| Христиане здешние больше из сизоку, которых в Токусима очень много (но которые не так бедны, как во многих других местах, ибо жили весьма зажиточно – по богатству здешнего лена, который открыто состоял из 25 ман коку, но в действительности был несравненно выше). Можно надеяться, что отсюда выйдут люди и для Катехизаторской школы; в нынешнем году один уже приготовлен (Николай Имемото). Из инославных, католиков здесь нет, протестанты двух сортов: епископалы и баптисты; у первых живет здесь японский катехизатор; иностранный же миссионер – Mr. Warren, или другой – из Оосака наезжает на несколько дней обыкновенно раз в месяц. Теперь у них христиан здесь 3 человека. У баптистов проповедник с иностранным миссионером также каждый месяц приезжают сюда из Оосака; постоянного же проповедника нет; верующих у них 2 человека и еще 2 дома перешедшие отсюда. Буддисты и синтуисты теперь не гонят так, как в прошлом году, когда разбили дома Вениамина Танака и одного язычника (нанятую квартиру), где производились проповеди; теперь лишь злословят всячески христианство на энзецу и составляют общества с взаимным обещанием не слушать христианство. Впрочем, несмотря на ненависть язычников, христианство не перестает здесь идти вперед, и после Собора проповедников здесь нужно также никак не меньше двух. Из окрестностей начатки христианства положены здесь в следующих местах: 1 . Камияма-мура, в Меозай-гоори, 12 ри от Токусима, – с 500 разбросанных домов. Оттуда родом есть в Токусима сизоку Есида, с молодости совсем глухой, но значительный ученый по-китайски. Он изучил христианство посредством книг и чрез письменный разговор с Накакоодзи и стал верующим, хотя до сих пор еще не принял крещение, собираясь принять в скором времени пред переселением в Хоккайдо, здесь или в Тоокёо, – что он предпринимает с 200 человеками, следующими за ним. Узнав христианство, он поведал о нем своему родному в Камияма Аихара, служащему там старшиной деревни (кочёо). Аихара во втором месяце сего года пригласил Накакоодзи на проповедь; последний и проводит там каждый месяц с неделю; собираются слушать 30–40 человек. Из них Аихара с женой совсем ныне приготовлены к крещению, для принятия которого Аихара и прибыл ныне в Токусима, ожидая сюда о. Якова; когда последний прибудет, его собираются пригласить в Камияма, чтобы весь дом Аихара мог быть крещен. |
| – Я стоял первым архимандритом, и Храповицкий со своим деликатным и едва слышным «тише, о. Николай», когда я спешил пройти в алтарь, – чтобы благословить начало литургии, показал, что он знает подробности Исаакиевского ритуала так, что может учить новичков. – Мрачно в Исаакии, жалость смотреть на незримые плафоны, расписанные гениальными художниками и пропадающие даром; печально было мыслить пред самым началом Богослужения, что кто-то на молебне в Почтамте, во время самого молебна вел себя неприлично (за что, впрочем, тут же был арестован); грустно было знать, что первейшие иерархи не могли быть на служении в первейшем Российском Соборе только из-за того, чтобы быть там, где предполагалась опасность «хозяину России», при всем том тепло и свободно молились как-то (быть может и потому, что скромные викарии не стесняли своим присутствием). Певчие – два хора – митрополичий и исаакиевский пели неподражаемо, особенно «Тебе поем» и «Достойно» – оба хора вместе на солее, при управлении Львовского; такой силы и полноты в исполнении – в свете нет нигде, конечно, и только в Исаакии и при таком пении можно постигнуть всю грандиозность Православного Богослужения! Между прочим, тронула меня молитва посошника Храповицкого, первого посошника видел молящегося усердно. Проповедь говорил Янышев. Голосовые средства – первые в России: при всем том – когда он обращался в противоположную сторону – слов нельзя было разобрать, несмотря на то. что я стоял на солее и внимательно слушал. Невольно приходит мысль о непрактичности больших соборов. Ныне, по словам протодиакона Оболенского, было не менее шестнадцати тысяч в Соборе (а могут быть двадцать две тысячи); из них половина не могла слышать проповеди. Конечно, не слышно было всего богослужения, кроме пения певчих. Проповедь – односторонняя, как и вся журналистика, и вся гомилетика, и вся неоткровенная речь нынче. Люди говорят вполовину не то, что думают. Пункты в памяти: «Долг» – буду иметь проповедь печатную; способ произношения: десять лет тому назад я слышал и видел Янышева на кафедре, и меня до слез тронуло – теперь мне иногда было смешно; у нас в Японии тоже жестикулируют при проповеди – и, кажется, гораздо естественнее. |
| Новикова – любезность ее, Софья Петровна Каткова. Обед по 25 рублей с персоны. Неудивительно. Такие роскоши – редко. Музыка в соседней комнате (удовлетворяющая по исполнению, думаю, и Рубинштейна, которому только что был представлен), цветы, великолепное освещение. Закуска – с лобстерами почти в аршин; за столом – по левую руку – за неприездом Преосвященного Алексея прямо старший сын Пушкина, – по правую – Яков Карлович Гротт, потом – Иван Сергеевич Аксаков; напротив – князь Н. П. [ Николай Петрович ] Мещерский, Софья Михайловна Каткова. – Обед нам с Преосвященным Амбросием совершенно постный. – Тосты: 1-й – Министра народного просвещения Сабурова – за Государя; 2-й за Принца Ольденбургского (Голова С. М. Третьяков предложил); 3-й – за генерал-губернатора князя Долгорукова; и так далее – за депутатов, за гостей, за дам и прочих. Речи говорили: 1-ю Иван Сергеевич Аксаков, вставши против пустого места, где назначено было Преосвященному Алексею, и опершись руками на мой стул и – сына Пушкина, с ораторскими движениями сказал превосходно (все о свободе! Бедный русский!) Потом следовали речи: Каткова, Преосвященного Амбросия и много других, но мало было слышно, гостей слишком было много, и зала большая; гостей больше 200 было. – Словом, видел все самое блестящее в сем мире: цвет интеллигенции и талантов (Майков, между прочим, стихи читал, – которому, по выражению Каткова, Пушкин спустил золотую цепь), – лучший пир в материальном отношении. Бриллиантами горели предо мною хрустали на шандале, мечты разнообразились и искрились, как цвета, игравшие в хрусталях, но успокоения не было, – манило только в Японию. – Когда кончились спичи и обед, поспевая за Преосвященным Амбросием, я столкнулся, между прочим, с Константином Александровичем Иславиным, секретарем редакции «Московских Ведомостей», который просил кланяться в Японии Марье Николаевне Струве; опять с Гатцуком, с Горбуновым, молодым еще человеком, с очень живой физиономией (с Максимовым, который был на Амуре, – столкнулся при выходе из Университета сегодня). |
| 2/14 июля 1895. Воскресенье. Служили сегодня тоже шесть иереев со мной; у всех служивших, до пономаря, новые облачения, хоть и не дорогие, но очень красивые; у меня тоже подходящее; было очень благообразно. Только передняя часть Собора пустовала, потому что учащиеся почти все разошлись на каникулы, что не утешало взор. Пел небольшой четвероголосый хор из оставшихся еще лучше, чем большой, – отчетливей как-то все выходит. После обедни были у меня посланник, капитан нашего военного судна в Иокохаме, агент Иван Васильевич Будиловский и врач с броненосца «Николай»; первые поздравляли с монаршей милостью – Орденом Владимира 2-й степени, последний привез поклон от Адмирала Степана Осиповича Макарова, лечащегося в Асиною от ревматизма. С двух часов было заседание для распределения катехизаторов. Продолжалось до шести; было спокойное, тихое, доброе. Кстати и солнце зашло посветить с этой стороны – северо-западной, но еще не обеспокоило глаза, что очень любезно с его стороны по времени года. Почти половину церквей распределили, остальное будет сделано завтра. 3/15 июля 1895. Понедельник. Сделано с большим трудом; едва до шести часов вечера успели сделать распределение, и оно еще не утверждено; быть может, до завтра надумают несколько переменить. И труд же варварский для меня это «хайбун»; целый день без перерыва горло в работе, а все молчат глубоким молчанием, исключая священника, распределение которого идет; тот несколько движений устами и языком, а я то и знай – мели и мели, чтобы подвигнуть его на «да» и «нет», чтобы вызвать его мнение, чтобы объяснить качества того или другого катехизатора; и неудивительно малословие его и молчание всех, – кто же станет говорить о неизвестном? А известны всем только некоторые; мне одному все известны, оттого моя работа и нужней и трудней; только специально изучившие того или другого катехизатора священники, по службе с ним, могут выражать с уверенностью свои решительные мнения, на что они и не скупятся, если дойдет до того, причем иной раз высказывают то, что и не подумаешь о катехизаторе по прежнему знакомству с ним. |
| 29 апреля/12 мая 1902. Понедельник. Елисавета Котама, начальница Женской школы, приходит и говорит: – Алексей Обара, регент, просит отпускать из Женской школы некоторых на спевки с семинаристами, чтобы петь потом на собрании катехизаторов, когда они будут здесь во время Собора. Хорошо ли это? Мне не хотелось бы. – Кого именно просит? Елисавета показала список, оказывается – все молодые учительницы, и только они. – Это хорошо, – отвечал я, – отпускайте, только спевки пусть будут вот здесь в классе, где обыкновенно происходят. Мы же внушаем молодым катехизаторам, чтобы они женились на окончивших курс в нашей Женской школе, а как они будут делать это, совсем не зная их? Это будет хороший случай хоть немного познакомить катехизаторов с нашими девицами. Только этого не нужно говорить прямо ни тем, ни другим. – Что вы! Если сказать это учительницам, ни одна не пойдет петь! 30 апреля/13 мая 1902. Вторник. В Иокохаме, по размену суммы за второе полугодие из Казны, вчера полученной. У учеников рекреации. Отправлялись в Оомори для гулянья. Утром до поездки в Иокохаму и вечером с шести часов – у нас с Накаем обычное занятие переводом; ныне подготовка Пасхального богослужения для печати. 1/14 мая 1902. Среда. О. Петр Кавано пишет, что в Хонмёодзи, близ Кумамото, где похоронен Катоо Киёмаса, три русских приехали лечиться от проказы: Николай Кузнецов , Феодор и Максим. – Пишет еще, что в Куруме, в одном доме, где он посетил христианина, вслед ему бросали соль, чем, по японскому суеверию, очищается нечистое. И все-таки уживается там истинно чистое с нечистым! Но плохо, должно быть, первому. Обереги его Бог и расширь на весь дом! 2/15 мая 1902. Четверг. Бедный Моисей Мори, катехизатор в Канума, опять помешался. Приходил сегодня с своим маленьким сыном, которого, как вдовец, везде таскает с собой, и говорил, что дьявол пристает к нему и вот только, когда он приближался к Токио, оставил его. Что с ним делать? Во всем, впрочем, резонен, кроме одного пункта, что дьявол видимо является ему. Советовал я ему отправиться на родину, отдохнуть – не хочет; ушел опять в Канума. – Урок вперед, который твердо заучить: сумасшедшего раз не принимать на службу, хотя бы он оправился. Из жалости был принят, да еще и потому, что катехизаторов так мало, и вот теперь возись с ним! Что и делать, не знаю. Вразуми Бог! |
| По отправлении к Вам моего первого письма, к глубокому прискорбию, я узнал из газет, что Т.С. Морозов скончался. Но граф С.А. Строганов и Г.П. Елисеев, о которых я писал во втором письме (письма доселе адресовал чрез Главный Морской штаб), вероятно, оказали просимую помощь? С нетерпением жду от Вас или от отца Быстрова известия о сем, ибо если обращение к ним безуспешно, то нужно искать участие в других местах, – и медлить с этим нельзя, так как освящение собора, если Бог благословит, предполагается не дальше пределов первого полугодия сего года. Теперь почти совсем уже разобраны наружные леса; скоро буду иметь удовольствие отправить к Вам фотографию наружного вида собора в оконченном виде (за исключением отсутствующих еще крылец). Немного теперь нужно для окончательных работ и для снабжения собора богослужебными принадлежностями. He устаньте еще несколько потрудиться во славу Божию! И да поможет Вам Бог! Усерднейше призывая благословение Божие на Вас и семейство Ваше, остаюсь глубоко уважающий, благодарный и истинно преданный Вам слуга и богомолец епископ Николай Токио, 10/22 января 1890 года Достоуважаемый и достолюбезнейший Степан Осипович! Поистине Бог послал Вас Миссии! Вы делаете для нее столько, что больше никто не мог бы сделать, и делаете так, что лучшего образа действования и представить себе невозможно. Благодарность свою за Ваши многоплодные хлопоты я бессилен выразить, но умею ее чувствовать, и чувствовать именно как беспредельную и никогда не изгладимую. Ваше бесценное участие к Японской миссии составляет до того отрадное и в светском мире в такой мере до того редкое явление, что оно, конечно, останется навсегда незабвенным, не только для Японской миссии, но и для всей заграничной Русской миссии, и будет служить источником духовного утешения не для одних японцев, а и для всех последующих миссионеров. Все Ваши драгоценные для меня и для Миссии письма по 29 марта я получил. Изложенным в них указаниям следовал, советы принял к сведению – и многое уже исполнил; немало писем вследствие их написал, остальные не замедлю написать. |
| Из Харбина пишет капитан Николай Феликсович Рава – просит невесты между японскими девицами. Отдал присланные им карточки с приветами нашим девицам-учительницам (Екатерине Накаи, Марфе [?], Елисавете Котама). Но едва ли осуществимо его желание; из школы никто не пойдет – главные разобраны уже, состоят невестами, вне школы где же искать? И из Владивостока сегодня еще от одного бывшего здесь в плену солдата получил я просьбу – сосватать ему японскую девицу или вдову; этому тоже придется послать отказ. Какая же добрая японка бросит Отечество для неизвестного будущего! 21 февраля/6 марта 1906. Вторник. О. Акила Хирота просился из Кёото в Тоокайдо помогать в служении престарелому о. Матфею Кагета, Своему тестю. Спросил я у о. Симеона Мии, отпускает ли он о. Акилу? «С радостию», – ответил он. Спросил о. Матфея, принимает ли он о. Акилу? «С великою радостию», – ответил он. Потому написал сегодня о. Акиле: «Отправляйся в Сидзуока» и послал дорожные. 22 февраля/7 марта 1906. Среда. Слава Богу, приходо-расходный Отчет Миссии за 1905 г., ныне особенно большой, кончил и завтра отправляю на почту с расписками, книгами, журналами – в Святейший Синод и Совет Миссионерского общества; написаны и другие официальные письма. В приходной части больше 11 тысяч ен пожертвований наших военнопленных – разительный пример для наших христиан; оттого я подробно и внес в Отчет все эти пожертвования. 23 февраля/8 марта 1906. Четверг. Принялся за другой Отчет о пожертвованиях из России на военнопленных, каковых чрез мои руки прошло больше 97 тысяч. Пришло прошение от псаломщика Бориса Воблаго, кончившего курс Семинарии и служащего при Церкви в ст. Пограничной Китайско-Восточной железной дороге; просится сюда на службу; тотчас же послал отказ: здесь нужны только миссионеры – молодые иеромонахи-академисты, а все прочие службы по Миссии и Церкви исполняются японцами. 2/15 марта 1906. Четверг. Кончен и другой Отчет и отдан для напечатания в 150 экземплярах, что будет стоить несколько больше 40 ен. Разошлю всем жертвовавшим для военнопленных. Хотел было послать для напечатания к всеобщему сведению в «Новое Время» и «Московские Ведомости», но, конечно, не сделают этого, – отчет слишком велик для того. Кстати, прибавил в конце отчета просьбу пожертвовать на постройку небольшого храма в Мацуяма, где участок земли для того уже куплен, на что, между прочим, употреблен и остаток от пожертвований на военнопленных 885 ен 70 сен. Всех пожертвований на нужды военнопленных через меня было 97322 ены 40 сен. Больше всего израсходовано на теплое платье им пред отправлением в Россию, особенно больным и раненым. |
| Христиане Дзюумондзи очень плохо знают учение, и потому для них нужна проповедь. В Идзуно и Карисики только четыре дома христиан, прочие потеряли веру. С сегодняшнего Собора к ведению Такахаси присоединились еще Савабе и Каннари, значит, он еще меньше будет иметь возможность удовлетворять христиан проповедью; новым же слушателям совсем некогда будет ему говорить, хоть бы таковые и явились; впрочем, имеется в виду ему лишь хранить и по возможности одушевлять прежних христиан. Толковал я ему вчера, что для сего нужно ему не лениться посещать христиан, но не засиживаться, чтобы не мешать их делам, а будучи в доме полчаса непременно поучать, а не разводить пустых речей, чего христиане очень не любят в катехизаторах. Хотел сделать ему выговор за леность, но о. Иов говорит, что в сущности он не ленив, а не совсем здоров: раз в месяц, с ним бывает какой-то припадок, в котором он совсем теряет сознание; и вправду, он какой-то неестественный: в двадцать пять лет уже совсем лысый, весьма бледный; жаль, а способности хорошие и учение знает хорошо, – если бы живость и ревность, мог бы все свои места одушевить. Тихон Сунгияма об Исиномаки: новых слушателей только трое; проповедь в пятницу только, потому кое-кому говорит учение в неопределенное время, больше у него ничего и нет. Видно, что опять опустился. Нужно в новое место; кстати, в Иеногава и Накасима его и просят. Слаб волей сей человек, на каждом новом месте немножко встрепенется, потом опять ослабел. Моисей Симотомае говорит: в Исиномаки у него новых слушателей десять, до наводнения были два раза в день проповеди, ныне раз или совсем нет. В Минато шесть новых слушателей в трех домах, куда он и ходит три раза в неделю. В Кама один дом христианский, туда ходит каждый месяц пятнадцатого и двадцать восьмого числа и проводит целый день, делая коонги; слушателей до двадцати. Николай Явата говорит: каждую неделю четыре дня проводит в Санума, остальные три дня в Иосида, Енеока, Кагано, Минаката. В Кагано жена помешанного бывшего катехизатора Малахия, разведшаяся с ним и ныне состоящая за другим мужем; христианского настроения не потеряла, а хочет обратить нынешнего мужа в христианство; слушателей здесь собирается до тридцати (будто?). |
| 12/25 ноября 1905. Суббота. Та же глухота и то же мрачнейшее настроение духа. Как же я буду на Соборах? Как услышу все речи священников и катехизаторов? Беда! За два дня много писем от пленных накопилось, на которые надо отвечать, но решительно не могу принудить себя к умственной работе, до того гнетет уныние от глухоты. Ящики с книгами все разосланы. 13/26 ноября 1905. Воскресенье. После богослужения всегда лучше, уныние проходит, бодрость приходит. Полуглухим – так полуглухим! И в этом виде еще можно работать, переводу богослужения это не помешает, а это и есть главное дело конца моей жизни. Богу не угодно освободить меня от неудобства глухоты – Его Святая Воля! 14/27 ноября 1905. Понедельник. С 3-х часов ночи встал, бодрый и готовый к работе, и много писем сегодня за день написал. Дождь льет целый день; несмотря на это, в Йокохаме идет посадка военнопленных на вновь прибывший пароход. Я отправил вчера туда о. А. Савабе с молебенной книжкой и облачением – если удобно, отслужить на судне напутственный молебен и передать мое благословление и благожелания. 15/28 ноября 1905. Вторник. День бодро-рабочий, начиная с трех часов утра: письма к военнопленным в Америку и Пекин. Вечером был из Кумамото хорунжий Николай Михайлович Вейсберг. Генерал Данилов взял его к себе в качестве чиновника особых поручений, как знатока многих языков и офицера распорядительного; ныне он приехал от Генерала к французскому Министру для переговоров о чем-то. Рассказывал, что бунт между матросами и солдатами в Кумамото прекратился; он же и убедил их успокоиться и раскаяться, причем, когда говорил речь им, один бунтовщик занес на него руку. Это был самый главный заводчик беспорядка, его на другой день раскаявшиеся товарищи избили до полусмерти, хотели то же учинить и с другими 22 главными бунтовщиками, но эти успели убежать к японцам и теперь скрываются у них. Бунт был, по-видимому, на подкладке нигилизма; бунтовавшие порассекали и побросали крестики, полученные от Миссии. Но теперь, раскаявшись, сокрушаются об этом и чрез Н. М. Вейсберга просят меня простить их. Я сказал Н. Михайловичу, что с готовностью прощаю и желающим вновь получить крестики, если известят меня о числе их, пошлю, крестики еще имеются. |
| Среда. Пришли деньги из казны на первое полугодие 1906 года. Слава Богу! Давид исследовал размен здесь и в Йокохаме, и разменено в Specie Bank’e здесь. 20 ноября/3 декабря 1908. Четверг. Кончили с Накаем считку рукописей – его и Оогоя – Октоиха и начали считку Постной Триоди. Страдания от инфлюэнцы ежедневно одни и те же – бескончание отхаркиванье и сморканье и к концу дня головная боль. 21 ноября/4 декабря 1908. Пятница. Письмо от Министра народного просвещения Шварца Александра Николаевича, которым спрашивает: 1) «какие из имеющихся учебных пособий могли бы быть с наибольшею пользою применены у нас к начальному изучению японского языка; 2) а равно кому именно из русских специалистов-японоведов могли бы быть поручены как составление таких учебников, если бы оно потребовалось, так и выработка программ преподавания японского языка в средних школах и, наконец, 3) вверено на будущее время руководительство делом изучения в России Японии и ее языка, соответственно пользам дела и развитию европейских знаний по сему предмету». Отвечу и укажу на Д. М. Позднеева, который, по искреннему моему убеждению, может отвечать всем этим вопросам. 22 ноября/5 декабря 1908. Суббота. Был посол Николай Андреевич Малевич. Трактовали о Позднееве, по поводу письма ко мне Шварца; он находит его тоже компетентным, «только стяжателен он, кажется», – выразился. Действительно, Дмитрий Матвеевич до денег жаден – это качество выглядывает из него, как шило из мешка. Если у него любовь к научным занятиям перевесит, то он оправдает наши рекомендации и истинные благожелания ему, если любовь к деньгам, то он компрометирует себя и нас. За всенощной и сегодня быть не мог. После всенощной удивил меня презент одной американки-миссионерки, Mrs. Moorë принесла и передала мне чрез слугу Ивана чашку с печеными яблоками, еще не остывшими: «очень-де смягчает болезнь горла»; яблоки и вправду очень вкусные и смягчающие. 23 ноября/6 декабря 1908. Воскресенье. К Литургии идти не мог, что весьма гнетуще и печально. Был Д. |
|
|
