| Когда они услышали глас Господа Иисуса Христа: Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возьмет крест свой, и по Мне грядет. Кая польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит? И всяк, иже оставит дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, имене Моего ради, сторицею приимет, и живот вечный наследит ( Мф.16:24–26; 19:29 ): то оставили все, и пошли вослед Его; оставили мир с маловременными его красотами, оставили свои дома и имение со всеми любезными своими друзьями и сродниками; а другие оставили любезных и дражайших своих родителей, которые человеку паче всего света, кроме единого Бога: их человеку оставить есть не малый крест и не легкая скорбь; но за любовь Господа своего они и их оставили, помня, что Сам Господь сказал: иже любит отца, или матерь паче Мене, несть Мене достоин ( Мф.10:37 ). А другие оставили своих любезнейших младых жен с милыми своими чадами; это они уже сделали почти выше естества человеческого: ибо человек прилепляется к жене своей более, нежели к родителям; писано бо есть: оставит человек отца своего и матерь, и прилепится к жене своей ( Мф.19:5 ); и часто за жену отдает жизнь свою, и за детей своих почти каждый согласится страдать и умереть: ибо часто родители, видя чад своих страждущих, от жалости и сами умирают. Но любовь Господня и эту любовь преодолела. Когда они услышали глас Господа: аще кто грядет ко Мне, и не возненавидит отца своего, и матерь, и жену, и чад ( Лк.14:26 ): то паче жены и чад своих возлюбили Господа Бога своего, и все оставили, и вслед Его пошли. Воистину дороги родители и любезны жена и малые дети, и воистину все любезны, но не вечны, а временны и смертны, и не могут избавить от вечной муки, и не окажут помощи на страшном суде Христовом. Тогда не помогут родители своим чадам, ни чада своим родителям; но каждый за себя даст ответ Богу. Но я еще скажу о сем; потому что отчасти и сам это испытал; не много и самому прилучилось из этой чаши испить. Воистину, скорбно и болезненно – разлучаться с родными и любезными своими. |
| Монастырские работники, приехавши за лесом и привезши мне пищи, нашли меня без памяти и без языка и всего разбитого, и взяли меня и привезли на хутор, на сие место. Но Господь Бог мой чудесно меня исцелил в скором времени, якобы никогда я не был болен. И я благодарил Господа Бога моего, и более противиться воле Божией не стал, и остался на сем месте жить, и Господь благословил место сие. С помощью Божией, в скором времени я устроил сию обитель, как теперь сам видишь. Но вышедши из пустыни, возымел я непременное желание повидать еще духовного моего наставника и учителя, отца Серафима, которого уже более двадцати лет не видал. И весной отправился пеший в Саровскую пустынь (которая расстоянием отсюда 400 верст). По прибытии в пустынь, я пришел к келии отца Серафима, и желал его видеть. Но он меня до себя не допустил. Все к нему входили, мужи и жены, беспрепятственно; одному мне не было позволено; и стоял я до самого вечера. Наконец, благословил и мне взойти к нему в келию. Взошедши, я пал ему в ноги, и много плакал от радости, что чрез много лет сподобился видеть еще его в живых, и сказал ему: «Отче святый! за что вы на меня грешного прогневались, и целый день меня до себя не допускали?» Он же меня посадил, и начал говорить: «Нет, не так, отче Тимоне! Я тебя люблю, но это я сделал потому, что ты монах, да еще и пустынножитель, потому должен ты иметь терпение; да еще испытывал тебя, чему ты научился, столько лет живши в пустыне? He пустой ли ты из нее вышел? А прочие люди – мирские, да еще и больные; их надобно прежде подлечить и отпустить, ибо здравии врача не требуют, но болящие, как Господь сказал. А с тобой надобно при свободном времени больше побеседовать». И мы с ним всю ночь препроводили в беседе. 103. Наставление отца Серафима Саровского старцу Тимону Я, окаянный, слышавши сие, весьма много пользовался, и прожил у него в обители довольно дней, и пользовался его медоточными словесами, и смотрел на его равноангельную жизнь и на его подвиги и труды. Все время, сколько я у него гостил, он ежедневно служил Литургию, и всегда со вниманием и со слезами. |
| Потом призвал к себе своих духовных, великих муфтиев, кишишов, дервишей и муллов, и всех старших пашей. И почтив их и угостив, сказал им: «Я призвал вас затем, что хочу от вас узнать: что есть вера христианская, и что есть вера магометанская? Кто был Христос, и кто был Магомет? И скажите мне сущую правду: ибо я хотя и царь, но этого еще не знаю». Они сказали: «Оба были великие пророки, посланные от Бога». Царь опять спросил: «Для чего они были посланы?» Они ответили: «Весь мир от Бога отступил, и впал в идолопоклонство; потому Бог первее явился Аврааму, и сказал ему что нет другого Бога, кроме Бога вышняго, сотворшего небо и землю, и велел ему обрезаться. Потом Бог дал закон, писанный чрез Моисея пророка, одному народу еврейскому; но они от закона отступали: потому к ним посылал Бог других пророков, и извещал, что еще пошлет единого великого пророка, и уже не к одному еврейскому народу, но ко всем; и сказывали пророки о Его рождении, жизни и о смерти. И послал Бог Самого Сего великого пророка Иисуса, называемого Христа. И зачался Он не от мужа, но от Духа Святаго, и родился от чистой Девы, и сотворил великие чудеса. Но еврейские учители и власти, зависти ради, распяли Его на Кресте; но Он в третий день восстал, и пошел на Небо к Богу». Султан опять спросил: «Так Иисус на небо к Богу пошел?» Они ответили: «Точно так». Султан сказал: «А Магомет что значит?» Они отвечали: «Когда Бог увидал, что Иисуса народы не послушали, и закона Его не могли принять, потому что он очень строг и тяжек; то Бог послал другого великого пророка, Магомета, предать народам закон полегче, чтобы всем был вместителен». Султан спросил: «А пророк Магомет как родился, и сотворил ли какие чудеса?» Они отвечали: «Магомет родился от мужа и жены, а чудес он не сотворил ни одного, потому что они ему не нужны, и что закон его и без чудес всяк может принять за то, что он легок; а потом Магомет умер и пошел также к Богу». Султан спросил: «А кто на втором суде будет судить род человеческий?» Они отвечали: «Великий пророк Иисус Христос ». |
| Это утешение я принял от Бога за самое извещение, что труды мои, которые заставил меня трудиться владыка, приятны Господу Богу, и сердце мое сделалось очень покойно, и с радостию начал продолжать свое послушание. 140 . 1849 года в январе месяце скончался мой благодетель Федор Иванович Головков, причастившись Святых Таин и исповедавшись в полной памяти часа за три до смерти, маслом пособоровшись, и отходную духовный отец прочитал, – и отлетела душа его ко Господу. Сам владыка в соборе, – никто его не просил, и он никому не сказал, – сам назначил служить Литургию и сам отпевал погребение, – сам сказал нагробное слово, в котором ублажил покойного и вкратце объяснил его добродетели, но как сам не мог говорить от слез, но так весь народ, который почти не вместил собор, рыдал, а наипаче все бедные и странствующие, то и я теперь не могу все передать. Владыка по своему обыкновению говорил без приготовления – наизусть, но однако несколько слов остались у меня в памяти. Вышел он на амвон, перекрестился и протер слезы на глазах, и начал говорить следующее: 141 . «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. Что это здесь в соборе стоит за гроб, и гроб, как видится, должно быть, самого бедного человека, потому что он ничем не раскрашенный и не покрытый златотканными покрывалами, как здесь есть обычай покрывать, и даже по обычаю здешнему по пути и не набросано ветвей пихтовых, это явно означает бедность умершего. Гроб его сделан из простых досок, покрыт он простым церковным покрывалом; это все явно показывает, что он был человек небогатый, да и вам всем известно, что он был человек небогатый; так точно, видно, он не заботился о том, чтобы собрать больше денег и оставить после себя, и заготовить себе богато убранный гроб. Но, стало быть, он больше старался о том, чтобы и последнюю свою копейку, которую он добывал своими трудами, предпослать ее к Богу через посредство ближних – странствующих, бедных и нищих, которых он ежедневно сотни пропитывал; это я не похваляю умершего, как это свойственно льстецам, но говорю истинную правду, что единогласно скажет весь Томск; но что я говорю Томск, и вся обширная Сибирь, и даже в России тысячи об этом знают, ибо вы спросите странника, и сборщика, и богомольца, который бывал в Томске, где он стоял и имел приют в Томске? Все единогласно скажут: “У Федора Ивановича Головкова”. |
| Не сразу получилось начать автору написание своих странствований – сколько ни принимался он за исполнение своего замысла, ничего не приходило старцу Парфению на ум. Только после благословения владыки Афанасия стали приходить ему сцены из его странствований. Вдруг блеснуло что-то Божественное в уме, сделалась какая-то свобода и чистота, все стал, как бы видеть и слышать, самые тогдашние события и слова, да так, что стал писать старец Парфений легко и свободно. Сам автор, понимая, чьими молитвами создан сей труд, написал смиренное предисловие: «Написал же все сие без пристрастия, по совести, где сам ходил своими ногами и что видел собственными своими очами, или что слышал от людей, всякого вероятия достойных и свидетельствованных… А в чем по неведению моему согрешил, яко человек, по грубости ума моего, в том прошу прощения, потому что аз не учен есмь внешней премудрости, но груб есмь и невежда словом» 125 . В Сибирской стране произошло еще несколько важных и достойных внимания встреч отца Парфения. Встреча в городе Томске с юношами, двумя Григориями, побудила отца Парфения начать собирать материалы о жизни и подвигах во имя Господне старца Даниила Ачинского. Впоследствии, написав книгу о его жизни, сам отец Парфений так описал это знакомство: «Два года ежедневно приходили они ко мне в келлию; потом воспламенились до конца любовию ко Господу Богу, не захотели более жить в Томске в своих домах, а взявши от общества увольнение, пошли в Россию. Пришедши в Киево-Печерскую Лавру, там остались на жительство и стали в подвигах подражать киевским Чудотворцам. Сии два Григория, живши в Томске, много чудного слышали о подвигах и жизни блаженного старца Даниила и, ходивши в Иркутск на поклонение Святителю Иннокентию, сами были в Ачинске и деревне Зерцалах, где препровождал жизнь старец Даниил, и были в его келлии, подобной гробу или могиле» 126 . В 1852 году отец Парфений стал получать от этих рабов Божиих Григориев из Киево-Печерской Лавры настойчивые письма с просьбами описать жизнь старца Даниила, собрать о нем и его житии сведения, пока живы люди, современники сего Божия угодника. Сей труд отец Парфений проделал со всей ответственностью, переписывался со многими самовидцами жития старца Даниила, исцеленными по его молитвам. В течение 1853–1854 годов отец Парфений собирал эти данные, «призвав Бога в помощь и испросив молитв в Бозе почившего великого старца Даниила» 127 . |
| По всем горам высечены уступы – следы некогда бывших виноградников, и теперь даже стоит только бросить одну горсть земли на эти обнаженные каменья, чтобы показались на ней вдруг сотни растений и цветов: столько влажности, необходимой для прозябенья, заключено в этих бесплодных каменьях! Но никто из нынешних жителей ничего не заводит, считая себя кочевыми, преходящими, только на время скитающимися в сей пораженной Богом стране. Только в Яффе небольшое количество дерев ломится от тягости плодов, поражая красотой своего роста. Друг, сообразил ли ты, чего просишь, прося от меня картин и впечатлений для той повести, которая должна быть вместе и внутренней историей твоей собственной души? Нет, все эти святые места уже должны быть в твоей душе. Соверши же, помолясь жаркой молитвой, это внутреннее путешествие – и все святые окрестности восстанут пред тобою в том свете и колорите, в каком они должны восстать. Какую великолепную окрестность поднимает вокруг себя всякое слово в евангелии! Как беден перед этим неизмеримым кругозором, открывающимся живой душе» тот узкий кругозор, который озирается мертвыми очами ученого исследователя! Не вознегодуй же на меня, если ничего больше не сумел тебе сказать, кроме этой малой толики. Мне кажется, если бы ты сделал то же с библией, что с евангелием, то есть всякий день переводил бы из нее по главе, то святая земля неминуемо бы предстала бы тебе благословенной Богом и украшенной именно так, как была древле. Твой весь Н. Гоголь. Инок Парфений (Петр Агеев) (1807–1878) 15 Инок Парфений, в миру Петр Агеев, родился в Молдавии, в Яссах, в семье старообрядцев, и, по собственному признанию, «находился в расколе более тридцати лет» (до 1837 г.). Рано осиротев, он жил с приемными родителями, а достигнув совершеннолетия, отправился в странствия по святым местам. Выйдя из раскола, через несколько лет, на Афоне, где он пребывал с 1839 г., постригся в монахи. В 1855 г. Парфений рукоположен в иеромонахи, и в следующем году назначен строителем Берликовской пустыни. |
| Старец – духовник Арсений твердо знал, что его ученику суждено вернуться в Россию, но как мудро и многополезно для отца Парфения рассуждает сей великий угодник Божий: «Знай, возлюбленное мое чадо Парфений: в немощах твоих совершит Господь силу Свою и явит на тебе чудеса Своя; Господь проведет тебя с этими двенадцатью рублями двенадцать тысяч верст, и ничто тебя не может удержать, ни моря, ни горы, ни границы, ни злые люди, ни враги твои; только ты не ослабевай духом и назад не оглядывайся; но иди в назначенный тебе от Бога путь, и будешь в пути спокоен, и всеми телесными потребами доволен, и не устанут твои ноги от дальнего пути, и достигнешь благополучно до назначенного тебе места; только веруй Господу Богу, что получишь, и все будет тебе готово» 106 . Вот в этих словах старца Арсения и сокрыт тот могучий духовный, торжественный и ликующий благовест веры – веры чистой и пламенной. Глас иеросхимонаха Арсения – глас Божественный, его вера основана на личном, молитвенном знании Бога. Учеником какого старца сподобился быть отец Парфений, с каким столпом веры и духа смог он проводить время, смотреть на его равноангельскую жизнь, слушать его словеса и душеспасительные беседы, какую лобызать благословляющую руку и ежедневно, ежечасно впитывать в себя ту манну небесную, что обильно изливалась из уст старца! Последнее наставление отца Арсения, исполнившееся в точности, как и все предыдущие, пронизано гласом Божественной воли: «Возлюбленное мое чадо, посылаю тебя, яко овцу посреде волков: будут тебя терзать, уязвлять, хулить, поносить, и укорять; но не съедят. Господь тебе будет помощник, и Он тебя заступит; ты же все терпи с благодарением и переноси без роптания. И не имей надежды ни на что тленное и мимопроходящее, ни на деньги, ни на людей; но уповай только на единого Бога, и Он все твои дела исправит и совершит; но только иди в назначенное тебе место и назад не оглядывайся, а то потерпишь великое искушение. Назначил я тебе крест весьма тяжкий; ты же неси, не отягчайся; но паче радуйся и веселися, и благодари своего Создателя» 107 . |
| Потом дважды обращался с прошениями в Святейший Правительствующий Синод, но и оттуда удовлетворения никакого не получил. Потом, в 1851 году, имев случай, обратился письмом к Его Высоко пре освященству Филарету, митрополиту Московскому. Его Высокопреосвященство принял участие в моих скорбях, ибо известили меня о сем друзья мои, проживающие в ските Гефсимании, что он письмо мое показывал им и спрашивал о мне и о моем поведении. Потом подлинником мое письмо отослал к Вашему Сиятельству на рассмотрение, а потому дело мое Вашему Сиятельству небезызвестно, так же равно и самое мое желание и намерение. Но вот уже и этому второй год, но не имею никакого известия о моем деле, пошло ли оно в ход, или нет. Поэтому, припадая к стопам Вашего Сиятельства, прошу со слезами: возымейте попечение о мне, страннике, окончить мою участь к одному концу; ибо, проживая уже седьмой год в Томске беспрестанно угнетаемый скорбями внутренними сердца, уже и немало лишил своего здоровья. Ежели очень затруднительно оставить меня в Сибирских краях, также и исполнить мое желание, писанное в письме к Его Высокопреосвященству, то благоволите мне выехать в Московскую епархию, в скит Гефсиманию, к моим друзьям; тамо в тишине и безмолвии препроводить остальные дни моей скорбной жизни. Но, впрочем, препоручая себя в полное милостивейшему благораспоряжению Вашего Сиятельства: Остаюсь на всю жизнь мою Ваш смиренный послушник и богомолец, паче всего мира непотребнейший и странствующий инок Горы Афонской, всех последний Парфений грешный. 7 ноября 1853 г. В Томске». 155 . Ответ Его Сиятельства Обер-Прокурора, графа Протасова на мое письмо: «Отношение Обер-Прокурора Святейшего Синода графа Протасова к Его Преосвященству Афанасию епископу Томскому и Енисейскому, от 8 декабря 1853 г., 7964. По поводу поступившей ко мне от проживающего в Томске при Архиерейском доме монаха Афонской Горы Парфения просьбы, в коей он испрашивает, между прочим, дозволения ему выехать в Московскую епархию, в Гефсиманский скит, долгом поставляю покорнейше просить Ваше Преосвященство приказать объявить, чрез кого следует, монаху Парфению, что от него зависит обратиться о сем с просьбою по принадлежности к преосвященному митрополиту Московскому». |
| Потом пошел к духовнику Иерониму. Он, увидевши меня, заплакал, и преподав благословение, сказал: «Или, возлюбленное наше чадо, паки возвратился к нам во Святую Гору Афонскую? Или еще захотелось посмотреть нас? Но уже всех нас не увидишь: любимый твой старец Арсений скончался, и покинул нас. Теперь, что будешь делать?» Я упал ему в ноги, и со слезами стал говорить и просить: «Отче святый, аще старец мой Арсений скончался, то вы мне остались старцы: теперь вы имеете надо мною волю; примите меня паки в свою святую обитель; и паки в послушании буду у вас препроводить остальную жизнь свою». Он же мне сказал: «Теперь твое дело, отче Парфений, кончено, запечатано: блаженной памяти старец твой Арсений послал и благословил тебе идти в Россию, и сам помер, – это он своею смертью запечатал. Теперь нам тебя принять никак невозможно, а иди куда послан. А хотя и примем, то ты сам не будешь спокоен, да и мы пострадаем». И я наипаче восплакал, и стал паки ему говорить: «Отче святый! как я пойду в Россию и с чем? Только осталось у меня денег два рубля; а без денег идти невозможно, да и сам я отнюдь не имею желания; что сотворю, не вем». Иероним же сказал: «Про это как сам знаешь. Вот в Иерусалим и без денег сходил, еще остались два рубля; так и в Россию, аще есть воля Божия, то Бог даст и случай, и без денег выедешь; а здесь, в Святой Горе, тебе оставаться опасно». 93. Плач на гробе старца Арсения Потом пошел я к своему старцу Арсению. И пришедши спросил: «Где похоронили возлюбленного моего старца? Где положили тело моего наставника и утешителя? Где положили его многотрудные тленные останки? Покажите мне скорее, да поплачу о возлюбленном моем старце». Ученики же его мне показали. Я пал на гроб его, восплакал и возрыдал горько от великой моей скорби, и возглаголал в болезни сердца моего: «Отче святый! благослови меня, возлюбленное свое чадо, грешного Парфения, исполненного многих скорбей! Паки, отче святый, заехал к тебе из Иерусалима, принять от тебя душеполезное наставление, и получить в великих скорбях моих утешение. |
| Навсегда остаюсь ваш смиренный послушник и паче всего мира непотребнейший, странствующий инок Святой Горы Афонской, святой Пантелеимоновой русской общежительной обители, всех последний Парфений грешный. 24 Июля 1852 г. Томск». 148 . На сие письмо получил от Его Высокопреосвященства следующий ответ: «Честному иноку Парфению. С умилением прочел я епистолию твою; она показала мне, сколь велики труды твои и терпение, сколь свято желание сердца твоего, но, к сожалению, просьбу твою нахожу неудобоисполнимою, доколе не последовало решение от Святейшего Синода. И так надобно молиться и уповать, когда же Господь утешит тебя благоприятным решением дела твоего, мы не откажемся принять тебя и успокоить старость твою в пустынной Чикойской обители. Нил, архиепископ Иркутский, Нерчинский и Якутский.8 октября 1852 г.». 149 . Но я, не дождавшись ответа из Иркутска от владыки, потому что получил от постороннего лица ответ, что владыка помочь тебе не может, и участие в твоих делах не берет. То я вижу, что дела мои остаются без всякого действия и положился обеспокоить московского митрополита Филарета, как второго Члена Святейшего Правительствующего Синода, и написал ему письмо, следующее: «Святейшего Правительствующего Синода Члену, Высокопреосвящен нейшему Филарету, митрополиту Московскому и Коломенскому, Свято троицкой Сергиевой Лавры Священноархимандриту и разных орденов Кавалеру. От инока Святой Горы Афонской, странствующего Парфения грешного, урожденца Молдавского, покорнейшая епистолия. Ваше Высокопреосвященство, всемилостивейший Архипастырь! Припадаю к стопам ног Ваших, и со слезами прошу Вашего Архипастырского благословения и целую Ваши властные руце. Всемилостивейший Архипастырь, хощу я, паче всех человек непотребнейший, обеспокоить Ваше Высокопреосвященство сим моим посланием, но прихожу в трепет и ужас, дабы чем не оскорбить Вашу Святыню. Но возложих всю мою надежду на Господа Бога и на Ваши Архипастырские милости, и покройте мое невежество своим благоразумием. Ибо вот 8 месяцев боролся я с этим помыслом, чтобы известить Ваше Высокопреосвященство. |
|
|
