| Гонорат, префект — II.41 Гонорий, император — IV.31; V.12, 14, 18, 25, 26; VI.1, 2, 18,21; VII.1, 6, 7, 15, 20, 22—24 Гордиан, император — V.22 Грата, дочь Валептиниана I — IV.31 Грациан, император — IV.5, 9, 10, 11, 20, 31; V.2, 4—7, 11, 14 Григорий, еп. александрийский — II.10, 11, 14, 29; IV.26 Григорий, еп. антиохийский — V.8 Григорий Богослов — IV.26 Григорий Назианзен — III. 23; IV.11,23, 26; V.6, 7; VI.3; VII.36 Григорий Нисский — IV.26; V.8, 9 Григорий, еп. понтийский — IV.26 Давид, библ. — III.8 Дагалайф, консул — IV.5, 9 Далмаций, еп. кизикский — VII.28 Далмаций, еп. македонский — IV.12 Далмаций, тиран — II.25; III.1 Дамасий, еп. римский — IV.22, 29, 37; V.3, 4, 15; VI.1, 9; VII.3 Даниил, библ. — II.37; III.8, 20 Дарий, перс. царь — II.37 Декентий, брат Магненция — II.32 Демофил, еп. в г. Бероэ (Фракия) — II.37; IV.14;V. 3, 7, 10, 12 Деций, император — I.10; IV.28 Дидим Александрийский, богослов — IV.25, 26 Дидим, подвижник — IV.23 Дидимион, еп. — IV.12 Диоген Киник, философ — III.23 Диодор, еп. тарсийский — V.8; VI.3 Диокл. еп. — IV.12 Диоклетиан, император — I.2, 5, 6; III.12, 19 Дионис, миф. — III.23 Дионисий, консул — I.28, 31 Дионисий, еп. г. Альбы — II.36 Дионисий, церковный писатель — III.23 Диоскор, пресвитер — II.28 Диоскор, еп. гермопольский — VI.7, 9, 10, 14, 16, 17; VII.14 Диофант, еп. — IV.12 Доминика, жена Валента — IV.26; V.l Домициан, префект — II.34 Дорофей, еп. — II.40; IV.35; V.3 12, 23; VII.6 Досифей, еп. антиохийский — VII.36 Дракилиан — I.9 Драконтий, еп. — II.28 Драконтий, еп. галатский — II.42, 43 Ева, библ. — III.7 Евагрий, консул — V.8 Евагрий, еп. антиохийский — III.7; IV.14, 15; V.15; VI.2; VII.17 Евагрий, еп. митиленский — II.40 Евагрий, еп. сицилийский — II.25 Евагрий, пресвитер — VI.3 Евагрий, подвижник — IV.23 Евастий, еп. севастийский — IV.12 Евгений, еп. — IV.12 Евгений, тиран — V.25; VII.10 |
| Мы обязаны их искать — памятуя, однако, что это задача исключительной трудности и что приступающий к ней должен относиться к собственным результатам с разумным скепсисом. Чем больше разочарований, тем больше причин надеяться, что мы, по крайней мере, не обманываем себя. Связь византийской теории с византийской литературой — предмет не то чтобы несуществующий, но в эмпирической реальности то и дело сводимый на нет, исчезающий, ускользающий между пальцев. Понять это — значит подготовить себя к рассмотрению истории византийской теории. Конечно, последняя при всем своем «антиисторизме», глубину которого мы пытались сейчас выяснить, имела временное измерение, имела историю. Но не следует ждать от рассмотрения ее истории тех результатов, которые удовлетворяют наш ум при рассмотрении истории теоретико–литературных воззрений античности или западного средневековья. Само слово «история» как бы имеет применительно к византийской риторической теории принципиально иной объем, чем в приложении к иным предметам, по своей природе более «историческим». Сделав такие оговорки, мы переходим к краткому историческому очерку. У византийской риторической теории был родоначальник, патриарх, первоучитель. Его труды воспринимались как исчерпывающая энциклопедия риторики, «наиболее полно объявшая все части этого искусства», как выражается Михаил Пселл . Львиная доля византийской теоретико–риторической работы вылилась в комментарии, схолии, толкования, лепящиеся как пристройки к корпусу этих трудов. Его комментировали так много, что в конце концов стали делать с толкованиями на его тексты то же самое, что делали с толкованиями на библейские тексты: выписки из различных комментаторов, снабженные именами последних, собирали в так называемые «катены», или сводные комментарии, расположенные в порядке последовательности интерпретируемых мест . По замечанию известного словаря «Суда» (вторая половина X в.), он был в «руках у всех» . Без него невозможно представить себе панораму византийской риторики, но сам он не был византийцем и жил еще во II-III вв.; речь идет о Гермогене Тарсийском . |
| Аргумент тому в некоторых несомненных литературных особенностях. В речах Господа Спасителя все дышит простором полей и простором деревни, откуда берутся примеры иллюстраций и краски живописаний: – эллинский благовестник избегает таких приемов: у него совсем иная атмосфера городской жизни и нравов, дающих материал для пластической обрисовки. Тут заметен культурный горожанин, – впрочем, не до такой степени, чтобы для него являлась чуждой сама идея красоты, поскольку вообще евреи не были равнодушны к природе и в речи выражали это притчами и всевозможными присловьями, которыми наиболее широко пользовался Иисус Христос , по сравнению со св. Павлом. 1625 Неудачно сглаживают эту разницу, оттеняя, что последний был всецело наполнен думами о Боге и о человеке, и у него не было места для воспроизведения картин внешнего мира. Рассуждение совсем пустое, ибо подобное настроение было еще выше в самом Искупителе… А наряду с этим весьма знаменательно, что Апостол языков не редко пользуется примерами ристалищ и разных зрелищ, между тем иудеям решительно воспрещались посещения театра и участие в состязаниях. Здесь неотразимо свидетельство, что для Савла было невозможно избежать впечатлений окружающей языческой среды, и он воспринимал ее влияние, хотя бы не прямо и не сознательно, или не по намеренному усвоению эллинизма. Итог получается тот, что высокая культурность Тарса не говорит с несомненностью, что благовестник «с раннего возраста был воспитан в греческой литературе» и изучал ее систематическим порядком, поскольку в этом нет еще доказательства, что родители посылали его в греческие школы. Тут просто голая проблематическая возможность. Однако совершенно вероятно, что обрисованная тарсийская обстановка воздействовала в соответствующем смысле. Как далеко простиралось и насколько глубоко было это эллинское вторжение, – для ответа у нас не имеется бесспорных данных. В косвенных же наведениях все зависит от того, не было ли условий, вызывавших близкие соприкосновения с культурными греко-римскими кругами? Обычно это случается по требованиям общественно – социального положения, и в этом отношении у Савла были важные привилегии. |
| Но само толкование весьма сомнительно, коль скоро компетентными авторами свидетельствуется, что на востоке manumission со стороны римского гражданина вовсе не давала либерту римского гражданства. Затем нужно обратить внимание и на другое обстоятельство. Св. Павел, называя себя тарсийцем, прибавляет ( Дeяh. XXIII, 39 ), что это обозначает не просто киликийского уроженца, а именно тарсийского гражданина. Он был не временно проживающий пришелец (incola), но житель Тарса со всеми преимуществами членов его населения, без чего не допускалось действия законов данной общины на человека. В этом звании он мог принадлежать только к одной муниципальной общине и в Иерусалиме пользовался лишь свободным проживанием, не располагая правом туземной урожденности. Но Апостол был еще civis Romanus, как немало иудеев владели действительным гражданством – римским и асийским – в Малой Азии, где их было много и где они пользовались разными льготами. В этом достоинстве двойного гражданина благовестник располагал преимуществами и муниципальными (местными) и имперски – государственными. Однако первое из них, как тарсийское, было отлично от римского ( Дeяh. XXI, 39 и XXII, 27) и не давало само по себе второго. Раз же римское гражданство обязывало к достижению городского, ибо civis Romanus не мог быть без общинной оседлости, а само не доставляло последней, то необходимо признать, что второе было раньше, и неизвестный предок Павлов уже был тарсийским гражданином, когда его наградили civitas Romana. Для этого требовались особые условия, не существующие в наше время. В основе городского устройства лежат союзы или трибы, из совокупности коих составлялся городской контингент правомощных жителей. В число их нельзя было проникнуть, не сделавшись наперед членом какой – нибудь городской группы, – и пока этого не случилось, каждый честный человек непременно оставался «пришельцем», проживающим на чуждой ему территории и не пользующимся покровительством ее законов. С другой стороны, не менее достоверно, что все эти городские корпорации объединялись на почве взаимного религиозного почтения к своему культу, принятие которого – с постоянным участием – было необходимо для включения в такую городскую гильдию. |
| Все условия для сего даны в градском гражданстве, где члены известной группы сближались между собой в общем культе в широкую семью, аналогичную частной, и взаимно сроднялись в этой области. И мы склоняемся к компетентному мнению, что родственниками Павловыми обозначаются соплеменники Апостола из тарсийской иудейской «трибы». И коль скоро некоторые до него перешли на сторону Распятого, то неудивительно, что обращенный Савл мог рассчитывать в Тарсе на спокойную безопасность, гарантированную раннейшим пребыванием в нем сочувствующих единоверцев. А для нашего специального вопроса получается, что родственные отношения не препятствовали тому, что, будучи богатым в качестве римского гражданина, благовестник и после владел солидной имущественной обеспеченностью, был человеком состоятельным. Его материальную скудость мы должны приписывать добровольному отказу ради благовестнического подвижничества, пока потребности последнего не побуждали пользоваться материальными средствами. Следовательно, в иудействе Савл обладал достаточными ресурсами, чтобы держаться на высоте своего социального положения и удовлетворять всем притязаниям своего звания. Он одновременно вращался в двух аристократических кругах – богатого иудейского гражданства и еще более знатного гражданства римского. По этим особенностям Савл является живым воплощением вековой иудейско – греческой культуры Селевкилских областей, и естественно, что она отражалась на нем энергично. Отсюда натурально заключение, что при имущественно социальных привилегиях родовитый Тарсиец был и хорошо образованным человеком. По civimas мы можем допускать с немалой определенностью. Апостол выступал под именем римского гражданина с сознанием важности и силы этого достоинства и применял для своих целей; естественно, что с детства это убеждение не было ему чуждо, приучало смотреть на вещи в римской точки зрения и направляло его умственные интересы и образовательные стремления. Ему почти навязывалось знакомство с греко-римскими идеями, и в нем жил греко-римский гражданин, хотя в соподчинении иудею. |
| Павла некоторую осведомленность в классически – литературной сфере. Так свидетельствуется при допущении препятствий, которые мы отрицаем. Без них же оказывается еще много способствующих и побуждающих условий и влияний, почему будет достаточная вероятность, что Апостол не остался без воздействия гуманитарно – эллинского образования. И последнее было, конечно, не совершенно дилетантским, если посредствовалось тарсийским университетом, когда скорее мыслимо, что оно частью напоминало наше западное и было не чуждо философских влияний даже чрез непосредственное чтение. Дальше мыслимо сомнение разве с той стороны, что христианское настроение не благоприятствовало эллинско – философским знаниям. Разумеется, этим устранялось бы собственно применение последних, не уничтожая их наличности, ибо нельзя совсем и навсегда выбросить из головы то, что сделалось прочным умственным достоянием и внедрилось в интеллектуальный организм. Но тут подчеркивается, что Савл рано переселился в Иерусалим, где был погружен в раввинистическую схоластику, а затем христианские воззрения не дозволяли эллинских знаний, для которых совершенно не отыскивается времени. Этим мы направляемся к решению вопроса, когда и как могла осуществиться принимаемая нами вероятность. С этой стороны и важно отмеченное затруднение, которое фактически не является непреодолимым. Справедливо подчеркивается, что Апостол низко ценил человеческую премудрость ( 1Kop. II, 1 сл. 4), однако, лишь постольку, поскольку она противопоставлялась божественной, как некомпетентная в области возрождения и облагодатствования человечества. Здесь свидетельствуется просто непригодность ее для данной сферы, тем необходимо освобождает простор для нее в своем круге. Следовательно, отсюда ничуть не вытекает, что благовестник пренебрегает человеческими знаниями и ( 1Kop. I, 20 ) отвергал их вторжение в свою душу. Суровость апостольских суждений не говорит ни о поведении, ни о вражде к научному просвещению, а просто дает ему надлежащую оценку. И если критика ведется сравнительно с откровенной истиной, то ясно, что должно быть основательное знание обеих величин. |
| Следуя тезису Аристотеля: «...ибо невозможно по естеству из двух одному или из одного двум стать» (Метафизика 1039 а, 9–10), Аполлинарий делает вывод: «итак, невозможно одному и тому же быть и Богом и человеком всецело, но Он в единственности смешения с божественной природой воплощен» (Фрагмент 9: О воплощении). С другой стороны, признание существования в Христе двух природ неизбежно вела и к признанию двух лиц, поскольку согласно воззрениям той эпохи природа и лицо нераздельны. 73 Эти положения Аполлинария, подлинность которых подтверждается и Афанасием Великим и Григорием Нисским , ведут к пониманию его выражений «соединение по существу», « естественное», «Бога и человека соединение» или «смешение» и, далее, в окончательной формулировке: «единая природа Бога Слова воплощенная». Эта пресловутая фраза прямо отсылает к монофизитству, какового по справедливости должен был бы считаться учителем и предтечею Аполлинарий. Следуя этой логике, становится понятно, что по вочеловечении, место разумной души или ума занял Божественный Логос. Таким образом, для души не остается места: «Итак, не душе человеческой присоединилось Слово, а только семени Аврамову. Ибо Тела Иисусова храм предначертал неодушевленный и не обладающий умом и волей храм Соломонов» (Фрагмент 2: Περ Ενσεως) (О соединении). Это, конечно, означает, что отымается часть (то есть некое количество) от человеческой природы, которая без разумной души, естественно, не может претендовать на свое собственное, физическое лицо. Существенным оказалось и участие в Христологической проблеме Диодора Тарсийского (374–394), как нам позволяют сделать вывод, с одной стороны, два направленные против него сочинения Аполлинария: а) «Λγος συλλογιστικς κατ Διοδρου προς Ηρκλειον», б) Προς Διδωρον το κατ κεφλαιον ββλον» 76 , и, с другой стороны, дошедшее, хотя и в отрывках, сочинение самого Диодора: «Κατ συνουσιαστν». 77 Это сочинение выступает против аполлинаристов с целью, как отмечает профессор Стил. Пападопулос, наведения мостов между двумя противоположными явлениями. |
| Вместе с тем следует подчеркнуть, что латинский язык и римская (а впоследствии вся средневековая латинская) культура были ориентированы на греческий язык и культуру не только изначально, со времен завоевания Южной Италии и Греции, но и позже, благодаря многочисленным культурным «возрождениям» в раннесредневековых «варварских» государствах Европы (например, факт интереса к греческому языку наряду с латинским в древней Англии после прибытия туда новой миссии Феодора Тарсийского и Адриана ). Латинская традиция как более элементарная и зависимая испытывала периоды подъема благодаря обращению к греческой. Ю.А. Шичалин отмечает: «Переводчик Плотина и Порфирия Марий Викторин раскрыл интеллектуальный горизонт блаженного Августина; переводчик Платона и Аристотеля и их толкователей Боэций задал парадигму для всего раннего средневековья; корпус сочинений Дионисия и его толкователь св. Максим Исповедник привили неразвитой латинской традиции вкус к глубинам восточного богословия, о чем судим по Эриугене. Без Платона, Аристотеля, неоплатоников и того же Дионисия немыслимы Сен-Викторская и Шартрская школы, Парижский университет и вся высокая схоластика» . Последнее замечание показывает, что воссоздание традиций преподавания классических языков в духовных школах учитывает в настоящее время и тесную связь святоотеческой традиции с философским наследием античности. Уже Тертуллиан (конец II — нач. III в.), призывая осторожно относиться к светским наукам, вместе с тем трактует мирское образование как то, без чего невозможно и религиозное образование («Как нам отказаться от мирского образования, без которого невозможно и религиозное?»), что позволяет получать необходимые познания в науках, «вообще воспитывать чувства и поведение», причем эта «необходимость образованности» высветляет в нас образ Божий иделает нас в дарованную нам меру подобием Божиим . Даже согласно языческому философу Платону, после смерти в душе не остается ничего, кроме «образования и воспитания». Грех Адама не в том, что он приобщился к познанию, а в том, что ослушался Бога и неисполнил Его заповеди . |
| B качестве одной из основных образовательных наук риторика была заимствована римлянами, приспособлена к нуждам римского общества и усовершенствована как учебный предмет в сочинениях филолога Марка Теренция Варрона (116–27 до Р.Х.); оратора и государственного деятеля Марка Туллия Цицерона (106–43 до Р.Х.); но в особенности первого профессора римской риторики, создателя педагогической теории Марка Фабия Квинтилиана (35–100 от Р.Х.). После работ Квинтилиана, а позже византийских и римских ученых Гермогена Тарсийского (160–225), Аффония Антиохийского (IV в.), Либания (314–393), бл. Августина (354–430), Присциана (VI в.) и др., риторика сложилась как устойчивая система научных понятий. Особенность византийской и западноевропейской средневековой риторики в том, что главный ее предмет – проповедь и богословская полемика. Средневековая риторика занималась в основном не ораторией, а гомилетикой. Ораторская речь произносится однократно. Проповедь представляет собой ряд поучений в форме слова или беседы, предназначенных для постоянного круга лиц. Задача гомилетики – духовно-нравственное просвещение, воспитание и обучение. Гомилетика существует как в устной, так и в письменной форме (например, катехизиса), что существенно меняет организацию и содержание речи. B веках риторику стали понимать как науку об аргументации преимущественно в письменной речи: общественное значение ораторской речи в это время снижается, а значение письменной литературы – богословия, религиозной и политической публицистики, философии, исторической прозы, документа – возрастает. B результате постепенно развивается частная риторика, в которой формулируются правила создания конкретных видов произведений – судебных речей, проповедей, писем, деловых бумаг, исторических, философских, научных сочинений и т. п. Первая русская риторика, так называемая риторика архиепископа Макария, появилась, очевидно, в Москве не позже первой четверти XVII века. Она представляет собой свободный перевод риторики Филиппа Меланхтона (1497–1560), профессора греческого языка и теологии, одного из ближайших сотрудников Мартина Лютера (1483–1546). Риторика Меланхтона наряду с его сочинениями по богословию и логике была одним из самых важных идейных источников протестантизма, так как представляла собой инструмент полемики с римо-католиками. |
| Афанасий Тарсийский (Киликийский), сщмч. - житие Каталог икон на сайте PravIcon.com Православные иконы Богородицы, Христа, ангелов и святых Меню сайта Начальная страница Иконы Богородицы Иконы Иисуса Христа Иконы Ангелов Иконы Святых Минейные иконы Модерация Опознание икон Новое на сайте Оффлайн-каталог Аудиозаписи канонов О проекте/конт@кт Помочь сайту Форум Пользователь Работаем анонимно. Вход Регистрация Афанасий Тарсийский (Киликийский), сщмч. - житие Эта страничка относится к разделу Афанасий Тарсийский (Киликийский), сщмч. Священномученик Афанасий Тарсийский Вторник, 22 августа (ст.ст.) 4 сентября 2012 (нов. ст.) Священномученик Афанасий, епископ города Тарса Киликийского, крестивший преподобную Анфусу, был усечен мечом при императоре Аврелиане (270–275). Примечание от PRAVICON.COM : Описание со старой версии сайта. Статья опубликована участником [ tol ] 2013-01-06. Со временем любая информация устаревает. Если Вы нашли ошибки или устаревшие сведения в этой статье, сообщите об этом . В основной раздел " Афанасий Тарсийский (Киликийский), сщмч. " . Начальная страница Иконы Иисуса Христа Иконы Пресвятой Богородицы Иконы ангелов Иконы святых Конт@кты |
|
|
