| По его словам, социализм есть «техника устроения социальной жизни в научной области». Посему, по мнению о. Аггеева: «христианство и социализм находятся в разных плоскостях, и говорить о их противоположности не приходится. Но как многие злоупотребляют христианством и желают обратить его в защиту того, что к христианству не относится, так некоторые социалисты переступают пределы – переступают за технику устроения жизни; на этой почве и является социал-демократия, которая стала религией. Отец её – Карл Маркс, но истинный отец социал-демократии – это Фейербах. Социал-демократия и христианство действительно антиподы, но социализм, в его классической форме, может быть равно и атеистическим и христианским. Есть, например, кроме социал-демократов, другой вид социализма, социалисты-революционеры, или, попросту эс-эры. Это злейшие враги социал-демократии, и пунктом их расхождения с нею служит именно метафизическая область – вопрос о свободе воли, о значении личности в истории, о начале индивидуализма и т. п. В области религиозной социалисты-революционеры могут быть и христианами, по-своему оправдывая насилие. Общая христианская основа у социалистов-революционеров есть. Они имеют отцом своим известного Н. Михайловского; между тем не решено еще, был ли Михайловский атеист или теист, скорее даже он был теист. Есть еще вид социализма; с ним можно ознакомиться по последней прекрасной статье талантливого Туган-Барановского; он самоотверженно и с напряженною силою выступает против социал-демократии; он возводит социализм новейший к Канту, а о Канте едва ли можно сказать, что он атеист». О каком же социализме говорит первый тезис протоиерея Восторгова, о. Аггееву неизвестно; о. Аггеев «всерьез даже не может и рассуждать о нем»; социал- демократия материалистична, но о. Аггеев считает ненужным и напрасным спорить или бороться и с материализмом, ибо «кто же теперь не понимает, что материализм не выдерживает критики научной мысли; в этом теперь согласны все ученые. Маркс был гений в финансовой области, а религиозная сторона его учения, действительно материалистичная, не заслуживает внимания“. |
| С 1 июля 1912 г. в Петербурге начал выходить еженедельный «Церковно-общественный вестник», посвященный рассмотрению вопросов современной церковной жизни с позиций необходимости «церковного обновления». Круг заявленных сотрудников весьма широк: помимо известных уже имен – С. Н. Булгакова, И. М. Гревса, А. В. Карташева , Н. А. Бердяева , о. К. М. Аггеева, Н. Д. Кузнецова , – принимали участие менее известные публике профессора духовных академий: Н. А. Заозерский (МДА), В. З. Завитневич (КДА), В. И. Экземплярский (незадолго до этого уволенный из КДА) и другие авторы. В числе приоритетных тем – вновь внесенный в повестку дня вопрос о восстановлении патриаршества и тяжелое положение высшей духовной школы после введения нового академического Устава. В статьях по этим вопросам резкой критике подвергалось «реакционное направление» небольшой группы иерархов (ее лидером вновь называли архиепископа Антония Храповицкого) , в последнее время оказывавшей решающее влияние на церковные дела и активизировавшей свою деятельность в Государственной думе. В одной из статей еженедельника отмечалось: «По мнению сведущих людей, – и притом людей, настроенных совершенно консервативно, этот устав поставил наши академии в такое положение, что через несколько лет даровитые и убежденные люди среди академических профессоров будут только редкою случайностью, а академическая наука, не процветающая и ныне, прямо сойдет на нет. Относительно же самой редакции Устава нам приходилось слышать от профессоров академии, что она на редкость небрежна» 2288 . Обращает внимание схожесть некоторых оценок, переданных автором, как мнение «сведущих людей... настроенных совершенно консервативно», с кратким обзором «Богословие», помещенным без подписи в январском номере «Нового времени» за 1913 г. Автором обзора был Н. Н. Глубоковский . «В 1912 г. богословско-философская литература была мало продуктивна и не дала слишком заметных произведений. Были на то причины общие и частные. Первые для интересующихся достаточно ясны, а вторые, напр., таковы. |
| По мнению священника Аггеева, спорить с материализмом нелепо, поскольку он не выдерживает научной критики. Маркс был гений в финансовой области, а религиозная сторона его учения, действительно материалистическая, не заслуживает внимания. 625 Возражая о. Константину, И.Г. Айвазов пытался показать, что социализм во всех своих проявлениях глубоко материалистичен. Д.И. Боголюбов говорил, что необходимо понять природу революционного движения, а заявления о безнравственности социализма бесплодны, ими никого не убедишь: Как вы скажете, что социал-демократия противна христианству, а вам ответят: эс-дэки заботятся о рабочем человеке, отстаивают 8-часовой рабочий труд, хотят дать голодному кусок хлеба и все имущество обобществить. 626 Резюмируя эту дискуссию, протоиерей Иоанн Восторгов указывал, что все социалистические партии имеют много общего, а делить социалистов на «своих» и «чужих» неудобно с практической точки зрения. Социализм следует считать явлением антихристианским, а борьбу с ним – одной из задач пастырской деятельности: Не понимаю, как можно отрицать общее в учении социалистов всех партий и разновидностей. Это общее – перенесение неба на землю, ограничение интересов человека только «техникою устроения жизни», отсюда материализм, отрицание высшего духовного начала жизни, отсюда и атеизм. И потому именно социализм, в виде социал-демократии, ухватился за Фейербаха, что нашел у себя с ним полное внутреннее сродство. Но возьмем вопрос практически. Я – проповедник, пастырь, миссионер; приезжаю в село, – скажем, в село Даниловку, Саратовской епархии, где я действительно был и должен был говорить о социализме, которым заражены крестьяне, разграбившие несколько соседних помещичьих имений. Нужно им сказать о социализме: «Можно ли быть православным христианином и вместе социалистом?» Итак, по данным здесь указаниям и объяснениям, я должен сказать крестьянам приблизительно следующее: «Видите ли, братие, есть где-то классический социализм; где он – мне не известно; какой-либо ученый мне его потом откроет. А есть социал-демократия. Она, несомненно, безбожная; но другие говорят, что много в ней доброго, чистого, честного, и это все она взяла у христианства. Но вы все здесь – социалисты-революционеры. О вас я уже не знаю, что сказать. Дело в том, что ваш отец – Михайловский, а о нем ученые наши еще не порешили, был ли он верующим или безбожником. Впрочем, есть еще статья Туган-Барановского; слышно, он возводит социализм новейший, особенный, к Канту, а Кант в Бога веровал. Но статьи Туган-Барановского я еще не читал». Социализм, в общем, есть явление богоборное, есть вопрос Вавилонской башни и восстания на Божество, есть вопрос не богочеловечества, а человекобожия. И потому, безотносительно к его партиям и разновидностям, социализм вообще противоположен христианству и мы, пастыри Православной Христовой Церкви, должны с ним бороться. 627 |
| И, наконец, близка ему и общая позиция Леонтьева – уединенность, «дикость» и невнятность кругу публики. В этом они сходятся. Но это участь почти всех, кто думает лишь за себя, не стоит ни в каких рядах и не носит в них тех или иных эполет». На страницах «Возрождения» дважды к книге Бердяева обращается редактор газеты П. Б. Струве, в эмиграции заметно поправевший и ставший идеологом реставрации монархии в России, а отсюда – далеко не самый близкий Бердяеву публицист. В 359 от 27 мая 1926 г. он пишет рецензию «Из духовного прошлого России» сразу на две книги – второй была книга барона Б. Э. Нольде «Юрий Самарин и его время», а в 362 от 30 мая – публикует статью « Константин Леонтьев », написанную в связи с книгой Бердяева, в которой дает собственную, почти восторженную оценку Леонтьеву, разделяя, однако, безусловную ценность его идей философии истории и их конкретную применимость в практической политике: «Из философии силы и государства, из ясного понимания лествичного строения человечества, из иерархического развертывания истории не вытекает никаких политических выводов и никаких определенных исторических предвидений. Непонимание этого составляет ту «ошибку короткого замыкания» (посылок и выводов), о которой я уже говорил и в которую часто впадал и Леонтьев. Из того, что абсолютное всеобщее равенство невозможно и бессмысленно, не вытекает вовсе никаких выводов о формах относительного равенства. Поэтому, будучи настоящим учителем и для нашего времени в отношении метафизики и мистики общественно-государственного бытия, Леонтьев не может быть таковым в отношении конкретной политики и развертывающейся на наших глазах живой истории. Успехи «демократии» не опровергают философских идей Леонтьева, и успехи «фашизма» их не подтверждают. Историческая и политическая философия и не отливает пуль ни в каком смысле, и не изготовляет политических фейерверков» (цит. по: Струве П. Б. Дух и слово. Париж, 1981. С. 263). В берлинской газете «Руль» 1753. 8 сент. 1926 г.) о книге отозвался С. Л. Франк , в свое время писавший о книге о. К. Аггеева (его рец. «Миросозерцание Константина Леонтьева » см. в наст, сб.): «В наше время, когда пережитая нами национально-политическая катастрофа столь многому нас научила и заставила переоценить столько ценностей, многие идеи Леонтьева, ранее по близорукости нашей казавшиеся нам парадоксальными, теперь вновь оживают перед нами в своей глубокой гениально-пророческой правде. Жутко, но вместе и поучительно теперь читать страницы, предсказывающие неизбежное наступление социализма и попрание социализмом всех гуманитарно-демократических начал общественной жизни. Да и вообще, только теперь мы можем достойно оценить не только пленяющую гениальность этого безгранично смелого мыслителя, этого «русского Ницше», но и всю объективную значительность его парадоксальных идей...» |
| Гораздо важнее для нас общая оценка мировоззрения Леонтьева, вне отношения к догматической системе какого-либо вероучения. В этом отношении, как указано, у нас сделано еще весьма мало. Общественное мнение, привыкшее у нас вообще к внешним, политическим критериям, знает Леонтьева только как яростного реакционера и изувера. Ив. Аксаков определял его учение как «сладострастный культ палки». Этим дана довольно меткая характеристика выводов мировоззрения Леонтьева, но нисколько не определены его посылки и внутренняя связь его содержания. Свести идеи Леонтьева к системе, открыть логическую взаимозависимость отдельных частей его учения, в сущности, и невозможно: слишком противоречивы и самостоятельны те мотивы, под влиянием которых оно сложилось. Как совместить эстетическую страсть к богатству и сложности жизни с изуверским монашеским аскетизмом, как соединить глубочайший пессимизм с романтической верой в возрождение византийского строя или тонкую любовь к свободному и самобытному многообразию жизненных явлений с цинической проповедью самодовлеющего значения государственного насилия? Несмотря, однако, на это противоречивое иррациональное сплетение отдельных ветвей духовного существа Леонтьева, в нем есть некоторый общий корень. Этот корень сам состоит из двух неразрывно слитых частей, и его вернее всего можно было бы определить как эстетическое изуверство. Что страстный, органический эстетизм был основным свойством натуры Леонтьева, в этом согласны все его критики. В книге г. Аггеева эта черта отмечена весьма ярко на основании чисто биографических (и автобиографических) данных. Известно также, что именно этим мотивом определялась фанатическая ненависть Леонтьева к «эгалитарному» прогрессу, к будничным, мещанским, прозаическим и обезличивающим формам современной европейской цивилизации. «Не ужасно ли и не обидно ли было думать, что Моисей входил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи, римляне вели Пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной и комической своей одежде благодушествовал бы «индивидуально» и «коллективно» на развалинах всего прошлого величия?..» Эта мысль, которая в множестве оборотов встречается у Леонтьева, роднит его не только с Ницше, близость к которому и в других отношениях весьма замечательна, но и с соответственными пессимистическими размышлениями о современной культуре у Дж. |
| В 1903 г. эту мысль подхватил Розанов в предисловии к публикации писем Леонтьева к нему («Русский вестник», 4), которое было перепечатано в сборнике «Памяти К. Н. Леонтьева , + 1891» с небольшими изменениями под заглавием «Неузнанный феномен». В 1905 г. была готова и наполовину напечатана в «Вопросах жизни» розановская статья «Из старых писем. Письма Влад. Серг. Соловьева», в которой было высказано предположение, что доживи Леонтьев до появления декаденства, то оно охватило бы его душу как последняя и смертельная любовь. (Полностью статья вышла в «Золотом руне» за 1907 г., 2, 3.) В том же году, в тех же «Вопросах жизни» появляется уже цитированная мною статья Бердяева « К. Леонтьев – философ реакционной романтики», где автор, потрясенный великим совпадением Леонтьева и Ницше, сообщает о нем трижды. Может быть, это своеобразная форма привлечения читательского внимания? С. Л. Франк в 1909 г., рецензируя книгу о. К. Аггеева о Леонтьеве, пишет: «Сходно с Ницше и Бодлером, но, пожалуй, еще сильнее их, Леонтьев ощущает красоту всего трагического и демонического; болезненная острота этой любви к трагическому граничит у Леонтьева с садизмом» 440 . Закржевский же как общепризнанный факт сообщает о Леонтьеве: нынче он «становится выше Ницще» 441 . Упомянем еще одного, совсем уж позабытого писателя Ф. Ф. Куклярского. Этот господин, появившись в Петербурге, за три года издает три книжки, в которых довольно бледно и неудачно подражает Ницше. Нашлось место на их страницах и Константину Леонтьеву . К слову сказать, сам автор был непримиримым противником христианства. Розанову он писал: «Могу без обиняков сказать, что я – ярый противник христианства и, пожалуй, Христа, но не знаю, насколько моя платформа близка к Вашей. Кроме Л. Шестова и Вас, я не вижу вокруг себя никого, кто мог бы сказать мне несколько утешительных слов» 442 . Утешать было от чего, ведь Ф. Куклярский пришел, чтобы сказать «последнее слово человеку – последнее, что еще можно сказать ему». Это слово «давно уж ищет открытых ушей: «Сгинь! " ». |
| 14 апреля 1909 г. К.М. Аггеев. Индивидуализм в христианстве. Участники дискуссии: арх. Михаил (Семенов), Д.С. Мережковский, Вяч. И. Иванов и др. 21 апреля 1909 г. Д.В. Философов. Национализм и религия. Д.С. Мережковский. Опять об интеллигенции и народе (Семь смиренных//Речь. 1909. 26 апреля. 112). Участники дискуссии: П.Б. Струве, С.Л. Франк , К.М. Аггеев, Б.Г. Столпнер, М.П. Неведомский (Миклашевский). 4 мая 1909 г. В. В. Розанов . О радости прощения (Весы. 1909. 12. С. 173–181). Вяч. И. Иванов . Евангельский смысл слова «земля». (опубл.: Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1991 год. СПб., 1994. С. 142–154). Участники дискуссии: Д.С. Мережковский, В.П. Протейкинский, С. А. Алексеев и др. Сезон 1909/10 г. 3 ноября 1909 г. Д.С. Мережковский. Земля во рту (Речь. 1909. 15 ноября. 314. С. 2). Участники дискуссии: Вяч. И. Иванов , Д.И. Боголюбов, Е.В. Аничков, Д.В. Философов, С. А. Алексеев . 22 ноября 1909 г. (секционное) К.М. Аггеев ведет собеседование на тему: «Христианство и его отношение к благоустроению земной жизни». Участники дискуссии: И.Ф. Анненский, Вяч. И. Иванов , Б.Г. Столпнер, С.П. Каблуков, С. А. Алексеев , Д.С. Мережковский, Д.В. Философов. 24 ноября 1909 г. А.А. Каменская. Теософия и богостроительство (доклад и стенограмма заседания опубликованы: Вестник теософии. 1910. 2. С. 62–101). Участники дискуссии: Вяч. И. Иванов , К.Ф. Жаков, Д.С. Мережковский, Е.Ф. Писарева, В.П. Протейкинский, Н.А. Рейтлингер, М.В. Ладыженский, К.Д. Кудрявцев. 29 ноября 1909 г. (секционное) Продолжение обсуждения доклада К.М. Аггеева «Христианство и его отношение к благоустроению земной жизни». Участники дискуссии: С. А. Алексеев , Д.С. Мережковский, Д.В. Философов, В.Я. Колачев, В.П. Протейкинский, С.П. Каблуков. 20 декабря 1909 г. (секционное) Д.В. Философов. О современных религиозных течениях в католичестве. Католический модернизм. Участники дискуссии: Вяч. И. Иванов , С.В. Троицкий , В.В. Бородаевский, Д.С. Мережковский, А.В. Карташев , С.П. Каблуков. 27 декабря 1909 г. (секционное) |
| В 1909 году в Киеве была издана фундаментальная работа священника Константина Аггеева «Христианство и его отношение к благоустроению земной жизни. Опыт критического изучения и богословской оценки раскрытого К.Н. Леонтьевым понимания христианства». В том же 1909 году увидела свет статья уже известного в то время религиозного философа С.Л. Франка «Миросозерцание Константина Леонтьева». В 1916 году выходит статья не менее известного в то время экономиста и философа С.Н. Булгакова «Победитель - Побеждённый (Судьба К.Н. Леонтьева)». «ЗАВТРА». Насколько мне известно, о Леонтьеве много писала русская эмиграция. В. КАТАСОНОВ. Да. Н.А.Бердяев в 1926 году издал довольно крупную работу, которая называлась «Константин Леонтьев. Очерк из истории русской религиозной мысли» . В ней, кстати, он скорректировал свои излишне жёсткие оценки творчества Леонтьева, которые содержались в его очерке 1904 году. Вероятно, за это время многие трагические события в мире подтвердили правоту мыслей Леонтьева, а Н. Бердяев сумел освободиться от многих своих либеральных предрассудков начала века. Оценки типа «малое дитя» или «растерявшийся романтик», которые Бердяев давал в начале века, в новом очерке уже отсутствуют. Тем более исчезают всякие параллели с Ницше и сатанизмом. Бердяев уже называет Леонтьева «свободным», «самобытным», «уникальным» русским мыслителем. Он сравнивает Леонтьева со славянофилами, но ставит его выше их. Еще Н.А. Бердяев писал о Леонтьеве как о человеке, который «провидит не только всемирную революцию, но и всеобщую войну. Он предсказывает появление фашизма. Он жил уже предчувствием катастрофического темпа истории». Особо следует вспомнить «Историю русской философии» протоиерея В.В. Зеньковского (книга издана за рубежом в 1948-1950 гг.). В этом фундаментальном труде есть специальный раздел, посвящённый философии К. Леонтьева. Некоторые эмигрантские работы о Леонтьеве содержали крайне негативные оценки. Тот же Г.В. Флоровский в своей фундаментальной работе « Пути русского богословия» так отзывался о творчестве Леонтьева: «У Леонтьева всего неприятнее именно этот постоянный привкус двусмысленности. У него точно не было врождённого морального инстинкта, его как-то не тревожил никогда категорический императив «нравственного закона». Но у него не было и подлинной познавательной тоски. Об истине он тоже тревожился немного. Христианство не было для него светом разума, - об этом он никогда не говорил, да и о догматах вообще он упоминал как-то слишком редко. Не часто говорил он и о самом Христе...». |
| 291 Весьма характерно, что даже в православной среде делались попытки доказать, что мораль Евангелия неприложима к «общественной» жизни, и что даже как норма индивидуальной нравственности она страдает неполнотой и подлежит еще дополнению и исправлению» со стороны «исторического развития " 11. См., например, доклад г-на Дебольского «О ценности Евангелия для современной нравственности» в заседании Философского Общества при СПб. университете 14 ноября 1906 г. (приложение к литогр. докладу 19 декабря). 298 Ср. интересный доклад свящ. Аггеева 28 ноября 1906 г. в Философском Обществе при СПб университете, в ответ на доклад г-на Дебольского (ср выше, с. 202). 300 Holl К. Modernismus (Tübingen, 1908), с. 23 Cp Шафф Ф. Иисус Христос – Чудо истории (пер с нем), СПб, 1874, с. 39. «Благочестие Христа состояло не в бездеятельном созерцании и в отвлеченном от всего мирского мистицизме и эгоистическом самоуслаждении, но оно было именно практическое, всегда обращенное на возрождение и преобразование мира в Царство Божие». 301 2 Clem ad Cor 3, 4 и 4, 3 Preuschen, XIV, 3, с. 32 и 155 Hennecke, с. 591 (немецкий перевод). Это, конечно, внеевангельский вариант текста Мф. 7:21 «творящий праведность» – вместо «исполняющий волю Отца Моего Небесного». 304 См. обо всем этом обстоятельный реферат J Huby Une importante découverte papyrologique – Fragments d’un Evangile du II siècle, в известном журнале «Études» (Pans), номер 20 сентября 1935 г. 305 Может быть, это и было так называемое «Евангелие Египтян», из которого до сих пор известны только отдельные фрагменты. 306 «Études» (см. выше), с. 768, так характеризуют содержание этого фрагмента «Des debris de phrase conservés, il apparaît que les auditeurs de Jésus «étant embarrassés devant l’étrange question» qu’il leur avait posée, «Jésus s’arrêta, dans sa marche, sur la rive du fleuve Jourdain, et ayant étendu la main droite, (il prit?) et sema », mais quoi? impossible jusqu’ici de le spécifier, comme de déterminer l’embarrassante question». 307 |
| Это вещи, о которых говорят в Государственной Думе политики, иногда вовсе безрелигиозные. Что реформа Церкви – дело не религиозное, что к ней надо приступать не наивным церковным обывателям, а людям, политически прозревшим, это и было показано в докладе протоиерея К. М. Аггеева, очень кратком, бьющем только в эту точку. Эта же точка зрения была развита и в докладе Д. В. Философова. Что такой подход к вопросу церковной реформы был достаточно продуманным и верным, показало последнее обсуждение сметы Синода в Государственной Думе. Наконец-то и присяжные думские церковные политики открыли всем известную Америку, дошли после долгих блужданий в потемках эпохи Столыпина и Саблера до сознания той истины, которую Д. В. Философов систематически, чуть не десять лет, проводил в ежегодниках «Речи» по церковному вопросу и которую он изложил в своем докладе. Тезис о необходимости усиления власти обер-прокурора, так странно для некоторых звучавший в докладе Д. В. Философова, решительно был на этот раз выдвинут в Думе националистом В. Н. Львовым. До сих пор думские церковники считали своим долгом руководиться двумя директивами: протестовать, во-первых, против обер-прокурорского засилия и, во-вторых, против посягательств Думы на внутренние церковные дела как священные и неприкосновенные. Но драматический эпизод Самаринской обер-прокуратуры, видимо, заставил прозреть даже слепцов. Депутаты Львов и Шеин заговорили, что власть Синода за 200 лет сведена к нулю усилиями обер-прокуроров, а после 1905 года свелась к нулю и власть самих обер-прокуроров; таким образом, церковная власть во всех видах исчезла, и теперь нужно заняться ее восстановлением. Нужно Думе посодействовать усилению политической позиции обер-прокурора, чтобы он занимал политически определенное место и вел государственную линию в делах церковных, а не был бы какой-то странной амфибией, которая выступает в государстве от лица Церкви, а в Церкви от лица государства. Как будто в первый раз проснувшись и увидев воочию всю меру презрения к свободе Церкви известных безответственных сил, думские церковники наконец-то закричали о том же самом, о чем говорил и протоиерей К. |
|
|
