| Рубрики Коллекции Слесарь Гоша из " Москва слезам не верит " как образец настоящего мужчины 1 мин., 30.08.2013 Поделиться Баталовский слесарь-интеллигент Гоша из «Москва слезам не верит» как образец настоящего мужчины. Снова и снова эта тема всплывает. Ну вот – нравится он. Женщинам. А еще больше – мужчинам. «Запомни, все и всегда я буду решать сам. На том простом основании, что я – мужчина». Сильно ведь звучит, убедительно. Мужчина, да. Впадающий в тихую истерику от того, что социальный статус любимой женщины оказ ался выше его собственного. Мужчина, когда-то сознательно отказавшийся от карьерного роста, нажив к сорока годам кучу комплексов по этому поводу. Мужчина, решающий свои психологические проблемы недельным запоем, навсегда бросающий ради них, проблем этих, любимую женщину, которая ни в чем перед ним не провинилась. Мало быть мужчиной просто по факту своей половой принадлежности. Для того, чтобы иметь право на такие притязания, нужно стать мужчиной в более глубоком, если хотите – в христианском смысле этого слова. Когда женщина для тебя действительно становится – хрупким сосудом, который по причине этой его хрупкости нужно беречь как зеницу ока. Лишь такая любовь и забота может дать мужчине право на категоричность, да и то – не всегда, а лишь в крайних случаях, когда от твоего решения зависит её судьба. А Гоша… ну что Гоша – он ведь сам – сосуд хрупкий. Чуть прижала жизнь – и потек, убежал к себе в коммуналку водку жрать от обиды непонятно на что. И уж если искать образец истинно-мужского поведения, то во всяком случае – не здесь, а где-нибудь еще. Сохранить Поделиться: Поддержите журнал «Фома» Журнал «Фома» работает благодаря поддержке читателей. Даже небольшое пожертвование поможет нам дальше рассказывать о Христе, Евангелии и православии. Особенно мы будем благодарны за ежемесячное пожертвование. Отменить ежемесячное пожертвование вы можете в любой момент здесь Читайте также Загрузить больше комментариев © Журнал Фома. Все права защищены, 2000—2024 Наверх |
| А утром, спустя всего несколько часов после поступления в больницу, Георгий впал в кому. У него начался сепсис, стремительно развилось воспаление мозга. «Терминальное состояние. Делаем ему вторую трепанацию», — говорили врачи. Родные настояли на переводе Георгия в НМИЦ нейрохирургии имени Бурденко. Три недели они жили в тягостном ожидании. Боялись утром звонить в больницу и услышать: «Гоши больше нет…» Но Гоша выкарабкался! Когда состояние стабилизировалось, ему сделали третью операцию. И тогда хирурги обнаружили у него в голове гемостатические салфетки, оставленные коллегами. А еще выяснилось, что в ходе предыдущих операций Гоше занесли три разных штамма больничной инфекции клебсиеллы. Уже на следующий день после проведенной в Бурденко ревизии операционных швов Георгий открыл глаза. Это не означало возвращение в сознание, но давало надежду. Примерно через два месяца прошел отек мозга. Гоша стал фиксировать взгляд и следить одним глазом за предметами. Однажды набрался сил и пошевелил по просьбе мамы рукой. Это означало: слышит. Врачи сделали ему МРТ и поняли, что ствол мозга, который контролирует все важные функции организма — работу мышц при дыхании, сердцебиение, переваривание пищи и циркуляцию крови, — не пострадал. Есть шанс на жизнь. Слишком «тяжелый» для реабилитации Гоше нужна была реабилитация, но в бесплатные центры его не брали: слишком «тяжелый». Родным пришлось собирать деньги на платную реабилитацию. В реабилитационных центрах Георгий практически жил первые два года после травмы. Учился держать голову, самостоятельно дышать, переворачиваться на кровати, брать левой рукой ложку и зачерпывать ей еду. Примерно год назад освоил способ невербальной коммуникации и стал отвечать кивком головы «да» и «нет». За недавно случился настоящий прорыв — Гоша начал пользоваться расческой и электробритвой, подниматься с кровати и пересаживаться в коляску со страховкой, ходить с опорой на высокие ходунки. Рабочей левой рукой Гоша поправляет на себе майку, поворачивает козырек бейсболки, может взять пальцами мелкие ягоды и донести их до рта, что говорит о восстановившейся мелкой моторике. |
| Костя аккуратно и внимательно помешивает макароны. — Я макароны уже не первый раз готовлю, — признается он, — но время нужно, чтобы все запомнить. Не все сразу, главное не торопиться. Постепенно. Я уже умею кровать застилать, вещи аккуратно складывать. Мне когда предложили самостоятельно учиться жить, я сначала сомневался. Я привык с родителями жить. Но мне здесь очень нравится общаться. Мы еще в игры разные настольные играем. — Мне очень нравится самостоятельность, — говорит Игорь, — я могу сам салат резать. Я с первого раза запомнил, как это делать. Здесь общение еще. Я могу говорить о кино. Я бы хотел жить самостоятельно. Конечно, нужен кто-то, кто будет помогать периодически. Гоша приходит прямо к ужину. Он извиняется перед всеми. Потом еще раз. Он немного расстроен и раздражен, что опоздал. И поэтому говорит: «Я прошу прощения, что я так раздражаюсь». Гостям он предлагает налить чай. Гоша барабанщик. Занимается музыкой уже 9 лет. Сейчас играет в джазовой группе. Они выступают в главных московских джазовых клубах. Гоша — Мы два раза в неделю репетируем и раз в месяц выступаем, — рассказывает Гоша, — мне нравится выступать перед публикой. Это вдохновляет. Еще у меня будет выставка рисунков в музее Москвы. Я рисую красками, акварелью, мелками. Я уже научился готовить рисовую кашу. Хочу еще пирог с яблоками научиться. Я очень расстроюсь, если вот эта квартира быстро закончится. Мне здесь хорошо. Я могу тут жить, ночевать без родителей. Самостоятельность — это интересно. Игорь, Костя и Гоша знакомы с детства. Они вместе учились в Центре лечебной педагогики. Вместе ездили в летние лагеря. — Конечно, бывают конфликты, — говорит педагог, — они спорят, какое кино посмотреть. Все-таки это три взрослых парня. Но наша задача — сглаживать углы и находить точки соприкосновения. Сложно отпустить детей Татьяна Юдина — мама Гоши — педагог и занимается взаимодействием с родителями. Все родители рады созданию тренировочной квартиры. Но на деле им оказалось сложно «отпустить» детей. |
| Вот – Дашка, толстая и задорная. Не подумаешь, что мать, которая работает маляром и всегда выглядит усталой, бьет ее ремнем за плохие отметки. В прошлый раз Дашка получила кол. И громко плакала. Так Татьяна Петровна выгнала из класса всех девчонок и Катю тоже – за то, что они посмели утешать Дашу. Ну надо же! Особенно достается двум Катиным одноклассникам. Один мальчик, Гоша Минаев… вот как это сказать? У него не все в порядке с лицом. Настолько не все в порядке, что те, кто его не знают, взвизгивают, если видят фотографию класса. Гоша умный, но у него плохой почерк, и учительница никогда не ставит ему даже за отличные работы больше тройки. У младшего брата Гоши, Мишки, лицо такое же. «Зачем надо было второго рожать!» – узнав об этом, выпалила Татьяна Петровна как-то на перемене. Гоша стоял совсем рядом. Однажды Гоша заболел, и Татьяна Петровна должна была зайти к ним домой по какому-то делу. Наутро на первом уроке вместо обычного «запишем число» и «классная работа» она вдруг сказала: – Была я вчера у Минаевых. Меня Гошин брат Мишка встретил. И говорит: «Ты замерзла, небось? Я сейчас тебе чаю с малиной согрею!» Класс недоуменно переглянулся: никто не понимал, к чему она клонит. – Вы представляете, какой дурак? – ухмыльнулась учительница. – Учитель пришел, а он – «чаю налью», «замерзла»! Вообще не понимает, что чужой человек пришел! Несколько учеников загыгыкали. Кате очень хотелось спросить: «Так значит, быть добрым может только дурак? А что же вы нам книжки читаете про то, что надо быть добрыми?» Но она промолчала. Она помнила, как мать после очередного разговора с учительницей высказала ей: «Татьяна Петровна говорит: ты беззубая совсем. Что тебя надо учить вгрызаться в жизнь, а то будешь только меня позорить. И еще говорит, что ты разговариваешь с всякими… вроде Минаева и Смирновой. Ты что – совсем?» Маша Смирнова была главной жертвой Татьяны Петровны. До новой учительницы, бывало, девочку и дразнили, и посмеивались над ней – главным образом потому, что слышали плохие слова о Маше от родителей. Но никто не обижал, не допускал жестоких шуток. Теперь же, когда Татьяна Петровна говорит о Маше при всем классе: «Умственно отсталая, и сестра твоя умственно отсталая! Зачем рожали…» – неужели хулиганы удержатся от гадостей? |
| Гошаня рассуждает на самые разные темы от «почему злые люди распяли Христа, и как у Него получилось их спасти» до «как дышит подводная лодка», «кто живет на Луне», «где ночует Мора» и так далее. Яшке год. Это удивительный человек-улыбка. Иногда он даже улыбается, когда плачет, чтобы люди не расстраивались. По-моему, он уже умеет говорить «мама» и «папа», лаять собакой и цокать лошадью, но делает это не по просьбе, а исключительно по собственному желанию. С Гошей. Фото Ольги Лавренковой «Не верьте байкам психологов» – Как справляетесь с ревностью среди детей? – Нам повезло. У нас – уникальные дети, которые обожают друг друга и стоят друг за друга горой. Гоша может предложить наказать себя вместо Саши, потому что «я же мужчина». Саша была первой, кому я рассказала, что будет еще один человек – Гоша. Гоша и Саша узнали о том, что будет третий ребенок – Яша – одновременно с папой Колей. Они разговаривали с Яшей. Они готовились к его появлению. Я страшно переживала в роддоме: как же там мои дети, как они примут Яшку, простят мое отсутствие и так далее. Когда я вышла из роддома, то Яшу позади меня нес наш дедушка. Я бросилась к детям. Они посмотрели на меня в недоумении: «Мам, привет, а Яшка где?» И с тех пор Саша – лучшая няня и помощница, Гоша – напарник по играм и «развлекалочка». Я страшно благодарна детям за то поразительно бережное отношение друг к другу, которое они каким-то образом в себе воспитали и нам демонстрируют. Я под огромным впечатлением всё это время. – Как дети вписывались в ваш рабочий ритм? – Это всё крайне сложно. Не верьте психологам, которые, агитируя за многодетность, станут рассказывать вам байки о том, что вы сможете сохранить привычный ритм и продуктивность работы. Нет. Не верьте психологам, которые, ратуя за грудное вскармливание, рассказывают байки о том, что лактация не снижает активность мозга. Снижает. И когда тебе надо кормить, думать не получается ни о чем другом. Программа материнства – это не та программа, которая настраивает на рабочий лад и позволяет снимать сюжеты, писать книги, монтировать фильмы. Всё это приходится делать усилием воли и включением каких-то крайне непростых для всей семьи эгоистических рычагов: мне надо работать, я должна дописать (доснять, домонтировать), я не собиралась работать мамой и никому этого не обещала. Со скрипом, но это действует. |
| И наступила встреча, после которой она сказала ему – ты… Женя ходила счастливая, её милое, круглое личико похорошело, глазки светились от любви. Они уже не таились, все знакомые знали, что у них – серьёзно. Но было одно обстоятельство, которое не вписывалось в их общие планы. Гоша жил в Самаре без прописки. Он приехал сюда из небольшого сибирского городка Демидовска. Приехал поступать в институт. Но провалился уже на первом экзамене. Устроился в ЖЭК электриком, добился комнаты в общежитии. В Демидовске у него жила мать, уезжал – была здорова, и вдруг, как гром среди ясного неба – инсульт. Гоша знал, что ухаживать за матерью особенно некому. Сестра его, Оля, замужем, сама мать троих детей, и ему, Гоше, судя по всему, придётся возвращаться. – Я поеду с тобой в Сибирь! – решительно заявила отважная Женя. – Ты у меня декабристка, – разулыбался Гоша, – а если серьёзно, Жень, наверное, мне самому надо сначала уехать, уладить дела, дом на себя оформить, мать давно просила, а мне всё некогда. А уж потом вернусь, справим свадьбу. – Нет! – Женя замотала головой, – одного я тебя не отпущу. – Ладно, ещё есть время, подумаем. Как-то, освободившись пораньше, она прибежала к дяде Мише. Ей давно хотелось рассказать ему о Гоше, о том, как у них всё серьёзно, спросить разрешение, можно ли прийти вместе, ведь пора и познакомиться. Дядя Миша Жене очень обрадовался: – У меня к тебе дело, уже и звонить хотел. Тут один заказчик машину поставил на ремонт, а приехать не может, очень занят. Отгони, будь другом, здесь недалеко. Я тебе за это пряников куплю, – он всегда шутил, её замечательный дядя Миша. Да она с превеликим удовольствием! Разве её надо просить? Она только об этом и мечтает. И она села за руль роскошного «Мерседеса». Осторожно, знала, что дядя Миша наблюдает, выехала из автосервиса. Чуть прибавила скорость. Потом ещё. Как нравилась она себе! Молодая, да просто юная, уверенная в себе женщина, сидит как влитая, за рулём дорогой иномарки, смотрит вперёд, раскрепощена совершенно. Ей доверили ответственное дело, и она не подведёт. Вот бы Гоша меня увидел! Представляю, как он удивится: его Женька на крутой иномарке! |
| Непредсказуемость жизни удивлять не перестаёт. Тюрьма, самое страшное, что только могло произойти в жизни её брата – произошло в её жизни. Произошло нелепо, глупо, но реально, всерьёз. Вернее, пока не произошло, но произойдёт уже очень скоро… Сейчас произошло другое: на Женю обратил внимание один человек. У неё дома искрила розетка, и она пригласила электрика из домоуправления. – Из взрослых кто дома есть? – спросил электрик, когда Женя ему открыла. Женя заливисто рассмеялась: – Да мне уже девятнадцать, не обижайте! Электрик посмотрел недоверчиво: – Надо же, а я думал – школьница. Электрик и сам был «не стар», где-то к тридцати. Но – очень солидный. Коренастый, похожий на крепенького, справного медвежонка, с колючим ёжиком русых волос, широкими плечами, в тугих джинсах и совершенно легкомысленной майке с улыбающимся дельфином. Он очень быстро устранил неисправность, собрал после себя мусор (кусочки проводков) и вразвалочку направился к двери. – Сколько я вам должна? – весело и по-деловому спросила Женя. Электрик посмотрел на неё снисходительно: – Слушай, взрослая, ты и деньги уже зарабатываешь? Женя грустно вздохнула: – Мало. Я на почте работаю, посылки выдаю. – Вот оно что, – важно улыбнулся парень – значит, уже и работаешь, семью содержишь? Женя грустно вздохнула ещё раз: – У меня никакой семьи нет. Мама умерла, бабушка тоже. Брат в детдоме. – Давно одна живёшь? – ахнул электрик. – Да ты, девочка, героиня. – Вот ещё скажете, – Женя засмущалась, – нашли героиню. Ей хотелось поблагодарить парня за его сердечность, за то, что внимательно её слушает, и она просто, без всякого кокетства, предложила: – А давайте чай пить, у меня мармелада есть немного. – А давай! Только сначала познакомимся, я – Игорь, но меня все Гоша зовут. – А я Евгения. Можно Женя. Они просидели до вечера. На следующий день Гоша пришёл опять: – Я тебе проводку проверю. Да и выключатели надо менять, а то у тебя такие допотопные. – А у меня ещё и утюг не работает! – заливисто рассмеялась Женя. Гоша ей нравился, но он очень взрослый, она ему даже «ты» не может сказать. Он её начал звать на «ты» сразу. Мальчишки, которые до Гоши возле неё крутились, были её ровесниками, и Женя с ними не церемонилась. Она наподдать им могла, высмеять, и, уж чего греха таить, обозвать. А при Гоше слова подбирала. Конечно, Гоша всего-навсего электрик, но он очень хороший – заботливый. Гоше, это было ясно, тоже понравилась Женя. Он зачастил к ней всерьёз, хотя его, в свою очередь, смущала Женина юность. |
| — Так, а что у нее еще есть? — Ноги. И она ими так шарк-шарк. — Волочит ноги? — Не-ет, это понт такой. Она ваще все делает с понтом. Когда курит, то так сигарету держит… изящно. Дядя Женя, но как она матерится! Тут один мужик в автобусе ей что-то не то сказал, она ему так ответила, у того челюсть отпала… Рассказывает мне Гоша про этого зеленого крокодильчика, а я думаю про себя, что же ему сказать. Ведь все ясно… Я собрался с духом и сказал ему так: — Георгий, я тебе говорю как родственник и как старший — со властью: ты с ней жить не будешь. Никакая у тебя не любовь. Мой тебе совет: подружи с ней один год. Как к женщине не прикасайся. За год у нее волосы отрастут, отучи ее курить и материться. Через год все будет ясно. Понял меня? Как вы думаете, послушал меня Гоша? Нет. Он посмотрел на меня с сожалением: дескать, дядя Женя, ты уже старый, не можешь понимать любовь. Скоро получаю приглашение на свадьбу. Свадьба на Великий пост! Если я раньше думал, что вся эта история кончится ничем, то теперь стало очевидно, что кончится она плохо. Несчастные те люди, которые женятся на пост или зачинаются в пост. Прошло полтора года, от Гоши вестей не было. Встречаю его на улице Горького. — Здравствуй, Гоша, как дела? — Плохо. — Что такое? — Жена в больнице. Оказалось: за полтора года два аборта, второй неудачный: заражение матки. Первая чистка — неудачно, вторая — неудачно, стерилизация. Детей у женщины не будет. Я отвел Гошу в подворотню и говорю ему: — Ты теперь все свое время должен отдать ей. Она сейчас сильно переживает… — Дядя Женя, о чем вы говорите? Я развожусь. — Как? Почему? — Да ну, — сказал мне Гоша буквально следующие слова, — волосы зеленые, куряка, матершинница, неряха и дрянь. — Это ты — дрянь. Ты девчонку взял, искалечил, сейчас бросаешь. Ты — мужчина, вся ответственность на тебе. Он тут же в подворотне и заплакал. Совесть у парня была… Вот чем кончаются эротические игры в переходном возрасте. Ясно ли я выразил свою мысль? Если ум захвачен страстью, то он обязательно рисует неверный образ другого человека: и в то время, когда он одержим страстью, и в то время, когда страсть проходит. У вас есть вопросы? |
| «Вся подлость в мире от трусости», — будет потом не раз говорить себе Платонов. Но в тот раз он начнет бить Тиню. Два-три удара — и Олег на земле. Можно победно поворачиваться, вытащить из толпы Ершова и при всех напинать ему под зад. Можно и нужно. Но Тиня лежит и смотрит на Платонова слезящимися глазами, в которых Котя — мамин Котя — нежный, добрый Котя — читает: ты же такой же, как я, ты не такой, как они, мы с тобой из одного теста. И в это тесто Константин Платонов наносит еще один удар — никчемный и беспощадный, от которого взвизгнули даже видавшие виды девицы с сигаретами в зубах. Тиня наконец-то закрыл глаза, а Платонов повернулся в сторону Ершова. Но того уже нет. Тому уже не стыдно убегать, что он и делает. И смеяться над ним не будут: он младше, ему простительно, а Платонов явно не в себе — и убить может. — Да ты, Костя, зверь! — это хвалят или подкалывают? — Сигарету надо? — Ты ему вааще свет потушил. — Слышь, воды Тине кто-нить принесите?! Костя вышел из порочного круга, Гоша устремился за ним. Платонов заметил, как кто-то «смилостивился» и подал Теневу руку. Он с трудом поднялся, вытирая платком кровь из-под носа, глаза, полные слез. Каких усилий ему стоило не заплакать? «Мужик», — подумал маленький Костя. «Гад», — подумал о себе Константин Игоревич. — Да нормально все, — это Гоша (друг все-таки) уловил состояние Платонова. — Ты ж не виноват? — А он? — неожиданно спросил Костя. — Базар фильтровать надо, — только и нашелся Гоша. — Фильтровать… — передразнил Костя. — Котя, вотче, тебе выпить надо. Пойдем, купим чего-нибудь. На факультатив можно и не ходить. На пустырь пойдем. Эх, как это хорошо у русских получается. Набил кому-нибудь морду, — выпей водки. Обряд, инициация. Набил, выпил — мужик! Еще матом надо кого-нибудь покрыть, позабористее. А в глаза Тине смотреть было невыносимо стыдно. Они сидели на пустыре посреди зарослей конопли и глотали прямо из горла дешевое кислое «Эрети». — Да нормально все, — часто повторял, отхлебывая, Гоша. Костя не пытался понять, что именно нормально. Пустырь, что ли, превращенный любителями выпить в ресторан под открытым небом? Не хватало только официантов-бомжей, разносящих ириски и пирожки с ливером. Странно, но именно на этом пустыре, который из очередной великой стройки города превратился в поросший травой долгострой, ощущалось светлое будущее. Оно таилось символами забвения эпохи нынешней — вбитыми по горло в землю облупившимися сваями, окаменевшими бетонными курганами, в который превратились огромные мешки с цементом, и обломками деревянного жилья, которое обреталось здесь еще с восемнадцатого века. Оно вытекало из этих символов и устремлялось в бесследно проплывающее майское небо последнего школьного года. Оно возвращалось из голубой глубины, прореженной струйками облачной дымки, чувством необъятного простора и принадлежности к пусть и не самой совершенной, но все же великой империи. Оно выступало соленой влагой на глазах и щемило в груди. И хотелось лететь. |
| Дед Мороз заявил: «Только давайте по правилам. Уставшему Деду – стульчик, а вы давайте дедушке стишки читайте». И вот взрослые люди, сначала смущаясь, потом расходясь все больше, принялись читать стихи. Дурачились по-хорошему. Теперь это стало традицией. Начнешь спрашивать: «Что будем на Рождество с вами делать?» В ответ слышишь: «Чаепитие, Дед Мороз обязательно, мы стихи подготовим, в общем, как положено, по традиции». Из жизни – листая «Тюремный патерик»: «Блажен иже и скоты милует» или душевная история про тараканов Дядя Гоша был человеком бывалым. Сидеть ему приходилось не раз, хотя и все больше по пустякам. Невероятно смуглый и тощий, пронзительно голубоглазый, весь в переломах и татуировках, дядя Гоша любил вспоминать тюремную жизнь. – Вот на тюрьме какая главная беда? – поучал он. – Главная беда – это тараканы. Их там тьма-тьмущая. Вот и морят их по плану, как полагается. Нас, зэков, переводят в другую камеру, а ту, где мы сидели – заливают тараканьей отравой. А потом нас возвращают обратно – и морят уже в той камере, где мы были. Но тараканы – твари умные. Они в камере не остаются. Они с нами уходят. Где мы – там и они, а, значится, все усилия по их потравлению – бесполезные, – на этом моменте дядя Гоша радостно хихикал. – Так что ж вы терялись — давили бы тараканов по дороге, – предложил один практичный молодой человек. Дядя Гоша от таких слов аж в лице поменялся: – Что значит «давили бы»? – вопросил он возмущенно. – Кого давили? Тараканов? Да как можно! Они же наши… зэковские, тоже крытники… тут понимать надо! Помню конвойные возмущались – чегой-то вы тут толпитесь, в камеру не заходите, а это мы тараканов пропускали, которые за нами из камеры ушли! – и, уже немного успокоившись, продолжал: – Живую душу, ее ценить надо, это утешение. Вот еще помню — был у нас в камере паук – так мы его мухами кормили – толстый он стал – крепкий. Все какое ни есть, а домашнее животное, разве ж плохо? Про страхи, испытания и радости У меня много болевых точек. Первая, наверное, – страх за близких. А вот каких-то неблагополучных внешних обстоятельств не боюсь. Например, я знаю, что такое жить очень бедно, и поэтому не паникую, что нынешние обстоятельства изменятся. |
|
|
