| Год 1799. Август. 12. Адам Чарторыйский отправлен посланником к Сардинскому королю. Август. 22. Конфискованы имения Валериана Зубова. Октябрь. 29 I Ноябрь. 9 I Брюмера. 18. Париж. Генерал Бонапарт разгоняет депутатов, чтобы назавтра объявить себя консулом республики. Октябрь — декабрь. Санкт-Петербург. Цесаревич назначен сенатором и к присутствию в Сенате. А. А. Аракчеев — пожалован в генерал-квартирмейстеры. Кочубей отправляется на жительство в свое имение Диканьку, чтобы в мае следующего года отбыть за границу. К несчастью, именно тогда, в 1799м, в год рождения Пушкина, окончательно созрел последний из череды дворцовых заговоров XVIII столетия. Н. Я. Эйдельман, гениально реконструировавший ход тогдашних событий, вычерчивает такой сюжет. Осенью 1799 года, после череды оглушительных итальянских побед Суворова, самовластное положение Павла в государстве окончательно укрепилось. Стало быть, долговременная тактическая борьба царя с дворянской олигархией близилась к счастливому для него завершению. Еще несколько лет — и шансов у противной стороны не осталось бы. Нужно было спешить. Нужно было решаться — пока оставалось шатким положение царя в его собственном доме. В это самое время из Берлина вернулся тайный советник Никита Петрович Панин; вскоре он стал вице-президентом коллегии иностранных дел. Панин был сторонником русско-английского союза, подобно русскому послу в Лондоне Семену Романовичу Воронцову и вопреки своему непосредственному начальнику Федору Ростопчину (который вел, однако, дружескую переписку с Воронцовым). Павел же — под влиянием Ростопчина — был убежден в противном. Шаг за шагом он шел на сближение с послереволюционной Францией, а значит — в направлении к войне с Англией. Русские англоманы были крайне недовольны. Так представления Панина об интересах России неожиданно совпали с интересами английского посла Витворта к этим представлениям. И, возможно, с лондонскими субсидиями. С другой стороны, Павел имел неосторожность покуситься не просто на придворную роль, но и на имущественные привилегии всесильного семейства Зубовых. В особняке Ольги Александровны Жеребцовой (урожденной Зубовой), который по случайности был расположен как раз на Английской набережной, вызревали мечты о реванше. Очевидно, именно Жеребцова сомкнула цепь заговорщиков: Панин — Витворт (дипломатическое звено) — Зубовы (аристократическое звено) — адмирал Иосиф де Рибас (клиент Зубова) — Иван Муравьев (человек Панина) — генерал Петр Пален (представитель клана екатерининских вельмож, веселых циников минувшей эпохи, жаждавших сословного благоденствия и политической предсказуемости). |
| Но я очень хорошо видел, что Австрия берет вдвое против своей доли как землею, так и людьми; ее недавний захват в Молдавии и Валахии исполняет меру ее ненасытности, и приращение силы, которой она этим достигает, вовсе не шуточное. Несмотря на все это, европейские отношения и война, которую Россия только что кончила, заставляют меня думать, что теперь не время противиться Австрии. Между тем поведение Австрии требует величайшего внимания и заслуживает серьезных размышлений относительно будущего. Надобно подумать, как бы поставить оплот жадности австрийского дома, который, если дать ему волю, перейдет всякие границы. Я буду очень рад узнать мысли графа Панина на этот счет. Я думаю, что, когда придет время положить должные границы его честолюбию и усилению, надобно будет начать дело переговорами, чтоб приготовить материал и не поступить опрометчиво в проведении нужных мер. Положение австрийского дома может сделаться очень критическим. Предложение посредничества в деле Молдавии и Валахии, сделанное Франциею Порте, кажется, очень способно поссорить Австрию с этою державою. У ней также недоразумение с Англиею, так что безо всякого чуда венский двор может очутиться одиноким, подверженным ненависти целой Европы. Между тем очень верно, что он не уступит ни пяди земли, захваченной в Польше, что мой пример перенесения границы назад не произвел на него никакого действия, вследствие чего я опять продвинул ее вперед, чтоб не усиливать еще более Австрии. В таком положении находятся дела теперь. Я вполне согласен с графом Паниным, что так как переговоры с делегациею и депутатами нескончаемы, то пусть каждый остается при том, что имеет в ожидании более благоприятного времени, когда можно будет получить ратификацию Польской республики, а между тем оканчивать успокоение этой страны независимо от дела установления границ. Мне кажется, что мое внушение об опасности, угрожающей польскому королю в случае выхода русских войск из Польши, не произвело надлежащего впечатления на графа Панина, хотя оно заслуживает внимания; ибо верно, что польская нация согласна в одном – в общей и сильной ненависти к этому государю». |
| В Швеции было решено не приступать к русской Северной системе; события при копенгагенском дворе грозили возможностию подобного решения и здесь, что производило очень неприятное впечатление в Петербурге. Англия по-прежнему хлопотала о союзе, и по-прежнему дело не улаживалось. Английский посланник лорд Каткарт приписал эту неудачу несогласию между двумя самыми влиятельными лицами при русском дворе, графами Паниным и Орловым, и решился помирить их. «Когда граф Панин и граф Орлов сходятся во мнениях, то дело идет очень легко, – писал Каткарт своему министерству, – но когда графу Орлову можно внушить другие идеи, то выдвигается граф Чернышев и его друзья Голицыны, особенно первый, и это обстоятельство кроме всех других неудобств как следствий несогласия проволакивает время, пока императрица не помирит обоих графов». Теперь вместо императрицы Каткарт взялся за это примирение и обратился к Сальдерну с похвалами графу Орлову: и граф Орлов прекрасный человек, а о графе Панине и говорить нечего; неужели же трудно таким достойным людям помириться, а если бы и была трудность, то ее должно отстранить, ибо этого требуют их собственные интересы, интересы императорской фамилии и государства. «Совершенно справедливо, – отвечал Сальдерн, – я и сам часто говорил об этом графу Панину, но дело чрезвычайно трудное, деликатное. Оба они очень застенчивы; я не раз сводил их и оставлял одних, но я уверен, что никто из них первый не решится начать объяснение». Когда Каткарт предложил свое посредничество, то Сальдерн отвечал, что это принесет ему большую честь и пользу, но опасается, что с обеих сторон будет получен один ответ: «Мы находимся друг с другом в наилучших отношениях». Несмотря на это, Каткарт принялся за дело при первом удобном случае. Панин хвалил Орлова, Орлов – Панина. Орлов был разговорчивее, выразил сожаление, что незнаком с Паниным ближе, что между ними разница в летах, занятиях, удовольствиях, редко встречаются, кроме совещаний по особенным делам, а тут обыкновенно он, Орлов, по своей живости перебивает методическое изложение Панина, как скоро ему покажется, что понял, к чему тот клонил речь, Панин хмурится, а он умолкает, и, таким образом, дело останавливается и мешает ходу других, что он, Орлов, желал бы встречаться с Паниным чаще без определенного занятия и что в общем свободном разговоре они сделали бы гораздо больше. |
| Ваше в-ство против воли своей дадите начало бесчисленному множеству интриг, движений и гадостей. Мое пророчество начнет сбываться с Швеции. Там французская партия уже торжествует при одном слухе об этом событии. Моя откровенность обязывает меня сказать в. в-ству, что люди, присоветовавшие вам такой поспешный поступок, не обратили никакого внимания на вашу собственную славу. Слава государя требует великого постоянства в его планах, но какое может быть постоянство, когда люди, которые исполняют эти планы, знают дело и руководящие начала, часто переменяются или постоянно боятся перемены, когда люди самые опытные заменяются людьми, имеющими меньшую опытность. Только время дает опытность, никакие качества, никакой ум ее не восполнят. Доверие народов к государям не подчинено акту власти, оно составляет награду за мудрое царствование. То же служит основанием и взаимной доверенности между дворами. Оно много зависит также и от людей, которым государь поручает свои дела. Признаюсь, что относительно нашей системы я питала полное доверие к графу Бернсторфу, которого великие достоинства и способность мне известны: я за ним следила, изучала его двадцать лет. Я на него смотрю как на второй экземпляр графа Панина, которого я давно уже подарила моим доверием вследствие важности его заслуг и неизменной дружбы моей к нему». Король отвечал благодарностию за дружбу, доказательство которой видел в письме Екатерины, и продолжал уверять, что отставка Бернсторфа произошла не вследствие интриг, а по собственному его королевскому побуждению. Король собственноручным письмом уведомил императрицу, что министром иностранных дел назначил Остена именно потому, что он был посланником в Петербурге и лично известен ее величеству. Местмахер уведомил Панина, что отрешенные благонамеренные министры передали ему, будто Остен прямо объявил королю, что не может принять министерского места, если король не предпишет ему стараться всеми средствами распространять и укреплять дружбу с русским двором, и будто король с радостию на это согласился. |
| «А без того вы никогда Польши не успокоите», – возразил король. «Неправда, – сказал Волконский, – успокоим, если вы с своими советниками портить не станете». Король запел старую песню: «Советники мои – люди добродетельные, разумные, патриоты» и проч. Волконский писал Панину, что Чарторыйские внушают своим приятелям, что они никогда еще в такой милости у русского двора не были и что все разглашаемое и делаемое против них послом есть одна маска. Волконский со своими приятелями совещался о том, как бы устроить генеральную конфедерацию для окончания польских смут; но, в то время как русский посол хлопотал о средствах успокоения Польши, прусский посланник Бенуа старался ему внушать, что полезнее было бы оставить Польшу в теперешнем ее положении до будущей турецкой кампании или до мира, если он прежде будет заключен. А тут еще смутили Волконского письма от Панина. Последний извещал, что имел разговор о Польше с принцем Генрихом прусским. Принц на основании письма от брата объявил Панину, что при успокоении Польши может много принести пользы содействие венского двора, который, будучи католическим, не может быть подозрителен суеверным полякам, причем король прусский при настоящих отношениях своих к этому двору, и особенно к самому императору, надеется склонить его ко всякой справедливости и ее имп. величеству угодной податливости, а потому в союзнической доверенности требует изъяснения, согласится ли государыня императрица допустить венский двор до непосредственного, однако единодушного с нею соучастия в скорейшем и надежнейшем окончании польских дел. Принц Генрих препроводил этот отзыв из собственного своего побуждения вопросом: не противно ли будет ее величеству, чтоб венский двор, когда примет участие в примирительных переговорах и они обоими императорскими дворами при пособии прусского к желаемому концу приведены будут, принял на себя в то же время и гарантию договора вместе с Россиею, дабы тем и Польшу, и публику всю на будущее время совершенно успокоить? Вслед за тем другое письмо от Панина, в котором говорилось, что императрица не одобряет примирения способом генеральной конфедерации. |
| Оставаться на службе после него мне решительно не хочется, это, кажется, будет самый благоприятный случай переехать в Козельский уезд. Оставить же службу до графа затруднительно без особенных обстоятельств, которые развязали бы меня. Впрочем, предаюсь Вашей воле и ожидаю Ваших наставлений. Боюсь, как бы не затянулась моя служба здесь, как бы я не запутался. Не объявить ли графу уже теперь, что без него я не намерен служить? В редакции «Духовной беседы» получено Ваше письмо о 51-м и говорили, что отправили его. Усерднейше благодарю Вас за дорогой мне подарок Вашей келейной одежды. Записку о Латинской Церкви граф слушал с удовольствием и намерен показать государю и государыне латинскую присягу епископов. Сегодня читал я письмо Кавелина из Иерусалима к князю Оболенскому, надеется после Святой возвратиться. Спешу окончить письмо. Прошу Вашего прощения и отеческого благословения и поручаю себя и родных своих Вашим святым молитвам. Ваш недостойный сын Константин Зедергольм. Брату Виктору А. Н. Тимашева сказала, что Вы желаете, чтобы он полечил о. Пафнутия. Брат приказал мне поблагодарить Вас за доверие к нему, и он постарается заслужить его. Он очень желает, чтобы о. Пафнутий действительно приехал в те страны, и графиня Панина говорила мне, что тогда ему можно бы пожить в самом Дугине, где брат живет. Записку об опасностях, угрожающих Православию в России, я окончил 242 . Благословите, чтобы и успех был. Санкт-Петербург, 21 января 1859 г. 64 243 М. С. О. н. Г. И. X. Б. н. п. н. Достопочтеннейший о Господе Константин Карлович! 24 числа сего месяца писал я к тебе с вложением 50 руб. серебром и на той же почте отправил портреты. После сего получил письмо твое от 21 января. Пишешь, что занимаешься сочинением для пользы Церкви, не получая нашего ответа; но из продолжения письма твоего видно, что ты получил нашу записку. Дай Бог тебе написать то, что полезно в защиту Церкви от волков, нападающих на православное Христово стадо. Благоговей Господь. О перемене нового лица в Духовном ведомстве мы порадовались: да поможет Господь стоять на страже, чтобы не впускать в ограду волков, одеянных в овчих одеждах, с обольстительным своим витиеватым ложным учением. |
| В т о р о е. Ни в коем случае не допускать перерыва Октябрьской ж. д. линии и распространения противника на восточный берег Волхова, прочно удерживая за нами район Новгород, Чудово, Тосно. СТАЛИН ШАПОШНИКОВ ЦАМО РФ. Ф. 148а. Оп. 3763. Д. 110. Л. 6. Подлинник. «Северный фронт разделить на Два фронта...» ДИРЕКТИВА Ставки ВГК 001199 Главнокомандующему Северо-Западным направлением, командующим войсками Карельского и Северного фронтов о разделении северного фронта на Карельский и Ленинградский фронты 22 августа 1941 г. 03 ч 40 мин 1 . В целях удобства управления Северный фронт разделить на два фронта: на Карельский и Ленинградский фронты с подчинением Карельского фронта Ставке Верховного Главнокомандования. 2 . Командующим Карельским фронтом назначить генерал-лейтенанта Фролова В. А., начальником штаба фронта – полковника Сквирского. Штаб фронта иметь в Беломорске (Сорока). Разграничительную линию между Карельским и Ленинградским фронтами установить: Воскресенское, Радогоща, Еремина Гора, Свирица, Сортавала, Варкаус, все пункты для Карельского фронта включительно. 3 . В составе войск Карельского фронта иметь: а) 14-ю армию в составе: 14, 52, 122, 104, 54-й и 88-й стр[елковых] дивизий; 104 пап РГК; управления 42 ск; 125-го и 147-го истр[ебительных] авиаполков и 130-го полка СБ и других частей и учреждений, входящих в состав армии. Командующим армией назначить генерал-майора Панина Р. И. Начальником штаба назначить полковника Малецкого. Штаб армии – Мурманск. Разгранлиния армии слева – Усть–Кожа, иск. Надвойцы, иск. оз. Лекс–Озеро, оз. Оулу–Ярви. б) 7-ю армию в составе: 71-й и 272-й стр [елковых] дивизий; 3-й див[изии] народного ополчения; 155 и 197 иап; 72-го полка СБ; 65 шап и других частей и учреждений, входящих в состав армии. Штаб – Петрозаводск. Командующий армией – генерал-лейтенант Горыленко Ф. Д. Начальник штаба армии – генерал-майор Крутиков. в) Северный военно-морской флот подчинить непосредственно командованию Карельским фронтом. 4 . В составе Ленинградского фронта оставить 23, 8-ю и 48-ю |
| Комитет Спасения приобрел с самого начала какой-то трехликий вид. Для фронта это был верховный штаб вооруженной борьбы, причудливым образом в неприкосновенности пребывающий в гнезде ВРК. Для Петербурга – органом формирования общественного демократического мнения и агитации с колеблющейся амплитудой очень разных настроений и политических оценок – в Комитет вошли, между прочим, и представители бюро саботирующих власть чиновников. И где-то внутри Комитета шла конспиративная, заговорщическая работа, непосредственно связанная с фронтом Керенского и местным гарнизоном. На общих собраниях могли появляться гастролеры из интернационалистического лагеря, искавшие путей примирения враждующих лагерей социалистической демократии; в конспиративной работе соединялись люди разных политических группировок но объединенных общностью настроений. Создавалось положение, трудно объяснимое со стороны партийной логики. Эту внешнюю фальшь в двойственности позиции Комитета Спасения первыми почувствовали меньшевики, в своем ЦК не желавшие приобщаться к «захвату власти» но и отрицавшие «вооруженную борьбу». Их положение было сугубо затруднительным, как пояснял впоследствии эмигрантский «Социалистический Вестник»: «при социальном родстве тех слоев населения, на которые опирались большевики и меньшевики – вооруженная борьба неизбежно превращалась в братоубийственную войну рабочего класса». Несомненно это так, ибо красная гвардия на первых порах была гвардией молодежи из рабочего класса. Представители ЦК меньшевиков вышли из состава Комитета – формально это произошло позже, 8 ноября, а раньше они то воздерживались от посещения заседаний, то посещали их в целях информационных (воспоминания Игнатьева). Чуждой себя чувствовала и затерявшаяся в среде революционной демократии маленькая группа партии народной свободы (Набоков, Панина, Оболенский), вошедшая в Комитет от Городской Думы. Наличие фракции к. д. в составе Комитета Спасения было скорее недоразумением, ибо в самом зачатии Комитета заключалась как бы предпосылка, устранявшая участие не социалистических элементов: «Не трудовое и не социалистическое представительство в Комитет не было допущено», – с категоричностью свидетельствовал перед «судом» на московском процессе партии с. |
| Наконец, чем долее Россия будет находиться в войне, чем продолжительнее будет нерешительное положение и прусский король будет платить ежегодные субсидии, тем Россия и Пруссия будут уступчивее в польских делах. Кауниц был принужден в депешах Тугуту, которые тот мог показывать, настаивать на заключении мира, а в тайных давать знать, что эти увещания к миру в Вене не почитаются серьезными; внушалось, что такие настаивания на мир с австрийской стороны могут быть только выгодны для Порты, ибо если она отвергнет русские требования, то этим произведено будет сильнейшее впечатление в Петербурге: здесь увидят, что и убедительнейшие внушения Австрии ни к чему не повели. Когда Голицын объявил Кауницу о разрыве Бухарестского конгресса, то австрийский канцлер сказал спокойно: «Из этого достойного сожаления события можно видеть, какую нужду и важность находят для себя турки в требуемых русским двором двух крымских крепостях, Керчи и Еникале». – «По моему мнению, – возразил Голицын, – такое упорство турок можно приписать только неусыпным проискам недоброхотов России. Турки своим упорством не приобретут себе никакой пользы; и я очень удивляюсь, почему Порта, несмотря на данные ей г. Тугутом новые представления, разорвала конгресс; из этого видно, как мало она уважает представления здешнего двора». Кауниц помолчал и потом завел речь о другом предмете. Получивши от Панина подробные известия о разрыве конгресса, Голицын опять поехал к Кауницу сообщить их ему. Кауниц, выслушав изложение дела, принял серьезный вид и не отвечал ни да ни нет. Тогда Голицын начал говорить: «Вспомните, князь, по крайней мере, что мое изложение дела представляет искреннее объяснение от одного дружеского двора другому, что тут нет ничего искусственного и скрытного, и мы были бы очень рады, если бы наше поведение в переговорах с Портою показалось и вашему двору столь же справедливым и последовательным, каково оно на самом деле». – «В добрый час, – отвечал Кауниц, – но чтоб судить о вашем деле беспристрастно, надобно, чтоб я поставил себя также и на место турок; по-вашему, вы требуете мало, а по их – слишком много». |
| Такое непризнание супружеских союзов между раскольниками, выводя их семейный быт из под действия общих законов, открывало, как то было признано временным комитетом, Высочайше утвержденным в 1864 году под председательством графа Панина, обширное поле своеволию и ничем не сдержанному разгулу страстей, губительно действующему на нравы. Поэтому возникло предположение привести раскольников в более нормальные и более согласные с началами государственного благоустройства условия семейной жизни путем заведения особых книг, в которые записывались бы случаи рождения и смерти раскольников и супружество между ними, с тем, чтобы супружеские союзы, записанные определенным порядком в эти книги, считались не подлежащими оспариванию. Последствием всестороннего обсуждения этих предположений в Государственном Совете явился закон 19 апреля 1874 года, в силу которого браки раскольников, записанные в метрические книги, приобретают в гражданском отношении силу и последствия законного брака. Гражданский ли это брак? На этот поставленный себе вопрос А. Ф. Кони отвечает отрицательно. Прежде всего брак раскольников совершается вовсе не записью в метрические книги. Он ею лишь узаконяется; запись предполагает существующий уже брак. При обсуждении проекта закона 19 апреля 1874 г. было высказано, что установление брака исключительно гражданского не соответствовало бы духу нашего законодательства, которое всегда признавало брачный союз общением по преимуществу духовным, распространяя силу этого основного правила на всех вообще подданных империи. Поэтому, если обрядам раскольников и не может быть присвоено одинаковое значение с обрядами не только православной церкви, но и других, признанных в государстве вероисповеданий, а потому необходимо требовать для узаконения раскольничьих браков соблюдения особой формальности, имеющей вид гражданского брака, то, по весьма важным нравственным уважениям, нельзя считать желательным, чтобы раскольники ограничивались, при вступлении в брак, исполнением лишь означенной формальности без какого-либо духовного обряда и низводили таким образом брачный союз свой до значения простого контракта, требующего лишь явки в полицейское управление. |
|
|
