| Это несложное размышление позволило К.Н. Леонтьеву (1831-1891) вполне обоснованно говорить о том, что «сословия суть признак силы и необходимое условие культурного цветения. Христианство личное, настоящее, думающее прежде всего о том: « Как я отвечу на Суде Христовом?», – ничего не имеет против сословий и всех неприятных последствий сословного строя. Гражданская эмансипация и свобода христианской совести – это большая разница» ( Леонтьев К.Н. Письмо А.А. Александрову 12 мая 1888 г. Оптина пустынь//Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений. В 12 т. Т. 12 (2). СПб., 2020. С. 72, 73). Более того, по его справедливому мнению, государство лишь тогда действенно и прочно, когда крепко держится системы неравенства прав, поскольку «все спасение государств и культур в этом неравенстве» ( Леонтьев К.Н. Письмо княгине Е.А. Гагариной 22 мая 1888 г. Оптина пустынь//Там же. Т. 12 (2). С.82). III . Течение времени, между тем, внесло в последнее столетие существенные коррективы. После длительной борьбы «прогрессивных» сил с Церковью «правам человека» было публично отказано в их религиозном источнике. Напротив, стали считать, что исключительно религиозные ограничения мешают «правам» развиться наиболее полно. Например, христианство крайне неодобрительно относится к разводам, абортам, однополым отношениям, вообще гомосексуализму, зоофилии и т.п. «Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники… Царства Божия не наследуют» (1 Кор. 6:9). Но ведь, говорят нам, это – такие же формы реализации человеком своего «я», как и все остальные, уже давно известные. Почему они были запрещены? Лишь по той причине, что существовало церковное табу, с которым считалась верховная власть и общество, одурманенное религиозными чарами. И сегодня, с легкой руки новаторов, к «правам» стали относить такие проявления человеческой распущенности, оценка которых еще вчера однозначно (и вполне обоснованно) была негативной. Забылось, что «всякая свобода допускается не ради удовольствия, а ради пользы, которая в ней предполагается (как для человека, так и для общества, разумеется. – А.В.); если же вместо пользы от нее следует ожидать вреда, то Бог с нею совсем! Кому она в таком случае нужна?» ( Катков М.Н. О свободе совести и религиозной свободе. О возражениях по этому поводу М.П. Погодина. Москва, 9 августа 1863 г.//Катков М.Н. Собрание сочинений. В 6 т. Т.4. СПб., 2011. С. 640, 641). |
| Посему, желающий стяжать определительность, глубоко вникает в Евангелие, по учению Господа, направляет свои мысли и чувства. Тогда он может отделить в себе правильные и добрые мысли и чувства. Тогда человек вступает в чистоту, как и Господь сказал после Тайной вечери ученикам Своим, яко образованным уже учением истины: «Вы чисти есте за слово, еже рех вам» ( Ин. 15:3 ). Но одной чистоты не достаточно для человека: ему нужно оживление, вдохновение. Так, чтобы светил фонарь, недостаточно одного вымывания стекол, нужно, чтобы внутри его была зажжена свеча. Сие сделал Господь с учениками Своими. Очистив их истиною, Он оживил их Духом Святым и они сделались светом для человеков. До принятия Духа Святаго они не были способны научить человечество, хотя и были чисты. Сей ход должен совершаться с каждым христианином на самом деле, а не по одному имени: сперва просвещение истиною, потом просвещение Духом. Правда, есть у человека врожденное вдохновение, более или менее развитое, происходящее от движения чувств сердечных. Истина отвергаете сиé вдохновение, как смешанное, умерщвляет его, чтобы Дух, пришедши, воскресил его в обновленном состоянии. Если же человек будет руководствоваться, прежде очищения его истиною, своим вдохновением, то он будет издавать из себя и для других не чистый свет, но смешанный, обманчивый, потому что в сердце его лежит не простое добро, но добро смешанное со злом, более или менее. Всякий взгляни на себя и поверь сердечным опытом слова мои: как они точны и справедливы, скопированы с самой натуры. Применив сии основания к книге Гоголя, можно сказать, что он издает из себя и свет и тьму. Религиозные его понятия не определены, движутся по направлению сердечного, неясного, безотчетного, душевного, а не духовного. Так как Гоголь писатель, а в писателе «от избытка сердца уста глаголют» ( Мф. 12:34 ), или: сочинение есть непременная исповедь сочинителя, по большей частью им не понимаемая и понимаемая только таким христианином, который возведен Евангелием в отвлеченную страну помыслов и чувств и в ней различил свет от тьмы, то книга Гоголя не может быть принята целиком и за чистые глаголы истины. Тут смешение. Желательно, чтобы этот человек, в котором видно самоотвержение, причалил к пристанищу истины, где начало всех благ. По сей причине советую всем друзьям моим по отношению религии заниматься исключительно чтением святых отцов, стяжавших очищение и просвещение, как и апостолы, и потом уже написавших свои книги, из коих светит чистая истина и которые сообщают читателю вдохновение Святаго Духа. Вне этого пути, сначала узкого и прискорбного для ума и сердца, всюду мрак, всюду стремнины и пропасти. Аминь. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 47 голосов: 4.3 из 5) Глава XXX. Оптина пустынь. Старец Анатолий Когда человек ближе к Истине?.. Тогда ли, когда его жизнь протекает плавно и ровно, без внешних ударов и потрясений, и он, спокойный и уравновешенный, оценивает окружающее сквозь призму реальных фактов, не задумывается над вопросами бытия, не страдает от неразрешимых противоречий жизни, не заглядывает в потусторонний мир?.. Или тогда, когда под влиянием несчастий и страданий, выбитый из колеи жизни, примиряется со своим уделом, отворачивается от земных задач и целей и стремится ввысь, обращая взоры к Богу? У кого правда, у реалиста или у мистика?! Для меня никогда не существовало сомнений в том, что правда у последнего. И поэтому, что ближе всех к Богу – дети, а между ними нет реалистов. Все дети – мистики, все они тянутся к Богу, как цветы к солнцу; все бессознательно влекутся к небу и одинаково протестуют против попыток горделивого ума разрушить волшебный замок мистицизма, где все иначе, чем на земле, где живут ангелы, поющие славу Богу, где нет ни зависти, ни злобы, где говорят ангельским языком, и над всем и всеми царствуют небесные законы и Вечная Любовь. Я помню, как глубоко задевали меня пренебрежительные отзывы взрослых о монастырях, о старцах, отшельниках и затворниках, какие казались мне святыми; с какой болью сердца и тяжким недоумением я относился к каждому, кто пытался поколебать мою детскую веру, отнимать у меня подарки Божии какие не имели цены и были дороже всех сокровищ мира. Годы шли, менялись точки зрения, охладевали порывы, но То, что сказали мне детство и юность, то оказалось правдой вечной и неизменной . И не эта правда изменялась от времени и науки, а изменялись мы сами, удаляясь от нее, теряя ощущение правды, – понимание ее и влечения к ней. Как легко потерять ощущение правды, и как трудно найти потерянное!.. Кто бывал в монастырях и видел старцев, тот знает, что только ценой неимоверных усилий и величайших иноческих подвигов возмещалась эта потеря, и что только на склоне своей жизни дряхлые старцы возвращали своей, изможденной страданиями, душе подлинные ощущения детства. И как мало отличались тогда эти старцы, эти земные ангелы, от детей; какая чистота и святость сквозили в каждой их мысли, в каждом движении; какую чрезвычайную ценность являли собой эти исключительные люди, рассказывающие о том, о чем молчаливо говорят глаза младенца, живущего в объятиях ангельских, но не способного поведать людям своих небесных ощущений… И моя душа инстинктивно тянулась к этим людям, и детство и юность прошли в общении с ними. Тогда не было ни горя, ни страданий, ни всего того, что, по милосердию Божьему, возвращает к Богу сбившегося с пути грешника… |
| Вместе с этими книгами перешлите и мои 5 экземпляров, которые я просил Фуделя взять у Карбасникова. —291— От Кристи недели 2 тому назад получил письмо из Кишинева: собирается заехать на возвратном пути в Москву. Боюсь, чтобы распутица и реки не помешали. Нынешняя молодежь на все это плоха (за исключением «нигилистов действия», – увы!). Ваш К. Леонтьев Р. S. Последние дни мы все здесь заняты были Царским крушением, – и радовались, что все так истинно чудесно и счастливо обошлось. (10 руб. – на книги и пересылку; 5 – на объявление). Письмо XXI 14 ноября 1888 г. Оптина Пустынь. Александров, посылаю Вам: 1) комиссионные росписки Карбасникова. Без них, действительно, ничего нельзя получить. Я ошибся: думал, что весной Александр отдал их Вам (как я намеревался), а он их мне по ошибке привез, и я забыл, что они у меня! Прилагаю еще и Карбасникову два слова, и прошу Вас не отказаться надолго эти комиссионные расписки оставить у себя для целей, подобных настоящей, и беречь. На самой новой я поставил «В» на обороте. Но и старые могут занадобиться для проверки когда-нибудь общего счета. (На пол вместе с папиросками не бросайте их!). 2) Последних глав моей статьи о «Национальной политике» не могу Вам послать. Прежде обещал Уманову, – а у меня только 1 экземпляр и остался. Уманов в деревне, а Вы можете взять у Фуделя : ему я послал. Прочтете, а когда издам отдельно, конечно подарю Вам. Стихи Ваши «Памяти Каткова» в «Московских Ведомостях» очень хороши, и меня радует это выступление Ваше на почву политическую. Только выражение «внутреннее ухо» не нравится мне. Образ самый не нравится. Все, что Вы пишете об Авдотье Тарасовне, меня обрадовало и тронуло. Дай ей Бог быть счастливой с Вами и Вас успокоить. О морали её не беспокоюсь; с этой сто- —292— роны можно быть за нее спокойным. Формами кой-какими нужно только заняться. Прощайте. Ваш К. Леонтьев Письмо XXII 21 ноября 1888 г. Оптина Пустынь. Дорогой Анатолий Александрович, как ни больно подозревать серьезных людей в мелкой низости, но есть случаи до того явные, что невозможно победить в себе этого чувства... Смотрите, чтобы С. А. Петровский 1776 не сделал нам какую-нибудь неприятность с объявлением в Московских Ведомостях. Прошлого года я послал деньги на 2 объявления. Первое напечатали на первой странице, но очень поздно, – видимо, не случайно, а чтобы хоть этим досадить; а второе, будто бы по ошибке, где-то так поместили, что я даже просмотрел его. |
| Статью эту, пожалуйста, прочтите Л. Н. Толстому, и скажите, как он. Авдотье Тарасовне – поклон. Лизавета Павловна все с любовью о ней поминает. К. Леонтьев Письмо XXV 17 февраля 1889 г. Оптина Пустынь. Дружочек мой Анатолий Александрович! в одно время с этим письмом Вы получите посылку с 4 экземплярами последних статей моих («Плоды национальных движений»), от VII до XIV; посланы еще в Петербург XV и XVI; XV уже напечатана (в 41 Гражданина, от 10 февраля 1889 г.), а XVI еще нет. Может быть (не наверное), напишу еще общее заключение – XVII и XVIII. Больше 18 не будет. Наймите кого-нибудь за 30 коп. отнести Фуделеву 1779 и Кристи их экземпляры, а для отправки Уманову (скорой) заказным большим письмом довольно будет 70 коп. Извините, что не извиняюсь в причинении беспокойства. Целую Вас. Я что-то к посту в поэтическом настроении. Я... «не знаю сам, что буду Петь, но только песня зреет!» Продолжаю радоваться за Фета, и сызнова с большим удовольствием и чувством перечитывал все эти дни его старые (т. е. молодые) стихи; но его «Вечерними огнями» восхищаться, как другие, решительно не могу! «Люблю тебя» (кх, кх, кх!)... «Ты села, я стоял» (кх, кх, кх!)... Не понимаю! И совершенно согласен с Вольтером, который сказал: —296— «Старая лошадь, старая возлюбленная и старый поэт – никуда не годятся». «Я предпочитаю старого друга, старое вино и старую сигару!» Хотел было я к первому письму (об одеждах, фраках и т. п.) 1780 прибавить и второе о разнице между его утренними и вечерними огнями, с дружеским советом о любви умолкнуть: но, вообразите, о. Амвросий, узнавши от кого-то со стороны о моем намерении, прислал мне из скита запрет, – сказал: «пусть уж старика за любовь-то не пронимает. Не надо». Я, конечно, очень охотно положил «дверь ограждения на уста мои». (С Великим Постом! Помози, Господи!) Ваш К. Леонтьев Письмо XXVI 26 февраля 1889 г. Оптина Пустынь. Предоставляю дело на Ваше усмотрение, Слышал, что Московский Листок облагородился. Не знаю, правда ли. Есть еще, кажется, какой-то Гусляр у Пастухова. В нем будто бы печатается А.Н. Майков и другие почтенные люди. Видеть это письмо 1781 в печати мне очень желательно; но поберегите имя мое от цинического общества. Верю Вам. |
| Исаакий (архиман- —10— дрит) умирает, – вчера первый удар, сегодня – ещё хуже. Переворот большой для обители. Всё изменится. Для меня же, по правде сказать, всё равно. К нему я равнодушен лично; для Оптиной особенно полезным его не считал (слишком купец); а со всеми возможными преемниками его я настолько хорош лично, что за себя мне опасаться нечего. Если же Вы спросите меня, которого из этих возможных преемников я считаю лучшим, то я прямо скажу, ни одного; «все хуже»... Для Оптиной в наше время нужен игумен образованный: а такого человека между оптинскими иеромонахами нет. Есть деловые, добрые, практически умные; но все, за исключением скитоначальника отца Анатолия, купцы по роду и по духу. И посмотрите, что именно от. Анатолия-то они и не выберут. Не выберут потому, что слишком идеален; а они, эти старшие здесь, хоть и честные, искренние монахи в своей специальной сфере, но в деле управления помешаны на хозяйстве; а о том, какую историческую великую роль играет в XIX веке в России Оптина пустынь и как важно для мирян её идеальное влияние, они мало думают. Они все не ясно понимают, что кругом их на свете теперь делается; а живут мыслью всё по «старинной простоте»: внешние, телесные труды монашества да хорошее хозяйство – вот и ладно... Конечно, пока от. Амвросий жив, он всё будет озарять и согревать, – но ведь и ему 79-ый год! Ну, прощайте; обнимаю Вас. Вы пишете, что у Вас нет трёх первых глав моей статьи «Добрые вести». Поищу и пришлю Вам вместе с оттисками моей статьи «Анализ, стиль и веянье». Кланяйтесь Авдотье Тарасовне. К. Леонтьев Письмо LII. 26 октября 1890 г. Оптина пустынь. Я так теперь занят, милый мой Анатолий Александрович, что не приключись мне сегодня неожиданная бессонница, то я не собрался бы Вам ответить раньше первых чисел ноября на Ваше последнее письмо из Ярославля (14 октября). Но это, конечно, не мешало мне чрезвычайно обрадоваться добрым вестям на счёт Вашего второго —11— экзамена... Вот это хорошо! Ну, а русский язык, сербский и польский, конечно, сдадите. |
| – Возьмёшь ты её в жёны? А Саша, который до этого кипятился и поговорить хотел, вдруг замолкает. Молчит. Второй раз батюшка спрашивает: – Готов ли ты на ней жениться? Таня стоит ни жива ни мертва, а Саша покраснел как рак, с ноги на ногу переминается, молчит. Батюшка в третий раз спрашивает: – Если жениться не хочешь на ней, я её в монастыре оставлю. Берёшь её в жёны? А Саша только молчит да головой мотает – нет, дескать, не возьму. Тут батюшка к Тане поворачивается и говорит ей печально: – Вот так-то… А когда поехали Таня с Сашей домой, Саша, до этого относившийся к ней как другу, вдруг начал уговаривать её «попробовать», стал добиваться близости с ней. Аргументом было: – Ты мне как женщина не нравишься совсем. Но хочется посмотреть, а вдруг ты мне и понравишься? На что Таня, помня слова отца С., ответила категорическим отказом. И предложила любителю экспериментов законный брак. После чего он быстро исчез с горизонта. Ну, а Таня сейчас трудится на послушании в полюбившемся ей монастыре. Только зовут её теперь не Таня, а мать Сергия. Оптинские истории. Записки экскурсовода Небольшое вступление Давно ли я писала: «В Оптиной я тружусь на послушании уже месяц». Пять лет прошло – как один день. И теперь я могу написать: «В Оптиной Пустыни я тружусь на послушании пять лет». Последние два года – старшим экскурсоводом Оптинской экскурсионной службы. За это время записала много историй: радостных и печальных, поучительных и просто забавных. Решила поделиться несколькими историями с вами, дорогие читатели. И чего я тут не видела?! Приехала в Оптину паломница. Идёт по обители и громко вслух возмущается: – И чего я сюда только приехала?! И чего я тут не видела?! Несколько храмов да несколько домишек – больше и нет ничего! Оптина Пустынь, Оптина Пустынь! И чего я сюда только ехала?! А ещё экскурсовод… Муж с женой во время экскурсии: – Вы знаете, мы прочитали в книге «Пасха красная»: космонавты видели из космоса, как от Оптиной Пустыни поднимается столб света. Мы поняли так, что это благодать, по-видимому… Не могли бы вам нам показать место в Оптиной, откуда столб света исходит? Ну, точку дислокации, так сказать… Как это не можете?! А ещё экскурсовод… Родительское пожелание |
| Такими они кажутся несчастными, бедными, слепыми, недоразвитыми, когда они, с изумительным апломбом, говорят громкие, заученные, но ничего не выражающие собой фразы: «Это не доказано... это ненаучно», и т.д., и т.д. А, между тем, стоит только всмотреться в ту великую науку и правду жизни, которая называется историей; стоит только вдуматься в то, о чем свидетельствует эта история, и тогда все эти отрицательные теории, все эти жалкие парадоксы псевдоученых людей рушатся сами собой. Начиная с самых отдаленных времен и до последних дней, мы видим одно закономерное явление: по мере того, как тот или другой народ, признавший себя детьми Бога Живого, начинает впадать или в безумие неверия, отрицания, или в глубину какой-нибудь трудно переживаемой скорби, несчастья, – что почти всегда бывает прямым последствием первого; и когда начинают понемногу просыпаться в отдельных душах искренние порывы раскаяния, обращения к Божеству, – то тут, то там начинают появляться великие светильники Божественной правды, и личным примером, жизнью, а иногда словами обличения, вразумления, пробуждать человеческие сердца и всколыхивать застоявшееся болото жизни. Я не нахожу возможным за недостатком места перечислить здесь такие исторические моменты, а посылаю интересующихся этим к библейской истории народов, как к беспристрастному, правдивому источнику, который говорит все, что этим народом переживалось доброго, хорошего, точно так же, как и гнусного, позорного. Старец Амвросий появился в Оптиной пустыни и приковал к себе внимание исключительно интеллигентных кругов в тот момент, когда эта интеллигенция была охвачена проникшею в нее Западноевропейской философствующей мыслью отрицательного направления, и когда это направление все более и более покоряло себе сердца расшатывающейся, увлекающейся молодежи, и когда на горизонте русской мысли вырастал ужас толстовского движения. Ни сам старец Амвросий, ни Оптина пустынь, ни Иоанно-Предтеченский скит, ни посещавшая в то время толпа приходивших к старцу, как к источнику живой воды, – никто из них не знал той великой задачи, того великого дела, того великого здания, которое руками старца закладывал Великий Промыслитель всего живущего в мире – Господь. |
| Кстати, еще очень интересная и любопытная деталь: как раннему оптинскому монашеству нужно было защищать старчество и писать некие апологетические тексты в защиту старчества, так Паисию пришлось приложить очень много сил для защиты Иисусовой молитвы, которая также тогда очень многими иерархами и монашествующими совершенно не принималась, все говорили, что это какое-то странное нововведение, которое ведет человека к недолжной мечтательности, такого не должно быть, и Паисий писал трактаты о том, что Иисусова молитва соответствует церковному преданию. То есть тоже выступал апологетом, в данном случае – молитвенной практики. И в этом контексте мы можем поставить следующий вопрос: если старчество – это аскетическая практика, то есть метод духовного трезвения, какая характеристика, какое свойство наиболее важны для старца, каким должен быть тот, кто ведет по пути трезвения? Мы можем сформулировать вопроси иначе: обязательно ли старец – чудотворец, на чем делала акцент ранняя апологетическая традиция? И здесь, наверное, имеет смысл снова вернуться к работам Концевича, но уже ко второй его работе – «Оптина пустынь и ее время». Две его книги – «Стяжание Духа Святаго в путях Древней Руси» и «Оптина пустынь и ее время» – написаны с достаточно большим временным перерывом и, что интересно, покоятся на совершенно разных теоретических основаниях. Если в первой книге Концевич рассматривает старчество как часть духовной традиции и христианского аскетизма, то во второй он почему-то сводит старчество к пророчеству. Он прямо говорит, что старцы XIX столетия, которых он видел, – это продолжатели миссии новозаветных пророков. Он цитирует соответствующие места Деяний апостолов, где описываются эти люди, и говорит, что это все одна традиция. На самом деле, если мы будем последовательно исходить из его первоначального тезиса об укорененности старчества, вообще духовного руководства в методиках духовного трезвения, то у нас возникнут некоторые проблемы со его вторым определением. Таким образом, Концевич в своей второй книге демонстрирует явный теоретический регресс, причем не только по отношению к своей работе, но и по отношению к выдающимся работам своих современников. Другое дело, что есть вопрос, знал ли он их или нет. |
| Афоном повеяло! То есть я должен был отвечать за все, что происходит в храме. Был уставщиком, регентовал. Отвечал за корреспонденцию и посылки, одно время заведовал монастырской библиотекой, водил экскурсии. Поначалу нас подвизалось совсем немного, послушаний оказалось достаточно, но ропота не возникало. Бог поругаем не бывает, или как студентки-комсомолки «поменяли акценты» Отче, но ведь далеко не всем нравилось, что в Оптиной пустыни возобновилась монашеская жизнь. Чувствовала ли братия какое-то противодействие и, если встречала косые взгляды, то как реагировала? Кажется, в газете «Известия», в одном из летних номеров за 1988 год появилась заметка, суть которой сводилась к следующему: в недавно открытую Оптину пустынь направили молодых монахов. Откуда они взялись в советское время? Был брошен клич студенткам московских вузов поехать и разобраться с этим вопросом. Некоторые девушки с комсомольским задором приступили к исполнению «важной миссии». Приехав сюда, они начали ходить на все службы, и такое началось! К примеру, я регентую в храме, а девушки станут сзади и прижимаются к тебе. Вот тогда я почувствовал силу монашеской мантии! Реально увидел, какая это защита для монаха! Или служу Литургию, в конце даю крест для целования. Что делают студентки-активистки? Многажды целуют твою руку, становится щекотно, крест чуть не выпадает. Дальше: пойдем, допустим, мы из монастыря в скит, а то и просто прогуляться по лесу, где растут реликтовые сосны, дубы, липы и клены, так эти девушки забегают вперед и начинают друг дружке в пояс кланяться. Привлекают к себе внимание. Но самое-то интересное, чем все закончилось. Все они приняли Крещение, а некоторые даже стали потом насельницами Шамординского женского монастыря! В одной своей проповеди Вы произнесли такие слова: «Пускай Господь через сегодняшнее Евангелие поможет нам поменять эти акценты внутри нашей души, поможет нам придти в правильное внутреннее духовное устроение». В отношении тех событий 30-летней давности можно утвердительно сказать, что девушкам «поменять акценты» внутри их душ помогла Оптина Пустынь? Можно утвердительно сказать, что это был наглядный пример, как Божья благодать и оптинские старцы преобразили прибывших сюда с намерениями, отличными от тех, с какими ехали к нам богомольцы. |
|
|
