| Какое наследие имеется в виду? Доникейское христианство? В таком случае это раннее христианство, далекое от посленикейского. Патриотическое наследие, уходящее в поздний эллинизм? В последнем случае мыслители Возрождения действительно к нему прибегали, черпая в нем не столько то, что являлось христианским, сколько то, что оставалось в нем неоплатоническим. В первом случае современники Возрождения — идеологи реформационных движений — действительно обращались к социально–этическим идеям раннего христианства, чему в исихазме места не нашлось ни в его византийском оригинале, ни в его восточноевропейских копиях. Понятие о «христианской античности» фактически заслоняет вопрос об отношении русского феодального общества к античности в прямом смысле слова. Оправданы ли искания на обходных путях, тем более сомнительной надежности, пока не опробованы прямые пути поиска? Древнерусская письменность знала имена Аристотеля, Демокрита, Диогена, Зенона, Ксенофонта, Менандра, Пифагора, Платона, Плутарха, Сократа, Софокла, Филона, Фукидида, Эпиктета — какое разнообразие и богатство имен! Правда, знали не их учения и сочинения, но и не только имена. Как правило, пользовались популярностью этические афоризмы античных авторов и эпизоды их биографий. Сведения, конечно, отрывочные, не всегда имеющие точные авторские адреса, но все-таки чаще восходящие к подлинным идеям античных писателей. Примечательны дальнейшие судьбы этого наследия. Оно переходило из одних древнерусских сборников в другие, из века в век, ще–το в XVII в., казалось бы, затерялось, в действительности же претворилось и растворилось в русской народной культуре, обрело в ней новую жизнь (в фольклорных формах) и оказало воздействие на русскую классическую литературу XIX в. Само собой разумеется, афоризмы античных авторов соседствуют в древнерусских сборниках с цитатами из Священного Писания и сочинений отцов церкви. Здесь наличествует однорядовый перечень авторитетов, на что мы в свое время обратили внимание и в чем с нами согласился Μ. |
| «Изменчивый ход мирских дел приводит к превратностям и революциям: Один Творец мира может поддержать и сохранить его строй. Вот почему прежде всякого решения император обращается к Нему с горячей мольбой. Он действует только по Его указанию. По Его именно приказу император предпринял свой божественный поход; именно божественный приговор опрокидывает тиранов рукой Ираклия и утверждает Византийскую Империю… В одной из своих речей Император выражается так: Мы все имеем царя, предводителя нашего войска; он ведет военные операции и празднует победу. Не есть ли он сам Божий воин, наместник Бога? Наконец, Писид дает нам драгоценную формулу, освобождающую нас от долгого разсуждения. Какое прекрасное учреждение – монархия, основанная на Божестве! Мы в праве так определить Византийский режим в начале VII века. Это монархия, умеренная идеей Бога. Назвать его теократией было бы не вполне точно, несмотря на влияние патриарха и духовенства. Здесь нет подлинного господства духовенства. Патриарх дополняет отсутствующего Императора и находится в непосредственных отношениях с Богом, но в гражданских отношениях он имеет только ту власть, которую ему дает Император. Если Бог есть все для императора, император – все для своих подданных. Не в одном лишь месте Писид указывает нам на различие между (самодержцем) автократом и тираном. Для тирана не существует законов; автократ соблюдает законы… Император, который есть живой закон на земле, должен показывать скорей пример, а не исключение. Не он ли первый должен поддерживать закон? Сравнивая его с пчелой, Писидис говорит, что закон для него является поощрением. Закон, строго исполненный, есть, как сказано в «Политике» Аристотеля, разум безстрастный. Но власть законов не исключает произвола в том государстве, где императорская мудрость, неизбежно недостаточная с какой-либо стороны, остается безконтрольной. Монархия, которую нам рисует Писидис, есть, может быть, благородная тиранния Платона или законная тиранния Аристотеля. Платон говорит: «Монархия, ограниченная мудрыми законами, есть лучшее правление, но без законов самое тяжелое и трудно переносимое». Писидис рисует картину анархия: «Распущенность тирана вызывала естественную доблесть народа. Платон и Ксенофонт свидетели народного неистовства, предпочитали ограниченную монархию. Аристотель – свидетель эксцессов царей – обращался к демократии. Писидис, видевший работу демагогов, взывает к самодержцу. Один монарх вдохновляет, руководить все разумом и отдаляет причины нестроений. Ничто так не печально, как нестроение (безпорядок), который вкрадывается подобно змее; кусая, поражает самую душу, нападая на источник жизни». |
| Должны быть признаны вескими и доводы, выставляемые против свидетельств Платона, который, обладая творчески-философским умом, не мог поэтому не наложить на свое понимание учения Сократа печати собственной гениальной индивидуальности, тем более, что Платон и не ставил, своей специальной задачей дать читателям образ исторического Сократа, вводя в свои произведения личность Сократа, только как тип истинного философа. Свидетельства Аристотеля, при их трезвом историко-критическом характере и при способности этого мыслителя свободно ориентироваться в самых разнообразных философских направлениях, сравнительно с Ксенофонтом и Платоном, несомненно отличаются большой объективностью; но, будучи высказаны мимоходом, они не могут дать нам всестороннего и полного образа Сократа, как мыслителя и человека. К тому же, строго логический и систематический ум Аристотеля, при изложении взглядов того или иного мыслителя, естественно, более склонен был к тому, чтобы отмечать принципальное единство и логическую стройность, и последовательность в этих взглядах, чем к тому, чтобы охватить все богатство и многосторонность их содержания – особенно если во взглядах известного мыслителя, при их широте, многосторонности и богатстве внутреннего содержания, не замечается логической стройности и строгой выдержанности основного принципа. В подобного рода случаях такой систематик, каким был Аристотель, при изложении и критическом разборе известной философской системы, легко может или не замечать или же считать за неподлинное в излагаемом им учении все то, что плохо укладывается в формальные рамки строгой логичности и систематичности, бессознательно, т. о., предъявляя другому мыслителю требования своего личного склада ума. Ввиду того, что взгляды Сократа, как об этом мы можем заключать на основании большего разнообразия направлений его учеников, действительно, отличались не столько строгой систематичностью, точностью и формальной логичностью, сколько своей многообъемлющей широтой и богатством содержания – ввиду этого, исторические свидетельства Аристотеля о Сократе, на наш взгляд, не могут не отличаться некоторой односторонностью). Односторонность же тех данных относительно философии Сократа, какие мы можем почерпнуть из учений таких второстепенных сократников, как Аристип, Антисфен и др., не оспаривается никем из ученых исследователей интересующего нас вопроса. |
| О верованиях древних персов и вообще иранцев мы имеем краткие указания в еврейской священной письменности; но более подробные сведения о них сообщаются у греческих и римских писателей, именно – у Геродота, Ксенофонта, Платона, Аристотеля, затем Страбона, Плутарха и других более поздних, преимущественно христианских писателей. Но гораздо большую важность имеют, конечно, подлинные произведения иранской письменности. Сюда прежде всего относятся персидские клинообразные надписи, преимущественно из эпохи Ахеменидов; хотя эти надписи и не дают подробного изложения религиозных верований персов, но они имеют особенную ценность по своей древности и отмечаются вполне определенными хронологическими датами. Но основным источником являются священные книги персов, и прежде всего так называемая Зенд – Авеста, т. е. толкование на Авесту, которая в своем первоначальном виде не дошла до нас. Самое слово Авеста некоторые отождествляют по значению с словом Веда (знание). Сохранившаяся часть Авесты представляет только скудный остаток обширной религиозной литературы, заключавшей 21 книгу. Утраченная Авеста была написана на первобытном обще-иранском языке, который имеет довольно близкое сходство с санскритом и от которого произошли все иранские наречия. Дошедшая же до нас Зенд – Авеста написана на позднейшем, так называемом пехлевийском наречии, еще и до сих пор недостаточно изученном; понимание Зенд – Авесты затрудняется еще тем, что она известна европейским ученым в крайне неисправных рукописях. Составление различных частей ее относится не к одному времени. Главнейшими частями Зенд – Авесты являются: 1) Ясна или «книга жертв»; она содержит гимны, произносимые при богослужении. Самую важную часть ее составляют гаты, отличающиеся по языку от других гимнов и признаваемые наиболее древними; составление их некоторыми учеными приписывается самому Заратустре или его ближайшим ученикам. Судя по тем намекам, который даются здесь о жизни народной, можно думать, что они были написаны в период пастушеской жизни иранцев; по определению Дамстетера, гаты были составлены около 800-го года до Р. |
| В части, касающейся экономики добра и зла, полярность учения стоиков и гедонистов отчетливей всего выразил Иммануил Кант, поставив эти две школы друг против друга как важнейших представителей разных подходов к нравственности принимаемых решений . В своей этике он присоединился к стоикам, возродил их учение и даже его ужесточил. Но до экономического мышления эта тенденция так и не добралась. Заключение Греки стояли у зарождения нашей философии и серьезно повлияли на современный образ жизни. Сначала мы поразмышляли об истине поэтической, потом поговорили о зарождении философии и мистике чисел. Подробно разобрались с Ксенофонтом и его занимательными идеями. Платон. задал вектор нашей философии. Он рассуждал о мире идей и мире теней, в котором мы сейчас и живем, а также не признавал телесных желаний. Мы более или менее подробно изучили модели и мифы, идею прогресса, золотой век и противоречие между культурной и естественной (природной) жизнью. Потом перешли к Аристотелю, которого можно обозначить как первого философа, занимавшегося (в отличие от Платона) этим, земным миром. Проанализировали его взгляды на счастливую жизнь и на возможность достижения ее максимизацией полезности. Представили также набросок концепции максимизации блага, которая, в отличие от максимизации выгоды, гораздо более реальна, глубока и оправдана с точки зрения жизненных целей и задач, а может, и смысла жизни. И в заключение мы открыли дискуссию между стоиками и гедонистами, касающуюся проблемы, которой уделил немало внимания Адам Смит. Экономика как наука является явным последователем гедонистического подхода, ставящего знак равенства между благом и выгодой. Однако, несмотря на старания, которые длятся уже несколько поколений, нам так и не удалось выполнить программу гедонизма (максимизация предложения товаров, пока не будет полностью удовлетворен спрос). 4 Христианство. Душа и тело …Написано: не хлебом одним будет жить человек… Библия. Новый Завет …Написано: не хлебом одним будет жить человек… Хотя фразу Иисуса «не хлебом одним будет жить человек» можно, безусловно, считать истинной, но верно также и то, что человек без хлеба жить не может. Мы были наделены и душой, и телом; мы существа не только духовные, но и вполне материальные. Без пищи вещественной, реальной мы просто умрем, а без умственной, метафизической перестанем быть людьми. Как часто говорят, между душой и телом существуют противоречия, но мы должны равно заботиться и о душе, и о теле. Было бы ошибкой думать, что они существуют совершенно независимо и не влияют друг на друга. Сам факт, что мы нуждаемся в чемто внешнем, физическом, съедобном, чтобы «в поте лица» поддерживать в себе жизнь, дает нам основание приостановить нашу гонку и задуматься об экономике. |
| Сочинение Никифора Вриенния является не историей, построенной по традиционному шаблону исторической техники, а почти новеллой, наивным произведением, украшенным юмористическими и героическими чертами. Его язык лишен той закругленной прилизанной полноты, которая свойственна большинству других авторов эпохи Комнинов. Вриенний сравнительно скуп на тропы, сентенции и уподобления; синтаксический строй его языка отличается простотой и краткостью; в нем есть нечто сходное с солдатской простотой Киннама. Большая часть его словаря составляет, без сомнения, общее достояние византийцев. Из древних авторов выступает достаточно ясно, в качестве образца, один только Ксенофонт, у которого Вриенний заимствует военные выражения и даже целые обороты. Издания: Сочинение Вриенния по единственной, теперь исчезнувшей рукописи, находившейся когда-то во владении ученого юриста Якова Куяция (Jacques Cujas), было очень несовершенно издано Поссином (P. Possinus) СР 1661, повторено CV 1729 с хорошим комментарием Du Cangéa, опубликованным в СР при издании Киннама. Издание Л.Meinecke, СВ 1836, с пропуском фантастических конъектур Поссина, но без самостоятельного исследования текста и без улучшения отвратительнаго латинскаго перевода СР, комментарий Du Cangéa повторен также и здесь. Перепечатка PG CXXVII. 1–216. Русск. перев. «Исгорич. записки Никифора Вриенния» изд. СПБ. Дух. Акад. СПБ. 1858. § 23. Анна Комнина . (ννα Κομνην) была старшей дочерью императора Алексея Комнина. Родилась она в 1083 г. Как и большинство византийских принцесс крови, она получила изысканное воспитание, которым первое время руководила Мария, вдова умершего императора Никифора Вотаниата. В многосторонней образованности Анны уже сказывается литературное возрождение эпохи Комнинов. Она читает Гомера, Геродота, Фукидида, Аристофана, трагиков и Поливия, и, разумеется, св. Писание, обнаруживает познания в древней мифологии, географии и истории, в риторике и диалектике и даже в философии Платона и Аристотеля. Отец выдал ее замуж за Никифора Вриенния, сына претендента на престол при Никифоре Вотаниате. |
| Сократ, которого дельфийский оракул назвал мудрейшим, изрекает истину, беря на себя роль заключительного хора в театральном представлении. Окончательный смысл искусства и жизни звучит в его простых словах. Резюмирующее размышление Сократа является достойным финалом дружеского состязания в доме Агафона, а сам образ мудреца в последних строчках диалога еще раз приобретает символические черты. И Агафона и Аристофана наконец сморил сон. Один Сократ не знает усталости. На рассвете он выходит из дома Агафона и является в Ликей, где освежается водой после пиршественной ночи. Весь день он проводит, как ему полагается, в беседах и встречах, а к вечеру наконец отправляется домой на отдых. Оказывается, что этот неустанный и вечно бодрствующий Сократ платоновского «Пира» и есть само неустанное стремление к овладению все новыми и новыми идеями. Он всегда бос и нищ, как сам Эрот, он всегда бродит по дорогам, ибо ему мало того знания, которым он обладает, и он стремится к целостному, всеохватывающему, идеальному знанию. Перед нами живое олицетворение философии, то есть любви к мудрости. Платоновский «Пир» положил начало новому жанру литературного диалога «симпосию», то есть мудрой беседе за пиршественным столом. Как мы уже знаем, соперник Платона по ученичеству у Сократа Ксенофонт тоже создал свой «Пир». В I веке нашей эры Плутарх написал «Пир семи мудрецов» и «Десять книг пиршественных вопросов». Сатирик Лукиан (II b. н. э.) — тоже автор «Пира». Римлянин Петроний в «Сатириконе» (I b. н. э.) пародийно изображает блестящее пиршество Тримальхиона. Атеней (III b. н. э.) — автор огромного сочинения в 15 книгах «Софисты за пиршественным столом». Грек Макробий (V b. н. э.) издает на латинском языке «Сатурналии», семь книг пиршественных бесед. Император Юлиан, философ-неоплатоник и борец с христианством (IV b. н. э.), пишет сатиру на римских цезарей под названием «Пир, или Кронии». Епископ и отец церкви Мефодий Патарский (IV b. н. э.) сочиняет «Пир десяти дев», полемизируя с еретиками и борясь с пережитками древних языческих культов. |
| В то же время у Сократа был еще один ученик Ксенофонт, который говорит, что Сократ не только предостерегал своих учеников от дурных поступков, но и, ориентируясь на своего демона, также подсказывал и как нужно поступить. Все-таки возможно допустить, что этот демон Сократа также побуждал и к добрым поступкам, хотя упоминания об этом очень отрывочные. Потом, как это ни странно, в творчестве Платона и Аристотеля, подобных рассуждений о совести мы не встречаем, более того, даже само слово «совесть» ими не упоминается. Особенно подробно представления о совести выражены у стоиков. Здесь, конечно, можно говорить бесконечно, потому что ими очень много говорится о совести. Но если сказать кратко, то все стоики утверждают, что совесть есть божественный закон в человеке. Более того, некоторые из них, как например, Марк Аврелий, даже доходили до представлений, что совесть есть частица Зевса в человеке, которую тот воздвиг в человеческую грудь, для того чтобы она вела человека к должным поступкам. Соответственно, с точки зрения стоиков, совесть имеет характер божественного голоса в человеке, который влияет на всю природу человека, и нравственная жизнь оказывается жизнью согласно природе. Алексей Филиппов, кандидат философских наук Все лекции цикла можно посмотреть здесь . Финская образовательная система заинтересовала мировое сообщество впервые, когда она стала участвовать в PISA – международном исследовании, которое посвящено качеству школьного образования для 15-летних школьников. Финны стали первыми в мире. Действительно эта система крайне интересна. Не вдаваясь особо в подробности структуры финской системы образования, хочется выделить то, что непривычно, что выделяется на фоне нашей системы образования, то, чем она непохожа. Многие говорят, что финская система взяла что-то от советской школы – и да, и нет. Действительно было небольшое советское влияние, оно было через ГДР, но в общем и целом это влияние минимальное. Если мы посмотрим именно на структуру образования в Финляндии, начиная с детского сада и заканчивая высшим общим образованием, то мы увидим, что она очень похожа на царскую структуру, дореволюционную, неслучайно финны входили в состав Российской империи и действительно структура образования очень похожа. А вот содержание образования существенным образом отличается от российского, да во многом и от европейского. |
| Итак, единое верховное начало бытия, до которого достигла, но которого не сумела правильно определить архаическая философия есть высочайший, всесовершенный дух. Вот понятие о Боге, которое выработала Греческая философия в лице своих лучших представителей – Анаксагора, Сократа, Платона, Аристотеля. Анаксагору принадлежит несомненная заслуга в том, что он первый во всей ясности противоположил понятия духа и материи и устранил из представления о высочайшем начале всего гилозоические предикаты прежних философов. Бог, которого он называл Умом, есть Существо совершенно отличное от мира. Материя есть нечто страдательное, бесконечно множественное и по делимости, и по качествам (омиомерии). «Ум же прост, бесконечен, владычествует собственным могуществом, не смешиваясь ни с какой вещью. Он есть причина всего доброго и справедливого». Он устроитель мира, «давний стройный порядок всему, что было, есть и будет». Но, не смотря на такое приписываемое им значение верховному Уму, Анаксагор не сделал из этого понятия никакого почти приложения в своей системе. Ум нужен для него только в начале, для объяснения первого движения, возбуждавшего образование мира, которое за тем идет само собой. Аристотель пользуется своим Умом как механической причиной, нужной только для объяснения начала мира, а потом бросает ее, как бы ни видя в ней нужды. Истинным основателем философского деизма в Греции должен быть признан Сократ, которого Ксенофонт называет благочестивейшим из людей. Осужденный по недоразумению за чужую вину, за безбожье лжефилософов – софистов, он в действительности был первым виновником разрушения софистики и утверждения религиозной истины на началах разума. До своего понятия о Боге он, подобно Канту, дошел не посредством метафизических исследований о начале сущего (путь, которым шла предыдущая философия), которые он отвергал в принципе, как бесполезные, но посредством углубления в нравственное самосознание. Вопрос о последней цели всего существующего, которую он полагал в благе человека, привел его к убеждению, что мир может быть только делом всемогущего, всеблагого и всемогущего Существа, – Существа, Которого разум во столько раз превосходит наш разум, во сколько величина мира величину нашего тела, Которого глаз все озирает и попечение (промысел) которого объемлет все, как самое великое, так и самое малое. |
| язычество еще имело немало приверженцев в Египте. К. неоднократно упоминает в трактате о совершении языческих жертвоприношений, о гаданиях и магической практике. Во вступительном обращении к императору он свидетельствует, что книги Юлиана были очень популярны среди образованных язычников, к-рые постоянно ссылались на них в спорах с христианами, утверждая, что никто из христ. учителей не смог на них ответить. Это и побудило К. составить свой труд ( Cyr. Alex. Contr. Jul.//PG. 76. Col. 508). Из содержания сочинения видно, что он рассчитан прежде всего на христ. аудиторию и среди прочего преследует цель указать на коренное различие между привлекательной для некоторых «двоедушных» языческой «мудростью» и христ. откровением ( Παπαδπουλος. 2004. Σ. 64). Целиком сохранились книги 1-10, где К. последовательно разбирает 1-ю кн. «Против галилеян», цитируя ее дословно или (реже) в пересказе, благодаря чему ее текст восстанавливается почти полностью. Юлиан здесь гл. обр. критикует книги ВЗ, а также христиан за мнимое противоречие их учения с ВЗ. Поскольку он постоянно цитирует Свящ. Писание, К., возражая ему, дает толкование целого ряда библейских мест, раскрывая при этом важнейшие вопросы христ. учения (теодицея, богопознание, триадология, творение мира, антропология и амартология, христология и сотериология). К. также приводит многочисленные цитаты из сочинений языческих писателей: Аристотеля, Платона, Александра Афродисийского, Порфирия, Плотина, Пифагора, Ксенофона, Плутарха, Гомера, Гесиода, Пиндара, Софокла, Еврипида, Геродота и др. Несомненно, что из цитируемых философских сочинений одни были ему знакомы непосредственно («Эннеады» Плотина, «История философии» Порфирия, трактаты Герметического корпуса), но другие скорее всего приведены по доксологическим сборникам или по сочинениям предшествующих церковных писателей. В числе источников трактата - «Историческая библиотека» Диодора Сицилийского, «Евангельское приуготовление» Евсевия Кесарийского, «Увещание к язычникам» и «Строматы» Климента Александрийского, приписываемое мч. |
|
|
