| Дальше в его жизни – Угреша, и это само по себе чудо. Когда-то, ещё в Вологде, юродивый Николка предсказал ему: «Ой, попадешь ты к Николе, а Никола никуда не ходит». И точно, будущий преподобный безвыездно прожил сорок лет в обители Святителя Николая. И остаётся до сих пор. Здесь покоятся его святые мощи. И вновь в его судьбе, уже в третий раз, святитель Игнатий. Отца Игнатия Брянчанинова назначили настоятелем в Николо-Угрешский монастырь, но как лично знакомый императору он был направлен в Сергиевскую пустынь. Митрополит московский Филарет спросил святителя Игнатия, не укажет ли он кого на своё место в Угрешу, и отец Игнатий указал на отца Илария, у которого Пётр (будущий Пимен) был келейником. «В следующие дни отец Иларий и я ходили и осматривали все здания подробно. Лазил я с фонарем и под собор, и на паперть. Помню до мелочей те свои ощущения… Всё монастырское было мне так дорого и близко, как будто было оно моей родовой собственностью, отеческим наследием, мною полученным», – вспоминал Пимен. До 1764 года обитель Угрешская имела рыбные ловли на Волге, соляные варницы в Тотьме, две приписных пустыни, не говоря уже о лесных угодьях, которые измерялись вёрстами… Несчастье ли, искушение ли это было в истории Угреши... В 1825 г. пришли в монастырь к поздней обедне под видом богомольцев разбойники. Знали, что в ризнице хранятся ценности и большие деньги. Заказали молебен Пресвятой Богородице. Все пятеро были вооружены кистенями и ломами. А братии тогда всего-навсего было десять человек, к тому же рассеянных по кельям. Но Господь уберёг верных своих монахов. Разбойники не совершили убийство и не смогли забрать деньги. В смятении они взяли, что смогли. Ограбили ризницу, ободрали оклады с икон и ушли. Утром иеромонах увидел разорённый храм. Послал за настоятелем. Игумен Израиль собирался в Москву к владыке, однако переменил намерения и вернувшись, пошёл проверять ризницу. Но, будучи опытным человеком, многолетним администратором, почему-то не взял с собой никого в свидетели. Выйдя, он объявил, что деньги пропали. |
| http://forum.optina.ru/blog/ Церковь Максима Блаженного на Варварке с приделом Максима Исповедника стенами, кроме что на приделе стропила обгорели, иконостасами и святыми иконами цела, утварь некоторая ограблена, а некоторая цела. В ней придельная освящена и производится богослужение. Приходских дворов 5, обгорели. Священник Игнатий Иванов, у него собственный каменный дом обгорел; дьячок Федор Афанасьев и пономарь Иван Михайлов собственных домов не имели, а жили и живут под церковью в палатках. Скворцов Н.А. «Материалы для истории церквей Московской епархии в эпоху войны 1812 года». Выпуск 1. Москва, «Русская Печатня». Садово-Триумфальная, 1911 г. Во второй половине XIV в. на одной из главных улиц московского посада, Варьской (впоследствии – Варварской) улице была построена церковь Бориса и Глеба. В 1434 г. в ней был погребен московский юродивый святой Максим Блаженный, во имя которого был устроен придел и храм получил второе наименование. В 1568 г. здесь построили каменный храм с главным престолом во имя Максима Блаженного и южным приделом во имя преподобного Максима Исповедника. В 1698–1699 гг. храм был существенно перестроен, включив в себя часть прежней постройки. Во время страшного пожара 1737 г. церковь сильно пострадала и была возрождена в стилистике барокко. Это – бесстолпный двусветный храм, увенчанный световым барабаном и луковичной главой. Над престолом в трапезной также возвышается главка. Высокие подклеты храма в XVI–XVIII вв. служили хранилищами имущества горожан от пожаров. В интерьере храма сохранились фрагменты фресок XVIII–XIX вв. В 1827–1829 гг. возвели новую колокольню. Перестраивался храм в середине 1840-х годов. В конце 1920-х гг. регентом этой церкви был монах Пимен (в миру Сергей Михайлович Извеков), будущий патриарх. Храм был закрыт в 1931 г., после чего сломали его главы. В 1956–1969 гг. здание реставрировали, восстановив главы. С 1970 г. храм находился в ведении Всероссийского общества охраны природы. В 1991 г. возвращен Русской Православной Церкви. Богослужения возобновились в 1995 г. |
| Братство в монастыре очень малое, и то живут как будто принужденно и все жалуются на скудость и бедность. Единственное средство восстановить обитель, это – ввести устав общежительный и сделать монастырь игуменским: тогда он быстро восстанет из развалин и будет служить для Вологды украшением. На возвратном пути я посетил три родственных дома и затем отправился за московскую заставу навестить одного старичка, заштатного диакона, отца Александра, состоявшего прежде при церкви в остроге. Более 20 лет как он уже не служит и ведет жизнь юродивого: его называют в городе «блаженный старец Александр». Я знавал его еще до моего поступления в монастырь, стало быть, в 31-м или 32 году. Узнавши о моем приезде, старичку очень захотелось меня повидать, и просил передать мне, что желает моего посещения. Увидевши меня, он очень обрадовался, и он и жена его старушка приняли с такой простосердечной радостью, как будто им самого близкого, родного, что нельзя было усомниться в искренности их чувств. Мы сами редко сознаем, иногда даже обольщаемся, что время нас мало изменяет, а можем судить об этом только глядя на других. Старичек, знавший меня юношей, конечно по прошествии более 40 лет, не узнал бы меня, ежели бы где со мной повстречался, и я тоже не узнал бы его. Тогда ему было около тридцати лет, теперь далеко за семьдесят. Я нашел его сидящим на кровати: маленький, худенький старичок, весьма благообразный; говорит плавно и стройно, ласково и приветливо. Жена его, тоже чистенькая старушка, немного моложе его. Они живут в своей избушке, которая старела и дряхлела вместе со своими жильцами: стены покривились и местами выпятились, окна и двери перекосило, пол покачнулся, видна бедность и нищета, но все так чисто, так опрятно, что смотришь с благоговением на такую честную и убогую старость. И муж и жена благодушествуют, не ропщут на свое убожество... Избушка чуть лепится и как будто выжидает мирного конца этих двух старцев, чтобы и самой разом рухнуться после них; может быть, и они, покорные воле Божией, глядя на всеобщее разрушение, их окружающее, утешая друг друга, не раз говорили: «Бог милостив – с наш век станет!» |
| Игумения определила молодую монахиню под духовное наставничество опытной старицы, схимницы Серафимы. В Дивееве мать Антония руководила хором три года, до самого закрытия обители в 1927 году. Здесь же она и написала стихотворение «Подвиг старца Серафима», которое ныне стало народной песней, задушевно распетой паломниками в Дивеево. Подвиг старца Серафима Ночка безмолвная, зрители – Звездочки смотрят с небес. Тихо вокруг. От обители Тянется Саровский лес. Келия там одинокая, В ней Серафим обитал. Знала пустыня широкая Подвиг, что он совершал. Там, при дорожке под соснами, Камень тяжелый лежал, Старец ночами бессонными Здесь на коленях стоял. Лето и зиму холодную Он, не смыкая очей, Выстоял с волей Господнею Тысячу дней и ночей. Весь без вниманья ко внешнему В сердце молитву слагал. «Боже, будь милостив грешному» – Старец смиренно шептал. Хлеб и вода ключевая, Каторжный труд среди гор. Скоро кончина святая – Слышится ангельский хор, Тихо лампада мерцает, В келье священный покой. Радостно жизнь покидает Старец-подвижник святой. После закрытия монастыря мать Антония вместе с игуменией переехала в Муром, где стала псаломщицей. В то время в Муроме служил иеромонах Пимен, будущий Патриарх, и ей запомнились его духовные беседы. В Муром к дочери приезжал престарелый ее отец, Герман Александрович, там же он и скончался как глубоко православный человек. Когда Берг лежал на смертном одре, лицо его словно сияло. В войну монахиня Антония возвратилась в родной город Казань, и здесь начались для нее новые мытарства. Никто не пускал к себе на квартиру монашествующих: в то время это было опасно. Она долго скиталась, пряталась в подвалах, на чердаках, ведя жизнь странницы. Здесь, наверное, открылся ей полностью смысл уроков киевской матушки Серафимы, которая прозревала предстоящие ей испытания и готовила к ним. Брат Лев Германович, профессор, известный ученый, жил в Казани. Он сам был верующим человеком, очень любил сестру и помогал ей вещами, но поселить у себя не мог, к тому же ее недолюбливала его супруга. Возможно, и монахиня Антония не согласилась бы жить в светской семье. Так она последовала за блаженными, несшими подвиг странничества и юродства Христа ради, и стала «бездомной странницей града Казани». |
| Кирилл, епископ Ростовский Святитель Кирилл, епископ Ростовский, был избран на святительскую кафедру из игуменов Владимирского Рождественского монастыря, духовник ростовского князя св. Василька (4/17 марта). О нем заметил современный летописец, как о пастыре знаменитом, который «ничимже оставшийся прежних Ростовских епископов, весьма учительный, собиравший для слушания своего учения от святых книг в соборную церковь не только жителей Ростова, но из окрестных градов и украсивший соборную церковь иконами многоценными, ихже несть мощи и сказати, кивотами, сосудами, рипидами, и множеством всяких узорий». Своими красноречивыми сказаниями о чудесах святого Леонтия он склонил к христианству ордынского царевича Петра (сведения о нем помещены 30 июня/13 июля). В Ростовской Вознесенской Церкви замечательна икона Ростовских чудотворцев, на ней изображен святитель Кирилл. На упомянутой иконе, кроме прославленных угодников Божиих – святителей Леонтия (23 мая/5 июня), Исаии (15/28 мая), Игнатия (28 мая/10 июня), Иакова (27 ноября/10 декабря), Феодора (28 ноября/11 декабря), Димитрия (28 октября/10 ноября, этот святитель, как видно, приписан впоследствии), князя Василька (4/17 марта), прп. Авраамия (29 октября/11 ноября), царевича Петра (30 июня/13 июля) затворника Иринарха (13/26 января), блаженного Исидора (14/27 мая) и Иоанна Власатого (3/16 сентября) – изображены еще 10 местночтимых подвижников благочестия: Феодор и Павел, игумены Борисоглебские (22 октября/4 ноября), епископ Прохор († 1328; 7/20 сентября), Иоанн (вероятно 1-й; † 1024) и Кирилл 2-й, блаженные Пимен и Афанасий (или Стахий), Авраамий, Афанасий юродивый и Стефан. Святителю Кириллу приписывается много сочинений, из которых, по мнению преосвященного Филарета, принадлежат: житие святого Нифонта, пользовавшееся в старину большим уважением, слово о том, яко не забывати своих учителей, поучение «Духовное убо семя в наших душах уже и правое… всеял еси», слово «О первозданном» (о сотворении прародителей), слово «О страсе Божии», «О небесных силах», «О злых и неверных человеках», «О злых дусех» с упреками за языческое суеверие, и слово святого Кирилла о мытарствах. |
| Пимен — персонаж более чем значимый и поданный с серьезной торжественностью. Он действует не от себя, но исполняет «труд, завещанный от Бога». Ему дано знание греха и предвидение последствий общенародного прегрешения; он ведает, что неправеден и повинен не только Борис, убивший царевича, но и народ, равнодушно нарекший Бориса царем: Прогневали мы Бога, согрешили: Владыкою себе цареубийцу Мы нарекли… Но — и тут Пушкин как бы испытывает своего героя — рядом с Пименом дремлет тот, кто как раз и явится расплатой; тот, с кем будет связан ход ближайшей русской истории, — Гришка Отрепьев. И мудрый летописец, проникший мыслью в тайный ход вещей, не только не провидит в Григории лицо историческое, но и невольно указывает новоначальному иноку на открывшуюся «царскую вакансию»! Случайно ли Пушкин вводит в монолог Пимена упоминание о «многострадальном Кирилле», который некогда жил в той же келье и говорил правду в лицо Иоанну Грозному? А в уста Бориса слова о том, что …В прежни годы, Когда бедой отечеству грозило, Отшельники на битву сами шли. Знание Пимена — отмечено инаким, иноческим, высоким равнодушием; оно не ставится под сомнение, но и не до конца устраивает Пушкина. Совсем не то — Юродивый, который появляется перед зрителем не в замкнутом пространстве кельи, но на открытом всем ветрам Истории пространстве площади перед собором, среди людской толпы. Он ведает и жалость, и гнев; он то поет слезную песенку: Месяц светит, Котенок плачет, Юродивый, вставай, Богу помолися! — то сердится: …Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича… Так что «не ведая ни жалости, ни гнева» — это не про него, не для него. И недаром Юродивый почти прямо сравнивается с царем: Третий Чу! шум. Не царь ли? Четвертый Нет; это юродивый. Ему тоже дана власть — только другая, по-своему гораздо большая, чем власть Летописца и даже власть Царя. Власть не только знать о преступлении и наказании, но и свободно, прилюдно говорить об этом: Царь Оставьте его. Молись за меня, бедный Николка. (Уходит.) Юродивый (ему вслед) |
| Наследство их из рода в роды Ярмо с гремушками да бич. Нет сомнений, что их автор, каким бы либералом в душе он ни был, не верит, что гражданственность в России (послегодуновской, послепетровской, послепавловской…) родилась. Она как была, так и осталась нереализованной возможностью, потенцией; с ней связаны будущие надежды, но на нее невозможно рассчитывать «здесь и сейчас», в эпоху «молчания ягнят». А на что же возможно? Или закольцованное безличие властной воли и народного безволия так и будет беспрепятственно удушать современную Россию? И тут нужно обратить внимание на двух совершенно особых персонажей пушкинской трагедии: Летописца и Юродивого. Только эти двое освобождены от моральной ответственности за общероссийскую катастрофу, выведены за ее скобки, — хотя оба, подобно царю, своеобразно увенчаны. Только не тяжелой шапкой Мономаховой, а клобуком — один и железным колпаком — другой. Увенчаны недаром — их призвание по значимости сопоставимо с монаршим, ибо они являются носителями независимого и от власти, и от толпы личного мнения, без них будущность русской гражданственности невозможна. Мудрый Пимен первым из современников Годунова решается вслух назвать причину Смуты — цареубийство, нарушение законов Божеских и человеческих; он своим монологом задает точку зрения вечности, без чего высокая трагедия вообще невозможна. Он раз и навсегда отверг соблазны земного жития и избрал для себя путь свидетельства о зле, царящем в мире; не перед современниками — перед потомками. …Недаром многих лет Свидетелем Господь меня поставил… Когда-нибудь монах трудолюбивый Найдет мой труд усердный, безымянный, Засветит он, как я, свою лампаду — И, пыль веков от хартий отряхнув, Правдивые сказанья перепишет… Его грядущий адресат — такой же Пимен, который точно так же удален от быстротекущего времени и, в свою очередь, обращается не к современнику, а к потомку. «Внутреннее время» Пимена вненаходимо, внеположно Истории, очищено от страдательного залога; оно «безмолвно и покойно». Именно поэтому Пимен уходит в свой труд ночью, когда итог одному дню с его бурями подведен, а начало другому дню не положено; когда История как бы замирает; и недаром «последнее сказанье» должно быть завершено до наступления утра: «Но близок день, лампада догорает…» |
| 9. Рассказывали о нём: какие-то люди пришли к нему, чтобы он рассудил их. Но старец прикинулся глупым, и тогда женщина, стоявшая близ него, сказала: «Старец этот — юродивый». Старец, услышав ее слова, подозвал женщину и сказал: «Сколько трудов совершил я в пустынях, чтобы стяжать это юродство, и неужели сегодня через тебя я должен потерять его?» 10. Однажды авва Аммон пошел в одно место на трапезу. Там был один [брат], о котором ходила дурная молва; и случилось так, что в келлию этого брата зашла одна женщина. Жители того селения, прослышав про это, возмутились и собрались вместе, чтобы изгнать его из келлии. Узнав, что епископ Аммон находится тут, пришли и просили его пойти с ними. Проведав про это, брат спрятал женщину в большой пифос. Придя вместе с толпой, авва Аммон узнал о случившемся, но ради Бога скрыл дело. Войдя, он сел на пифос и повелел обыскать келлию. Когда ее обыскали и не нашли женщину, авва Аммон сказал: «Что это значит? Бог простит вас». Помолившись, он приказал всем удалиться и, взяв за руку брата, сказал ему: «Брат, внимай себе». Сказав это, ушел. 11. Авву Аммона спросили: «Что есть узкий и тесный путь (Мф. 7:14)?» Он ответил: «Узкий и тесный путь есть [постоянное] принуждение своих помыслов и отсечение собственных желаний ради Бога. Об этом и говорят слова: Вот, мы оставили все и последовали за Тобою (Мф. 19:27)». 12. Братия пришли к авве Антонию и сказали ему одно речение из Книги Левит. Старец удалился в пустыню, и авва Аммон, зная его привычку, скрытно последовал за ним. Уйдя далеко, старец встал на молитву и сильным голосом вскричал: «Боже! Пошли мне Моисея и пусть он наставит меня относительно этого речения!» И сошел к нему глас, глаголющий с ним. Авва Аммон говорил об этом: «Глас я слышал, но смысл сказанного не разобрал». 13. Паисий, брат аввы Пимена, поддерживал отношения с неким [человеком, жившим] вне его келлии. Авва Пимен не хотел этого и [однажды], встав, пришел к авве Аммону и говорит ему: «Паисий, брат мой, поддерживает отношения с неким [человеком], и я не могу обрести покой». Авва Аммон отвечает ему: «Пимен, ты находишься в расцвете сил. Пойди, сядь в келлии своей и положи на сердце свое, что ты уже год лежишь в могиле». |
| «Подготовка Корина к основной картине выражается в сотне эскизов, натурщиками для которых служат махровые изуверы, сохранившиеся в Москве остатки духовенства, аристократических фамилий, купечества и т.д. Так, например, среди натурщиков Корина имеется человек, окончивший два высших учебных заведения и в 1932 году постригшийся в монахи. Корину позируют бывшие княгини, ныне ставшие монахинями, попы всех рангов и положений, протодьяконы, юродивые и прочие подонки... Наши попытки доказать ему ложность взятой им темы пока не имели успеха... Прошу Вашего указания по этому вопросу». Упокой, Господи, душу раба Твоего Павла во Царствии Твоем, и за мужественное сердце его даруй ему удел среди тех героев веры, живописные иконы коих, открывающие тайны Промысла Твоего, он создал в ободрение сердец и в воскрешение веры! Быть может, забегая вперед в своих воспоминаниях о Патриархе Пимене и о его сподвижниках, мне хотелось бы с особой молитвенной теплотой помянуть Высокопреосвященного Питирима (Нечаева), митрополита Волоколамского и Юрьевского, молитва об упокоении и вечная память коего не покидают моего сердца. Известный своей наблюдательностью и высоким даром осмысления времени — не только своей современности, но и многих предшествовавших веков, — владыка Питирим в своей одноименной книге «Русь уходящая» описал случай, произошедший в 1954 году. Напомню, что к тому времени самой картины еще не было, автор создал окончательный эскиз лишь пять лет спустя. «В Академии художеств была выставка Корина. Были выставлены подлинники его полотен " Русь уходящая " . Патриарх сказал: " Сейчас много народу, так что вы сходите, посмотрите, а потом, когда закроется, я тоже схожу. А пока вы мне все расскажете " . Он, действительно, очень хотел посмотреть. И мы пошли. Леня Остапов был еще в мирском, я — в рясе, а у Пимена (архимандрит Пимен (Хмелевский) — М.Ф.) был уже крест. Ходим мы, смотрим, а за нами — целый хвост народу: " Вон, «Уходящая Русь» ходит! " — слышится за спиной. Потом мы спускаемся по лестнице: " Ну, «Уходящая Русь» уходит! " Мы надеваем рясы в гардеробе, а там с балкона смотрят: " «Уходящая Русь» совсем ушла! " Тут Пимен поднимает голову и громко говорит: " А мы еще вернемся! " ». |
| Преподобный Кирилл Новоезерский Один из наиболее ярких фрагментов Жития – описание того, как преподобный принимает милостыню от своего отца, – напоминает эпизод Жития Алексия, человека Божия, в котором главный герой, получая милостыню от собственных слуг, с благодарностью восклицает: «Благодарю Тя, Господи, яко сподобил мя еси приати милостыню от своих домочадець имени Твоего ради». На деле, говорит агиограф Кирилла Пимен, в Кирилле и Алексии много общего, они одним миром мазаны, и сходство их заключается в глубочайшем смирении, несистемности и нежелании подчиняться порочным законам устроения человеческого общества. Однако юродство Кирилла принимает особую, нестандартную форму – форму странничества, благочестивого скитания по северным землям, преимущественно по берегу Белого моря. При этом если обыкновенно юродивые селились в каком-то городе (Пскове, Новгороде, Устюге, Москве…) и жизнь их принимала форму благочестивого лицедейства, а значит, требовала внимания публики и была рассчитана на произведение эффекта, то Кирилл, перемещаясь с места на место, был лишен постоянной аудитории, а значит, душевно сросся с избранной ролью блаженного странника, искренне полюбил ее. Несмотря на то, что странничество как таковое никогда не стало формально узаконенной формой достижения святости в русской церковной традиции, многие древнерусские жития представляют нищих странников сокровенными подвижниками, пускай не признанными людьми и даже Церковью, но несомненно приблизившимися к Богу. Так, преподобный Даниил Переславский, выходя на порог своей кельи, видит столпы неизреченного света, которые поднимаются к небесам от могил безвестных путников, умерших от голода и мороза на улицах древнего Переславля; Даниил ужасается сокрытой святости этих убогих путников и ставит одной из важнейших целей своей жизни погребение странных и уход за скудельницей. Преподобный направился на крайний север – к Белому морю – и много лет бродил по пустынным берегам Тем не менее традиционная преподобническая агиография не знала мотива странничества; при всем восхищении страннической аскезой сам Даниил отнюдь не спешит взять в руки посох и покинуть стены родного монастыря. И Кирилл Новоезерский становится одним из тех немногих русских преподобных, который на это решается. Примечательно, что Кирилл направляется на крайний север, к Белому или, как говорили тогда, дышащему стужей морю и много лет бродит по пустынным берегам, вдыхает морозный воздух Ледовитого океана, вслушивается в суровый рокот его ледяных волн. Здесь он, по всей видимости, посещает те селения, в которых проходила жизнь Соловецких чудотворцев: Сороку (ныне Беломорск), где Савватий познакомился с Германом; Шуньгу, родину преподобного Зосимы; Выгу, где умер некогда преподобный Савватий. |
|
|
