| Распоряжение это оказалось глубоко прозорливым, ибо неприятельская эскадра, во много раз более сильная, летом 1855 года снова подошла к Петропавловску. Увидев Петропавловск безлюдным и получив сведения о том, куда ушли русские, эскадра направилась в погоню. Пройдя через пролив Лаперуза в Ниппонское море, англо-французский флот – шесть больших боевых фрегатов – встретился с русским флотом, состоявшим из тех же «Авроры» и «Двины», двух небольших пароходов: «Иртыш» и «Байкал», корвета и маленького катера. Русский флот стоял в заливе Де-Кастри южнее того места, где пролив Невельского максимально узок. Русские уже готовились к неравному смертельному бою, Завойко готовился к затоплению своих кораблей, когда 27 мая 1855 года внезапно густой туман покрыл море. Под его покровом русские проделали замечательно хитрый маневр, рассчитанный на невежественность англо-французов. Хотя русский город Николаевск-на-Амуре существовал уже в течение двух лет и русские давно знали о существовании пролива Невельского, отделяющего Сахалин от материка (пролив этот был указан даже на карте Крашенинникова в 1743 году), но на западноевропейских картах Сахалин продолжали изображать как полуостров, а о существовании пролива не знал никто в англо-французском флоте. В густом, непроницаемом тумане русские прошли по проливу и скрылись в гавани Николаевска. Союзники же были несказанно изумлены, когда после исчезновения тумана не увидели перед собой русских. Распустив пары, неприятельский флот бросился к проливу Лаперуза, думая, что русские скрылись в этом направлении. Вскоре они оставили свои тщетные поиски. Ниже привожу статью к поэме Семенова, помещенную в журнале «Литературные приложения к журналу «Нива» за 1896 год (август)» – «Петропавловск-Камчатский». «Говоря о войне 1854 года, все и всегда подразумевают осаду Севастополя. Перед величием этой кровавой эпопеи совершенно теряются другие, более мелкие эпизоды тогдашней войны. Между тем Петропавловский бой, а затем снятие Петропавловского порта и перенесение его на Амур представляют собою одну из славных страниц в истории русского флота. |
| Спустя некоторое время по распоряжению обер-прокурора Святейшего Синода были разосланы пригласительные билеты. С волнением я начал готовиться к лекции. При мне было до двухсот негативов фотоснимков из жизни насельников Камчатской области. Пришлось срочно заказывать цветные диапозитивы. 4 декабря, в день, назначенный для моего первого публичного выступления, я, естественно, нервничал. В довершение ко всему меня обескуражила и возмутила легкомысленная выходка одной из столичных газет. Дело в том, что все петербургские газеты поместили сообщение о предстоящей лекции. Но когда однажды утром я взял в руки «Петербургскую газету», то не поверил своим глазам. Прежде всего меня возмутила и удивила нелепейшая иллюстрация на странице этого печатного органа. На ней был изображен монах-негр в черной рясе греческого покроя и в греческой камилавке. Монах этот был совершенно черный, не считая оскаленных зубов и глазных белков. Оттопырив пухлые губы, монах улыбался со страницы «Петербургской газеты», сообщавшей крупным шрифтом: «КАМЧАТСКИЙ МОНАХ НЕСТОР – НЕГР». А внизу под этим сообщением было напечатано: «Иеромонах Нестор-негр прибыл с Камчатки и сегодня в епархиальном доме на Стремянной улице сделает доклад о Камчатке, где он служил, разъезжая по делам священнослужения на лодке с Камчатки на Ямайку. Он плохо говорит по-русски, но хорошо владеет английским языком. Вход на его лекцию для всех бесплатный». Прочитав эти строки, я вознегодовал, но в то же время готов был рассмеяться. Ведь я до сих пор не знаю английского языка и ни разу не был на Ямайке. Теряясь в решении вопроса, чего больше в этом нелепом сообщении – глупости или издевательской наглости, я не знал, что предпринять, и готов был отменить лекцию. Кончилось тем, что я позвонил в редакцию «Петербургской газеты» и попросил к телефону редактора. Когда раздался его деловито-вопрошающий голос, я сказал: – Как вы слышите, господин редактор, с вами говорит на чистейшем русском языке иеромонах Нестор, такой же негр, как вы эфиоп! |
| «Имяречащие» кричали то, о чем думали в момент выстрела. Один из певчих в испуге что-то исступленно крикнул и засмеялся. Тогда все хористы вместо пения «Многая лета» громко расхохотались. Еще не будучи знаком со случаями проявления «имяречения», я принял этот безобразный хохот и шум в храме за проявление кощунства, а потому с чувством глубокого огорчения и возмущения ушел, расстроенный, в свою комнату. На другой день прихожане объяснили мне причину шума и смеха во время богослужения. Таково было мое первое знакомство с проявлением болезненного припадка «имяречения». Эта болезнь, постоянная, хроническая, в общем невинная, но очень неприятная и распространенная, глубоко загадочная, присущая только Камчатке, не поддается никакому лечению, и борьба с ней бесполезна. Об этой неприятной как для окружающих, так и для одержимых нервной болезни, в начале нынешнего века Н. П. Сокольниковым (начальником Командорских островов) была написана книга. В отличие от большинства тогдашних захолустных администраторов Сокольников был человеком весьма культурным, с университетским образованием. На протяжении нескольких лет он долго и вдумчиво изучал причины возникновения «имяречения», формы ее проявления, но средств к излечению болезни тогда не было. Н. П. Сокольников – гуманный и просвещенный русский администратор на Камчатке, представлявший в то время собой исключительное явление, – погиб 1 сентября 1923 года в г. Иокогаме (Япония) во время знаменитого землетрясения, разрушившего Токио, Иокогаму и много других городов. В Камчатской области мне пришлось узнать из рассказов камчадалов и камчадалок в различных селениях, особенно на западном берегу Охотского моря, а также тунгусского населения о существовании болезни, которую называли одним словом – «надобность». Расшифровка этого своеобразного слова разъясняет смысл этой болезни. «Надобностью», как мне объяснили, болеют только женщины или незадолго перед рождением ребенка, или после родов. Но болезнь эта весьма редкая и малораспространенная. Женщина, болеющая надобностью, в нервном припадочном состоянии настойчиво требует у кого-либо из родственников удовлетворить ее каприз – доставить ей какой-либо предмет или часть одежды (головной платок, кофту и т. п.), уверяя, что она на расстоянии видит, что в таком-то селе или городе (допустим, в Охотске) в сундуке или в ящике лежит, к примеру, шелковый розовый головной платок или шаль. Но ни обитатели этого дома, ни сама местность и дом женщине не знакомы, так как она никогда там не бывала. Однако больная уверена, что ясно видит то, что просит ей привезти, хотя бы это было за сотни и даже тысячи верст. Кто-то из родных должен поехать, допустим, из селения Малки или Начики в Охотск или другую местность и там выпросить у кого-то или купить «надобную вещь», иначе больная не успокоится и, пока не выполнят ее требования, будет подвергаться припадкам. |
| Итак, братья! Позвольте же больше не сомневаться в том, что уже коснулась вашего сердца леденящая душу совокупность бед и печалей многострадальной земли забвенной. Позвольте прочитать во всеуслышание ваши правильные сердечные определение и заключение. Да, все жители Камчатки, хотя и питаются подчас по нужде собачьей пищей (а иногда и этой пищи лишены и живут даже не в хижинах и лачугах, а в юртах и даже под землею), но все же они носят те же духовные черты образа и подобия Божия, а следовательно, они наши братья и посему имеют одинаковое с нами право на радость и блага христианской культуры. Если вы любите и жалеете Камчатку, если вы верите ей, если не хотите, чтобы русское Охотское море и весь Тихий океан, в котором нашли вечное себе упокоение многие русские самоотверженные воины, были подчинены Желтому Востоку, то вы ради самоотверженных подвигов своих братий, отстаивающих русское море для России даже до места мученической смерти, – ради них все вы должны прочно водворить русское Братство в Камчатке, представляющее собою передовой опыт, против коварного языческого Востока и тем выдворить иностранное своевольное, хищное, лукавое братство, обращающее Камчатку в рабство! Бог в помощь всем нам! Служите кто, как и чем может; кто не может послужить средствами, даже малой лептой, тот послужи добрым именем, советом, молитвой и просто сердечным сочувствием – все это дорого и приемлется с глубокой сердечной благодарностью от лица Камчатской области и от лица приемлющих. А ты, русская народная великая армия! Устреми свой взор на Дальний Восток, прислушайся к мольбе и стонам забытой Камчатки и приди послужить ей дружно, по-братски приди охранять нас! Это твой священный долг. Поспешим же всею братскою семьею самоотверженно порадеть словом и делом о сохранении и благополучии нашей Камчатки и ее обитателей! Покров для нас – братское знамя Нерукотворного Образа Всемилостивого Спаса. Надежда у нас – на небесное предстательство приснопамятных православных просветителей Сибири и Камчатки. |
| Сначала умер в беспомощном состоянии отец семьи, а за ним последовали двое детей-подростков; в полубессознательном состоянии на полу юрты лежала умирающая мать, а между нею и трупом отца сидел холодный и голодный малютка, бессознательно теребя отцовскую одежду. Зловещий ветер жалобно стонал за стеной юрты и своим завыванием напоминал погребальный плач – единственное похоронное пение над безвестными телами. Костер уже давно догорел; собирая топливо, умерла старшая дочь, умерла, наконец, и мать, а счастливое в своем детском неведении, замерзающее от холода дитя тянуло мать за омертвевшую руку, ползало по материнской груди и лепетало сквозь слезы о холоде и своих страданиях. Ответа не было, и не много прошло времени, пока и этот истощенный плачущий ребенок не замолк навеки. Спаслась только девочка-подросток, которую приняли добросердечные соседи и которая рассказала мне печальную повесть о своей семье. Так погибла в безвестности никому не нужная, никому не ведомая камчатская семья и множество таких семей. Никто не знает о них, никому не нужна жизнь бедного обитателя суровой пустыни. Если покойник был крещен, его запишут в число умерших, помолятся за него, а если он был язычник, то разве только сожгут его труп на костре и буйный ветер разметет по мертвой пустыне остатки пепла. Мною было замечено, что от постоянного употребления в пищу вяленой рыбы-юколы, просушиваемой на открытом воздухе, а потому в период вяления усеянной мухами, тучами комаров и мошкары, откладывающих в юколе яички, возникают среди жителей желудочные заболевания. Туземцы страдали от глистов, причем страдания их носили чрезвычайно тяжелый характер. Заболевшие худели, постоянно жаловались на боль в боку и в «нутре» (в животе). Вследствие заболевания желудка и кишечника камчадалы становились необычайно нервными, иногда припадочными, и начинали «имяречить». Спешу объяснить это своеобразное слово. Хронически страдающие нервным «имяречением» камчадалы от испуга принимались кричать то, что у них на уме, не помня себя, или при неожиданном испуге в тот момент, когда кто-либо заставит, могли буквально все исполнить безотчетно, что им громко прикажут, повторяя в испуге любое приказание. |
| Бог видел все твои страданья, Молитвы слышал Он твои, Исполнит Он твои желанья, Возьмет в Обители Свои. И там, на лоне Авраама, Среди Божественных красот, Души твоей больная рана Под звуки гимнов заживет. Ты будешь, горестей не зная, Творца Вселенной прославлять, О грешных людях вспоминая, Владыку мира умолять. Проси Его, чтоб дал нам силы Дурные страсти побеждать, Любить людей и до могилы Страданья ближних облегчать. Не могу обойти молчанием и весьма драгоценные дары Камчатской области с ее природными богатствами, привлекающими не только своим грозным величием и красотой, но и пользой для населения. Духовным и административным центром всей Камчатской области является собственно Камчатка, т. е. Камчатский полуостров, омываемый Охотским и Беринговым морями. Он тянется в длину на 1200 верст, а в ширину достигает 400 верст. Посредине полуострова параллельно проходят две горные цепи, составляющие Камчатские Срединный и Восточный хребты. Восточная береговая полоса полуострова Камчатки испещрена огнедышащими вулканами и горами, она полна красоты и дикого величия, а западная береговая полоса со стороны Охотского моря – низменная, пустынная, имеющая мрачный и унылый вид. Полуостров испещрен горными речками, коих насчитывается до двухсот. Реки начинаются горными истоками и, живописно извиваясь по ущельям, протекают в болотистые равнины и впадают в моря. На расстоянии примерно 700 верст вдоль полуострова протянулась главная река – Камчатка, имеющая в длину до 570 верст и принимающая в себя до 120 притоков, мелководная, с каменистым во многих местах дном. В те годы судоходства по реке Камчатке не было, она была судоходна только до села Милькова. Другие реки здесь малосудоходны, и только в нижнем течении. Но все они являются прекрасным нерестилищем (местом метания икры) ценных лососевых рыб. Рыбы лососевых видов в определенный период года несчетным количеством идут из моря в верховья рек против течения на нерест. На дне рек самки, ложась на бок, силой удара хвостом разбрасывают песок и гальку, а в ямки мечут икру, и самцы сейчас же поливают икру молоками. После этого самки и самцы, изнуренные, остатками сил забрасывают ямки с икрой песком, уплотняют, чтобы спасти потомство от хищных рыб, поедающих икру и мелкую рыбешку. |
| Наблюдал я еще и такой случай. Группа камчадалов и камчадалок была занята тереблением пера набитых охотниками уток. Во время этой работы шла мирная, тихая беседа. Неожиданно к ним подошел один из охотников. Он поставил к стене дома винтовку, и она, упав, выстрелила. От внезапного резкого звука все занятые работой по тереблению птицы впали в невменяемо-болезненное состояние «имяречения». Они принялись что-то выкрикивать, в исступлении бросая друг в друга перья и пух. Смятение и шум, поднятые камчадалами, встревожили собак, лежавших неподалеку. Они в смятении бросились таскать битую птицу, чем еще усилили «имяречение» людей. Поднялся дикий крик, форменный бунт и битва с собаками и между людьми, бросавшимися птичьим пухом. И только охотник смог всех успокоить. Одна «имяречащая» женщина вздумала убить палкой суслика и стала сторожить у норы; когда суслик вылезал из норы, поднимаясь на задние лапы и мотая головой, больная так же мотала головой и, несмотря на все усилия, не смогла сделать ни одного движения, чтобы убить суслика. Однажды в церкви во время богослужения церковный сторож неожиданно запнулся за подсвечник и повалил его. Подсвечник упал и покатился по наклонному полу. Большинство молящихся в церкви туземцев были «имяречащие». Они в испуге почти поголовно также упали на пол и покатились, подражая движению подсвечника и приговаривая: – Катится! Катится! Катится! Несколько женщин сидели и чистили диких уток, а собаки, бегая кругом, подбирали утиные потроха и грызлись. Несчастные больные должны были бросить работу, так как и они, подражая собакам, невольно начинали грызться между собой. Однажды ко мне пришла женщина, а я в это время умывался и властно приказал ей: – Умывайся скорее! Она мгновенно схватила мыло, намылила лицо, платок на голове и начала умываться. Наконец, приведу еще один пример. По глубокому снегу на лыжах шла камчадалка. В пути она встретила мальчика-лыжника. Их лыжи столкнулись. От возникшего в пустынной тишине резкого звука женщина впала в невменяемое состояние. |
| – Кто здесь? Что произошло? – Спасите меня! Снимите балки и бревна, придавившие меня, – слабым голосом, со стоном страдания просила несчастная старушка Томсон. – Я сестра милосердия из колонии прокаженных, я очень волнуюсь за судьбу моих больных. Кто их успокоит? Живы ли они?.. Освободите меня и доведите до прокаженных. Охотник быстро и ловко погасил огонь, освободил Томсон из-под развалин и, придерживая, повел ее к зданию больницы. Здесь произошла трогательная сцена. У старушки случилось нервное потрясение. Она плакала от радости, что дом, где находились прокаженные, цел, а все больные невредимы. А несчастные прокаженные в момент землетрясения страдали не столько от страха, сколько от волнения за судьбу любимой ими сестры милосердия. Их пугало, приводило в недоумение то, что она не пришла к ним в жуткие минуты землетрясения. Вот почему, когда они увидели ее, израненную и измученную, но живую, радости их не было конца. Когда землетрясение кончилось, а волнения и страхи улеглись, случайный, неизвестный путник-охотник по просьбе Томсон отправился в Петропавловск и обо всем происшедшем в колонии прокаженных сообщил мне. Взяв с собой все необходимое, я немедленно на собаках поехал к месту катастрофы. Прибыв в колонию, я утешил больных и ободрил ослабевшую после пережитого сестру милосердия Томсон. Прибыли на Камчатку присланные по моей просьбе из Петербурга десять сестер милосердия. Они получили назначения в разные места Камчатской области для медицинского обслуживания туземного населения. Работать этим сердобольным женщинам приходилось чрезмерно много, зачастую заменяя доктора. Попутно они обучали местное население гигиене, шитью, кройке, приготовлению горячей пищи. Приходилось им помогать школьному учителю и проводить культурно-просветительную работу. Сестры эти явились истинными ангелами-хранителями для многочисленных туземцев. С любовью, с лаской и с большим знанием дела пришли они на помощь больным, страдающим людям. Туземцы ответили любовью на любовь. Сначала, видя женщин с крестами на груди, они принимали их за священников и называли «нависхат-попе», что значит «женщина-священник». А потом, уже хорошо узнав сестер милосердия, они стали называть их матерями. |
| По возвращении в Петропавловск я составил акт обследования «Костромы» и отправил его в правление «Добровольного флота». В ответ дирекция пароходства прислала мне благодарность и сообщила, что за оказанную услугу пароход «Кострома», непригодный для дальнейшей эксплуатации, передается в дар Камчатскому благотворительному братству. Впоследствии в селении Карага, неподалеку от места аварии парохода «Кострома», я устроил зимовку деревенской школы из материалов, снятых с «Костромы». Остов же этого злополучного судна я, в свою очередь, подарил местному населению. Этот случай еще раз наглядно показывает, что представляла из себя Камчатка в описываемые мною годы. «КАМЧАТСКИЙ НЕГР» По возвращении из Петербурга на Камчатку я снова горячо взялся за просветительско-пастырскую деятельность. Оба раза – и в 1910-м и в 1915 годах – я считал своим долгом останавливаться на некоторое время во Владивостоке и там при встрече с архиепископом Евсевием сообщать ему подробности моего пребывания в Петербурге. Между прочим, 14 сентября 1910 года состоялось торжественное открытие во Владивостоке Камчатского благотворительного братства. К этому времени императорским рескриптом Камчатский орденский знак был разрешен для ношения военными и морскими чинами наряду с государственными орденами и заносился в воинский формуляр. Однако наряду с успехами, достигнутыми в создании Братства, были и обидные, до смешного нелепые случаи, порождаемые невежеством, незнанием этой обширной области нашей Родины, и не только среди столичной знати, но и среди тогдашних общественно-политических деятелей. Возвращаясь ко времени моего пребывания в Петербурге в связи с хлопотами по утверждению Братства, я хочу рассказать о некоторых эпизодах, свидетельствующих о пренебрежительно-невежественном отношении тогдашнего столичного общества к малым народностям и отдаленным окраинам Российского государства. Однажды, когда я пребывал в состоянии душевной удовлетворенности в связи с утверждением Камчатского благотворительного братства, ко мне в келью в Александро-Невской лавре пришел викарный епископ Никандр Ямбургский. По поручению митрополита Антония он передал мне его распоряжение и благословение в ближайшее воскресенье выступить в зале столичного епархиального дома с докладом о Камчатке и о моей пастырской деятельности. Я знал, что в Петербурге, на Стремянной улице, в епархиальном здании есть огромный лекционный зал, в котором обычно собирается много народа. Меня это несколько озадачило. Я растерялся и пытался отказаться от этого предложения, но епископ Никандр был неумолим. Он пояснил мне, что послушать сообщение о Камчатке явится весь состав членов Святейшего Синода, в том числе три митрополита и архиереи. |
| Они укрепляют меня и ныне в постоянном любовном единении со всеми русскими людьми. 2. Юность ...Веселые годы, счастливые дни, Как вешние воды, промчались они... В одной из народных песен есть эти волнующие слова. Они очень метко, правильно характеризуют эту поистине неповторимую, безвозвратно улетевшую, замечательную пору жизни. Незаметно, беззаботно промелькнула пора моего детства. Но – увы! – и дети далеко не все растут счастливыми. Впоследствии, имея созданный мною приют для трехсот детей, от младенцев до юношеского возраста, я знал и вкусил их сиротство и горемычную нищенскую жизнь. Скажу откровенно, что жутко, а порой и страшно и раскрывать книгу их мрачного прозябания уличного или трущобного ночлега, когда довелось мне с ними познакомиться и подбирать их в халупах на пути в мой приют Дом Милосердия и Трудолюбия. ...И вот уже оживают в моей памяти годы юности, годы учения в реальном училище. Еще в первых классах этого учебного заведения я проявил себя неизменно верующим, религиозно настроенным отроком. Как в детские годы, так и в юности моей отец относился ко мне с некоторой неприязнью. В частности, она нашла свое проявление в таких случаях: когда я дома садился за приготовление уроков, у меня выработалась привычка, вызванная велением сердца, верующего в Бога, в учебник или тетрадь вкладывать бумажный образок с изображением прославляемого Церковью на завтрашний день святого. На оборотной стороне такого образка обычно было напечатано краткое описание жития святого. Я считал своим долгом внимательно, с большим интересом прочесть и запомнить знаменательные моменты благочестивой жизни угодника Божьего. Затем я ставил тот или иной образок в киот с иконами, перед которыми всегда горела неугасимая лампада. Нередко случалось, что отец входил в нашу детскую комнату, где я и брат готовили уроки. Зная о моей наклонности к созерцанию духовным взглядом житий святых, он брал из моих рук учебник или тетрадь, извлекал припрятанный образок и делал мне замечание: – Коля, ты опять «подтасовал» себе святого и не учишь уроки. Однако после приготовления уроков отобранный образок отец |
|
|
