| Еще, проживая в Томске, собрал я воедино из разных книг слова и беседы разных святых отцов на Господские и Богородичные праздники, на русском языке, всего более осьмидесяти, в двух книгах, и назвал сие собрание Торжественник, который теперь находится в Гефсиманском ските. Еще составил книгу, в трех частях, в которой собраны повествования о разных особенно замечательных вещах и случаях, мною виденных и слышанных. 150. Повод к написанию сказания о старце Данииле В первые годы проживания моего в Томске, познакомились со мною два юноши из купцов, оба Григории, возгоревшие любовью ко Господу. Два года ежедневно приходили они ко мне в келию; потом, воспламенившись до конца любовью к Господу Богу, не захотели более жить в Томске в своих домах, а взявши от общества увольнение, пошли в Россию. Пришедши в Киево-Печерскую Лавру, там остались на жительство, и стали в подвигах подражать киевским чудотворцам. Сии два Григория, живши в Томске, много чудного слышали о подвигах и жизни блаженного старца Даниила, и ходивши в Иркутск на поклонение святителю Иннокентию, сами были в Ачинске и деревне Зерцалах, где препровождал жизнь старец Даниил, и были в его келии, подобной гробу или могиле. В 1852 году, из Киева они писали мне несколько писем, и усильно просили, чтобы, пока живы современники и самовидцы старца Даниила, собрал я сведения о его жизни, и прислал им. Но я, ово отказывался, ово молчал: потому что боялся приняться за это дело без Божия на то извещения. Хотя я и сам много слышал великого и удивительного о старце Данииле, но отлагал до времени писать о нем что-либо. Но получая беспрестанные и усильные просьбы и даже понуждения, как от обоих Григориев, так и от других многих людей, собрать сведения о жизни старца Даниила, все это я принял за Божие извещение, и в 1853 году начал спрашивать о нем, письмами, тех, которые его лично знали и были ему близки; а в 1854 году, что мог, собрал и написал. Сказание мое здесь предлагаю. 151. Сказание о почившем в Бозе старце Данииле, жившем и подвизавшемся в сибирской стране, близ города Ачинска |
| Каноны все пели на глас. Когда начали петь «Хвалите Господа с небес» все три псалма по стихам, тогда митрополиты по двое подходили к Патриаху, и покланялись и лобызали его руку, и входили в алтарь и облачались; а семь диаконов взяли все патриаршее облачение, и вынесли в Царские врата, и облачали Патриарха на кафедре, торжественно, с пением. А один архимандрит в то время проскомидию совершал. Славословие великое пели торжественно. По окончании утрени протодиакон возгласил: «Владыки, изъидите из алтаря!» Архиереи все вышли Царскими вратами во всем облачении, без митр, а в камилавках; и поклонившись Патриарху, стали на своих кафедрах. Потом, по обычаю, началась Литургия. Продолжалась Литургия весьма торжественно и великолепно: служил Патриарх и четыре митрополита, и шесть архиепископов и два архимандрита, – всех двенадцать, а тринадцатый Патриарх, наподобие того, как у Христа было двенадцать Апостолов; и семь диаконов, наподобие как было у апостолов семь диаконов. С великим входом шли только два архимандрита и семь диаконов. Архиереи же с Патриархом стояли, от самого престола и до амвона, лицом на запад. И самый младший архиерей принял от диакона дискос с Агнцем, обратился на восток, и возгласил: «Патриаршество твое да помянет Господь Бог во Царствии Своем, всегда, ныне и присно, и во веки веков!» Потом второй архиерей принял, и сотворил такожде; и так все один от другого принимали, и Патриарха поминали. Патриарх же стоял подле престола лицом на запад, главу имея весьма низко наклоненну. От последнего митрополита принимал сам Патриарх, и вышел в Царские врата, и поминал трех Восточных Патриархов, потом благочестивых царей, потом обратился на обе страны, и сказал: «Архиерейство ваше да помянет Господь», и прочее. Потом поминал многие частные лица, потом возгласил: «Всех вас православных христиан да помянет», и прочее, и потом поставил дискос на престол. Такожде творили и с потиром, и потом отправляли по чину Литургию. Когда же пришло время причащаться, то прежде Патриарх сам причастился, потом причащал митрополитов и архиереев, потом младший архиерей причащал архимандритов и диаконов. |
| ирл. пилигрим св. Колумбан: «Конец же дороги всегда был предметом надежд и желаний странников, и потому, так как все мы странники мира (sumus mundi viatores et peregrini), мы представим, будто конец пути, т. е. нашей жизни, конец нашей дороги,- это и есть наша родина (patria nostra est)» (см.: Прокофьев Ф. Д. Peregrinamio в океане//Одиссей, 2009. М., 2010. С. 33-35). Т. о., «Плавание св. Брендана» проходит во многом в «чужих», земных краях, к-рые подлежат оценке с т. зр. не только земной, но и небесной родины (patria). Духовный, визионерский смысл явно не проявляется в зародившейся в нач. XII в. рус. паломнической лит-ре, но представление о жизни как о странствовании, т. е. П., отразилось и в ней: ср. заглавие многих списков «хожения» игумена Даниила («Житье и хоженье…»), начиная с древнейшего (1495) (см.: «Хожение» игум. Даниила. 2007. С. 13), или поразительное по простодушной конкретности заявление инока Парфения в начале его «Сказания о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле» (1855): «Достигши совершенного возраста и получивши паспорт, я отправился в странствие на всю временную жизнь и оставил мир и иже в нем, ища благоугодить единому Господу своему, Иисусу Христу» ( Парфений (Агеев). 2008. Т. 1. С. 22). В древнерус. и рус. лит. (фольклорной) традиции наряду с термином «паломник» получили распространение термины с аналогичным значением: «странник» («стороньник», «страннопроходец» и т. п.), «поклонник» («поклонитель», «поклонщикъ» и т. п.), «богомолец» («богомольник», «богомольщик» и т. п.), «калика» («калига») (возможно, от диалектного «калига» - обувь паломников), «пилигрим» («пелигрим», «пельгрим» и т. п.). За описанием путешествий в древнерус. лит-ре закрепился жанровый термин «хождение», «хожение» (от слова «ход», родственного греч. δς - путь, δτης - странник, δεω - странствую - Фасмер М. Этимологический словарь рус. языка. М., 20094. Т. 4. С. 252-253). Древнерус. хождения, по популярности у читателей уступавшие место лишь агиографическим сочинениям, до кон. XIV в. представляли собой только П. в Царьград и Палестину, иногда, особенно в случае К-поля, осложняемые др. декларируемыми или подразумеваемыми целями (церковно-дипломатическими, торговыми и т. п.). Др. земли, в т. ч. сакральные центры (напр., Афон), без сомнения известные на Руси по реальной паломнической практике, в ранних хождениях лишь упоминаются. Так, игум. Даниил заметил, что, миновав о-в Крит, можно отправиться «на шюе въ Иерусалимъ, а на десно к Святей Горе» («Хожение» игум. Даниила. 2007. С. 18). Однако в рус. паломнической лит-ре описания Афона (в отличие от Св. земли и Царьграда) до XVI в. неизвестны, если не считать краткого сообщения Игнатия Смольнянина (наряду с Солунью) в составе «Сказания летом въкратце» (1396), сопровождающего ряд списков его «хожения» (см. подробнее в ст. Игнатий Смольнянин ), и «хожения» Зосимы, посетившего Св. Гору в 1420 г. и оставившего краткий перечень афонских мон-рей (см. подробнее в ст. Зосима , диак.). |
| 161 . В одну ночь вижу себя, стоящего на площади между великими дворцами; подходит ко мне один юноша, неизреченной красоты, в одежде светозарной, лицо его меня поразило от светлости, власы на голове кудрями, расчесанные лежат по плечам, говорит мне: «Пойдем в этот дворец – там царя посмотришь». Я пошел за ним по лестницам во 2-й этаж; лестницы и перила какие-то необыкновенные. Привел меня в чертоги, ум человеческий превосходящие; но тут никого нет, мой проводник говорит, показывая рукою вперед: «Иди один туда, во внутренние чертоги». Я пошел; и какой-то трепет меня обуял, и я взошел во внутренние чертоги, осмотрелся кругом, вижу: около стен стоят все диваны или одры позлащенные, а на них возлежат люди. Когда я хорошенько всмотрелся, то всех почти узнал, это возлежат пророки, апостолы и святители; но что-то это меня не заняло, а хочется чего-то более увидеть. Но когда всех осмотрел, то устремил очи вперед, что же, вдруг меня поразило, ибо увидел я также возлежащего Самого Господа Иисуса Христа; когда я его увидел, то весь начал таять от сладости, так что никуда не могу двинуться. Он же меня своею рукою манить, говоря: «Подойди сюда, ко мне». Я говорю: «Господи! Не могу – весь растаяваю от сладости». Он же сказал: «Иди, иди, не бойся»; я с этих слов несколько укрепился и помалу начал к Нему двигаться, и Он протянул руку свою помочь мне подойти к Себе и благословил меня; я поцеловал руку Его и проснулся; сердце мое наполнилось радости и сладости, – слезы от радости льются, да и только, а сердце кипит; владыка заметил во мне перемену. Воистину, сладчайший Иисус – душе моей утешение. Тут не надобно ни всего богатства мира сего, ни даже Царства Небесного, а только бы была эта сладость в сердце; воистину, как говорится пословица, что с Богом повсюду рай. Но, конечно, ежели бы эта сладость завсегда осталась в сердце, то уже ни к чему бы не был способен, ничего не говорить, ни дела делать, а только бы от сладости плакать и беспрестанно умом созерцать Господа своего. Но, конечно, ничего бы и не нужно было, кроме Господа. |
| Дети схватили купца со всех сторон, а он сделался уже без памяти. Святый Никола, готовый на помощь, подоспел. Они только взялись за купца, а в окно кто-то, застучав, сказал: “Эй, брат, – называя купца по имени, – что ты делаешь? Выходи, пора ехать, уже светает”. У хозяев у всех от страха и ножи из рук выпали, и упустили купца. Он от страха стоит, не понимая, что это такое. Потом другой раз стучит, говоря: “Что же ты, брат, очень долго сряжаешься; одевайся во всю одежду свою, бери свои деньги и выходи на улицу”. Он воспрянул, как от сна, и скоро обулся, оделся, взял сумку с деньгами и побежал вон из дома; а хозяева от страха стоят омертвевши. Он, выбежав на двор, видит: ворота уже отворены, и конь его запряженный стоит на улице, а кучер, сидя на передке, говорит ему: “Садись хорошенько”. Он сел, и они поехали. Всю дорогу купец не мог понять, что с ним делается. Стало светать. Кучер говорит ему: “Вот каков Никола! Поезжай теперь один – Казань уже недалеко”. Купец как проснулся и видит, что на передке уже никого нет. Тут-то он только познал, что это был святитель Никола. Смотрит и видит Казань, отъехав верст 50. Конь нисколько не устал, точно сейчас запряжен. Приехав, рассказал домашним это происшествие и сотворил велий праздник святителю Николаю. Потом увидел своих друзей на базаре; поздоровавшись с ними, они сказали ему: “Ты нас не знай, и мы тебя также”. И так разошлись. Вот он, батюшка, какой великий Чудотворец!» Дозде о сем. 63 . Потом плыли мимо города Симбирска и великих гор Жигулевских, которые выше облаков. Вот бы где надобно быть российскому Афону; длины они по Волге около ста верст; все покрыты непроходимыми лесами; на всем пространстве только два селения. Горы принадлежат графу Орлову. Должно полагать, что в них довольное число проживает пустынножителей. Мы, плывши, видели троих; я с двоими еще разговаривал. Один был православный, а другой старообрядец. Я изъявлял свое желание навсегда остаться жить с ними; но они отговорили, что очень трудно жить от начальства, – беспрестанно преследуют их. |
| Когда же раскольники открыли свои типографии, тогда и потщались отпечатать сию книгу, в лето от сотворения мира 7298, в Гродненской типографии. Когда она пошла по рукам во множестве, то и начали ее каждый читать, и она подействовала на сердца их, в духовно-нравственной жизни, как к подаянию милостыни и ко стремлению иноческой жизни; в скором времени в стародубенских слободах вместо трех монастырей устроилось 16, которыми добродетелями они еще и до ныне отличаются. Поэтому этот блаженный старец, священноинок Дорофей, не был раскольник, но был истинный христианин, сын Святой Греко-российской Соборной Апостольской Христовой Церкви, потому что в то время в России расколов еще не было; но вся великая Россия была, как единая душа – православные христиане. Хотя уже Малороссия и страдала от гонения унии и от происков Папы Римского, может быть, и великая Россия трепетала от злости Папы и от его хитрых происков, а наипаче во времена самозванцев, чему он был тогда очевидец, потому в 53-м слове и велел блюстись западных волков, антихристовых предтеч. Но он был послушен тогда бывшему Российскому Московскому Патриарху Филарету; ибо он явно выразился в 54-м слове об общежитии, что должно общежитие установляться и утверждаться с благословения Святейшего Патриарха; да еще во всей своей книге не делает никакого замечания и напоминания о расколах, потому что тогда их еще в России не было, и не пишет ничего о догматах Церкви, потому что он весь был проникнут созерцанием, а сердце его было уязвлено сладчайшею стрелою, именем Господа Иисуса, т. е. беспрестанною молитвою Иисусовою, совершаемою умом внутри сердца и очи его источали источники слезные, которыми он погасил пламень страстей. Ибо, как видно из его писания, что он не был много учен во внешнем учении, да еще тогда в России их и не было. Но собрал он сию книгу, как мудрая пчела, от пламенной любви к Богу и ближнему, повторял и те же слова самые, дабы укоренить и утвердить каждого в сердце; а смирение его в том видно, что он ничего о себе не объяснил и не написал, ибо он не своей какой-нибудь искал славы и пользы, но ближнего спасения; а что первое издание напечатали раскольники, то они этим книги этой не опорочили, но еще и должны мы их за это благодарить, что не дали такой душеспасительной книге прийти в забвение, но оставили ее пользоваться последним родам; ибо и на западе еретики многие издания святых отцев пропустили в печать на греческом и латинском языках, но они тем не опорочили творение святых отцев, но объявили их всему миру, ибо и Россия теперь пользуется этими и зданиями, и ученые мужи переводят их на российский язык. |
| Видел и то, как из одной улицы привозили жениха, а из другой невесту, и вот гробы их поставили рядом, и родители, сидевшие при гробах, оплакивали их, что совершили брак на кладбище. Видел я своих друзей и знакомых: как они за несколько часов со мной разговаривали и тут уже лежат мертвыми. Увидишь знакомых – спросишь: «Кого привезли?»; скажут: «Того-то». Да как так скоро – он недавно здесь был; привозил и со мной виделся; но вот уже он лежит бездыханным. Вот я приезжаю на квартиру, и уже делают гробы. Спросишь: «Кто помер?» Говорят, что уже двое: такой-то и такой-то; а я немедленно опять отправляюсь на кладбище; потому что я уже и 18 не имею власти заставить пове лительно, что пришло каждому до себя, уже хозяев и повелителей не стало; да еще каждый отзывался боязнию. И воистину на кладбище, не видав это зрелище, всякого ужаса исполненное, а я уже привык, да еще и смерти не очень боялся, но всю надежду свою возверг на Господа; и это зрелище считал себе училищем и академиею. 35 . Вот здесь-то надо было воспеть одного отца святого песнь сию: 19 «Великий праздник ныне у смерти: созвала она и собрала все племена и народы; созвала царей и князей, сильных и обладателей. Призвала вселенную от концов ее, собрала роды и поколения, острова и обители их – от одного конца до другого; и отверз гортань свою алчный шеол, поглощающий все поколения. Как царь, стоит смерть в обители мертвых, окруженная воинствами своими, бесчисленными тьмами, полчищами и сонмищами людей, которых созвала, чтобы все ее узнали. Низложила она человечество и ввергла во тьму к умершим: среди безмолвных целые холмы сложила из добрословесных. Челюсти гробов отверзты, а двери чертогов заключены. Наполнились гробы телами умерших, без жителей пусты остались домы: протоптана дорога к мертвым; запустел путь к живым. Не знают сытости шеол и обитель пагубы, гробы не говорят; довлеет всякий труд, всякое дело прекратилось у сынов человеческих. Оставлены ими имущества и домы, каждый роет себе могилу; день и ночь себе роют могилы и не спасаются от них. |
| Между тем в самой Буковине издавна живущии раскольницы не имеяху ни веры, ни послушания, возгнездившимся в них скитницам, и ниже слышати хотяху о епископстве и о епископе, кольми паче от имений своих дати что на дело сие, емуже благаго конца и совершения никакоже чаяху, видяше в том едину точию слепоту надменныя гордыни и властолюбия монахов, имже нарочитый и заклятый противник бяше дьяк Белокриницкия веси, по названию Киприан Тимофеев, муж малаго разума, но великаго упрямства. Сей явно и велегласно взываше и учаше, яко начинания монахов белокриницких, истинному благоверию весьма противная, не к утверждению и возвышению, но наипаче к конечному разорению раскола служити имут, законопреступна сут и святотатственна: сице, яко новая ослица Валаамова, пророчествуяй сущую истину от устен несмысленных. Молчаху же монаси крамольницы, не имуще чего отвещати, и в молчании не с терпением ожидаху возврашения из России Геронтиева. Егдаже прииде лжекупец, посланник Геронтий вспят, носяй рубли российские, тогда звон сих же заглуши во ушесех их пререкания и злословия обличителева, в сердце же надежду укрепи, яко предначатая ими в совершение незакосненне восприидут. Без всякаго убо отложения возстаста абие вновь вышеупомянутая двоица Алипий и Павел, и препоясавше чресла своя, отдаются на искание себе епископа. И достиже первее в страны Молдовлахийския и Унгровлахийския, яко ближайше лежащия. Потом коснустася краев Сербских: таже и в Черную ropy проникоста, но нигде же никто же обретеся има споспешествуяй или согласуяйся, яко же от грома тресновеннии сердцем возмущахуся православнии при едином токмо видении таковых изрядцов и злохудожников. Что убо има бе творити? емлятся путей далечайших: обходят Грецию, Сирию и Палестину и Египет. Но и той труд ею всуе бе. Недоумевающася и ужасающася, что ктому сотворят. Направляют стопы своя в Царьград во всяком унынии и отчаянии, в Царь-граде от православных опасно себе утаевающе и крыюще, совещания со униатами, Арменами и латинами имеяста; еще же и самех Евреянов не пренебрегоста, испытующе от них: несть ли кто им ведом от архиереев греческих во православии не твердый и колеблющийся, и где таков обрестися может? О, увы! о, увы! о, увы! Нигдеже обретенный, зде в Царьграде обретеся, или паче даде обрестися ищущим!.. |
| Монахи же это увидев и услышав, поплакали и возвратились опять на Дунай. Вот и веру старую соблюли! Предвидится, и с Майносскими то же случится: потому что они больше имеют обращение с Турками, и язык их все знают, а Греков до конца не любят. Вот что только мог я узнать и припомнить о Некрасовцах. II. О раскольниках, живущих в Буковине Был некто Иларион Петрович, по Фамилии, Коровьи-ножки, родом из московских купцов, человек умный, но только закоснелый раскольник; удалившись из своего отечества и поселившись в Киевской губернии в местечке Чернобыле, он там основал свою новую секту; только священства не гнушался и попов беглых принимал, даже епископа Епифания, расстригу, признавал правильным. Однако же со всеми раскольническими поповщинскими сектами, а наипаче с Ветковской и со всеми Стародубскими слободами быль он не согласен, даже называл их еретическими и проклинал. Всякими письменными видами, паспортами и документами он гнушался, и все это называл антихристовой печатью, а только одни деньги брал и их очень любил, и привлек к себе многих единомышленников, так что собралось их общество порядочное. Браками гнушались, но сами все жили с женами и рожали детей. Какая же у них в Чернобыле была секта, – того не мог я узнать; но что-то было очень постыдное, ибо я еще в Австрии многих застал современников Илариона Петровича, стариков, Павла и Петра Ермолаева Привола, и я многажды их спрашивал: какая у них была секта в Чернобыле? Они даже гнушались и сами о том вспоминать, а только плюнут, да скажут: «нечего о том уже поминать, попались было мы в квашню, и даже подумать о том стыдно». Потом, когда российское правительство получило эту сторону от Поляков, и раскольников начало обуздывать: тогда Иларион Петрович со своими единомышленными удалился в Турцию на Дунай, но с Некрасовцами не соединился, а построил свою деревню, на Георгиевском Гирле, и стали они заниматься рыболовством на устьях Дуная. Случилось, что австрийский император послал одного из министров своих с чиновниками, промерять Дунай от самой Вены до Черного моря, и узнать его глубину, и весь описать. |
| Впоследствии святейший патриарх о митрополите Амвросие все узнал, – узнал всю ложь и обман, и что он уже священнодействует и рукополагает, изменив православию. Посему соборно со своим Синодом определил, за все беззаконные дела заочно извергнут Амвросий из сана, и предал вечной анафеме. Вот от такого запрещенного и проклятого корня – расстриги, с помощью и пронырством проклятых жидов, произошло раскольническое духовенство. Но оно не есть духовенство, а одна личина и ложный наружный наряд: ибо не имеет ни Духа Святого, ни власти вязать и решить. Истинная хиротония преподается чрез истинных святителей друг от друга приимательно: но какое рукоположение может быть принято от запрещенного, изверженного и анафеме преданного лжемитрополита, который только имеет одну власть с теми, кто ему последует, препровождать души человеческие во ад к диаволу; и который за беззаконные дела свои после в Вене принял конечное осуждение и заточение вечное со всем семейством, о чем впрочем, скажу после. Все это я сам слышал от своих знакомых, которые и самое-то время были в Буковине в Белокриницком монастыре. Все это происходило в 1846 году, а я слышал во время проезда моего в Молдавии 1847 года. Большая же часть молдавских раскольников не принимает этого священства. 16. Как раскольники присоединяли к себе запрещенного митрополита, и какие находили правила Теперь скажу подробно, каким образом раскольники присоединяли к своему обществу митрополита Амвросия, и каким чином? кто ему разрешил священнослужение, и перемазывал неосвященным маслом, которое у раскольников носит название святого мира? какие правила они находили себе в оправдание, и на чем полагали свое основание? какие были у них беззаконные сборища для совещаний, называемые у них соборами, на которых заседали деревенские мужики простолюдины, купцы и немногие простые иноки, установившие правила, как принять им митрополита и сделать своим архипастырем? Сначала представлю подробное деяние их собора, по списку раскольниками присланному в Москву на Рогожское кладбище; потом разберу по частям, и изложу свое объяснение. |
|
|
