| Подгорный . Да. Нелепая особа. Но жена находит, что она может давать ценный фактический материал по женскому движению. Мирский . Везувий, прямо-таки Везувий... (Смеётся.) Подгорный . Я более получаса её болтовни не выдерживаю. Мирский . Однако, Андрей Евгеньевич, как же быть-то? Подгорный . Никак. Мирский (машет рукой). Точно вы нашего директора не знаете: добрый он человек, да упрям ведь, что с ним поделаешь. Неприятность большая может выйти. Подгорный . И пусть. Мирский (сердится). Сами вы не знаете, что говорите! Пусть... Тут отставкой может кончиться. Подгорный . Это уж его дело... Мирский . Экий вы, прости Господи. Хохол вы, что ли? Упёрся, на, поди. Всю жизнь свою ломать? Из-за чего?.. Из-за формальности? Подгорный . Всё равно, рано или поздно, с гимназией мне придётся порвать. Мирский . Что делать, что делать?.. Научите старика... Подгорный . Да вы не волнуйтесь, дорогой Фёдор Фёдорович, право, это не так страшно. Всё обойдётся. Мирский . Да как же обойдётся-то? Подгорный . Очень просто: велят подать в отставку -- я подам. Мирский . Не до шуток мне. Подгорный . Я не шучу. Мирский . Тогда, значит, -- больны. Да, больны. Подгорный . Вот что, Фёдор Фёдорович: идите вы себе в гимназию и скажите директору, что, мол, поручение исполнил, и Андрей Евгеньевич совет принял к сведению. Мирский . Ну вас тут совсем. (Встаёт.) К директору я сейчас не пойду. Не хочу я ему ничего говорить. Даю вам трёхдневный срок: одумайтесь. Подгорный . Только сами понапрасну томиться будете, и через три дня я скажу то же... Мирский . И слушать не хочу... Прощайте... (Жмёт руку.) Подгорный . А главное -- всё это мелочи, Фёдор Фёдорович: и отставка, и гимназия, и директор... Идут к двери. Мирский . Мелочи... Что же не мелочи, по-вашему, -- журнал? Подгорный . Не знаю... Может быть, и журнал -- мелочи... Уходит в прихожую. Из столовой выходит Татьяна Павловна . Из прихожей слышен голос Мирского: " И слушать не хочу... До свидания... " Подгорный возвращается в комнату. |
| Мирский (смеясь). Вот так история. (Садится на прежнее место.) Подгорный. Да. Нелепая особа. Но жена находит, что она может давать ценный фактический материал по женскому движению. Мирский. Везувий, прямо-таки Везувий… (Смеётся.) Подгорный. Я более получаса её болтовни не выдерживаю. Мирский. Однако, Андрей Евгеньевич, как же быть-то? Подгорный. Никак. Мирский (машет рукой) . Точно вы нашего директора не знаете: добрый он человек, да упрям ведь, что с ним поделаешь. Неприятность большая может выйти. Подгорный. И пусть. Мирский (сердится) . Сами вы не знаете, что говорите! Пусть… Тут отставкой может кончиться. Подгорный. Это уж его дело… Мирский. Экий вы, прости Господи. Хохол вы, что ли? Упёрся, на, поди. Всю жизнь свою ломать? Из-за чего?.. Из-за формальности? Подгорный. Всё равно, рано или поздно, с гимназией мне придётся порвать. Мирский. Что делать, что делать?.. Научите старика… Подгорный. Да вы не волнуйтесь, дорогой Фёдор Фёдорович, право, это не так страшно. Всё обойдётся. Мирский. Да как же обойдётся-то? Подгорный. Очень просто: велят подать в отставку – я подам. Мирский. Не до шуток мне. Подгорный. Я не шучу. Мирский. Тогда, значит, – больны. Да, больны. Подгорный. Вот что, Фёдор Фёдорович: идите вы себе в гимназию и скажите директору, что, мол, поручение исполнил, и Андрей Евгеньевич совет принял к сведению. Мирский. Ну вас тут совсем. (Встаёт.) К директору я сейчас не пойду. Не хочу я ему ничего говорить. Даю вам трёхдневный срок: одумайтесь. Подгорный. Только сами понапрасну томиться будете, и через три дня я скажу то же… Мирский. И слушать не хочу… Прощайте… (Жмёт руку.) Подгорный. А главное – всё это мелочи, Фёдор Фёдорович: и отставка, и гимназия, и директор… Идут к двери. Мирский. Мелочи… Что же не мелочи, по-вашему, – журнал? Подгорный. Не знаю… Может быть, и журнал – мелочи… Уходит в прихожую. Из столовой выходит Татьяна Павловна. Из прихожей слышен голос Мирского: «И слушать не хочу… До свидания…» Подгорный возвращается в комнату. Татьяна Павловна. Ушёл? |
| Подгорный . И пусть. Мирский (сердится). Сами вы не знаете, что говорите! Пусть... Тут отставкой может кончиться. Подгорный . Это уж его дело... Мирский . Экий вы, прости Господи. Хохол вы, что ли? Упёрся, на, поди. Всю жизнь свою ломать? Из-за чего?.. Из-за формальности? Подгорный . Всё равно, рано или поздно, с гимназией мне придётся порвать. Мирский . Что делать, что делать?.. Научите старика. Подгорный . Да вы не волнуйтесь, дорогой Фёдор Фёдорович, право, это не так страшно. Всё обойдётся. Мирский . Да как же обойдётся-то? Подгорный . Очень просто: велят подать в отставку – я подам. Мирский . Не до шуток мне. Подгорный . Я не шучу. Мирский . Тогда, значит, – больны. Да, больны. Подгорный . Вот что, Фёдор Фёдорович: идите вы себе в гимназию и скажите директору, что, мол, поручение исполнил, и Андрей Евгеньевич совет принял к сведению. Мирский . Ну вас тут совсем. (Встаёт.) К директору я сейчас не пойду. Не хочу я ему ничего говорить. Даю вам трёхдневный срок: одумайтесь. Подгорный . Только сами понапрасну томиться будете, и через три дня я скажу то же... Мирский . И слушать не хочу... Прощайте... (Жмёт руку.) Подгорный . А главное – всё это мелочи, Фёдор Фёдорович: и отставка, и гимназия, и директор. Идут к двери. Мирский . Мелочи... Что же не мелочи, по-вашему, – журнал? Подгорный . Не знаю... Может быть, и журнал – мелочи. Уходит в прихожую. Из столовой выходит Татьяна Павловна . Из прихожей слышен голос Мирского: «И слушать не хочу... До свидания...» Подгорный возвращается в комнату. Татьяна Павловна . Ушёл? Подгорный . Как видишь. Татьяна Павловна . Что он? Подгорный . Так, пустяки, по делу. Татьяна Павловна . Иди обедать. Подгорный . Хорошо. Слушай, вот что я хотел тебе сказать. У нас целый день народ. Ты знаешь, я ничего против не имею. Но я уже просил тебя, кажется, чтобы хоть одна комната... наверху... была в полном моём распоряжении. Чтобы никто не смел там хозяйничать. Татьяна Павловна . Я не понимаю твоего тона. Подгорный . Не в том дело... Пойми, наконец, я не могу в собственном своём доме остаться на полчаса один, когда мне это нужно. На столе всё перерыто. Прости, пожалуйста... я говорю, может быть, резко, но... одним словом... оставьте в покое мою верхнюю комнату. |
| Мирский. У вас гости, может быть, мне удобнее прямо пройти к нему? Татьяна Павловна. Нет, это свои. И мы сейчас идём обедать. Таракан, позовите Андрея Евгеньевича. Садитесь. Он сейчас придёт. Пойдёмте, господа, в столовую. Все уходят. Мирский, заложив руки за спину, несколько раз проходит по комнате. Вассо молча возвращается и, увидав, что все ушли, идёт в столовую. Небольшая пауза. Входит Подгорный. Мирский. Здравствуйте, Андрей Евгеньевич, заняты? Может быть, помешал? Подгорный (дружески жмёт руку) . Нет, что вы, садитесь. Мирский. Видите ли, какая история, Андрей Евгеньевич, у меня к вам поручение есть. Садятся. Подгорный. Поручение? От кого это? Мирский. Да от директора, Андрей Евгеньевич. Вы уж простите меня, старика: я буду говорить прямо, без всяких, знаете, этих фокусов… Подгорный. Ну, конечно же, Фёдор Фёдорович. В чём дело? Мирский. Вы знаете, Андрей Евгеньевич, как мы любим все вас и ценим. И директор тоже, да… но штука-то вот в чём… Журнал вы тут издаёте, «Народные думы», и значитесь редактором-издателем… Так вот директор находит это неудобным… Уф… Ну, слава Богу, кончил. А то, верите ли, как гимназист какой-нибудь боялся идти к вам. Чуть домой не вернулся. Как, думаю, я говорить-то буду, в чужие дела мешаться… Да главное – люблю-то я уж очень вас. Подгорный. Я не понимаю – журнал, кажется, ничего предосудительного не содержит, ни в каком смысле? Мирский. Знаю, знаю, Андрей Евгеньевич, и директор ничего не имеет… Но, подите же: говорит, несовместимо звание учителя и редактора народного журнала. Подгорный. Ну уж как угодно. Мирский (волнуясь) . Господи, Боже мой! да не упрямьтесь вы, Андрей Евгеньевич: снимите своё имя официального редактора. Вот и всё. И издавайте себе с Богом что хотите. Ведь он только формальность соблюсти просит. Подгорный. Нет, Фёдор Фёдорович, я должен решительно огорчить вас отказом. Мирский. Вот что, Андрей Евгеньевич, редакторство вы снимите, а вместо этого поставьте, что при вашем ближайшем участии. Все же так делают… Подгорный. Может быть, и делают. Не знаю. Но мне всё это надоело, опротивело. Не симпатично это как-то… И от всего этого я устал невыносимо. |
| Здесь мне прежде всего хочется вспомнить замечательного литературоведа тех дней Димитрия Мирского. Я считаю себя обязанным рассказать о нем, между прочим, потому, что, вероятно, я единственный из оставшихся в живых, кто знает об обстоятельствах его смерти в лагере. Полное имя этого литературоведа князь Святополк-Мирский, он сын знаменитого русского государственного деятеля, министра внутренних дел в период между 1903 и 1905 годом, славившегося своим либерализмом. Димитрий Мирский был в эмиграции. Преподавал в Оксфорде. В 20е годы Оксфордский университет объявил конкурс на лучшую научную биографию Ленина. Мирский увлекся этой темой. Много работал в архивах, встречался с рядом людей, которые могли дать ему какие-либо сведения о Ленине. На этой почве познакомился с Горьким, с которым у него завязалась большая дружба. В 30е годы, при содействии Горького, он вернулся в СССР, поселился в Москве. Его яркие, талантливые статьи привлекали всеобщее внимание. Он много писал о русской литературе XVIII века, о Пушкине (между прочим, в связи с юбилеем). Равным ему по таланту и по эрудиции оппонентом был профессор Г.А. Гуковский, тоже впоследствии умерший в лагере. Весь литературный мир следил за поединком двух блестящих литературоведов (спор вращался вокруг русской литературы XVIII века). Но Мирский был не только литературовед, он, кроме того, был еще и литературный критик и писал статьи на актуальные темы. В частности 1933 году он написал уничтожающую рецензию на одну из повестей А.А. Фадеева («Последний из Удэге»). Началась кампания против Мирского; однако, последовал окрик Горького, что «если Мирский позволил себе родиться от родителей дворян, то это еще не значит, что он не может критиковать Фадеева». При жизни Горького Д.Мирский пользовался его покровительством. Однако летом 1937 года мы все прочли в «Правде» роковую формулу: «враг народа Мирский». После этого его имя нигде уже не упоминалось: он был погребен заживо. В 1949 году мне пришлось встретиться во внутренней тюрьме на Лубянке, в камере 33, со старым московским врачом Сергеем Владимировичем Грузиновым. |
| Мирский . Здравствуйте, Андрей Евгеньевич, заняты? Может быть, помешал? Подгорный (дружески жмёт руку). Нет, что вы, садитесь. Мирский . Видите ли, какая история, Андрей Евгеньевич, у меня к вам поручение есть. Садятся. Подгорный . Поручение? От кого это? Мирский . Да от директора, Андрей Евгеньевич. Вы уж простите меня, старика: я буду говорить прямо, без всяких, знаете, этих фокусов... Подгорный . Ну, конечно же, Фёдор Фёдорович. В чём дело? Мирский . Вы знаете, Андрей Евгеньевич, как мы любим все вас и ценим. И директор тоже, да... но штука-то вот в чём... Журнал вы тут издаёте, " Народные думы " , и значитесь редактором-издателем... Так вот директор находит это неудобным... Уф... Ну, слава Богу, кончил. А то, верите ли, как гимназист какой-нибудь боялся идти к вам. Чуть домой не вернулся. Как, думаю, я говорить-то буду, в чужие дела мешаться... Да главное -- люблю-то я уж очень вас. Подгорный . Я не понимаю -- журнал, кажется, ничего предосудительного не содержит, ни в каком смысле? Мирский . Знаю, знаю, Андрей Евгеньевич, и директор ничего не имеет... Но, подите же: говорит, несовместимо звание учителя и редактора народного журнала. Подгорный . Ну уж как угодно. Мирский (волнуясь). Господи, Боже мой! да не упрямьтесь вы, Андрей Евгеньевич: снимите своё имя официального редактора. Вот и всё. И издавайте себе с Богом что хотите. Ведь он только формальность соблюсти просит. Подгорный . Нет, Фёдор Фёдорович, я должен решительно огорчить вас отказом. Мирский . Вот что, Андрей Евгеньевич, редакторство вы снимите, а вместо этого поставьте, что при вашем ближайшем участии. Все же так делают... Подгорный . Может быть, и делают. Не знаю. Но мне всё это надоело, опротивело. Не симпатично это как-то... И от всего этого я устал невыносимо. Мирский . Ах ты, Господи, Боже мой! Вот беда-то... Подгорный . И потом, всё, кажется, устроится само собой: журнал за недостатком средств, вероятно, придётся закрыть. Пружанская быстро влетает в комнату, на ней шляпа, кофточка, в руках зонт. |
| Все уходят. Мирский, заложив руки за спину, несколько раз проходит по комнате. Вассо молча возвращается и, увидав, что все ушли, идёт в столовую. Небольшая пауза. Входит Подгорный . Мирский . Здравствуйте, Андрей Евгеньевич, заняты? Может быть, помешал? Подгорный (дружески жмёт руку). Нет, что вы, садитесь. Мирский . Видите ли, какая история, Андрей Евгеньевич, у меня к вам поручение есть. Садятся. Подгорный . Поручение? От кого это? Мирский . Да от директора, Андрей Евгеньевич. Вы уж простите меня, старика: я буду говорить прямо, без всяких, знаете, этих фокусов... Подгорный . Ну, конечно же, Фёдор Фёдорович. В чём дело? Мирский . Вы знаете, Андрей Евгеньевич, как мы любим все вас и ценим. И директор тоже, да... но штука-то вот в чём... Журнал вы тут издаёте, " Народные думы " , и значитесь редактором-издателем... Так вот директор находит это неудобным... Уф... Ну, слава Богу, кончил. А то, верите ли, как гимназист какой-нибудь боялся идти к вам. Чуть домой не вернулся. Как, думаю, я говорить-то буду, в чужие дела мешаться... Да главное -- люблю-то я уж очень вас. Подгорный . Я не понимаю -- журнал, кажется, ничего предосудительного не содержит, ни в каком смысле? Мирский . Знаю, знаю, Андрей Евгеньевич, и директор ничего не имеет... Но, подите же: говорит, несовместимо звание учителя и редактора народного журнала. Подгорный . Ну уж как угодно. Мирский (волнуясь). Господи, Боже мой! да не упрямьтесь вы, Андрей Евгеньевич: снимите своё имя официального редактора. Вот и всё. И издавайте себе с Богом что хотите. Ведь он только формальность соблюсти просит. Подгорный . Нет, Фёдор Фёдорович, я должен решительно огорчить вас отказом. Мирский . Вот что, Андрей Евгеньевич, редакторство вы снимите, а вместо этого поставьте, что при вашем ближайшем участии. Все же так делают... Подгорный . Может быть, и делают. Не знаю. Но мне всё это надоело, опротивело. Не симпатично это как-то... И от всего этого я устал невыносимо. |
| Татьяна Павловна . Будет дурака валять. Вассо . Ест хочу. Все смеются. Ершов . Смех смехом. А дело-то, похоже, лопнет? Николай Прокопенко . О деле нельзя – доктор нам предписал развлекаться. Сергей Прокопенко . Почему лопнет, не понимаю, за нас правда и вера в победу. (Встаёт в позу.) Чем больше препятствий, тем больше крепнут наши силы. Николай Прокопенко (хохочет, перебивая). Ну, теперь дорвался, спасайся, кто может. Сергей Прокопенко (не обращая внимания). Великое дело, которое мы начинаем, не умрёт: не в деньгах сила, а в идее. (Всё больше и больше возвышает голос.) Мы смело должны продолжать наш путь к великой цели; если до конца пути не суждено дойти нам, это сделают за нас грядущие поколения. Звонок. Сергей Прокопенко не обращает внимания. Сниткин . Звонок, кажется. Сергей Прокопенко (продолжает во весь голос). Заря новой жизни, надеждой на которую мы живём, загорается с каждым днём всё ярче и ярче. Звонок. Татьяна Павловна . Прокопенко! Звонят – перестаньте вы. (Идёт в прихожую.) Вассо . Я скоро «карауль!» кричать буду. Николай Прокопенко (хохочет и хлопает в ладоши). Браво, оратор. Просим, просим... Иван Трофимович . Тише, господа, – может быть, кто-нибудь чужой. Смолкают. Голос Татьяны Павловны в прихожей: «Дома – он у себя наверху». Входят Мирский и Татьяна Павловна . Мирский молча кланяется всем присутствующим. Мирский . У вас гости, может быть, мне удобнее прямо пройти к нему? Татьяна Павловна . Нет, это свои. И мы сейчас идём обедать. Таракан, позовите Андрея Евгеньевича. Садитесь. Он сейчас придёт. Пойдёмте, господа, в столовую. Все уходят. Мирский, заложив руки за спину, несколько раз проходит по комнате. Вассо молча возвращается и, увидав, что все ушли, идёт в столовую. Небольшая пауза. Входит Подгорный . Мирский . Здравствуйте, Андрей Евгеньевич, заняты? Может быть, помешал? Подгорный (дружески жмёт руку). Нет, что вы, садитесь. Мирский . Видите ли, какая история, Андрей Евгеньевич, у меня к вам поручение есть. Садятся. Подгорный . Поручение? От кого это? |
| Мирский (кланяется). Очень возможно, только что. не припоминаю. Пружанская . Но, понимаете ли, ваше лицо страшно знакомо... Вы были на педагогическом съезде, да?.. Мирский . Конечно, конечно. Пружанская . Я обратила внимание на ваше лицо, такое доброе-доброе. Со мной была председательница женского клуба, я говорю ей: «Посмотрите на этого доброго старика – его, наверное, ученики обожают...» Ха-ха-ха. Я так рада познакомиться. Чрезвычайно рада. (Подаёт руку.) У нас в России нет настоящих педагогов. Школьное дело – язва России. Вы согласны?.. На заседании Комитета я говорю: «Нам нужны не программы, нам нужно открыть образцовую школу. Школа, школа, школа – наше спасение...» Андрей Евгеньевич, не мучайте меня, говорите же, что с журналом? Журнал необходим для народа как воздух... Аглая Ивановна вчера говорит мне: «Журнал – это химера». Я говорю: «Нет, в нём залог обновления нашей родины...» Подгорный . Пройдите в столовую, Любовь Романовна, там жена – она расскажет подробно. Пружанская . Я вся сгораю от волнения... (К Фёдору Фёдоровичу.) До свидания. Я вас, может быть, не увижу? (Подаёт руку.) А жаль: мне надо с вами о многом переговорить, о многом... В школу необходимо допустить женщину. Только мать может понять ребёнка! Секретарь Лиги свободного воспитания 11 говорит мне: «Учительницы будут заниматься с гимназистами флиртом». Я говорю ему: «Вы пошляк. Вы смотрите на женщину, как восточный деспот». Женщина спасёт школу, я верю в это. Вы согласны?.. Но, Боже, я заговорилась. До свидания. мы ещё встретимся, не правда ли?.. (Быстро и шумно уходит в столовую.) Мирский (смеясь). Вот так история. (Садится на прежнее место.) Подгорный . Да. Нелепая особа. Но жена находит, что она может давать ценный фактический материал по женскому движению. Мирский . Везувий, прямо-таки Везувий... (Смеётся.) Подгорный . Я более получаса её болтовни не выдерживаю. Мирский . Однако, Андрей Евгеньевич, как же быть-то? Подгорный . Никак. Мирский (машет рукой). Точно вы нашего директора не знаете: добрый он человек, да упрям ведь, что с ним поделаешь. Неприятность большая может выйти. |
| Мирский . Да от директора, Андрей Евгеньевич. Вы уж простите меня, старика: я буду говорить прямо, без всяких, знаете, этих фокусов... Подгорный . Ну, конечно же, Фёдор Фёдорович. В чём дело? Мирский . Вы знаете, Андрей Евгеньевич, как мы любим все вас и ценим. И директор тоже, да... но штука-то вот в чём... Журнал вы тут издаёте, «Народные думы», и значитесь редактором-издателем... Так вот директор находит это неудобным... Уф... Ну, слава Богу, кончил. А то, верите ли, как гимназист какой-нибудь боялся идти к вам. Чуть домой не вернулся. Как, думаю, я говорить-то буду, в чужие дела мешаться... Да главное – люблю-то я уж очень вас. Подгорный . Я не понимаю – журнал, кажется, ничего предосудительного не содержит, ни в каком смысле? Мирский . Знаю, знаю, Андрей Евгеньевич, и директор ничего не имеет... Но, подите же: говорит, несовместимо звание учителя и редактора народного журнала. Подгорный . Ну уж как угодно. Мирский (волнуясь). Господи, Боже мой! да не упрямьтесь вы, Андрей Евгеньевич: снимите своё имя официального редактора. Вот и всё. И издавайте себе с Богом что хотите. Ведь он только формальность соблюсти просит. Подгорный . Нет, Фёдор Фёдорович, я должен решительно огорчить вас отказом. Мирский . Вот что, Андрей Евгеньевич, редакторство вы снимите, а вместо этого поставьте, что при вашем ближайшем участии. Все же так делают. Подгорный . Может быть, и делают. Не знаю. Но мне всё это надоело, опротивело. Не симпатично это как-то. И от всего этого я устал невыносимо. Мирский . Ах ты, Господи, Боже мой! Вот беда-то... Подгорный . И потом, всё, кажется, устроится само собой: журнал за недостатком средств, вероятно, придётся закрыть. Пружанская быстро влетает в комнату, на ней шляпа, кофточка, в руках зонт. Пружанская. Я мешать не буду, я на минутку, на минуточку... Ради Бога – что решено с журналом?.. Я не спала ночь... Утром, на заседании Комиссии по народному образованию 10 , Калиновская говорит: «Любовь Романовна, вы больны». Я говорю: «Я не больна, но я всю ночь думала, думала, думала...» (К Фёдору Фёдоровичу.) Я, кажется, с вами знакома?.. |
|
|
