| Семинаристы не знакомятся в училищах, как следует, с церковным уставом, церковными правилами, духовными узаконениями, не знакомятся даже в достаточной степени с примерами из истории христианской жизни. Обучение ведется в сфере отвлеченных общих соображений, без практического применения к условиям действительной жизни и деятельности. Молодые священники, окончив семинарию, не умеют ни петь, ни читать по-церковному, ни отправлять богослужения; только смешат мирян своею неумелостью в специальном своем деле: «над ними издеваются грамотные мещане». Духовенство со своею превыспреннею, княжною речью сделалось чуждо пастве: «мы вас не понимаем», говорил он. Нельзя оспаривать, что эти замечания дышали искренностью и чуткостью и соответствовали ожиданиям лучших представителей общества. Так, например, Сперанский сетовал, что современная ему проповедь духовенства придавала излишнее значение разуму и диалектике, только спорила с неверующими, но не назидала верующих. По всем таким соображениям Пратасов добивался нового преобразования духовных училищ, убежденный, что «вся учебная часть требует совершенного преобразования». Но комиссия духовных училищ стойко отстаивала свое детище и согласилась только на образование особого комитета для пересмотра учебников, к которым сведены были ею все причины замеченных в строе духовного образования недостатков. Не имея обыкновения останавливаться пред исполнением дела, в пользе которого был убежден, Пратасов обошелся и без комиссии. В 1838 году он самостоятельно испросил высочайшее разрешение на пересмотр уставов духовно-учебных заведений без помощи комиссии духовных училищ, средствами и силами двух или трех намеченных им специалистов из ректоров семинарий, под его непосредственным руководством. Для этой цели вызвав был архимандрит Никодим Казанцев, ректор вятской семинарии, и, по его собственным, по крайней мере, словам, с сильною неохотою, по настоянию обер-прокурора, принялся за дело, постоянно забегая для советов к присутствовавшему в Петербурге митрополиту Филарету московскому . |
| 28 апреля. Мнение о том, как устранить затруднения, встречаемыя евреями, желающими принять христианскую веру: «Предоставить крестившемуся еврею право беспрепятственно приписываться к обществам земледельческому, мещанскому, ремесленному, а также к купечеству с законным объявлением капитала. Вступающим в общество земледельческое, мещанское или ремесленное дать льготу на несколько лет Евреям, прибывшим во внутренния губернии с паспортами и изъявляющим желание вступить в христианство , давать отсрочку от одного до трех месяцев для испытания их намерения и для наставления их в вере. Но если духовное начальство усмотрело кого из таковых неблагонадежными к христианству, отсрочку немедленно прекращать и давать знать о сем начальству той губернии, к которой еврей принадлежит» (Мнения. Т. III. С. 36–37). Резолюция на представлении Преосвященного по прошению дочери священника о дополнительном пособии: «Согласно с желанием Смирновой производить ей от Попечительства просимое ею пособие по 15 руб[лей] ассигн[ациями] в месяц и о последних обстоятельствах сего дела донести Святейшему Синоду» (Резолюции. Т. 4. C. 210–211. 9476). Письмо архимандриту Игнатию (Брянчанинову) : «Преподобнейший отец Архимандрит! Уважаю избравшаго Вас посредником, так как и все семейство его, и желаю исполнить его желание. Но боюсь решительно обнадежить в исполнении, потому что мы не имеем власти перемещать по произволу, как имеют светския начальства. Ежели бы мне сказали причину, то, вероятно, дали бы мне более силы исполнить дело, которым 110 добрых и уважаемых людей искренно желаю» (БВ. 1912. Т. 4. 12. С. 686 – 2-я пагин.). Из воспоминаний епископа Никодима (Казанцева): «28 Апреля я, однако же, опять навязался быть у митрополита. (Я видел над собою тучи. На меня стали смотреть косо и холодно. Граф, Комовский, и все, что есть власть.) Милостивый Владыка принял. Видя, что я не начинаю речи, Владыка заговорил о моей Грамматике: “Хочешь ли, чтоб я увез ее в Москву, и там прочитал, и не отдал другим”. Я изъявил согласие поклоном. Потом, подождав с минуту и видя, что я ничего не говорю, сказал: “Ну, прости!” Я поклонился в ноги. Милостивый Владыка облобызал меня! Я вышел, обливаясь слезами умиления. 29 числа Митрополит Филарет выехал из Петербурга в Москву, в 6 часов утра» (Казанцев. С. 89). |
| Понятно, что в церковных вопросах его голос был решающим. Хотя полномочия обер–прокурора по отношению к Русской Церкви не имели сколько–нибудь отчетливого юридического определения, фактически они были такими же, как полномочия министра; пожалуй, они даже превышали последние, коль скоро обер–прокурор мог изменять, более того — отменять постановления и законы, принятые Присутствием Святейшего Синода. М. Я. Морошкин, подробно изучивший период обер–прокурорства графа Протасова, пришел к выводу: «Хотя и не имея, как некогда Голицын, звания министра духовных дел, Протасов созданными им новыми при Святейшем Синоде учреждениями был, в сущности, настоящим министром… Оппозиция Протасову Филаретов кончилась невыгодно для них. После их отбытия в епархии Протасов наполнил Синод по большей части людьми с слабым характером, но честолюбивыми и искавшими его благосклонности, которые вызывались сюда на год или на два, «калифами на час», по меткому выражению одного из них, были вовсе не знакомы с синодальными делами и не имели даже возможности познакомиться с ними по краткости своего здесь пребывания» . Через 20 лет, при обер–прокуроре графе Д. А. Толстом, мало что изменилось. Власть обер–прокурора опиралась на многолетнюю традицию. Епископ Никодим Казанцев, современник Толстого, писал в 1873 г. в своих записках «О Святейшем Синоде»: «Обер–прокурор, олицетворяющий собою светскую власть в Синоде, с одной стороны, есть ничто в Синоде, потому что не имеет голоса в нем (т. е. в синодальном Присутствии. — И. С.); но с другой стороны, он же есть все в Синоде, потому что в его полном распоряжении состоят: 1) письменное производство дел Синода; 2) сношения Синода со всеми государственными властями, со всеми архиереями и всем духовенством; 3) представление синодальных дел государю и принятие повелений государя Синоду. Одно это есть все. Посему члены Синода суть как птицы без крыльев, как машина, движущаяся стороннею пружиною; образ и вид власти без самой власти, призрак ее, а не жизнь. Синод рассуждает о делах как бы на площади, под наблюдением и угрозою сторонней власти» . |
| 7 января. Мнение по делу о несовершении в единоверческой церкви благодарственного молебна по случаю бракосочетания великой княжны Марии Николаевны: «Поскольку единоверцы не исполнили должнаго, без сомнения, не по духу противления, а по недоразумению и погрешительному опасению, чтобы не нарушить старых обычаев, то Преосвященный 50 , получив о сем объяснение протоиерея, с одной стороны, обязан был немедленно донести о сделанном опущении Святейшему Синоду, с другой, не должен был спешить преданием их суду, а обязан был употребить вышеозначенныя вразумления протоиерею и чрез него единоверцам, дабы кроткими мерами обратить их к долгу и, если можно, предохранить от судебной ответственности, каковое пастырское снисхождение и попечение могло бы послужить к вящему утверждению их в послушании святой церкви» (Мнения. Т. III. С. 2–3). Письмо архиепископу Парфению (Черткову) : «Мое здоровье подражает вашему, и праздники иногда провожу в келлии» (ПО. 1872. Кн. 2/3. 9. С. 40. 27). 8 января. Донесение Св. Синоду о перстосложении: «Представляю при сем на усмотрение Святейшего Правительствующаго Синода печатный экземпляр бесед глаголемому старообрядцу, в котором исправлено несколько видных опечаток; прибавлена к беседам о имени Иисус новая дополнительная статья, заключающая в себе многочисленные указания на старопечатные книги; беседа о перстосложении в некоторых частях исправлена и новою статьею дополнена» (Резолюции. Т. 4. С. 183–184. 9421). 9 января. Резолюция на консисторском определении о дозволении крестьянину вступить в повторный брак: «При вторичном представлении сего дела для донесения Свят. Синоду, имев время, сверх протокола (который прежде читан и в законном доверии к его официальной верности утвержден) обратиться к разсмотрению самого дела, усмотрел я, что в протоколе утаено, что проситель был не в первом, а во втором браке Посему... о подлогах в протоколе против дела велеть разсмотреть в другом присутствии Консистории» (Резолюции. Т. 4. С. 100. 9252). Из воспоминаний епископа Никодима (Казанцева): «9 января ко мне приходит старуха, в лохмотьях, полуумная, но дерзкая. |
| Я хотел было после литургии тотчас уехать домой. Но Митрополит, заметив меня в алтаре, послал сказать, чтоб и я был на соборном обеде. Принужден быть. Но и принужден же был выйти из-за стола: со мною сделалось решительно дурно. Болезнь моя усиливалась. Съехались родные меня провожать. Я отягощал собою о. Ректора. Сближался срок возвращаться к месту службы. А тут громовая весть: идет холера от Кавказа и несет с собою лютую смерть, идет прямо на север, широкою полосою, и расширяясь направо и налево. Я увидел себя в ужасном положении. Я должен был ехать в Белгород, навстречу ей. 23 день августа, промежуточный от лихорадки, я дополз до Митрополита принять от него напутственное благословение. Я скрыл от него болезнь мою; не знаю, догадался ли он. Речи короткие. Поговорив опять не много об Одесском деле, Владыка сказал: «Потерпи не много! Может быть получишь что ни будь получше этого «Когда кончать в Синоде твое дело, меня уведомь. «Будь осторожен. Есть холера. В Москве уже было случаев шесть». Я поклонился, и вышел, проплакав уже дорогою. Так святый и милостивый Владыка заботился обо мне более, нежели я сам о себе. Но я не известил Владыку о решении моего дела в Синоде. Оно решено, кажется, уже в 1849 году, и победоносно для меня. Преосвященному Гавриилу (даже в моем Указе) написано строгое замечание о неприличном личном вмешательстве его в дела монастыря и о подстрекательстве монахов к непослушанию Настоятелю, о неуважении справедливых представлений Настоятеля, и о другом многом; меня же Синод упрекнул за острые и неприличные объяснения Преосвященному и Консистории, за несоблюдение некоторых форм по отчетности .монастырской, по управлению экономией, и еще кое о чем. Утверждены начеты Консистории на меня до 700 рублей; но за то приказано возвратить мне до 2000 рублей, по моим претензиям. Дело жалкое, бесчестное, но само в себе ничтожное. 24 Августа, в Воскресенье, в самое время обедни, я выехал из Москвы, скрывая пред матушкою и братом мое опасное положение и ужасы в будущем. За заставою мы простились. Мы ночевали в Серпухове: болезнь моя растет; в Тулу приехали 25 числа. Я здесь был дважды Инспектором. Пробыл 26 число: в Туле Архиерей 123 обходил крестным ходом город, умоляя о пощаде от холеры. |
| Я понял тогда это буквально, т. е., подумал, что Филарет видит внутренность человека как в хрустальном стакане воду. II. Впервые я увидел Филарета в Вифанской Семинарии, в Декабре 1821 года, т. е., в первый год поступления его на Московскую кафедру. Он был на экзаменах в Академии (в Лавре) и в Вифании (у нас). Тогда приписывали это неблаговременное посещение Лавры и Вифании его нетерпеливости выказать свою блестящую ученость пред Академией и Семинарией. Ныне я рассуждаю иначе: Филарета влекли в Лавру чувствия благочестия и сладкие воспоминания проведенной здесь всей его юности и первого цвета мужества. Ученое обозрение было только благовидный предлог. Филарет был истинно благочестивый человек. Тогда была погода дурная: растаял снег; ездили на колесах. Филарет пренебрег и такой погодою. Тогда я был в Низшем Отделении Семинарии. С другими я послушал, приложа ухо, а более насмотрелся в щель сквозь дверь на Филарета, когда он присутствовал на экзамене по Философии в Среднем Отделении. Профессор, Павел Николаевич Наумов, он же и Инспектор, был ученик Филарета, 1-го курса С.-Петербургской Академии (1809–1814), Кандидат, человек гордый, но мелкого ума, хотя весьма прилежный. Филарет сердился на него 9 . С Филаретом сидел Дамаскин, Епископ Тульский, проезжавший в это время из Новгорода в Тулу, куда был назначен; он молчал 10 . Я с благоговением рассматривал и, может быть, прикоснулся к теплой рясе Митрополита, лежавшей в передней комнате: покрышка темно-коричневая, а мех либо куний, либо соболий. Зашел и в Низшее Отделение Филарет. Он дал нам только вопрос: «Наименуйте из Христианской Истории Государя, которого язычники хвалят, а Христиане бранят». Разумел – Иулиана Отступника. Кажется, ему ответили. У него в это время была в руках трость с золотым круглым наглавием. Оно блеснуло мне в глаза: я умилялся. На память сего я имею похожее наглавие на моей черной трости, сделанное еще в Одессе. Филарет мне тогда показался столь тощим и истонченным, что я подумал: «Он завтра умрет», и пожалел. |
| Принимая его благословение, и лобызая его десницу, я находил его руку и тогда меньше моей. Преосвященный Евгений Ярославский 11 сказал мне Филаретово признание: «Когда я в первый раз вошел в комнаты Митрополита в Лавре Преп. Серия, у меня покатились слезы, горькие, сладкие. За 12 лет пред сим я входил сюда с трепетом, как один из малых подчиненных Митрополиту Платону 12 . Мог ли я вообразить, что сам буду на его месте?» Филарет с Евгением, яко товарищи, были во всегдашнем братстве. III. Почти каждый год Филарет приезжал в Лавру в половине июня, на экзамены в Академию. Публичный экзамен был в один день. В это время дозволялось быть в зале экзамена и посторонним. Я был всегдашний слушатель их с 9 часов утра до 2 и 3, даже иногда до 4 часов пополудни; я стоял в толпе мещан, у печки и дверей, слушая благоговейно происходящее: вопросы Профессоров, ответы Студентов; вопросы Филарета, ответы Студентов и Профессоров. Вопросы Филарета всегда степенные, интересные, должные, прямо относящиеся к делу. Довольно было терпения у Владыки выслушивать ответы даже слабые, легкие, боковые; обличения и опровержения его большей частью бесстрастны, всегда основательны, неопровержимы. После нескольких попыток разрешить вопрос умами Студентов и Профессоров, причем Филарет прибавлениями к возражению увеличивает важность ответа, – наконец покрывает дело сам Владыка, давая на свой вопрос ответ полный, ясный, светлый, ограничительный. В это время и мой маленький ум видел в Филарете солнце ума, озаряющее всю окрестность. Блестящие ответы Студентов и основательные речи Профессоров при этом светиле кажутся легким мерцанием истины. Я всегда выстаивал такие экзамены до конца, и иногда едва держусь на ногах от усталости и изнурения, душа же трепещет сладостно, будучи наполнена высокими помышлениями. После Академических экзаменов Филарет бывал на экзамене у нас, в Вифании, дня через три, или даже через неделю после Академических. Экзамен публичный один день и одно заседание. Из трех часов заседания более двух часов употреблялось на Богословие и вообще на предметы Высшего Отделения; остальной час – для Среднего и Низшего Отделений, по главным предметам. |
| Между тем, и сам Великий Филарет еще не мог достаточно сказать, что будет из сего нововведения хорошего, и что не хорошего. XXVII. 13 Февраля, 1840 года, во вторник недели о Блудном сыне, я был у Митрополита Филарета. Представление сие мое записано мною современно. Выписываю буквально: «Пришел я в 10 часу дня. Доложили обо мне: приказано подождать. Я пошел к Александру Петровичу Святославскому (Письмоводителю Владыки). Пробыл минут двадцать. Потребовал Владыка. Вхожу, кланяюсь; получил благословение. Приказано сесть поближе. Владыка: «Что ты теперь делаешь?» Я. – Ничего. В. «Давно ли без дела?» Я. – С месяц. В. «А тогда что делал?» Я. – Писал предположение о переводе Св. Отцев. В. «Какие у тебя были главные мысли?» Я. (Замялся). – Предположено труд перевода разделить по Академиям; печатать уроками, периодически… В. «Не хорош твой проект. Периодический срочный труд и печатание 1) затруднит Академию, особенно в месяцы экзамена и год выпуска; 2) не удобен по тому, что будет рассекать целость творений Отеческих; 3) не хорошо, что положена плата переводчику за лист. Тут может выйти: для большей платы будут спешить переводить, а о совершенстве перевода не позаботятся. «Да разве Академии без дела, что ты их потчиваешь такими тягостными трудами? Если учащих в Академиях обязать строгим предписанием к сим посторонним для них трудам, они будут не хороши в классе: отнимешь у них время. Ты бы Вятскому Ректору (т. е., мне) порекомендовалъ такую работу, (Это было сказано полусерьезно и с полуулыбкою). « Александр Иванович Карасевсий вздумал управлять нашими духовными делами. Ему, правда, и дано право на это. Да он очень благоразумно делает, что, не зная наших дел, употребляет для сего из наших (т. е., меня). Ему все простительно. Говорит, как разумеет, и как ему представлено (т. е., от меня). Но ты как не рассудил спросить никого, кто постарше тебя, а принялся решать такие, трудные, до всего духовенства относящиеся, задачи одною своею головою?» Я.–Не смел утруждать, будучи отделен от духовных моим настоящим положением, о чем непрестанно жалею. |
| Я думаю еще, что под сею укоризною скрывается зависть и досада на то, что духовенство ровняет себя в образовании с другими привилегированными сословиями, среди коих есть Кадетские Корпуса, Лицеи, Гимназии, Институты, Университеты. «От нас требуют, чтобы мы высокие истины Божественного Откровения излагали языком народным. Тут есть тоже либо недоразумение, либо затаенная зависть. «Правда: Христос излагал истины свои языком совершенно простым, для всякого понятным. Однако же то был язык чистый, отборный, благородный, а не площадной и уродливый, каким пишут иные народные писатели. Примерная проповедь Фон-Визина 54 признана Митрополитом Платоном поношением и насмешкой над поучением с церковной кафедры. «И светский разумный писатель избирает для своего сочинения язык благородный, важный, соответствующие предмету. Карамзин написал Историю Государства Российского высоким и отборным языком. Язык политики и законов Российских всегда высок к благороден.» В этом тоне я говорил много, защищал в частности почти всякую науку, существующую в Семинариях. Особенно ограждал Богословию, и требовал даже расширения. Я долго препирался и защищал Философа. Говорил: «Напрасно вы отнимаете у нас Философию. Она у нас смиренна; ибо обуздывается Богословиею. У нас есть надзор: Архиерей, Ректор, Инспектор, экзамены: мы не дозволим Профессору заговариваться. Да и кто наш Профессор Философии? Наш же, из нас, и учился вместе с нами. «Нам нужна Философия, для раскрытия и укрепления строгости и правильности мышления. для ознакомления себя с истинами естественными, умозрительными и нравственными, на коих святое Откровение зиждет свои небесные истины. Самое Откровение делается сознательным и твердым после правильного разумения истин натуры. «Боитесь наших вольностей? Но дан ли повод к таким опасениям? Почти сто лет в наших Семинариях преподается полная Философия: наши ученики Философии не запятнали себя никакою вольностью. «Император Александр Павлович уничтожил в Университетах Философа, опасаясь, конечно, вольностей. Что же вышло? Пустые науки, науки без зерна, сделали пустыми головы студентов: и мы имеем несчастье записать в Историю 14 Декабря, 1825 года! |
| Кажется, он ныне Патриарх Антиохийский. В 1839 и 40 годах, когда он был в Петербурге, ему было, кажется, менее 40 лет 85 . Владыка Филарет сказывал мне, в это время, что современные ему учители и сам он, в Троицкой Семинарии, хаживали в затрапезных халатах, даже в класс! Наблюдали только, чтоб халат был не слишком заношен, без дыр и заплат (такие носили только дома) 86 . Стол их был очень простой, и артелью, а не по одиночке. Чай пили только по праздникам. Носовые платки носили только когда пойдут в люди. В покрое платья подлаживались к костюму послушника, либо церковника. Волосы носили долгие, с пробором среди головы, даже имели косы, которые, впрочем, прятали под галстук. Однажды, увидевши пред собою ученика Богословии (Егора Любимова, моего товарища) в суконном сюртуке, Владыка спросил: «Чей на тебе сюртук?» Ученик отвечал: «Казенный». (Любимов был казенно-коштный.). Владыка: «Такой сюртук можно носить и Профессору». Сукно темно-зеленое. Цена ему 5 рублей ассигнаций аршин. Владыка, конечно, не шутил. И я так же думаю. Припоминаю анекдот о сем Любимове. Он сын дьякона, села, на реке Истре, за Аносинским женским монастырем (думаю, Звенигородского Уезда.) Отец его был весьма нетрезвый человек. Он был должен рублей 150 одной родственнице своей, вдове, и не мог уплатить их, а вдова была в крайности. Любимов написал прошение-письмо Владыке. Рассказав ему, кто отец его, также о его нетрезвости, и о долге, Любимов просил Митрополита: а) вызвать отца его и поучить, б) а 150 рублей ему выдать, с тем, чтоб он эти деньги отнес вдове, которой он должен. За тем Любимов уверял Митрополита, что, получивши место но окончании курса в Семинарии (был уже последний год), он возвратит Владыке эти 150 рублей. Что же Владыка? Вытребовал этого Диакона, вручил ему 150 рублей и приказал уплатить вдове, не сказывая, как он о сем узнал! Дьякон заплатил долг честно. И удивительно: прекратил пьянство! Не знаю, возвратил ли Любимов Владыке сие 150 рублей; но он его было приблизил: дал ему сперва Дьяконское место в Москве, потом Священническое в церкви Шереметьевской больницы, что у Сухаревой башни. Любимов тут не удержался. Был переведен в Серпухов к какой-то церкви. Наконец, лишен сана. Теперь, не знаю где, и жив ли. |
|
|
