| Во время персидского похода 1722-1723 годов Федор Соймонов безотлучно находился при Петре Великом и видел, как царь взял тяжёлые ключи от покоренной им крепости Дербент. Незадолго до этого состоялся знаменательный разговор. Царь обронил, что «всё трудами приобретается, и Америка не без труда сыскана, чрез столь далёкий путь около мыса Доброй Надежды». В ответ на это Фёдор Соймонов стал горячо убеждать Петра проложить новый путь к берегам Северной Америки. Надо идти Волгой в Каму, говорил Соймонов, затем Тоболом в Иртыш, оттуда по Оби и Кети достичь Маковского волока. За ним начнётся плавание по Енисею, Тунгуске и Ангаре до Байкала. Далее лежит водный путь к Яблоновым горам. Волок через хребет приведёт путников к Ингоде, а там надо плыть Шилкою и Амуром до заветного Восточного океана. Соймонов уверял, что, по его расчётам, Калифорния « уповательно от Камчатки не в дальнем расстоянии найтиться может ». От сибирских берегов можно начать плавания в Северо-Западную Америку, Японию и к Филиппинским островам. Но Пётр, поглощённый миражом похода в Персию и дальше - в Индию, не дал в тот момент хода идеям Соймонова. В 1726 г. доблестный Ф.И. Соймонов, начальствуя над кораблями «Астрахань» и «Царицын», первым из европейских мореплавателей достиг входа в залив Кара-Богаз-Гол и впервые обошёл все берега Каспийского моря. Интересы исследователя были обширны, а наблюдения вдумчивы и точны. Целый ряд географических координат, определённых Соймоновым более 200 лет назад несовершенными инструментами, почти в точности совпадает с современными данными, а наблюдения над уровнем Каспия имеют немалую ценность и для науки нашего времени. Результатом незаурядных трудов Соймонова явился выпущенный в 1731 г. Адмиралтейств-коллегией атлас карт Каспийского моря на восьми листах с текстом описательного характера и обширный труд - «Описание Каспийского моря и чиненных на оном российских завоеваний». На карте Соймонова впервые были даны достоверные очертания береговой линии: раньше море считали намного больше, чем оно было в действительности. Немедленно по окончании работ карта Соймонова была опубликована и как научная новинка представлена Петром в Парижской академии наук и в Королевском обществе в Лондоне. |
| Памятник Франциску Ксаверию в Малаке, Малайзия. ХХ в. Памятник Франциску Ксаверию в Малаке, Малайзия. ХХ в. Начало миссионерской деятельности Об-ва Иисуса связано с именем католич. св. Франциска Ксаверия. В 1541 г. кор. Португалии Жуан III, обеспокоенный трудностями в деле христианизации вост. колоний, обратился к Лойоле с просьбой выслать неск. миссионеров в Вост. Индию. Франциск Ксаверий получил папскую грамоту с назначением его апостольским нунцием в землях, находившихся во владении короля Португалии и простиравшихся от мыса Доброй Надежды до Дальн. Востока. В мае 1542 г. Ксаверий с 4 сподвижниками прибыли в Гоа (кафедра 1-го католич. еп-ства в Юго-Вост. Азии с 1533). Там они основали иезуитскую миссию и, проповедуя по составленному ими краткому катехизису, за неск. лет (1542-1544) крестили тысячи человек. На эти годы приходится проповедническая деятельность Ксаверия среди «ловцов жемчуга», рыбацких племен на юго-востоке Индии, массово крещенных в 1536 г. францисканцами, первыми прибывшими в этот регион с христ. миссией. Ксаверий возглавил созданную в 1541 г. для подготовки католич. священников коллегию Св. Веры и св. Павла, где обучались мальчики азиат. и африкан. происхождения (в 1549 окончательно передана под рук. И.). Из Гоа миссионер совершал поездки в соседние страны - на Молуккские о-ва (1545-1547) и в Японию (1549-1551). В 1551 г. была создана орденская пров. Вост. Индии с центром в Гоа. Трудами И. были открыты школы в большинстве португ. поселений, издавались книги катехизаторского содержания, в т. ч. в переводах на тамильский, а позже на др. местные языки. И. поддерживали благотворительные организации, предоставлявшие помощь и уход немощным и бедным, гл. обр. представителям низших каст. Вопрос о том, насколько добровольным было обращение в католичество местного населения португ. колоний, до наст. времени остается спорным. Уничтожение индуистских храмов, на к-ром настаивали И., часто приводило к недовольству народа и открытым восстаниям. В июле 1583 г. 5 членов ордена, в т. ч. глава иезуитской миссии в Солсетте Родольфо Аквавива, прибывшие в Кунколим, чтобы выбрать место для новой церкви, были убиты толпой, их тела были выброшены в колодец (в 1893 беатифицированы папой Львом XIII ). |
| Намерением моим было открыть, если удастся, какой-нибудь необитаемый островок, где бы я мог добывать средства к существованию собственным трудом; подобная жизнь больше прельщала меня, чем пост первого министра при самом лощеном европейском дворе: столь ужасной казалась мне мысль возвратиться в общество еху и жить под их властью. Ибо в желанном мною уединении я мог, по крайней мере, размышлять о добродетелях неподражаемых гуигнгнмов, не подвергаясь опасности снова погрязнуть в пороках и разврате моего племени. Читатель, может быть, помнит рассказ мой о том, как матросы составили против меня заговор и заключили меня в капитанской каюте; как я оставался там несколько недель, не зная, в каком направлении мы едем, и как матросы, высадившие меня на берег, с клятвами, искренними или притворными, уверяли меня, что они и сами не знают, в какой части света мы находимся. Однако я считал тогда, что мы плывем градусах в десяти к югу от мыса Доброй Надежды или под 45ь южной широты. Я заключил об этом на основании случайно подслушанных нескольких слов между матросами об их намерении идти на Мадагаскар и о том, что мы находимся к юго-западу от этого острова. Хотя это было простой догадкой, все же я решил держать курс на восток, надеясь достигнуть юго-западных берегов Новой Голландии, а может быть, желанного мной острова к западу от этих берегов. Ветер все время был западный, и в шесть часов вечера, когда, по моим расчетам, мной было пройдено на восток, по крайней мере, восемнадцать лиг, я заметил в полумиле от себя маленький островок, которого вскоре достиг. Это был голый утес с бухточкой, размытой в нем бурями. Поставив в ней свою пирогу, я взобрался на утес и ясно различил на востоке землю, тянувшуюся с юга на север. Ночь я провел в пироге, а рано поутру снова отправился в путь и в семь часов достиг юго-восточного берега Новой Голландии . Это утвердило меня в давнишнем моем мнении, что карты помещают эту страну, по крайней мере, градуса на три восточнее, чем она лежит в действительности; много лет тому назад я высказал это предположение моему уважаемому другу мистеру Герману Моллю, подкрепив его рядом доводов, но он предпочел следовать мнению других авторитетов . |
| На столь категоричный вопрос никто не ответил: не отважились высказывать свое мнение. — Так как же? — спросил Гленарван, обращаясь главным образом к майору. — Ответить на ваш вопрос, дорогой Эдуард, — значит, взять на себя большую ответственность, — сказал Мак-Наббс. Это требует размышлений. Прежде всего я хочу знать, через какие именно страны проходит тридцать седьмая параллель южной широты. — Это вам скажет Паганель, — ответил Гленарван. — Так спросим его. Географа скрывала густая листва, и Гленарвану пришлось окликнуть его: — Паганель! Паганель! — Я здесь, — ответил голос, словно с неба. — Где вы? — На моей башне. — Что вы там делаете? — Оглядываю необъятный горизонт. — Можете вы на минутку спуститься? — Я вам нужен? — Да. — Зачем? — Мы хотим узнать, через какие страны проходит тридцать седьмая параллель. — Извольте, — сказал Паганель, — и мне вовсе не нужно ради этого спускаться. — Так ответьте! — Извольте, покидая Америку, тридцать седьмая параллель южной широты пересекает Атлантический океан. — Хорошо! — На пути она встречает острова Тристан-да-Кунья. — Прекрасно! — Далее проходит двумя градусами южнее мыса Доброй Надежды. — Затем? — Пересекает Индийский океан. — Потом? — Слегка затрагивает острова Сен-Пьер в Амстердамском архипелаге. — Дальше? — Пересекает Австралию, проходя через провинцию Виктория. — Продолжайте! — И по выходе из Австралии… Последняя фраза осталась неоконченной. Колебался ли географ? Не знал ли ученый, как дальше идет тридцать седьмая параллель? Нет. Но с вершины омбу послышался неистовый вопль, громкий крик. Гленарван и его друзья побледнели и переглянулись. Неужели произошла новая катастрофа? Неужели несчастный Паганель упал? Уже Вильсон и Мюльреди устремились к нему на помощь, как вдруг показалось длинное туловище — Паганель катился с ветки на ветку, тщетно стараясь за что-нибудь ухватиться. Жив ли он? Неизвестно. Еще минута, и он упал бы в ревущие волны, но мощная рука майора удержала его. — Благодарствуйте, Мак-Наббс! — воскликнул Паганель. |
| Все болит у древа жизни людской»... 149 «Это все лишь орудия смешения, – говорит он о современной передовой культуре, – это исполинская толчея, всех и все толкущая в одной ступе псевдогуманной пошлости и прозы; все это сложный алгебраический прием, стремящийся привести всех и все к одному знаменателю. Приемы эгалитарного прогресса сложны, цель груба, проста по мысли, по идеалу, по влиянию и т. п. Цель всего – средний человек, буржуа, спокойный среди миллионов точно таких же средних людей, тоже покойных» 150 . «Прогрессивные идеи грубы, просты и всякому доступны. Идеи эти казались умными и глубокими, пока были достоянием немногих избранных умов. Люди высокого ума облагораживали их своими блестящими дарованиями; сами же идеи по сущности своей не только ошибочны, они, говорю я, грубы и противны. Благоденствие земное вздор и невозможность; царство равномерной и всеобщей человеческой правды на земле – вздор и даже обидная неправда, обида лучшим. Божественная истина Евангелия земной правды не обещала, свободы юридической не проповедовала, а только нравственную, духовную свободу, доступную и в цепях. Мученики за веру были при турках; при бельгийской конституции едва ли будут и преподобные» 151 . Таким режущим, дерзким и крайним стилем мало кто писал. За каждым словом клокочет болезненная ненависть к современной культуре, романтическая страсть к былому. «Свернувши круто с пути эмансипации общества и лиц, мы вступили на путь эмансипации мысли». «Пора положить предел развитию мещански-либерального прогресса! Кто в силах это сделать, тот будет прав и перед судом истории»» 152 . «Ошибки, и пороки, и глупость, и незнание – одним словом все, что считается худым, приносит плоды и способствует невольному достижению той или другой таинственной и не нами предназначенной цели» 153 . «Стыдно было бы за человечество, если бы этот подлый идеал всеобщей пользы, мелочного труда и позорной прозы восторжествовал бы навеки!»... 154 «Глупо так слепо верить, как верит нынче большинство людей, по-европейски воспитанных, в нечто невозможное, в конечное царство правды и блага на земле, в мещанский и рабочий строй и безличный земной рай, освещенный электрическими солнцами и разговаривающий посредством телефонов от Камчатки до мыса Доброй Надежды ... |
| Этот факт очень важен, потому что он даёт нам явное и неоспоримое доказательство связи между югом Индии и Мексикой, где барельефы представляют нам людей коленопреклонённых перед крокодилом, в котором легко узнать не жалкого крокодила Америки, но грозу под-экваторных рек старого материка. Впрочем, не нужно доказательств для факта уже признанного. Фигуры левов и крокодилов, чуждых Америке, одежда, изваянная на памятниках, портреты, которых оригиналы нигде жить не могли кроме Японии или Китая, изображение оружия, и именно огнестрельных трубочек, которые до сих пор употребляются дикарями Австралийскими, наконец, довольно полные предания, все эти признаки, бесчисленные и неоспоримые, сильнее и убедительнее хартий и свидетельств писанных. Но всего важнее самый характер физиономии и движение народов во времена, ещё близкие к нашей эпохе. Таковы миграция из острова Питкерн и совершенная перемена племени на острове Пасхи, самом одиноком изо всех человеческих жилищ. Шиво-Буддизм, рождённый в Африке, не мог ограничиться тесной своею родиной на истоках Нила. Мы видели, как он распространился по всему югу Азии и морям её; труднее проследить его движение на Запад по степям Африки и его постепенный переход в фетишизм. Много примет изглажено введением Корана и завоеваниями Аравитян, тем более что мусульманство призвало под свои знамёна лучшие племена, у которых предания религиозные и исторические могли сохраняться с некоторой полнотой. Слишком мало известны нам внутренние области Африки, защищённые до сих пор знойным и нездоровым климатом и дикой подозрительностью Негров, не постигнувших ещё вполне права белолицых народов отнимать у них землю около мыса Доброй Надежды и торговать их мясом на берегах Сенегала. Трудно сказать, сохраняются ли в пустынях какие-нибудь памятники старого зодчества: о них нет ещё никакого слуха и можно сомневаться, чтобы они когда-нибудь существовали. Племя Негров, не чуждое художественной способности, едва ли могло развиться вдали от всякого соприкосновения с другими семьями, и образованность, рождённая в окраине племён (Эфиопии, Египте), не распространяла далеко своего влияния на беспримесного Негра и даже на те народы, которые были, бесспорно, в тесных сношениях с Абиссинией и, может быть, из неё происходили. |
| Критики полагали найти слово весь или город в первом слоге. Какие бы ни были на это этимологические доводы, аналогия со всеми другими подобными именами заставляет искать имя Сатурна в первом, а слово весь во втором слоге. Что же касается до тождества Сатурна, Геракла, Тифона с общим древним богом иранским, оно уже показано, и следует заметить, что Мелех-Картл или Мелькарт или сокращённо Картл соответствует им вполне. Но уже в первой половине второго тысячелетия явились на средиземных водах соперники, которые должны были сперва похитить у Финикии всё морское единодержавие, а потом уничтожить её самобытное существование. Эллины (и особенно их эолийская ветвь) раскинули свои колонии по всем островам около Греции и Италии и доходили до самой Испании. Тирренцы-Этруски в то же время стеснили торговлю Финикии с Севера. После долгой, кровавой и безуспешной борьбы Финикияне отказались от большей половины Средиземного моря и сохранили только владычество над его западными и южными берегами. В VII столетии великий замысел фараона Нехао, основанный вероятно на стародавних преданиях, исполнен был пловцами Финикии с успехом невероятным и с бесстрашием, которое едва, понятно для новейших веков. Три года беспрестанного плавания прибережного через зной экватора, через вечные бури мыса Доброй Надежды, без компаса, в мелких судах, по морям незнаемым, к цели неизвестной и почти баснословной: нельзя поверить, и смешно не верить! Простодушное неверие Геродота 104 тому, чтобы кто-нибудь мог видеть солнце на севере и обещание Сатаспеса Ксерксу повторить то же самое путешествие служат доказательствами неоспоримыми. Нехао мог употреблять корабли финикийские вероятно потому, что Тир видел в нём опору против грозы, возникающей для всей Палестины на берегах Евфрата. Но Египет не спас своих союзников от меча ассирийского. Плавание, совершённое по приказанию фараона, принесло бы вероятно неисчислимую пользу торговле финикийской и расширило бы издревле круг наук и сцену истории европейской; но наступило время падения для гордого и свирепого Тира, для роскошного и развратного Сидона, для всех городов палестинского приморья, утопавших в золоте, владевших всеми морями, посылавших во все концы земли свои бесстрашные паруса. |
| Таким образом, литературный генезис эфиопского апокрифа – совершенно заурядный: аа) греческий подлинник, bb) перевод с греческого на южнокоптский, сс) перевод с южнокоптского на арабский, dd) перевод с арабского на гыыз (на эфиопский). – Но известно 437 , какую горькую муку терпят несемитские собственные имена, когда они попадают под жернова арабского шрифта. И розовая мечта, что географические названия, после арабского перемола, отлично сохранились именно в эфиопском, – дышит незлобием просто младенческим. Ad secundum. а) Место проповеди ап. Варфоломея в эфиопском точнее определяется чрез «hagara Sawâ» 438 (а не «Hawa», как у Малана). В «Сава» нетрудно угадать «Сивах» 439 , имя пресловутого оазиса Аммона ( Αμμωνιακ). б) Место проповеди ап. Андрея – τ– πολις ν– ν– βαρβαρος, «город варваров». И еще Липсиус указал, что эта Варвария, прекрасно известная всем египтянам, есть нынешний сомалийский берег, и в имени приморского города Бербера 440 доныне сохраняется древнее название этой страны, Βαρβαρα. – Итак, оба апостола находятся в Африке. в) Здесь они оба получают повеление – идти на проповедь к парфянам, в «страну парфов». А встреча двух апостолов должна произойти в τε– χωρα ν– μ– μακεδαν ετε ται τε τε– χωρα ν– ν– καζαρηνος 441 , в «стране македанов, яже есть страна кадаринов». В гыыз μακεδαν является в виде «ma-q--râ-n», καζαρηνος в виде «a-z-r-yo-s» («azrianos» у Малана). Где находятся эти загадочные страны? Русская статья отвечает: на Кавказе. – Videbimus! г) Ап. Андрей знает, что от «города варваров» до «страны кадаринов» 40 дней пути 442 . Направляясь в эту страну, он выходит со своими учениками Александром и Руфом на морской берег. – Уже это одно показывает, что апостол не на Кавказ путь держит. аа) Выходить на берег Индийского океана было бы бесцельно: путь вокруг мыса Доброй Надежды был тогда еще неизвестен, а из Красного моря не было выхода в Средиземное. бб) Но, быть может, апостол намерен был плыть только до Клисмы (близ нынешнего Суэза). – Пусть так. Но тогда Alexandria Memphi[m] считали 145 milia passuum, Babylonia Clysma 150 mil. pass. 443 , другими словами: расстояние от Каира до Александрии и до Суэза почти одинаково. А от Александрии лишь до Аксума насчитывали 60 дней пути и от Аксума до южной границы Варварии 50 дней. Т. е. апостол во «граде варваров» находился в расстоянии 80, а может быть и 100 дней пути и от Александрии, и от Клисмы. И как бы быстро ни плыл корабль от варварского берега до Клисмы, в 40 дней из Варварии на Кавказ, во всяком случае, не попасть. – Не говорю уже о том, что путешествие из Африки в «страну парфов» чрез Кавказ походит на маршрут: Nemepбypr-Mockba-viâ Вологда. – Страну кадаринов приходится искать где-нибудь гораздо поближе от Африки, чем Кавказ. |
| Самолюбие разгоралось от успеха, и холодный разум наполнялся всем жаром, всею энергиею страсти. Тогда еще жили народы жизнью общею: не писанными законами, не мертвым обычаем, не хитростью политического устройства связаны были между собою лица составлявшие общества, но единством мысли, воли и быта. Словом, семья человеческая было не слово, а дело. Кровное родство связывало людей, родство физиономии, внутренней организации, жизни телесной и духовной. Где же теперь можем мы найти мерило для могучих явлений этой эпохи? Мы должны понять, что теперь строят Лев Х или Людовик XIV, что теперь путешествуют Кук или Лаперуз; а что тогда пирамида строилась всем Египтом, путешествие предпринималось всей финикией, задача философии разрешалась всем Индустаном (северным), задача правление была помыслом всего Китая. Каждый народ имел свою исключительную страсть, и для достижение своей цели (будь она физическая или умственная) народ восставал как муж един. Вся поэзия, весь разум, все радости Кушита были в том, что он землю разрезывал реками, выкапывал моря, поднимал горы на воздух и покорял резцу упрямую твердость порфиров и базальтов. За то старый Вавилон, которого стены были выше теперешних башен, а башни остались сказочным преданием всего человечества, Вавилон помнил, что он построен Нимвродом Кушитом. За то южный Индустан, страна, в которой пещеры роскошнее самых богатых храмов и дворцов, и в которой целые города высечены в камне безумной Фантазией забытого народа, южный Индустан напоминает нам в имени Мизор градостроительного Мизра, брата Кушева. За то везде, где храм или обелиск, или пещера ужасают вас каким-то буйством исполинских размеров, вы говорите: это след Кушита, вдавившийся в камень, это рука Кушита, рассекшая горы. Жизнь, счастье, любовь, все для финикийца было в борьбе с волнами. Напрасно бы мы стали спрашивать, какой цели он ищет за морем, каких богатств ожидает в награду за труды, зачем он целые четыре года своей жизни посвящает на обход горящих берегов Африки? Он переплывает моря, потому что он не может жить не переплывши их, и Эрин населяется его колониями, бури мыса Доброй Надежды щадят корабли его, а монеты Финикийские зарываются в глубину пустынь Американских, чтобы изумить несмелое воображение людей XIX века. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 15 голосов: 3.0 из 5) Оглавление Часть первая Глава первая. Шхуна-бриг «Пилигрим» Второго февраля 1873 года шхуна-бриг «Пилигрим» находилась под 43°57′ южной широты и 165°19′ западной долготы от Гринвича. Это судно водоизмещением в четыреста тонн было снаряжено в Сан-Франциско для охоты на китов в южных морях. «Пилигрим» принадлежал богатому калифорнийскому судовладельцу Джемсу Уэлдону; командовал судном в продолжение многих лет капитан Гуль. Джемс Уэлдон ежегодно отправлял целую флотилию судов в северные моря, за Берингов пролив, а также в моря Южного полушария, к Тасмании и к мысу Горн. «Пилигрим» считался одним из лучших кораблей флотилии. Ход у него был отличный. Превосходная оснастка позволяла ему с небольшой командой доходить до самой границы сплошных льдов Южного полушария. Капитан Гуль умел лавировать, как говорят моряки, среди плавучих льдин, дрейфующих летом южнее Новой Зеландии и мыса Доброй Надежды, то есть на более низких широтах, чем в северных морях. Правда, это только небольшие айсберги, уже потрескавшиеся и размытые теплой водой, и большая часть их быстро тает в Атлантическом или Тихом океанах. На «Пилигриме» под началом капитана Гуля, прекрасного моряка и одного из лучших гарпунщиков южной флотилии, находилось пять опытных матросов и один новичок. Этого было недостаточно: охота на китов требует довольно большого экипажа для обслуживания шлюпок и для разделки добытых туш. Но мистер Джемс Уэлдон, как и другие судовладельцы, считал выгодным вербовать в Сан-Франциско лишь матросов, необходимых для управления кораблем. В Новой Зеландии среди местных жителей и дезертиров всех национальностей не было недостатка в искусных гарпунщиках и матросах, готовых наняться на один сезон. По окончании кампании они получали расчет и на берегу дожидались следующего года, когда их услуги снова могли понадобиться китобойным судам. При такой системе судовладельцы экономили немалые суммы на жалованье судовой команды и увеличивали свои доходы от промысла. |
|
|
