополчение. Двоюродный брат Ростиславичей, Ярослав Изяславич Луцкий, пришедший со всею волынскою землею, искал для себя старейшинства и киевского стола, чего добивался также Святослав Всеволодович черниговский, старейший князь в ополчении. Самого Андрея здесь не было, чтобы решить этот спор своею могучею волею; а все эти князья, сами того не сознавая, только затем и явились под Вышгород, чтобы дать возможность Андрею назначить в Киев такого князя, какого ему будет угодно. Ярослав, не поладивши со Святославом Всеволодовичем, отступился от союзников, передался к Ростиславичам и двинулся к Белгороду, чтобы, соединившись с Рюриком Ростиславичем, ударить на осаждающих. В то же время союзникам угрожало прибытие галичан, по призыву Давида, на помощь Ростиславичам. Со своей стороны большая часть союзников не имела ни поводов, ни охоты продолжать упорную войну. Смольняне завлечены были совершенно поневоле. Новгородцы, всегда беспокойные и переменчивые, легко охладели к делу, к которому приступили мимоходом; вероятно, также полочане и другие ополчения из белорусских городов не отличались особенным рвением, так как для них в то время был совершенно безразличен вопрос о том, кому будет принадлежать Киев. Все это вместе было причиною того, что как только союзники увидали, что сила их врагов возрастает, то в стане их сделался переполох, и они ночью, перед рассветом, бежали в таком беспорядке, что многие, переправляясь через Днепр, утонули. Мстислав сделал вылазку, погнался за ними, овладел их обозом и захватил пленных. Эта победа над двадцатью князьями и силами стольких земель прославила Мстислава Ро-стиславича между своими современниками и дала ему название Храброго. " Так-то, -говорит летописец, - князь Андрей какой был умник во всех делах, а погубил смысл свой невоздержанием: распалился гневом, возгородился и напрасно похвалился; а похвалу и гордость дьявол вселяет в сердце человеку " . |
| Но и Петербург наскучил Шимкевичу. Считая материалы для своего Корнеслова собранными, он в 1836 году перешёл на службу в Киев Непременным Членом Приказа Общественного Призрения: но через год опять явился в столице, и, не имея средств к содержанию, по-прежнему вступил в службу столоначальником на тоже место. При всем том филологические занятия, которые Шимкевич увеличивал с каждым днём, имея в виду уже не один Корнеслов, поставили его в невозможность совместить учёные труды с обязанностями службы, без ущерба одних на счёт других, и в июле 1838 года он вышел в отставку. Получив в пособие годовой оклад и увидев себя на некоторое время обеспеченным в содержании, Шимкевич, свободный от всех служебных занятий, вполне предался филологическим планам. В эту пору родилась у него мысль об учёном путешествии, за которую он хватился со всем жаром филолога и с детскою беспечностью на счёт средств, необходимых для осуществления такого, смело задуманного, плана. «Есть в России страна, писал он в своём проекте, которую путешественники проезжают без внимания будто степь в ненастное время. Между тем эта страна, по случившимся в ней событиям, известна в отечественной истории и должна быть незабвенна для вас по тому влиянию, какое имела в половине XVII века на образование русского языка и вообще на просвещение русского народа. До 1014 года она была местопребыванием кривичей, полочан, радимичей, дреговичей и литовцев; с того времени по 1320 год потомками Рюрика размежевалась на уделы под именем княжеств Полоцкого, Витебского, Минского, Мстиславского, Друцкого, Логожского и других до двадцати; с 1320 по 1569 год занимала значительную часть в составе великого княжества литовского; в 1569 по 1772 числилась между областями польскими, а с этого времени начала присоединяться к России, от которой была отторженной в продолжении 452 лет. Но не смотря па политическое отторжение от состава России, – эта страна, или, называя её определенно, литовская Русь никогда не отчуждалась от северных собратий своих по вере и языку. Фанатизм католического духовенства, дозволявшего себе всякие средства приобретения данников папе, встречал твёрдую устойчивость со стороны православных; только люди, увлечённые корыстными видами, отступили от веры отцов своих. Но эти имена исчезают пред блистательными примерами православия и даже мучеников, которые своим самоотвержением напоминали о первых временах христианства. Макарий, архимандрит овручский и Афанасий, игумен брестский убиты католиками за православную веру, первый в 1648, последний в 1753 г. и прославлены от Бога нетлением тела. (История Российск. Иерархии Том; III стран. 157 и 595). Путешественник должен обратить внимание на следующие предметы: |
| Ярослав Черниговский, не желая оставить без помощи своих союзников в Полотской земле, несколько раз посылал к Рюрику Ростиславичу, старшему брату Давыда, чтобы Давыд воротил Витебск прежнему Витебскому князю; но Давыд сии требования оставлял без удовлетворения. А посему в 1195 году Ярослав снарядил рать и послал с нею своих племянников выгонять Давыдова зятя из Витебска, туда же явились с своими дружинами и Полотские князья, Ярославовы союзники. В происшедшей битве с Давыдом Смоленским, Полочане взяли в плен Давыдова племянника Мстислава Романовича и отдали Дрютскому князю Борису, у которого выпросил его Олег Святославич и послал весть к Ярославу в Чернигов, что Давыдов полк разбит. После чего, Ярослав вступил в переговоры со старшим Давыдовым братом Рюриком Ростиславичем Киевским и по сим переговорам Витебск был возвращен Полотским князьям, бывшим в союзе с Черниговскими князьями. Но тем не прекратилась вражда Полочан к Смоленским князьям: в 1198 году они вместе с Литвою напали на Новгородские владения, где княжил Смоленский князь Ярослав, и сожгли посады у Великих Лук. Впрочем, Полочане одни с соседнею Литвою, без других союзников, были очень слабы, чтобы вести войну с Новгородом и Смоленском; и когда Новгородцы за сожжение посадов у Великих Лук, пошли на Полотск, то Полочане вышли к озеру Каспле с поклоном и заключили мир, по которому вероятно должны были отступиться от союза с Черниговскими князьями, противниками Смоленских князей. Что было после этого мира между Смоленском и Полотском, об этом мы не имеем известий; но очевидно год от года Полотские князья более и более поступали в зависимость от Смоленских князей. Смоленский князь Мстислав Давыдович в 1230 году, заключая мирный торговый договор с Ригою и Готским берегом, уже включил в этот договор князей Полотского и Витебского, как владетелей, подчиненных Смоленскому Князю. В договоре сказано: «тая правда взяти латиненскому у Русской земли, у волости Князя Смоленского, и у Полотского Князя в волости и у Витебского князя в волости.» |
| Таким образом, в начал е XIII столетия, Полотские князья утратили свою самостоятельность и поступили в зависимость к Смоленским князьям; а еще прежде они потеряли важную Полотскую волость, прилегавшую к устьям Западной Двины; эта важная потеря совершилась следующим образом. В 1186 году, с дозволения одного из Северных Полотских князей, по имени Владимира, Немцы, торговавшие в Ливонии еще с 1158 года, заняли устье Западной Двины и построили там несколько укреплений с целию крестить в Латинскую веру Ливов иди Ливонцев, бывших еще язычниками (ибо Полочане, подобно Новгородцам никогда не принуждали своих данников переменять веру). С начала Немецкие колонии были очень незначительны и, по-видимому, нисколько не нарушали власти Полотских князей над тамошнею страною; ибо Ливы, по прежнему, платили дань Полотским князьям; но в какие-нибудь двадцать лет поселившиеся здесь Немцы, стараниями своего знаменитого епископа Альберта, устроили у себя рыцарский орден меченосцев, который постоянно пополнялся пришельцами из Германии, и при помощи этого ордена так усилились, что отняли два Полоцких княжества в устьях Двины Кукейнос и Герсин. Литовцы язычники, теснимые Немцами, искали помощи у старшего Полотского князя, как исконного верховного властителя Ливонии; но тот, запутанный в междоусобия своих родственников, и вероятно не крепкий на Полотском престоле, не сделал для Ливонцев ничего, и довольный обещанием Немцев, что дань с Ливов будет платиться исправно в Полотскую казну, заключил с Немцами мир и, таким образом, сам отдал всю Ливонию в полное распоряжение Немцев. Немцы, освободившись от вмешательства Полотского князя, окончательно покорили Ливь и другие тамошние племена, в след за тем вытеснили бывшея там Полотские колонии и перестали платить Полотскому князю обещанную дань, и таким образом сделались полными владельцами тамошнего края. Несчастные междоусобия, накликавшие на Полотскую землю вмешательство соседних Русских князей, неопределенность отношений между князем и народом и потеря Ливонии, страны особенно важной для Полотской торговли, произвели то, что Полотские князья, потомки Всеслава великого, год от года теряли свое значение, как у других князей, так и у своих подданных Русских и Литовцев, которые уже не видели в них защитников Полотской земли, а скорее смотрели на них, как на виновников невыгодного и зависимого положения своей родины. |
| Всеслав, как говорит летопись, бежал; но и противники, вместо того, чтобы преследовать его, переправились назад через Днепр, и целых четыре месяца не распускали своих войск, стоя шатрами под Оршею. Не надеясь на успех в новой битве, Ярославичи, князья Киевский, Черниговский и Переяславский употребили бесчестную хитрость; они пригласили Всеслава для переговоров в свой стан и поклялись честным крестом, что не сделают ему никакого зла. А между тем, когда Всеслав, положившись на их крестное целование, переправился в лодке через Днепр и вошел в шатер Изяслава Киевского, то изменнически схватили его и увезли в Киев, где Изяслав его и бывших с ним двух его сыновей засадил в поруб. Но плен Всеслава и опустошение Минска не имели, кажется, ни каких последствий для Полотска и других тамошних городов: Полочане остались со своим вечем и с детьми Всеслава, не попавшимися в плен. Сам же Всеслав, на другой год, был выпущен из поруба Киевлянами, возмутившимися против Изяслава, и посажен на Киевский престол; но жизнь в Киеве не нравилась для воинственного князя и чрез семь месяцев он тайно, ночью, оставил Киевлян, вышедших с ним против Изяслава к Белгороду, и ушел в свой родной Полотск. Из Полотска, на другой год, Всеслав сделал набег на Новгородские владения, возмутил Волжан и с ними вместе подступил к самому Новгороду; но был разбит Новгородцами на Гзени у зверинца и сам попался в плен; впрочем, Новгородцы и их храбрый князь Глеб Святославич, уважая храбрость Всеславову, не долго держали его в плену и отпустили на свободу. Киевский Князь Изяслав, пользуясь отсутствием Всеслава, успел захватить Полотск, посадил там своего сына Мстислава, а когда тот скоро умер, то перевел туда другого своего сына Мстислава, Святополка. Всеслав, возвратившийся из Новгородского плена и оставшийся ни при чем, не потерял головы, а напротив, мало-помалу, стал собирать дружину и вероятно, при помощи литовцев, начал войну с князем Киевским и его сыновьями; война эта продолжалась около трех лет. Наконец, в 1071 году, Всеслав выгнал Святополка из Полотска, и хотя в том же году сам был разбит у Голотичска другим Изяславовым сыном Ярополком, тем не менее, принудил Изяслава заключить с ним мир и очистить все Полотские владения, которые еще оставались в руках у Киевского князя; даже, как говорят летописи, вступил с Изяславом в союз. |
| Удачно защитивши собственные владения, Глеб Всеславич стал напирать к Днепру и Припети, занял Оршу и Копыс, принадлежавшие к Смоленскому княжеству, потом начал воевать живших по Припети Дреговичей, причислявшихся к Киевскому княжеству, и сжег их город Слуцк. Владимир Мономах , тогдашний старший Князь в Приднепровье, несколько раз, посылал к Глебу с требованием, чтобы он перестал делать набеги и признал его старейшинство между князьями; но Глеб и не думал признавать Мономахова старейшинства над собою и продолжал напирать к Днепру и Припети. Тогда Мономах в 1116 году сам с своими сыновьями и с Черниговскими Князьями Давыдом Святославичем и Ольговичами отправился в Смоленск и оттуда начал движение на Минские города; по его распоряжению, сын его Вячеслав взял Оршу и Копыс, а другой сын Ярополк с Давыдом Святославичем заняли Дрютск, сам же Владимир осадил Минск, где заперся Глеб. Владимир, чтобы вернее вести осаду Минска, начал строить башню перед своим лагерем против города: Глеб из этого построения понял, что Мономах не хочет отходить, не взявши Минска и что отсидеться нет надежды, и посему поспешил вступить в переговоры с Владимиром, и сам со своими детьми и дружиною пришел к нему в лагерь с поклоном, прося мира и обещаясь быть у него в послушании. Владимир, довольный покорностью, дал ему мир и оставил княжить в Минске, обязав клятвою быть послушным. Но Глеб, по удалении Мономаха в Киев, не думал исполнять клятвы, данной в крайности; и в 1119 году Мономах снова явился под Минском, взял город с бою и самого Глеба отвез пленником в Киев, где тот, в том же году, и скончался. После Глеба, осталось трое сыновей: Ростислав, Володарь и Всеволод, которые и поделили между собою оставленные за ними Мономахом города Минского княжества. Между тем, князь Давыд Всеславич, первоначально изгнанный братьями и скрывавшийся у Черниговских князей, успел при чьей-то помощи, или по соглашению с Полочанами, воротиться на родину и выгнать из Полотска своего брата Бориса. В это дело вмешался Великий Князь Киевский Мстислав Владимирович, тесть Борисова сына Брячислава, желавший воспользоваться этим случаем, чтобы подчинить себе Полотскую землю. |
|
|
