| В уже цитированном письме к Романовой от 2 августа 1873 г. Соловьёв пишет: «…Всё великое развитие западной философии и науки, по-видимому, равнодушное и часто враждебное к христианству, в действительности только вырабатывало для христианства новую, достойную его форму. И когда христианство действительно будет выражено в этой новой форме, явится в своём истинном виде, тогда само собой исчезнет то, что препятствует ему до сих пор войти во всеобщее сознание, именно его мнимое противоречие с разумом. Когда оно явится, как свет и разум, то необходимо сделается всеобщим убеждением, — по крайней мере, убеждением всех тех, у кого есть что-нибудь в голове и в сердце. Когда же христианство станет действительным убеждением, т.е. таким, по которому люди будут жить , осуществлять его в действительности, тогда очевидно всё изменится» (175). В том его постоянная убеждённость, с годами только укреплявшаяся. О. Георгий Флоровский прав: «Очень характерно, что уже в самые последние годы Соловьёв продолжал понимать пророчество, что Евангелие будет проповедано по всей земле, в том смысле, что Истина будет явлена миру с такой очевидностью, при которой станет неизбежным: либо сознательно её принять, или так же сознательно её отвергнуть» . Что же до идеи, будто западная мудрость, враждебная христианству, может выработать для него достойную форму, то с этим позволительно не согласиться. «Бойтесь данайцев…» Форма не может не стать враждебною же, подправляя то во вкладываемом новом содержании, что не соответствует её внутренним законам. История христианства дала очевидное тому подтверждение: протестантизм — подчинивший духовное содержание Христовой истины прозрачным рациональным схемам. Поэтому сразу возникает вопрос: не по пути ли, проторённому протестантизмом, следует русский философ? С.Н. Трубецкой свидетельствует: «Глубокая и свободная личная религиозность, враждебная всякой мертвенной обрядности и догматизму, личное отношение ко Христу, радостная уверенность в Боге, духовное служение в светском признании сближали его с протестантством. Признавая неограниченное право свободного исследования и личного убеждения, он разделял и протестантское отношение к Писанию — в одно и то же время религиозно-мистическое и рационально-научное» (387–388). |
| До наших дней дошло несколько музыковедческих трактатов III-IV вв. («старца Бакхия», «Анонима Беллермана», «Гармоническое введение» Гауденция, «Введение в музыку» Алипия, «О музыке» Аристида Квинтилиана) 387 . Наиболее крупным и значимым для византийской культуры в целом и византийской эстетики в частности было, видимо, сочинение Квинтилиана. В нем практически подводятся итоги античному музыкознанию и уже ощущаются веяния новой культурной традиции. Трактат хорошо проанализирован в специальной литературе, в частности в монографии Е. В. Герцмана, поэтому нет смысла останавливаться на нем подробно, однако для понимания уровня ранневизантийского музыкознания и характера его ориентации можно привести развернутое определение музыки Квинтилианом, аналогов которому не встречается в античной науке: «Музыка – это наука о мелосе и связанных с мелосом [явлений]. Ее определяют и так: теоретическое и практическое искусство совершенного и инструментального мелоса. Другие же [определяют ее так: искусство, выражающее соответствующее эмоциональное состояние в звуках и движениях. Но мы определяем ее более полно и следующим тезисом: знание соответствующего в (звучаниях и) телах. Музыка – это наука, в которой существует истинное и непогрешимое знание. (...) Однако мы назвали бы ее по праву и искусством (τχνη), так как она – система восприятий и их [навыков], тренируемых на точность, и, как узрели древние, она необходима для жизни. (...) [Что же касается] совершенного мелоса в действительности, то он должен рассматриваться [как синтез] мелоса, ритма и слова ради того, чтобы возникло совершенство песни, ибо благодаря мелодии [возникает] просто какое-то звучание, благодаря ритму – его движение, благодаря слову – метр. Относящееся же к совершенному мелосу – это движение звучания и тела, а также хроносов и их ритмов. (...) Считается, что она (музыка) бывает теоретическая и практическая по следующим причинам. Когда она рассматривает свои собственные части и определяет разделение и технологию [музыки], то говорят, что она теоретизирует. |
| Из рядов масонства вышло много борцов против христианства; среди них были известные оккультисты и так называемые мистики, которые, преуспевая в борьбе с христианством, выдавали оккультное учение за истинное и лучшее, чем христианское. Современные масоны высоко ценят их, изучают их труды и ставят в пример их жизнь. Среди них почетное место занимает Сведенборг (1688–1772), который утверждал, что Бог и ангелы находятся с ним в непосредственных сношениях и наградили его даром предсказания. Масоны всегда считали его родным им по духу и учились у него распознавать мир духов и входить с ними в общение. В масонской практике общение с духами занимает не последнее место, поэтому адепты изучают опыты всех духовидцев и всех времен. По этой причине они уделяли большое внимание изучению наследия Мессмера (1733–1815) о животном магнетизме. Ибо он, как утверждали «очевидцы», исцелял все болезни, как психические, так и физические, магнетическими токами. Большим почетом пользовался у масонов и некий проповедник Иоганн Гасснер (1727–1779), утверждавший, что он имеет силу изгонять демонов из людей. Как бы иллюстрируя «результативность» следования извращенному учению, жизнь этих людей отличалась нечистотой. Биографии многих таких «авторитетов» наполнены превратностями судьбы, порой поражая традиционное (христианское) представление о порядочности человеческой жизни извращенностью и безумным поведением. Так, «образцом» может служить известный в кругах масонства и весьма ими почитаемый Сен-Жермен. Это был человек без рода и звания, но имевший доступ к любому двору европейских правителей. Время рождения его неизвестно. В 1740 году он побывал в Вене, где подарил любовнице короля колье редкой красоты. В 1743 году он находился уже в Лондоне, а в 1748 году – в Париже при дворе Людовика XV. Им восхищались дамы и придворные, ученые и знать. Однажды Вольтер сказал о Сен-Жермене: «Он никогда не умирает и все знает» 206]. 387 В течение тридцати пяти лет Сен-Жермен побывал почти при всех дворах Европы. Летом 1762 года он посетил и русский двор императрицы Екатерины II. |
| По общим психологическим законам, любовь к Богу, как психический феномен, слагается из представления предмета любви – Бога, 387 «существа нечувственного, духовного и притом бесконечного, 388 представления, соединенного со «специфическим волнением в форме духовной приятности или радости“ 389 и вместе с тем со стремлением к соединению с Богом, к занятию с Ним и некоторой (?) воззрительности Его, некоторому (?) непосредственному общению с Ним“. 390 Представление объекта любви – Бога должно быть центральным и господствующим в сознании“, 391 «служа прямым его объектом и падая, так сказать, в самый фокус его“. 392 Но, по свойству предмета любви-Бога, как существа «нечувственного, духовного и притом бесконечного“ представление Его требует всецелого и безраздельного сосредоточения на Нем сознания, когда человек «позабывает все и не знает никакого другого впечатления или ощущения“. 393 Удовлетворение своей пламенной любви к Богу человек, поэтому может находить единственно и исключительно в состояние чистого молитвенного созерцания, 394 «каковая форма есть“ поэтому «единственно адекватная природе нечувственного и бесконечного объекта любви“. 395 Равным образом, в силу ограниченности и определенной суммы прирожденной человеку силы чувства, с одной стороны, с другой – по самому свойству и содержанию напряженного чувства любви к Богу, «чистейшему духу, высочайшему существу и безусловной личности“, 396 любовь к Богу может быть только тогда полна, когда она всецело и безраздельно сосредоточена на Нем одном. 397 Поэтому, не говоря, уже о полной несовместимости с истинной любовью к Богу привязанности и любви к женщине, которые лежат в основе брака и обусловливают его, 398 даже заповеданная Христом и служащая «признаком и критерием действительной принадлежности человека к христианству“ 399 любовь к ближним, при сильном развитии любви к Богу, хотя и не совершенно вытесняется из сознания такого человека и не совершенно остается бездейственной, 400 однако, несомненно, по взгляду автора, решительно перевешивается этой последней, отступает на задний план, 401 теряет значение стимула и мотива деятельности, 402 «определяющего начала жизни“. 403 Она главным образом – выражается не в деятельном и непосредственном служении людям, но проявляется как жалость, благожелание и горячая молитва о спасении и помиловании людей“. 404 |
| Буддизм действительно представляет некоторые внешние черты сходства с христианством, например, в монашеских обетах послушания, нищеты и целомудрия. Но по своему внутреннему существу он есть антипод, радикальная противоположность христианству, и не одному христианству, но и всякой религии, где только признается бытие личного Бога, это мораль без догмы, религия без Бога. Буддизм не есть даже религия, а собственно только философия, так как в нем нет никакого Бога, никакой молитвы, никакого личного бессмертия. Он представляет из себя попытку верить в самоизбавление от страданий жизни, и именно путем познания, путем чисто интеллектуального углубления. Но то, от чего он хочет освободиться, не есть грех и наш эгоизм, а просто страдание. Как скоро достигнуто будет знание, так будет побеждено и страдание. Поэтому главным образом буддизм и не имеет ничего общего с христианством как «религией истинного спасения чрез примирение с Богом» 385 . Буддизм проповедует аскетическое самоотречение. Его проповедует и христианство в смысле отречения человека от своего эгоистического «я». Но они бесконечно различаются между собой по самому исходному пункту своего аскетизма, первый смотрит на бытие вообще как на зло, второе, напротив, признает бытие благом (зло случайно). Отсюда аскетическое отречение в христианстве есть не цель, как в буддизме, а лишь средство для приобретения нравственного совершенства. И христианин, и буддист стремятся достигнуть независимости от своей чувственной природы. Но буддист, подобно Самсону, губя своих врагов, погибает сам, напротив, христианин, побеждая природу, не погибает, но приобретает блаженную жизнь в общении со своим Первообразом. Не говорим уже о том, что требования пустого аскетизма выступают в буддизме рядом с подлинно-нравственными требованиями. Так, строго запрещается здесь вредить своему ближнему, но не менее строго запрещается ранить паука или убить голубя 386 . Благочестивый буддист должен жить отрешенно от всего мира, как безродный странник или как уединенный обитатель пустыни, в нищенской одежде, с совершенным равнодушием к радости и скорби, исполненный сострадания ко всему живущему. Таким образом с величайшим презрением к миру идет в буддизме рука об руку мягкость и кротость по отношению ко всем тварям. Но эта кротость буддистов является выражением не энергии их деятельной любви, но простого сострадания 387 . Такое моральное настроение буддиста имеет, следовательно, не столько положительный, сколько отрицательный характер. |
| Итак, «Мы должны искоренить все наши старые привычки и создать новую традицию, 387 – это те две локальные цели, которые мунисты должны пытаться выполнять в своей повседневной жизни от первых дней пребывания в Церкви Объединения. 3. Жизнь в центре С ранних лет существования Ассоциации Святого Духа за объединение мирового христианства в Корее сложилась традиция, согласно которой члены жили у себя дома, 388 а в церковные помещения, где постоянно пребывало лишь по несколько человек, приходили только на молитвенные собрания. Однако уже в шестидесятые годы в Японии зарождается и упрочивается перенесённая затем на американскую землю практика общежития. Теперь большинство молодых членов Церкви Объединения в Японии, Америке, странах Европы и России и бывшем СССР живет в специальных «центрах» для того чтобы, отделившись от пагубного влияния «сатанинского» мира, иметь возможность полностью отдать себя служению Истинным Родителям, ибо верят: «Время Мессии подобно времени войны. Во время войны вы оставляете своих любимых для того, чтобы защитить свою страну и свою свободу. Время Мессии гораздо более критично и исторично. Бог может призвать вас бросить всё – как Авраама, для участия в этом тысячелетнем крестовом походе! С готовностью ли вы ответите ему? День Мессии – сегодня! 389 Центры – это школа мунизма. Их роль – воспитать преданных «солдат Небесного воинства» и послушных детей Истинных Родителей, и именно этим определяется тип устроения мунистских центров. Классический вариант предполагает образование коммуны вокруг стоящей во главе благословлённой семьи, представляющей Истинных Родителей. Они возглавляют общину как старшие члены Церкви Объединения в исполнении обрядов, и они же организуют её повседневную жизнь. Основные дела мунистов, живущих в центре – свидетельствование о ЦО новым людям, проведение для них лекционных программ и небольших семинаров по «Принципу», сбор средств – на указанные цели и, частично, для отчисления в общий фонд. Каждое из этих занятий требует больших затрат времени и сил и нуждается в хорошей организации: чётком распределении обязанностей, субординации, строгом соблюдении распорядка дня. |
| Отсутствие истинно христианского научного мировоззрения крайне разрушительно действует в современном мире. " Надо не только открыто признать, но и до конца осмыслить самый факт, что в Европе (включая и Россию) существует не одна, а две культуры. Есть культура, которая хочет быть христианской, хочет быть верной Христу и видеть все " в свете Христовом " , - но есть культура, выросшая вне Церкви, боящаяся Церкви и чуждая ей, вовсе не ищущая того, чтобы глядеть на мир в свете Христовом!...Современное знание, как оно строится ныне, отвергает христианское освещение тем знания...Христианская мысль должна заняться пересмотром основ знания, чтобы вернуть христианству его законное место в развитии знания. " (о.Василий Зеньковский " Основы христианской философии " , М. КАНОН, 1996, с. 92, 95). В данном случае речь идет совсем не о конфликте науки и религии. В статье речь идет о взаимоотношении западного и восточного христианства, об их истории. В настоящее время мысль на Западе зашла в тупик и речь идет о новых горизонтах европейской культуры. НЕМНОГО ИСТОРИИ Сегодняшний мир - окружающая нас техногенная и идеологическая среда - создана католиками и протестантами. Православие с падением Византии перестало оказывать активное влияние на мир и заняло круговую оборону. Часто бездумно перенятые у Запада новшества, чужеродные по определению, приводили к потере ориентиров, к катаклизмам. Поэтому сохранение, собирание прошлого стало основой православной психологии. Однако " Византия никак не может считаться только прошлым, завершенной и изжитой главой церковной истории. Она не только продолжает жить в православной Церкви, но, в известном смысле, до сих пор определяет само Православие, составляя его " историческую форму " (Протоирей Александр Шмеман. Исторический путь Православия. Издательство им. Чехова, Нью-Йорк, 1954, с. 243-244). Далее о. Александр пишет: " Византийский период должен быть признан решающим в истории Православия, эпохой кристаллизации церковной жизни " (с. 244). Современный же путь Православия он характеризует следующим образом: " От Хомякова, которого Самарин назвал " учителем церкви " до русских философов и богословов 20-го века - ее (русской мысли - И. Н. ) темой становится вселенская истина Православия - не " византизма " , не " востока " , - а именно всеобъемлющего, последнего христианского " синтеза " (курсив мой - И. Н. )... На историческом пути Православия сейчас " русская глава " , конечно, завершающая, последняя " (с. 386-387). |
| Так как от него исходил запах меда, то многие, кого он застал в дороге, попробовали его на вкус и убедились, что он слаще меда. Многие мудрые люди, когда увидели, что в этот день сыны Израилевы вышли из Египта своего неверия и рабства, сравнивали происшедшее с теми знамениями, о которых мы читаем в книге Исход; 386 они верили, что новая манна была дана тому народу, который, сердцем обращаясь к Богу, заслужил истинное имя Израилево. Они также сочли, что явлен огненный столп, который вел отцов в пустыне, был явлен и сынам, вышедшим из истинного Египта и железной печи, как сказано в Писании, чтобы дать им руководство для жизни. И в самом деле, как свидетельствует чтение книги Исход, знамения были очень похожи: то, что мы приняли за снег, было похоже на семя кориандра и источало запах меда; а явление, очевидно, есть подобие огненного столпа. К тому же мы знаем, что оба знамения были явлены также и братьям, живущим в Иамоне. Многие, кому дано было задуматься над этим и узнать, подтвердили, что был медовый дождь, и ярко сияющий столп предстал перед взорами многих, кого удостоил Господь. Благодаря этому можно понять, что как светоч веры посетил иудеев по всему миру, так и нам, живущим на этом острове и, могу сказать, в этом маленьком мирке, воссияло такое огромное величие небесной благодати, что видение знамений могло дойти до самых границ нашей земли. И лишь трем женщинам, весьма знатным иудейкам, позволил Христос ненадолго еще задержаться в упорном неверии, чтобы шире распространить славу Своей мощи. Артемизия, дочь Литория, 387 который когда-то правил этой провинцией, а теперь, как говорят, стал высшим сановником, потрясенная обращением своего супруга Мелетия, покинула дом своего мужа с одной лишь подругой, кормилицей и несколькими служанками и, забыв о женской слабости, ушла в некую пещеру, которая находилась пусть и в винограднике, но все же в достаточно отдаленном месте. В этом винограднике была новая маленькая давильня, а недавно сделанный бассейн, казалось, был символом верующего народа – ибо мы и верим и видим, что они приняли молодое вино Нового Завета не как старые мехи, а как новые. |
| Поиск христианских символов был распространен Ричардом и на китайскую классическую литературу, в частности на известный роман «Путешествие на Запад» (Си ю цзи). К тому времени, когда Ричард в 1913 г. завершил его перевод под названием «Миссия на Небо», ему стало очевидно, что «книга основана на глубокой христианской философии. Глава экспедиции, Наставник, есть аллегорическая фигура Иисуса Христа, и он – помощник во всех трудностях и посредник обращения каждого в его группе, склоняющий гордую умелую обезьяну к покаянию и правильному использованию интеллектуальных даров, преобразует низкие, эгоистические вкусы свиньи в желание самопожертвования, превращает тщеславие дельфина в скромность и глупость дракона в полезность, так что все они послужили делу спасения людей и были приняты на Небесах, где Бог наградил их бессмертной славой. В моем сознании не осталось сомнений, что это работа христианина, пытавшегося евангелизовать Китай. Но потребуется время, прежде чем многие читатели полностью поймут его учение» [там же, с. 343–344]. Еще до появления этой весьма радикальной интерпретации изыскания Ричарда подвергались критике в миссионерских кругах. Он вспоминал, что около 1887 г. решил продолжить прежний поиск общности христианства с китайскими религиями и «опубликовал брошюру о даосизме, указывая, что в нем было истинного, и показывая, где христианство ушло вперед. Это признание чего–то хорошего в местной религии было расценено некоторыми моими молодыми коллегами почти как ересь, и мои методы ведения миссии были оценены как явно неудовлетворительные. Они хотели, чтобы я изменил свои теологические взгляды и подчинился их руководству. Я не мог согласиться ни с одним из этих предложений, поскольку полагал, что мои взгляды соответствуют воззрениям наиболее просвещенных священников на родине, поскольку у меня был многолетний опыт миссио–нерскои работы, которого у них не было» [там же, с. 205]. Ричард отличался не только от своих молодых коллег, но и от ведущих лидеров миссионерской работы того времени. К.Латуретт оставил в своей фундаментальной монографии следующее весьма интересное сопоставление: «Тэйлор и Тимоти Ричард были выдающимися выразителями различных и временами конфликтующих концепций миссионерской деятельности. У них было много общего… Оба решились думать в понятиях всего Китая и пытались сформулировать методы для обращения ко всей нации намного быстрее и эффективнее, чем это делалось их современниками. Они отличались в том, что Ричард мечтал об изменении всех сторон жизни Китая через привнесение целиком каждой черточки западной цивилизации, тогда как Тэйлор ограничивал свои усилия провозглашением Евангелия, как это понималось евангеликами того времени» [Latourette 1929, с. 386–387]. |
| Второй период – Трета-юга, состоящий из 3 000 божественных годов с подобными же, как и в первом счислении, прибавлениями, равняется 1 296 000 человеческих годов. Двапара-юга, затем следующий, и состоящий из 2 400 божественных лет, с такими же прибавлениями, равен 864 000 человеческих годов. Последний период, в котором живем мы, – Кали-юга, – имеет продолжительность 432 000 человеческих годов. Таким образом, с каждым новым периодом жизни, пространство его умаляется, но, вместе с тем, умаляется и нравственность; каждый новый период есть шаг к несовершенству, к нравственному упадку в жизни. В Крита-юга правда ходила (в форме вола) на всех четырех ногах, истина царила вполне, и строго охранялась смертными, не уступая неправде. Но в последующие века, она постепенно теряла свои ноги, – явились ложь, обман и похищения, и постепенно уменьшали её силу. Вообще упадок добродетели, сообразно с веками, идет прогрессивно. В 1-й век господствует неповрежденность и строгость нравов, во 2-й божественное знание, в 3-й совершение жертв. В 4-м веке одна только свобода и распущенность нравов. Самый предел человеческой жизни сокращается. В 1-й век люди жили до 400 лет, в. последующие века жизнь человека сокращалась на ¼ часть. Мы живем уже в последнем, четвертом периоде, который начался в 3101 году до Р. Хр 387 . В первые века правили миром боги – Дэвы, в последующие – Асуры покорили себе Дэвов 388 . Этот регрессивный ход человеческой истории, как сказали мы, стоит в связи с общим космогоническим и космологическим взглядом. Чем дальше идет история, чем разнообразнее делается жизнь, тем более удаляется она от истинного начала жизни, тем менее в ней божественного элемента. Упадок нравственности, таким образом, – необходимое требование самого хода жизни. О случайных причинах зла, – о свободе человека и произвольном уклонении от добра, – при таком воззрении, не может быть и речи. Зло дано самой жизнью, или вернее, жизнь сама в себе есть уже зло. Человек носит в своей природе злое начало, имеет, Тамас-гуна, – себялюбивую душу и материальное тело. |
|
|
