| Напротив римская, африканская и все западные церкви держались в пасхалии – совершенно отличного от 19-летнего – 84-летнего лунно-пасхального круга, согласовать который с 19-летним в виду их неодинаковаго отношения к движению луны (19-летний цикл несколько отстает от луны, 84-летний – опережает ее) было совершенно невозможно. И однако столь значительная разность между александрийской и западной пасхалией осталась совершенно незамеченной отцами никейского собора! Но возможно ли было бы это, если бы Осий кордубский еще до назначения собора ездил по поручению императора для решения вопроса о пасхе в самую Антиохию? Неужели он и здесь не поинтересовался узнать, по какому именно циклу вычисляют свою пасху восточные? – Конечно, Осий, как пасхалист, нам совершенно неизвестен. Но можно ли допустить, что он был в этом отношении настолько невежествен, что не знал даже, по какому лунному циклу совершают пасху западные церкви? Неизлишне напомнить, что Осий был председателем и главным руководителем сердикского собора 342–3 года, на котором рассматривался и вопрос о пасхе, и составлена была таблица пасх на 50 лет. И по-видимому Осий здесь стойко поддерживал западные пасхалистические принципы, так как на 346 и 349 годы в этой таблице пасха была назначена совершенно несогласно с принципами александрийской пасхалии, но согласно с западным 84-летним циклом. Если же на никейском соборе и самая разность между александрийским 19-летним и римским 84-летним циклами осталась незамеченною, то объясняется это не только тем, что спор между александрийцами и сирийцами шел не о лунном цикле, а о terminus ante quem non пасхи, и восточные на соборе не обнаружили особенного упорства в защите своего обычая совершать пасху в одно время (в одном лунном месяце) с иудеями, но и тем, что и самый спор о пасхе стал известен Константину в. уже по возвращении Осия из Александрии, и последнему, как и другим представителям запада на никейском соборе, не удалось ни до собора, ни на самом соборе уяснить себе, что и александрийская пасхалия далеко не совпадает с западною. |
| 1. Вполне понятно, если ничего не говорит ни о соборе, ни об участии в нем Осия Евсевий Кесарийский, как в своем послании к пастве из Никеи после своей реабилитации, так и в позднейшем панегирике императору — «Жизни Константина». Он сам был осужден на этом соборе под председательством Осия, и для него естественно было избегать потом упоминания об этом неприятном инциденте. Но во втором из названных произведений совсем обойти молчанием то исключительное положение, какое Осий вначале занимал при Константине, и в частности его роль в истории арианского спора, было почти невозможно, и он говорит о нем, хотя не называет его прямо по имени, а именно рассказывает о посольстве его Константином в Александрию с письмом к Александру и Арию для их примирения. Осий выступает при этом в рассказе Евсевия исключительно как орудие примирительной политики императора и характеризуется как «τ πντα θεοσεβς νρ». Несомненно, в роли примирителя, согласно намерению и прямой инструкции (νεμα) императора, Осий и выступал прежде всего в Александрии, хотя он очень скоро определил, на какую сторону он должен стать в споре. И если он затем прибыл из Александрии в Антиохию, он и здесь, нужно думать, при крайне обостренных отношениях между пылким Евстафием и его противниками — защитниками Ария, пытался действовать сначала именно в духе примирения. Поэтому, если он в конце концов и согласился на временное отлучение упорных сторонников Ария, то главным виновником своего осуждения Евсевий мог считать не его, но своего противника в области богословия — антиоригениста Евстафия, которому de facto и принадлежала, конечно, руководящая роль на соборе и с которым потом у Евсевия открылась резкая полемика после Никейского собора. Возможно поэтому, что и похвальными эпитетами Евсевий наделяет в «Жизни Константина» Осия (ни разу, однако, как замечено, не называя по имени) не по желанию лишь возвысить славу Константина похвалами избранному им исполнителю его планов, но и вследствие уважения к личному характеру Кордубского епископа и его заслугам перед Церковью в предшествовавшее возникновению арианского спора время, хотя он и оказался председателем собора, осудившего самого Евсевия. — Т аким образом, едва ли можно в сообщениях Евсевия об Осии усматривать какое-либо несогласие с предполагаемой ролью Осия на соборе в Антиохии. |
| Дошла очередь до великого Осия Кордубского, исповедника, старейшего в степени епископов, которую проходил уже шестьдесят лет; окружные послания его принимались повсюду с благоговением. Ариане не могли оставаться покойными, пока бодрствовал столетний старец. Император вызвал его в Медиолан и убеждал отречься от общения с Афанасием, но великий Осий упрекал его пастырски за такое предложение, ибо дело Афанасия было делом всего Православия, и был отпущен с честью. Однако враги его принудили опять Констанция предложить ему те же требования в грамоте, и Осий отвечал: «Я был первый раз исповедником при Максимиане, твоем прадеде, и по старческим летам мог бы тебе быть дедом. Если хочешь опять меня преследовать, я готов; не верь арианам, подвизающимся более за свою ересь, нежели против Афанасия; я испытал их на соборе Сардийском. Писано: так и ты, наблюдая, чтобы никто не нарушал твоей власти, сам не вступайся в права Божий; пишу это ради твоего спасения; анафематствую ересь арианскую и соблюдаю общение с Афанасием, оправданным соборно». Так писал доблестный исповедник, но император, не уважив его маститой старости, вызвал опять из Испании и держал более года заточенным в Сирмиуме. Гонение на православных распространилось повсеместно. Сановники царские рассылаемы были по областям с грамотами к епископам и судьям, чтобы первые сообщались с арианами, вторые же судили ослушных; клирики Урзаса и Валента сопутствовали им в качестве доносчиков. Ариане богохульствовали и торжествовали, города исполнились страха и смятения; клеветы и угрозы на епископов размножались: некоторых требовали к императору, и малодушные подписывали приговор на Афанасия; твердых заточали без суда, а на место их ставили закоснелых ариан. Так пошатнулись почти все кафедры по вселенной; но не колебался Афанасий, хотя на него обрушилась буря. Долго ожидал он решения своей участи. Наконец, явились в Александрии посланные от императора с повелением, чтобы все сообщались с арианами. Один из сановников побуждал Афанасия удалиться, но святитель и паства требовали, чтоб предъявил на то указ царский; опасаясь смятения, он не посмел, но призвал легионы из Сирии, под начальством сурового вождя Сириана, который также понуждал пастыря к оставлению паствы, и получив тот же твердый ответ, на время умолк. Тогда святитель, бодрствующий о спасении вверенных ему людей, написал окружное послание ко всем епископам Египта и Ливии, возбуждая их противоборствовать арианам и называя им великих сподвижников, каких они имели и имеют еще на Западе и Востоке: во главе всех стоял великий Осий Кордубский. Обличая и опровергая ясными свидетельствами Св. Писания всю ересь Ария, убеждал он всех держаться неуклонно Символа Никейского и запечатлеть веру свою не только исповеданием, но и мученичеством. Афанасий скоро оправдал речи деяниями, когда возникли против него гонения Сириана. |
| Но здесь еще нужно решить вопрос: откуда видно, что Осия епископ Кордубский председательствовал на I Вселенском соборе, именно как представитель Сильвестра, а не по другой какой-либо причине? В подтверждение своей мысли, что Осия, вместе с Витоном и Викентием, был именно папским легатом, и председательствовал на I Вселенском соборе, как папский легат, римские богословы 877 ссылаются на некоторые древние собрания канонов и на свидетельство Геласия Кизического. Но подлинных актов I Вселенского собора в настоящее время нет; а на чем основаны не основанные на существующих в наше время подлинных свидетельствах современной собору древности свидетельства того или другого древнего собрания канонов, неизвестно, и потому такие свидетельства исторической достоверности не имеют. А Геласий Кизический, говоря о лицах, присутствовавших на соборе, по собственному сознанию, выписывает слова Евсевия, и, когда речь дошла до Осия Кордубского, делает в тексте Евсевия вставку такого рода: «и сам Осий из пределов испанских, знаменитый славой своего имени, который заступал место Сильвестра епископа великого Рима, вместе с римскими пресвитерами Витоном и Викентием»... Вообще не сомневаются в том, что Геласий пополнил свои исторические сказания множеством соображений произвольных, ни на чем не основанных и часто вовсе невероятных: и потому его свидетельства о древности, не подкрепляемые сказаниями других достовернейших историков, принимать нельзя 878 . А достовернейшие историки: 1) Евсевий 879 , Сократ 880 , Созомен 881 и Феодорит 882 , представляют Осия, «епископа знаменитейшего, отличавшегося целомудренной добродетелью веры и в прежние времена прославившегося многими опытами исповедания веры, человека отличного, вполне благочестивого, надежного, известного благоразумием», главным в делах собора поверенным императора Константина; изображают человеком, которого Константин очень любил и уважал и, кроме поручений открытых, общеизвестных, удостаивал особенной тайной доверенности; а о том, чтобы Осий был в делах собора поверенным римского епископа, не говорят ни слова. |
| Осий , советник по церковным вопросам св. равноап. имп. Константина Великого. Свидетельств о его деятельности как епископа Кордубы почти нет. Из его письма имп. Констанцию II известно о том, что имп. Максимиан, неоднократно посещавший Кордубу, преследовал христиан; в то время Осий объявил о своей приверженности христ. учению и, т. о., стал исповедником. Достоверных свидетельств о присутствии в Кордубе в V в. вандалов, свевов и вестготов нет, но считается, что Кордуба, как и Гиспалис (ныне Севилья), ок. 426 г. подверглась нападению вандалов, а ок. 440 г.- свевов. Вестготы прибыли в Кордубу в 458-459 гг. в качестве рим. федератов, боровшихся с варварами-завоевателями, и изгнали из города свевов. Более поздние известия о действиях вестготов в Кордубе относятся лишь к 40-м гг. VI в.; вероятно, до этого момента город оставался самоуправляемой общиной, сохранявшей устройство позднеримского периода. По свидетельству Исидора Севильского, знать Кордубы вступила в конфликт с вестгот. кор. Агилой I (549-555), который захватил город и осквернил ц. св. Ацискла, въехав в нее на коне ( Isid. Hisp. Hist. 45). Вскоре жители Кордубы победили Агилу I в сражении, отобрали у него королевские сокровища и заставили бежать в Эмериту (ныне Мерида). Атанагильд (король вестготов в 555-567), соперник Агилы, обратился за помощью к восточнорим. имп. Юстиниану I . Войска императора захватили часть Бетики, в т. ч. Кордубу, и удерживали эти земли до начала правления кор. Леовигильда (568-586). В конфликте Леовигильда с его сыном мч. Эрменегильдом (см. ст. Ерминингельд ) жители Кордубы поддержали мятежного королевича. В 572 г. войска Леовигильда захватили город и подвергли его жестокому разорению. После этого значение Кордубы как экономического и культурного центра снизилось и оставалось таковым до падения Вестготского королевства. В кон. VI - нач. VIII в. в городе чеканили монету (вестготы часто размещали монетные дворы на территориях, близких к зонам военных действий (в данном случае против византийцев), в связи с необходимостью выплачивать деньги войскам). Известны серии монет кордубской чеканки, изготовленных при королях Реккареде I (586-601) (с легендой «Corduba pius»), Свинтиле (621-631), Сисенанде (631-636), Эгике (687-702) и Витице (702-708/9). При вестготах в Кордубе, кроме церковных, др. зданий почти не возводили. В более поздней Хронике Альфонсо III (кон. IX в.) упоминается дворец, построенный по указанию кор. Родерика (710-711), к-рый, судя по фрагментарным археологическим данным, был расположен поблизости от базилики св. Винцентия, в районе совр. епископского дворца. |
| Такимъ образомъ, по разсказу самихъ же историковъ, истинными виновниками возвращения сосланныхъ арианъ, наиболее ему содействовавшими, были не царь и не духовникъ его, a епископы, — конечно, епископы восточные. Это второе известие, высказанное историками между строкъ, стоитъ въ полномъ согласии со всеми другими обстоятельствами того времени и, несмотря на исторический мракъ, окутывающий собой первые годы антиникейской реакции, даетъ возможность съ большою вероятностью разгадать процессъ, изменивший расположение Константина въ отношении къ никейскому собору. Мы знаемъ, что въ Никею Константин явился окруженный западными епископами, самымъ влиятельнымъ изъ которыхъ былъ Осий кордубский; восточное духовенство было мало ему знакомо, а на некоторыхъ изъ нихъ онъ смотрелъ подозрительными глазами, Подъ западнымъ влияниемъ составился и никейский соборъ, и самое слово μοονσιος, рекомендованное царемъ собору, внушено было ему западными епископами. После снова на Западъ, чтобы торжественно отпраздновать двадцатилетие своего царствования въ древней столице империи, и здесь то во время пребывания въ Риме случилась съ нимъ та мрачная семейная трагедия, которая и доселе остается неразгаданнымъ темнымъ пятномъ на памяти перваго христианскаго императора. Вследствие какихъ–то придворныхъ интригъ, Константинъ казнилъ своего старшаго сына Криспа, даровитаго юношу, вызывавшаго общий восторгъ къ себе, а затемъ жестоко расправился со второй своей женой Фаустой, приказавъ умертвить ее въ жарко натопленной бане. Любопытно то, что въ это же время Осий кордубский, давно находившийся при дворе, былъ отосланъ на свою кафедру въ Испанию и более уже не возвращался къ Константину. Если все эти факты сопоставить съ заметкой историка Зосима ο томъ, что влияние Осия опиралось на женскую половину двора, то можно подумать, что этотъ епископъ былъ замешанъ въ событияхъ 326–го года или, по крайней мере, заподозренъ былъ въ такомъ вмешательстве Константиномъ. Какъ бы то ни было, но вместе съ отъездомъ Осия въ Испанию окончательно пало при дворе и западное влияние. |
| 20-х гг. IV в. Среди позднеантичных авторов были также распространены сведения о том, что К. принял крещение вскоре после гибели своих родственников. Наиболее подробная версия этих событий сохранилась в сочинениях имп. Юлиана Отступника (сер. IV в.), к-рому следовал проязычески настроенный Зосим. Согласно этой версии, К., испытывавший угрызения совести после расправы над родственниками, спрашивал у жрецов разных культов, кто из них может снять с него грех убийства. Разрешить душевные муки императора именем Христа смог лишь некий христ. священник-египтянин, приехавший к имп. двору из Испании. После этого К. принял крещение и стал отказываться от участия в языческих празднествах ( Seston. 1936; Paschoud. 1971). Рассказав свою версию событий, Зосим намекает на особую беспринципность христиан, якобы легко относящихся даже к тяжелейшим проступкам человека. Возможно, образ священника из Испании навеян той ролью, к-рую при дворе К. играл еп. Осий Кордубский. Тем не менее эту версию о крещении К. напрямую отвергает церковный историк Созомен, заявляя, что К. и Крисп издавали законы в пользу христиан уже задолго до объединения империи, значит, император и веру принял раньше. Впрочем, Созомен, идеализирующий К., отвергал и сам факт насильственной смерти Криспа ( Sozom. Hist. eccl. I 5). Вероятно, к нему восходит и краткое сообщение о смерти Криспа в «Хронографии» Феофана без объяснений обстоятельств этого события ( Theoph. Chron. P. 22. 12-13). Вслед за древними авторами совр. исследователи также иногда склонны связывать семейную драму К. с его отношением к христианству. Часто считается несомненным, что паломничества св. Елены и Евтропии в Палестину, впосл. состоявшиеся, были как-то связаны с искуплением грехов К. и внутренним конфликтом в правящей семье (ср. Odahl. 2004. Р. 178-185). Но прямых подтверждений такой связи нет, а последовательная религ. политика К., в т. ч. на Св. земле, скорее указывает на то, что миссии были частью более сложного плана императора. Высказывалось также предположение о том, что Криспа казнили за то, что он выступал оппонентом прохристианской политики К. В источниках эта версия подтверждения не находит и остается лишь домыслом. Едва ли оправданна тенденция ряда совр. историков связывать те или иные решения К. и события его жизни непременно с христианством. |
| Император в этом смысле написал письмо, адресованное одновременно Александру и Арию. Оно им было доставлено его верным советником по церковным делам, Осием, епископом кордубским, который последовал за ним на Восток. В трогательных выражениях император настоятельно просил их прийти к соглашению и вернуть таким образом мир Церкви и спокойствие государю. Потому, как Константин брался за дело, можно тотчас призвать в нем государственного человека, благорасположенного к христианской религии, желавшего даже, чтобы все ее приняли и достигли таким образом нравственного единства (он ясно это высказал), но неспособного интересоваться метафизическими вопросами. Христианство , в котором правительство в данное время нуждалось, было для императора религией Верховного Существа (summa divinitas), получившей для себя конкретное выражение в вере во Христа как носителя откровения и Спасителя и в соблюдении религиозных и нравственных правил, внушаемых церковью во имя Его. Что же касается до мудрствований о summa divinitas, о таинственном отношении Верховного Божества ко Христу, то это могло бы служить предметом исследования для частных лиц; по этим вопросам можно было бы держаться различных мнений, но зачем было высказывать их публично и особенно с той настойчивостью, которая возбуждает протест и порождает распри? 239 Государство могло интересоваться подобными предметами, лишь поскольку они касались общественного порядка. Осий, человек практичный, может быть, в сущности, разделял мнение императора. Однако, когда он прибыл на место, то скоро убедился, что увещание императора будет не в силах успокоить взволнованные умы. Может быть, оно имело бы успех на Западе, где интерес к богословию был очень ограничен. Но с греками-мыслителями, говорунами и спорщиками, было совсем другое дело. Вопрос уже нельзя было замять: его нужно было разрешить. Однако пребыванием Осия воспользовались, чтобы покончить с некоторыми местными делами. Без сомнения, в это время состоялось осуждение Коллуфа, и его рукоположения были объявлены недействительными. Во всяком случае таковым было признано посвящение некоего Исхира, который впоследствии появляется снова и производит некоторый шум 240 . |
| Еще более радикальную в известном смысле конъектуру предлагает для того, чтобы объяснить присутствие в послании неуместного «Евсевия», Д. А. Лебедев, со всей решительностью признавший подлинность и высокую важность этого документа еще до появления подробной аргументации Швартца против возражений Гарнака. Он думает, что «Евсевий» — простая вставка в послании без непосредственных оснований в самом тексте данного места, подобно тому как бесспорными интерполяциями являются наименование в рукописях сборника, содержащего послание, адресата послания епископом «Нового Рима» и упоминание в самом послании о 318 отцах. В сирийском сборнике cod. Par. 62, где находится это послание, оно приписывается вместе с посланием собора, издавшего 25 канонов, Антиохийскому собору ν τοις γκαινοις; вслед за канонами там стоит подпись Евсевия (Кесарийского), его же имя занимает первое место в латинском списке епископов этого собора. «Нельзя ли предположить, что кто-либо, уверенный, что спорное послание принадлежит собору, издавшему каноны, от себя вставил в его адрес имя Εσβιος, понимая под ним Евсевия Кесарийского, председателя собора, издавшего каноны?» Таким образом, имя «Евсевий» должно быть выброшено из текста, и председателем собора остается Евстафий. Против возможности позднейшей вставки в данном случае едва ли можно возражать. Так как Евсевий «Кесарийским» в упомянутой подписи не называется, то несообразность отлучения Евсевия собором, бывшим под его председательством, должна была остаться незамеченной интерполятором. Но можно попытаться истолковать загадочного «Евсевия» и не прибегая к столь радикальной поправке текста, как совершенное устранение здесь собственного имени в качестве неправильно внесенной позднейшей вставки. Не отстаивая подлинности имени «Евсевий», но и не считая его лишь переделкой нарицательного эпитета «εσεβε» или простой вставкой, можно думать, что под «Евсевием» в сирийском тексте скрывается на деле Осий Кордубский. II Имя этого испанского епископа, писавшееся по–латыни в древности «Ossius», греками переделанное в ««Οσιος» по созвучию с прилагательным σιος, откуда затем явилась латинская форма «Hosius», в сирийском языке передается неодинаково: 1) с одной стороны — огвчл, ошибочные видоизменения которого нужно видеть в гсчп и тсю, и равнозначащим которому является (при обычном для греческих слов опущении т=о) even ,2) с другой—пттк . Если форма С1 К в начале является, по–видимому, менее обычной, нежели форма с -л, это, вероятно, объясняется влиянием прочно утвердившегося у греков «Οσιος”. |
| 49). ζ) Haec epistola post biennium missa est quam baeresis Photim a romanis damnata est. η) Item exemplum alterius epistolae Valentis et Ursacii quam post aliquantum temporis ab Aquileia, postquam hanc superiorem Romae emiserant, ad Athanasium miserunt et episcopos. Domino fratri Athanasio U. et. V. Dedit se occasio... – В Athan. hist. ar. ad mon. n. 44. Осий кордубский пишет имп. Констапцию, что Урсакий и Валент νλθον ες τν ’Ρμην κα – γραψαν[разумеется «Quoniam constata], γραψαντες πρτερον κα θανασ φιλικν κα ερηνικν επιστολν.Очевидная неточность: как принятые уже в общение римскою церковью, они отправляют свое послание Афанасию в. – θ) Superioribus igitur litteris datis, venia indulgetur orantibus, reditus ad catholicam fidem cum communione donatur: maxime cum serdicensis synodi veritatem ipsae orantium veniam litterae continerent, ι) n. 21. Verum inter haec Sirmium convenitur. Photinus haereticus comprehensus, olim reus pronuntiatus, et a communione jam pridem unitatis abscissus, nec tum quidem per factionem populi potuit amoveri, κ) Sed idem Athanasius Marcellum qui post recitationem libri quem scriptum ediderat (nam hunc nos quoque habemus) sententia synodi serdicensis episcopatui erat redditus, ubi quaedam alia nova miscere sensit, et ambiguis praedicationibus, ejus in quam Photinus erupit doctrinae viam quaerere, a sua communione separat anteriore tempore quam Photinus arguitur, praeventam judicio meditationem corruptae voluntatis ostendens et non ex libri editione condemnans. Sed quia promptum est e bono malum effici, praebuit non illis quae in Marcellum gesta ante fuerant, sed his quae in Photinum gerenda erant auctoritatem, λ) n. 22. Illud autem esse cognitum cunctis oportet, nullam unquam adversus Marcellum, praeter eam quae serdicensibus est dissoluta sententiis, deinceps synodum fuisse contractam; neque tunc cum de Photino decretum ab occidentalibus est et ad orien tales est relatum, aliquod in eum expressum fuisse judicium, μ) Sed homines mente callidos, ingenio subtiles, malitia pertinaces, occasionem revolvendi ejus, quod Athanasii absolutione est dissolutum, quaesiisse judicii; et rescribentes de Photine, Marcelli mentionem velut institutionum talium magistri addidissë ut mortuam de Athanasio ipso jam tempore quaestionem, et seritatis judicio consepultam, in publicam recordationem causae novitas excitaret, et subrepens per Pbotini damnationem Marcelli nomen inveheret. |
|
|
