| Здесь, не становясь на точку зрения Владимира Соловьева, видевшего главную задачу христианина в общественном служении, он с особенной резкостью нападал, однако, на «публицистов» из «Московских ведомостей» (и в том числе на Леонтьева), которые держались второй точки зрения. Не усматривая, по существу, противоречия между обоими идеалами и признавая самое разобщение их искусственным, архимандрит Антоний осуждает тот монашеский аскетизм, который мнит сочетать дело спасения души с отказом от долга учительства и с уклонением от обязанности способствовать спасению других людей. К таким христианам архимандрит Антоний относит изречение апостола о людях, «имеющих образ благочестия, силы же его отвергшихся». В частности, мысли Леонтьева о страхе загробного воздаяния кажутся ему лишенными христианской благодати. Подобные заботы о жизни за гробом кажутся ему мало отличающимися от заботы, например, о стяжании земного обогащения и соединенного с ним подавления страстей в торговце или чиновнике, которых такого рода забота точно так же заставляет смиряться, неустанно трудиться, то есть быть внешними аскетами... Не называя Леонтьева, автор в следующих укоризненных словах оценивает его личную и писательскую деятельность: «Один подобного направления литератор говорил мне, что, будучи весьма большим любителем удовольствий в молодые годы, он смертельно заболел и, потеряв надежду на врачей, обратился с молитвою к Божией Матери, дав обет в случае выздоровления постричься в одной из Афонских обителей. Постричься он, конечно, не постригся и продолжал по выздоровлении срывать цветы удовольствия, но страх смерти у него остался, а также несчастное убеждение, будто он отныне призывается быть апологетом своей, насильственно усвоенной религии, – и вот отсюда ряд его статей о личном спасении и страхе Божием». В дальнейшем, обращаясь к существу вопроса и уже прямо полемизируя с Леонтьевым, архимандрит Антоний говорит: «Полемисты «Московских ведомостей» соглашаются с тем, что у современных поборников личного спасения побуждения эгоистические, но утверждают, что так и быть должно в христианине, и приводят несуществующее изречение апостола: «Начало премудрости страх Божий, а плод его любовь». |
| Чувства Ф. Достоевского, передаваемые через слова «глубокое впечатление», «наслаждение», назвать «выражениями весьма умеренными» – явный произвол, навязывание читателю мнения, противоречащего восприятию Ф. Достоевским М. Каткова и его изданий. Об этом свидетельствуют и другие высказывания Фёдора Михайловича, думаем, сознательно проигнорированные И. Волгиным. В письме Н. Страхову из Дрездена 9 (21) октября 1870 года Достоевский выражает свое мнение о газетах, выходящих на Родине: «…до какой степени это скороспело и без собственной мысли (кроме " Москов < ских> ведомостей " , разумеется)» [ 5, с. 150]. «Разумеется» в данном контексте красноречивей любых длинных и коротких оценок свидетельствует о точке зрения писателя. Она в послании С.Д. Яновскому (уже из Петербурга в 1877 году) аргументируется, в частности, так: «Впрочем, здесь у нас мало толку во всех даже газетах, кроме " Московских ведомостей " и их политических передовых, ценимых за границей очень» с. 179]. Теперь приведем высказывания Ф.М. Достоевского о газете «Московские ведомости», которые в комментариях не нуждаются и дополнительно свидетельствуют о сверхнеобъективности Игоря Волгина. Надо очень постараться, чтобы так оболгать Ф. Достоевского и рикошетом М. Каткова. Судите сами: « " Московские ведомости " бесспорно самые основательные из наших политических газет…» с. 163]; « " Москов ведомости " всех лучше» с. 236]; « " Москов ведом " лучшая из газет. Остальные желтороты. Желтороты даже и седые из газет» с. 259]. Вообще же создаётся впечатление, что Волгин, транслируя свою версию об отношении Достоевского к Каткову, перепутал Федора Михайловича с Иваном Сергеевичем. Именно Тургенев в 1860-е годы сообщал друзьям о чувстве омерзения, испытываемом к Каткову, и одновременно печатался в его «Русском вестнике». Александру Герцену, уничижительно-резко отзывавшемуся о таком сотрудничестве, Иван Сергеевич в 1867 году сообщал: « " Русский вестник " есть единственный журнал, который читается публикой – и который платит. " Отечественные записки " – единственный соперник " Русского в ка " – и половины денег дать не могут» с. 252]. Через два года Тургенев вновь вынужденно возвращается к данной теме: «Увы! я не вполне заслуживаю твою похвалу насчёт того, что я более не печатаюсь у Каткова. В 1-м " Русского в ка " помещена моя повесть под названием " Несчастная " . Катков плотит очень дорого – а меня мой почтенный дядюшка, управляя имением, чуть по миру не пустил» с. 324]. |
| Правда, – добавлял он, – А. И. Добрянский провел свою жизнь в среде западноевропейской и более знаком с нею, чем с русскою жизнию, условиями русской печати, вкусами наших читателей и с нашим литературным языком. Но пробелы эти мог бы восполнить один из русских публицистов. Я сам не прочь в таком случае оставить на время свою университетскую кафедру и стать соредактором Адольфа Ивановича по «Московским ведомостям», как некогда Леонтьев был соредактором Каткова… Если бы встретились формальные или дипломатические затруднения к гласному редакторству Адольфа Ивановича, как австрийского подданного и ославленного «панслависта», то я мог бы… взять газету на свое имя, конечно, при негласном, но столь же деятельном соучастии моего тестя. Надеюсь, что он не откажется прибыть со мною в С.-Петербург для личных объяснений по этому делу, если это окажется нужным. 438 12 октября Будилович сообщал Филиппову, что, последовав его совету, отправил при частном письме формальное прошение на имя Делянова. Я не решился бы на столь смелый шаг, – писал в прошении Будилович, – если бы в их (претендентов) числе находился второй Катков; но так как, судя по газетным сообщениям, его нет между соискателями, а вследствие того «Московские ведомости» становятся оброчною статьею, на которую каждый может торговаться, то, быть может, и мое скромное имя найдет место в означенном списке. Касаясь вопроса арендной платы, он соглашался заключить контракт на тех же условиях, что и Катков. 439 Также в конце июля заявил о своем желании стать издателем московской газеты М. Г. Черняев. Действовать при этом он решил через министра Двора гр. И. И. Воронцова-Дашкова, с которым Михаил Григорьевич был связан еще со времен издания «Русского мира» и сотрудничества в нем близкого к Воронцову Р. А. Фадеева. «Московские ведомости» не есть частная собственность, а государственная, – писал он Воронцову, – издаются под государственным гербом и передавались всегда лицу по выбору самого правительства. Едва ли удобно будет отдать их, когда они приобрели европейское значение, безымянной артели сотрудников, так как всем известно, что сыновья Каткова слишком молоды, чтобы продолжать деятельность отца на поприще, к которому он их и не готовил. Мне кажется, что И(ван) Д(авыдович) не имеет определенного взгляда по этому вопросу, решение которого будет, как мне кажется, более зависеть от его советников, чем от него самого, если ему не будет дано указание свыше. 440 |
| Не знаю, что и думать, – писал Делянов Победоносцеву 3 октября, ознакомившись с запиской, – но мне с первого взгляда кажется, что изложенное в письме Гилярова есть махинация людей, желающих захватить «Московские ведомости» в свои руки. Я уже слышал, будто бы Энгельгардт 471 говорил, что он употребит все от него зависящее, дабы «Московские ведомости» не попали в руки Петровского. Впрочем, посылаю теперь же за Любимовым, который в течение 20 лет был alter ego Каткова. Не думаю, чтобы он был на стороне разбойника. Сам Катков в течение многих лет отзывался мне с похвалою о Петровском и вполне ему доверял. Отчего бы, кажется, скрывать свои мнения в продолжительных и неоднократных разговорах со мною. На Васильева Катков несколько рассердился, когда он писал в редакции «Голоса Москвы». Когда эта газета прекратилась, и я спросил Каткова, каким образом случилось, что он опять Васильева взял к себе, Катков отвечал: «Ну, Бог с ним, в самостоятельные деятели он не годится, а как деятель второстепенный он может почитаться дельным». Наконец, при дружественных связях Каткова с Феоктистовым, Георгиевским, Ивановым (Гавриилом Афанасьевичем), братьями Поляковыми, Архиповым, неужели мог он никогда не обмолвиться о черной, по письму Гилярова, душе Петровского?.. 472 Ознакомив министров с содержанием кочетовской статьи, Гиляров не решился предать её широкой огласке. 473 Её публикация нанесла бы репутации Петровского серьезный удар независимо от того, насколько верны были эти факты сами по себе. 474 Давление на министра народного просвещения пытался, тем временем, оказать Тертий Филиппов. Получив письмо Добрянского с просьбой похлопотать за Будиловича и извещая об этом 6 октября Делянова, он выражал надежду, что вопрос о «Московских ведомостях» «еще не решен окончательно, а только наклонен в пользу лица без имени и прав на преемство К(атко)ва». Когда имеешь выбор между Б(удиловиче)м, Г(иляровы)м (может быть, Голенищевым – ?) и И(ловайски)м, то мудрено будет оправдать перед совестию и Государем избрание человека, который годился для посылок и который только тем и держится, что нюхает кое с кем табак. Не поддавайтесь дурным и низким советам; отечество наше находится не в таком положении, чтобы шутить с ним такие шутки, – увещевал министра Филиппов. 475 |
| …насвистывая из Орфея…— Подразумевается «Орфей в аду», оперетта французского композитора Оффенбаха (1819–1880). 37 Екклезиаст прекрасно представляет это в примере тени, падающей от дерева по направлению получаемого освещения…— В «Книге Екклезиаста, или проповедника» ничего не говорится о «тени, падающей от дерева…» Судя по контексту, Лесков мог иметь в виду следующее место из Екклезиаста: «Ибо кто знает, что хорошо для человека в жизни, во все дни суетной жизни его, которые он проводит, как тень? И кто скажет человеку, что будет после него под солнцем?» (гл. VI, ст. 12). 38 Коник — ларь с подъемной крышкой, употреблявшийся в качестве кровати. 39 Барбаросса — имя двух братьев-корсаров, подчинивших своей власти почти все северное побережье Африки (XVI век). 40 …«вкусил мало меду и умер» — неточная цитата из библии (I Книга царств, XIV, 43). 41 …почувствовал себя в томленьях Дон-Карлоса. — См. драматическую поэму Шиллера «Дон-Карлос». 42 Вспомните похороны Гоголя, о которых мы читали такие прекрасные описания, похороны Некрасова и Достоевского, которые называли «событием в истории». — Лесков не совсем точен. О похоронах Гоголя в периодической печати писалось мало и скупо. Так, например, «Московские ведомости» (1852, от 26 февраля) посвятили этому событию сухо написанную заметку, поместив ее рядом с сообщением об испытаниях молотильной машины; в «Ведомостях московской городской полиции» (1852, появилась ходульным языком и с оглядкой на начальство написанная статья гр. Е. Ростопчиной «Похороны Гоголя». Впрочем, Лесков мог иметь в виду «Письмо из Петербурга» И. С. Тургенева, хотя оно и не было посвящено специально похоронам Гоголя («Московские ведомости», 1852, 13 марта). Подробные сведения о кончине и торжественных похоронах Гоголя в Москве Тургенев почерпнул из письма Е. М. Феоктистова, впоследствии ярого врага Лескова. Это письмо Феоктистова опубликовано только в наше время («Литературное наследство», т. 58. М., 1952, стр. 743). Петербургским же газетам цензура запретила упоминать даже «имя Гоголя» (см. И. С. Тургенев. Сочинения, т. XI, Л., 1934, стр. 440). Похороны Некрасова и Достоевского, наоборот, описывались почти во всех газетах того времени, столичных и провинциальных. Говоря о том, что эти похороны «называли «событием в истории», Лесков, по всей вероятности, подразумевает следующее место из статьи «Физиономия Петербурга в день похорон Ф. М. Достоевского», напечатанной в газете «Киевлянин»: «Репортеры столичных газет лучше меня описывают все подробности этих величественных, можно сказать, исторических похорон замечательного человека…» («Киевлянин», 1881, стр. 2). 43 |
| Всегда на его столике лежала книга с закладкой на том месте, где он остановился; иногда, сверх того, газета, именно «Московские ведомости», тогда издававшиеся в четвертку форматом. В отсутствие отца то и другое читалось и мною непременно, и из постоянного чтения «Московские ведомости» едва ли не было первым. Тогда шли испанские дела (в начале тридцатых годов) и происходило ирландское движение; я узнал о христиносах и карлистах, об Эспартеро и Сумалакаррегви, об О’Коннеле и Мельбурне. А затем выучил наизусть текст извещения о высокоторжественных днях, которое излагалось по неизменному шаблону с неизменным окончанием: «после чего на Ивановской колокольне происходил обыкновенный звон». Разнообразились только имена священников, говоривших в данный день проповедь, и иногда имена архиереев, отправлявших «благодарственное Господу Богу молебствие». Книга, лежавшая на столике, была или журнал какой-нибудь, или вообще новая книга, купленная И.И. Мещаниновым и данная отцу на прочтение. Первый современный журнал, виденный мною, был «Телеграф». Сестры любили рассматривать его модные картинки и даже составили прилагательное «телеграфский» для означения приличия в одежде и наружности. Брат, наезжавший из Черкизова, читал вслух повести; я слушал, но в памяти осталось мало, ибо это было в период моего отупения. Ум разверзся только к десятилетнему возрасту, в 1834 году; а тогда появилась «Библиотека для чтения» и она вошла в мое постоянное чтение с «Московскими ведомостями». Чем более я рос, тем жаднее погружался в чтение, тем сильнее ощущал голод любознательности. Книжка, оставленная Иваном Васильевичем, «Французские разговоры» Кряжева, как уже говорил я, прочтена была мною не один раз, и в обоих текстах, русском и французском, хотя по-французски я не читал. Но я знал буквы, и если бы кто поэкзаменовал меня и спросил, например, как по-французски: «Не хотите ли вы говядины?», я бы не ошибся в письменном ответе. Отец снисходил на мое желание читать и просил для меня специально чего-нибудь у И.И. |
| чине», вечно отождествляющие себя то с целою Россиею, то с разными ведомствами. Самолюбие поистине громадное, хоть и не приставшее чижикам в генеральском чине, которые привлекают к себе не пением, а «щелканьем», как настоящие чижи, и, как настоящие же чижи, выбирают для своего щелканья вершины леса, как места совершенно безопасные. Настоящие чижи отличаются ловким устройством своих гнезд; чижи в генеральском чине тоже прекрасно устроили свое гнездо из веточек «Московских ведомостей», мха классического лицея, прутиков «Русского вестника» и лишаев Московского университета. Настоящий чиж совершенно особенным образом порхает перед самкою, как будто не может летать как следует. Чижи в генеральском чине тоже подобным образом порхать умеют, в особенности г. Леонтьев, порхающий перед университетом, профессоров которого он хочет приручить к своему лицею. Быть может, найдутся читатели, которые, по добросердечию, в самом деле поверят, что этим чижам в генеральском чине плохо, что они «безвозвратно тратят деньги» и поднимают «тяжкие безмездные труды». Таким читателям я повторю слова Брема , сказанные им о чижах настоящих: «Чижи, прилетающие зимою на дворы, далеко не так достойны сожаления, как думают некоторые нежные души, потому что чижам очень хорошо». Смею уверить, что и чижам в генеральском чине очень хорошо, и это блаженное состояние их продлится до тех пор, пока общественное равнодушие не пробьет дыры в их лодочке и не снимет с них генеральского чина. В заключение же этого совета разжаловать гг. Каткова и Леонтьева из генералов в чижи, г. Незнакомец обращается с сожалением к тем, кто имеет имена и фамилии, выдающие не совсем русское происхождение, и употребляет тут следующее коварство: Ах, г. Б. М., — говорит он, — хорошо вам говорить это, а каково-то это слушать таким благонамеренным гражданам, как г. Болеслав Маркевич, который, правда, поместил в прошлом году «Типы прошлого» в «Русском вестнике» и таким образом застраховал себя, по-видимому, от нападок «Московских ведомостей»; но кто знает, надолго ли продлится их милость?.. |
| Но консерватизм нашел себе приют в газетах, тут его царство. Долгое время в Петербурге не было ни одной настоящей, принципиальной газеты и только в самое последнее время, под влиянием новых настроений и ожиданий, возникли «Наша жизнь» и «Сын которые удовлетворяют требованиям от идейных политических органов. И это понятно. У нас не могло не быть монополии так называемых консервативных органов ежедневной прессы, эта монополия создавалась теми тяжелыми условиями, в которых находится наша печать. Консервативные газеты могли говорить тогда, когда другие были вынуждены молчать. В то время как журнал должен иметь литературные дарования, какие-нибудь идеи и творческие задачи, газета может обойтись без всего этого, как это, к сожалению, доказывается существованием уличных газет. И долгие, темные годы в повседневной прессе царствовало «Новое Время» и владело сердцами огромной массы русских обывателей. Было бы слишком много чести назвать этот орган консервативным, так как в названии этом есть все-таки намек на какой-то порядок идей, какое-то направление. О, мы прекрасно знаем, что «Новое может быть и либеральным, может запеть какие угодно песни, когда минута этого потребует, когда это будет удобно и выгодно, оно никогда не станет по- донкихотски защищать консервативных идей, над которыми будет смеяться «ново-временская» улица. «Новое Время» останется в русской истории как символ пережитого нами позора, как яркий образец литературного разврата и проституции. «Московские Ведомости» и лучше «Нового Времени», но что сказать о консервативной мысли, которая приютилась в этих органах? Русский консерватизм целиком разрушился в нынешние «Московские Ведомости» и это достаточно показывает, насколько драматична его судьба. Присмотримся ближе к истории консерватизма и его природе. Когда-то в русской литературе была настоящая консервативная идеология — славянофильство. Это было идейное направление создавшее очень своеобразное и интересное миросозерцание, и оно было богато яркими и крупными дарованиями. |
| Так одинокий Бенни предоставлен был своей роковой судьбе. Он обмогался медленно и плохо. Во время его болезни последние вещи его, убереженные от расхищения, пошли в залог; силы его почти не возвращались. Он постарел за эту болезнь на десять лет; лицо его получило рановременные глубокие морщины, прекрасные черные глаза его потухли, изо рта выпали почти все передние зубы. От бедного беленького бабушкиного козлика, детство которого так холили и нежили в чистеньком домике уважаемого томашовского пастора, оставались лишь ножки да рожки. Он буквально слег юношею, встал стариком. Вдобавок же ко всему этому, чтобы не был нарушен непостижимый закон, по которому беды не бродят в одиночку, а ходят толпами, дела газеты, от которой Бенни хотя и отстал, но в которой все-таки мог бы работать снова, получили самый дурной оборот. Воскресши из мертвых после своей болезни, Бенни еще раз тяжко сознавал свои ошибки и тяготился воспоминанием о времени, убитом им с русскими революционерами и социалистами. Его вера в русских предпринимателей получала удар за ударом: в это время некто ездил в Москву и привез оттуда роковое известие, которому, кажется, невозможно бы и верить: новость заключалась в том, что известный сотрудник «Современника» Г. З. Е сеев был у М. Н. Каткова и просил последнего принять его в число его сотрудников , но… получил от г-на Каткова отказ. Бенни был этим жестоко смущен: он, говоря его словами, всегда верил, что «если людишки и плохи, то между ними все-таки два человека есть». Эти два человека, по его мнению, были г-н Чернышевский и г-н Е сеев, из которых с последним Бенни лично даже едва ли был знаком, но об обоих имел самое высокое мнение, и вот один из них, самый крепкий, г-н Е сеев, — идет и предается Каткову, которого имени Бенни не мог переносить с тех пор, как он сам являлся к редактору «Московских ведомостей». …Но этим еще все зло не исчерпывалось: помимо ввергавшего Бенни в отчаяние обстоятельства, что Г. З. Е сеев искал сотрудничества при изданиях М. Н. Каткова, оказалось, что этого же добивался у редакторов «Московских ведомостей» и сам Н. |
| О том, что Достоевский-петрашевец не только интересовался расколом, но уже в то время был близок «к крестьянам, их быту и всему нравственному облику русского народа», вспоминает в своих мемуарах и П. Π Семенов-Тян-Шанский. 222 См.: Дело г-на Голубева против «С.-Петербургских ведомостей»//С.-Петербургские ведомости. 1874. 25–27 сент. а такжестатью Суворина «Орловская легенда (Г-н Голубев и К)» в его книге «Очерки и картинки: Собрание рассказов, фельетонов и заметок Незнакомца (А. Суворина)». СПб., 1875. Кн. 1. С. 120–135. comments Комментарии 1 Двадцатого декабря — и что я редактор «Гражданина». — См. вступительную статью, С. 277. 2 …читал статью «Московских ведомостей» о бракосочетании китайского императора — в двухстах томах церемоний. — Перепечатанная из «Daily News» корреспонденция «Бракосочетание китайского императора» была опубликована в «Московских ведомостях» от 13 декабря 1872 г. В ней рассказывалось о церемонии бракосочетания китайского императора Тун-чжи (1862–1875), происходившей 16 октября 1872 г. Пекинский корреспондент «Daily News» отмечал: «Всё, что он (китайский император. — Ред.) делает, и всё, что происходит вокруг него, строго определено в книге церемоний. Всякое событие его жизни, от рождения и до смерти, предусмотрено в этой книге, которая, как говорят, состоит из 200 томов» (Моск. ведомости. 1872. 13 дек. С. 3). 3 …пригласив меня в редакторы — получать удары по пятам бамбуковыми дощечками. — Высказанное здесь Достоевским в шутливой форме опасение о неизбежности столкновений с цензурой оправдалось (см. С. 279–280). 4 …я бы тотчас перестал печатать «Бисмарка»… — Речь идет о романе В. П. Мещерского «Один из наших Бисмарков», печатание которого началось в «Гражданине» в 1872 г. и продолжалось в 1873 г. 3, 7, 11, 17, 19, 20). Отмечая успех у части тогдашней публики беллетристических произведений В. П. Мещерского, Достоевский говорил, как вспоминает M. А. Александров: «Теперь он пока в моде Продержится еще лет пять, шесть, а там и забудут его…» (Ф. M. Достоевский в воспоминаниях современников. M., 1964. T. 2. С. 250). 5 |
|
|
