| – Митя, выйди на балкон! Тебе надо проветриться! – продолжал твердить Ангел. Мишин пожал плечами, встал с дивана и нетвердой походкой пошел к распахнутым настежь дверям балкона. Он вышел на балкон, подошел к перилам и облокотился на них, вдыхая прохладный воздух из сада и крутя головой, чтобы немного разогнать хмель. Кажется, ему это отчасти удалось. Ангел остановился в воздухе прямо перед ним и громко сказал: – Послушай, Митя! В Пскове живет твоя дочь Анна. Ты не был на похоронах бывшей жены. Ты совсем не помнил о том, что в Пскове у тебя осталась еще одна дочь. Завтра она ждет твоего звонка, а как ты готовишься к разговору с ней? Смотри, как ты безобразно пьян! – Я не пьян, – обиженно сказал Мишин и огляделся. – Кто тут говорит, что я пьян? – Я говорю, твой несчастный Ангел Хранитель. У-у, горе ты мое! Если ты, Митя, немедленно не отправишься домой, то завтра наверняка проспишь и не позвонишь в назначенное время. Девочка будет горевать и плакать, она подумает, что ты не хочешь ее знать. Вспомни о ней, Митя, вспомни и отправляйся домой спать! Мишин поднял голову, сосредоточенно посмотрел сквозь Ангела и вдруг громко сказал: – Да, Митя, вспомни о своей второй дочери. И отправляйся… И отправляйся-ка ты, Митя, немедленно в Псков за дочерью Анной. Вот так! Вот это будет правильно! – Нет, Митя, неправильно. Ты опять все перепутал. Сейчас тебе надо пойти спать, а завтра позвонить в Псков, – строго сказал Ангел. – В Псков! Сейчас же в Псков! – упрямо повторил Мишин. – А спать – некогда! Мишин встал, покачнулся, потом выправился и, громко топая для устойчивости, решительно направился в глубину дома. Через несколько минут он вышел из дверей особняка с бордовым пиджаком в руке, спустился по широким ступеням и пошел по дорожке к воротам. – Митя, вернись! Куда ты, Митя? – всполошился Ангел, в панике кружась над своим горе-подопечным. Его слова повторила вышедшая на крыльцо высокая красивая женщина в зелено-золотом вечернем туалете. – Митя, куда ты? Вернись, Митя! То ли у Мити в глазах двоилось, то ли он на мгновение увидел своего Ангела Хранителя и принял его за некую молодую гостью, но он вдруг обернулся и закричал гневно: |
| Малоизвестная версия фотографии «Три К». Королёв, Курчатов, Келдыш и Мишин Именно ему ведущие сотрудники фирмы того времени приписывают самое гениальное конструкторское решение того времени – создание «пакетной» схемы ракеты Р-7 (модификации – «Восток», «Молния», «Союз», «Союз-2» и пр.). Идея «пакетной» схемы решала основную проблему многоступенчатых ракет – проблему запуска двигателей 2-й ступени в процессе полета ракеты. В «пакетной» же схеме все двигатели и 1-й, и 2-й ступеней запускались на Земле в момент старта. Это техническое решение существенно сократило время отладки ракеты и позволило СССР осуществить запуск первого спутника раньше, чем США, – 4 октября 1957 года. В СССР существовало жесткое табу на фамилии ведущих специалистов оборонной промышленности. Даже после смерти редко кто из них становился известным. Общий вид лунного орбитального корабля – модуль «ЛОК». Компьютерная графика. Мишин был гениальным конструктором, умевшим создавать высокоэффективную творческую атмосферу в тех коллективах, в которых он работал. Его сотрудники в промышленности и в Московском авиационном институте (Мишин возглавлял ведущую кафедру Аэрокосмического факультета МАИ с момента ее создания) работали творчески и раскрепощено, принимая активное участие в работе различных ракетно-космических фирм. К примеру, одной из разработок, сделанных под его руководством, явилось создание ключевого элемента конструкции многоразового корабля «Буран», более эффективного, чем у американского Space Shuttle. Мишин обладал великолепным системным, академическим мышлением и еще в 1966 году получил звание академика. Он достойно, в духе Королёва, продолжил его дело, развил и приумножил их совместные идеи, появились новые замыслы… Несмотря на то, что свой талант ученого и конструктора Мишин после смерти Королёва не растерял, но Королёвского напора, связей и владения мастерством интриги у него не было. Не повезло ему также и с появившейся новой идеей в руководстве страны о создании в ракетно-космической отрасли конкурирующих друг с другом фирм – это существенно ослабило финансирование королёвской фирмы и привело к невозможности выполнения проектно-конструкторских работ в темпе, соответствующем вызовам времени. |
| – Вот видите, нас еще не все позабыли, в нас нуждаются!.. Огромной радостью для Попова был приезд в Лавру и специально в ее библиотеку иностранных ученых, приглашенных Академией наук в качестве почетных гостей в 1925 году на свой 200-летний юбилей. Гостей интересовали Лавра, библиотека, Историко-художественный музей, открытый в бывшем монастыре стараниями Флоренского, Олсуфьева и других работников Комиссии по охране историко-художественных ценностей Лавры. Об этом визите мне тогда же рассказывал Александр Константинович Мишин. Раньше он преподавал в Академии французский язык, теперь же мы вместе работали в средней школе, где Мишин вел географию, а я – русский язык и литературу. Кроме того, я заведовал бывшей гимназической библиотекой, Именно поэтому Мишин и обратился ко мне с довольно неожиданной просьбой дать сму наиболее полный русско-латинский словарь. Я удивился. Выяснилось, что местный отдел народного образования поручил ему от имени сергиевских учителей сказать иностранным гостям приветственную речь. He знаю, по какой причине, Мишин решил говорить ее не по-французски, а по-латыни. Впоследствии Мишин рассказывал, что приехавшим очень хотелось услышать торжественный звон лаврских колоколов, о котором им столько доводилось читать у своих путешественников по России и слышать от русских эмигрантов. Дирекция музея поддержала просьбу гостей, но местные власти отказались ее исполнить, ссылаясь на то, что звона уже давно не было, а теперь он, дескать, может вызвать ненужное волнение среди городских и окрестных жителей. Кроме того, по их словам, не было и прежних звонарей. Действительно, последний раз колокола Лавры звонили 31 мая 1920 года. To был прощальный, похоронный звон по прежней Лавре и ее Академии. Однако ссылка на отсутствие звонарей была только хитростью. Как мне достоверно известно, последний – потомственный! – звонарь Лавры был еще жив. Это был слепой монах, которого все звали Сережей. Он пел на клиросе и после закрытия Лавры жил в Сергиеве, снискивая себе пропитание игрой на баяне на разных семейных праздниках и вечерах. |
| Математику и библейскую историю читал для обоих отделений философских И. А. Мишин. Математику он сам знал очень плохо; читал по Сержинскому, а когда не приготовился, просто списывал из него на доску. Какое же он мог сообщить нам знание? Сами доискивались – х. Однако-ж Мишин был умный человек, только не по математике. С здравым умом он соединял и глубоко- —152— мыслие; прекрасно писал и говорил проповеди, был богослов; а ему дали математику и греческий язык, а в придачу ещё – библейскую историю. Последнюю он анализировал с охотой и углублением; но по своей мешковатости и неповоротливости часто с трудом устно изъяснялся. Его не жаловал почему-то о. ректор Семинарии архимандрит Елпидифор, может быть по секретарству в Правлении, ибо Мишин был и секретарём. Смешная история мне припоминается, которую расскажу не в осуждение покойного Ивана Александровича. Как-то раз приходит в наш класс о. ректор на урок Мишина по библейской истории. Речь шла о ноевом ковчеге. Ректор сел за парту, и сказал: „Продолжайте Ив. Александрович“. Смешался наставник, сробел и начал повторять: „Ковчег, ковчег, ковчег был четвероугольный, ну как наш корпус“, и далее не мог продолжать. Ректор и ученики конечно рассмеялись, – и концерт вышел и забавный, и жалкий. Ректор встал, обращаясь к нам, и сказал полусмеясь: „Ну занимайтесь: руководство у вас по библейской истории (Филарета) хорошее“. По уходе ректора, Мишин оправился, и с гневом начал резко о нём говорить: „Вишь пришёл экзаменовать меня; что тут смешного“? Обращаясь к мне в волнении спрашивал: „Ну, г. Лебединский скажите: что тут смешного? Велика фря – ректор, ведь и я учился в Академии“. Не могло это конечно скрыться от Елпидифора, и он, как говорили, дал ему порядочную нагонку. Преподавай Мишин, например, Гомилетику, – иное дело; он был бы прекрасным учителем. Да простит мне покойный за рассказанный факт, который, конечно, помнят мои сотоварищи. Во втором отделении философию преподавал профессор В. П. Остроумов. Он не походил ни по характеру, ни по методу преподавания на Некрасова. Умный и логичный, он читал сухо, но основательно; его уважали, но не любили за схоластическую сухость. Всегда он был суров и немногоречив. Любил, чтобы писали кратко сочинения. В критике он был беспощаден; это имело хорошую сторону, но у многих отбивало охоту к занятиям. Во всяком случае это достойный преподаватель, который имел больше, чем Некрасов (по душе поэт) философского духа. |
| Пратасов нарушил установившийся обычай и назначил на должность инспектора первого магистра спб. академии 1841 г. А. Мишина в светском звании, дав ему чрез Карасевского приличные наставления. Мишин хорошо понял свою задачу и, можно сказать, блестящим образом оправдал намерения обер-прокурора, 16 лет оставаясь на должности инспектора и всей душой отдавшись своему делу. Мишин и сам по себе представляет личность весьма выдающуюся, и в истории семинарии занимает очень видное место, оставшись глубоко в памяти многих воспитанных им поколений: в виду этого следует остановить особенное внимание на этой личности. Малоросс по происхождению, высокий ростом, с лицем серьезным и видом внушительным, говоривший отчетливо густым басом, с малороссийским акцентом, человек недюжинного ума, с огромной силой воли и самообладанием, необыкновенно точный, исполнительный и строго-исправный в должности, хорошо понимавший и требования времени, Мишин в отношениях был всегда прям, но тактичен, нередко груб и резок, но сердечен и в душе гуманен, в тоже время обладал необыкновенным искусством сообразоваться с условиями места, времени и лиц, а отсюда казался даже как бы двуликим Янусом. Не тем он являлся как инспектор, чем был в классе как профессор, или – вне занятий. Как инспектор, при некоторой естественной суровости, он еще напускал на себя грозного вида, для устрашения учеников, которых опасно было не держать в руках, требовалось строго охранять порядок и дисциплину в их поведении, недавно еще столь нетерпимом и при малейшем послаблении могущем снова подпасть не отжившим пока традициям старой непреобразованной семинарии. Впоследствии, по некоторым рассказам, Мишин был бранчив, иногда не чуждался будто бы и своеручной расправы, но в первые годы был обыкновенно вежлив и деликатен с воспитанниками, в занятное время всегда серьезен и строг, иногда до неумолимости, но вне занятий даже шутлив и игрив с воспитанниками, нередко отечески к ним внимателен и ласков. В наказаниях иногда жесток, согласно вообще с введенной в то время системой, но разборчив и рассудителен, не прибегая только к внешним, механическим карам, но стараясь действовать и нравственными средствами, внушениями, предостережениями, посрамлением. |
| – Я сама перенесу свои вещи. – И отлично сделаешь. Ну, не скучай! А я побежала, меня друзья в бассейне ждут. Чао, сестрица! Юлька убежала, что-то весело напевая. И опять Аня не удержалась: она перевернула ведро, села на него и заплакала. Ангел Иоанн стоял рядом и уговаривал: – Не плачь, Аннушка! Не плачь, моя хорошая! Посмотри – вон синичка села на карниз, в окошко к тебе заглядывает. Ты только послушай, Аннушка, что она тебе поет! Она на тебя поглядывает и учит: «Кре-пись, мо-лись! Кре-пись, мо-лись!». Аня подняла голову, поглядела на синичку на карнизе, кивнула ей и вытерла слезы. За ужином Мишин спросил: – Ну как, девочки, устроили Аннушку? – Прекрасно устроили, папочка! – поторопилась ответить Юлька. – Она выбрала комнату почти рядом с моей. – Вот и хорошо, – сказал Мишин. – Я так и думал. Тебе там удобно, Аннушка, у тебя там все есть для жизни? – Да, папочка, все есть, и даже много лишнего. Может… – Устал, Митенька? – ласково и громко спросила Жанна, пододвигая Мишину салат. – Тебе, наверно, не до разговоров. Девочки, дайте же папочке спокойно поужинать! Юлька и Аня послушно замолчали. Глава 5 Вот так, прямо скажем, не очень весело началась жизнь Ани в доме отца. Утром она старалась встать пораньше, чтобы успеть покинуть свой чулан, не попадаясь на глаза Юльке. За завтраком Юлька что-то весело щебетала, так что вечно занятый Мишин был уверен, что сестры поладили и все у них в порядке. Рассказывая о своих планах на день, Юлька всегда говорила «мы пойдем в кино», «мы пойдем на залив купаться», и Мишин был уверен, что она говорит о себе и о сестре. На самом деле это «мы» относилось к Юльке и ее друзьям, но никак не к Ане. Жанна при Мишине и других обитателях дома была с обеими девочками одинаково ласкова, а при редких случайных встречах с Аней в доме или в саду молча проходила мимо нее, как мимо пустого места. Аня в общем-то и одна не скучала. Она гуляла в большом саду Мишиных, читала. В доме оказалась прекрасная библиотека со множеством книжных шкафов, с удобными мягкими кожаными диванами и креслами, с видами старого Петербурга на стенах. Аня полюбила сидеть там в тишине и читать, забравшись с ногами на диван. Библиотекой никто в доме не пользовался, но Акоп Спартакович по распоряжению Мишина регулярно покупал и выписывал все литературные новинки. Детских книг в библиотеке не было, они стояли у Юльки в комнате, но когда Аня спросила Юльку, нельзя ли ей их поглядеть, Юлька ответила резким отказом, сославшись на беспорядок. Зато на полках библиотеки была вся русская и зарубежная классика, так что без книг Аня не осталась. |
| Мишин схватил Жанну за плечи и спросил: — Что тебе нужно от моих дочерей в такое время, Жанна? — Я их ненавижу! Я их убью! — кричала Жанна, не помня себя от ярости. Она попыталась вырваться из рук Мишина и даже исхитрилась царапнуть его разок по щеке. Тогда Мишин скрутил ей руки и сказал холодно и тихо: — Я запрещаю тебе приближаться к моим дочерям, Жанна, отныне и навеки запрещаю! Слышишь? А сейчас тебе лучше пойти к себе и лечь спать. Чтобы завтра с утра пораньше собрать вещи и покинуть этот дом. — И он отбросил ее руки. — Что-о?! Мне — покинуть дом?! Ну, Митенька, ты об этом пожалеешь! — Жанна развернулась и помчалась в свою берлогу, а вместе с нею летели по воздуху все ее зеленые змеи с бриллиантовыми глазами. — Пропустите меня, Александра! — требовательно сказал Мишин. Он все еще был бледен от гнева. Александра молча выполнила его просьбу и пропустила его в комнату девочек. — Папочка! Папка! — зареванные и перепутанные Юлианны бросились к нему в объятия. — Ну, теперь ты видишь, какая она, эта Жанна? — спросила Юлька, когда все успокоились. — Я это давно вижу, дочери мои милые, дочери мои любимые. Мне просто было неловко выставить ее на улицу без причины, ведь она так прижилась в этом доме. — Да уж, слишком прижилась! Целый год терпели ее из-за тебя! Мишин легонько щелкнул ее по носу: — По-твоему, взрослые не имеют право на ошибки? — Не имеют! Только все равно они совершают их даже чаще, чем дети. — Не чаще, Юленька, просто их ошибки имеют более серьезные последствия. А теперь, Юлианны, спать и немедленно! Идите, милые, идите. Дверь вашу я снаружи на ключ закрою, чтобы вас никто больше не беспокоил, а ключ с собой унесу. — А как же Александра, папочка? — спросила Аннушка, с тревогой глядя на него. — Она что, тоже не сможет к нам зайти? — А зачем ей ночью к вам заходить? Вы большие девочки, можете ночью и без няньки спать. Разве не так? — Ну, так… — Вот и спите! Хватит на сегодня разговоров и переживаний! Дайте-ка я вас на сон грядущий еще разок поцелую и перекрещу! Девочки еще немножко повздыхали и отправились в постель, а Дмитрий Сергеевич действительно запер за ними дверь и ключ опустил в карман. |
| – Отстаньте от меня вы обе! Не держите меня! Я еду в Псков за дочерью! Вот так, и точка! Красавица пожала голыми плечами и вернулась в дом. Ангел всплеснул крыльями и перелетел через ворота. Мишин подошел к серебристо-зеленому «Мерседесу» и стал искать по карманам ключи. – Дмитрий Сергеевич, вы, пожалуй, до дома не доедете. Позвольте, я отвезу вас, – сказал ему подошедший охранник. – До дома я не доеду, это ты прав, – кивнул Мишин. – А вот до Пскова – доеду! У тебя есть автодорожная карта? – Если вы подождете пять минут, я возьму у хозяина и принесу. – Некогда ждать. А я и без карты доеду. Хозяину привет! – Понял. Передам, Дмитрий Сергеевич. Охранник спокойно наблюдал, как Мишин открывает машину, небрежно бросает замшевый пиджак на заднее сиденье и усаживается за руль. – Чего это он так рано сегодня? Еще только два часа ночи, праздник в самом разгаре, – спросил охранника подошедший коллега. – Не знаю. Сказал, что едет в Псков. – Набрался наш Мишин. Не разбился бы… – Не разобьется. Говорят, пьяного Ангел Хранитель бережет. – Гы-ы! Ты скажешь – Ангел! Мите сам черт не брат, а ты ему Ангела в попутчики желаешь… – Правильно желает, хоть и неосмысленно, – кивнул Ангел Хранитель. – Спаси его, Господи! Усаживаясь на крыше «Мерседеса», чтобы быть как можно ближе к подопечному, Ангел Димитриус свесил голову и укоризненно попенял ему в раскрытое окно кабины: – Ах, Митя, Митя, над тобой вон даже чужие охранники смеются. А уж что Хранители соседские про нас с тобой говорят, об этом я лучше умолчу… Ну, ладно, трогай, Митенька! Ехать так ехать… Машина с Мишиным за рулем и Димитриусом на крыше рванулась вперед, свернула и исчезла в тоннеле под старыми вязами. У бесов как раз в это время шло важное совещание. Председательствовал глава крестовской бесобратии Кактус – страшенный толстый бес, зеленая шкура которого была сплошь покрыта длинными острыми колючками. Бес прямо-таки бесился: – Куда вы смотрите, лупоглазые, чем вы слушаете, вислоухие? Вы прошляпили коварные замыслы врагов! Боссу Ленингаду откуда-то стало известно, что на вверенной нам территории врагами готовится диверсия: какие-то люди вот-вот захотят построить на острове – на нашем острове! – часовню. Наша задача – не допустить этого акта вандализма! |
| Для полноты справедливости отметим и совершенно иное, прямо противоположного свойства восприятие Петербургской бурсы. Будущий митрополит Московский Леонтий (Лебединский), занимавший должность помощника ректора семинарии в тот самый период, когда Помяловский пребывал в ней воспитанником, создаёт в своих позднейших воспоминаниях картину совершеннейшего идиллического благополучия, не омрачённого ни единою тенью. Об инспекторе Мишине, например (том самом, который заявлял: «если ты стоишь, а начальство говорит, что ты сидишь, то ты сидишь, а не стоишь»), мемуарист отзывался таким образом: « Александр Иванович Мишин — был личностью замечательною. Преобразованная во всех отношениях Петербургская семинария в 1841 г. требовала инспектора умного, с твёрдым, непреклонным характером. Таким и оказался Мишин Можно сказать, он … держал в руках семинарию» . Сопоставим со свидетельством о том же Мишине Н.А. Благовещенского: «В частном быту он, говорят, был человек хороший и даже либерал; но как педагог, он систематически и безжалостно давил и гнал всё, что только было светлого в бурсе, что только осмеливалось выразить хоть малейшую самостоятельность. Много лучших голов бурсы загубил он. Имя его было пугалом для всей семинарии и наводило ужас на классы» . Правда, Высокопреосвященнейши Леонтий как-то глухо намекает, что Мишин был неверующим, однако утешается тем, что «этого, за исключением весьма немногих, никто, тем более из учеников, не знал», а также и тем, что это «нисколько не вредило направлению учеников, ибо Мишин до точности по форме исполнял религиозные обряды» . Нет, не могло это укрыться от проницательного внимания Помяловского, да и не его одного. Неверующий формалист — такое ли уж безобидное явление? Быть может, одной из причин существования плевел явилось то, что начальство порою не желало их замечать? Недаром же утверждал Титлинов: «По документам, которые представлялись на глаза начальству, духовные питомцы были очень благонравны, а воспитанники весьма ревностны. Действительная же жизнь далеко не гармонировала с подобными официальными данными» . Оставим вопрос для самостоятельного осмысления каждым желающим поразмышлять над ним. |
| – Это какой такой «наш старый сарай»? — Мишин опять нахмурился и вопросительно поглядел на Александру. Конечно, Жанна знала, о каком сарае идет речь, но тут уж она не стала вмешиваться и промолчала, будто знать не знала ни о каких заброшенных крестовских сараях. Однако мысленно еще раз похвалила находчивую гувернантку: хорошее местечко та выбрала для забав с воспитанницами, в стороне и глухомани. Проверенное, можно сказать, местечко! – Какой сарай, я вас спрашиваю, Александра Николаевна? — уже совсем сурово спросил Мишин, уставившись на Александру. – Обыкновенный, кирпичный, — пожав плечами, ответила Александра. — И чего это вы, Дмитрий Сергеевич, так всполошились из-за какого-то старого сарая? Мишин побагровел и набрал в грудь как можно больше воздуха: казалось, он сейчас либо лопнет, либо взлетит к потолку, либо выпустит весь скопившийся воздух в громовом рычании. Но он заговорил тихим-претихим голосом — и это было еще страшнее. – Юлианны, это уж не тот ли сарай, в котором вы свой киднеппинг разыгрывали? Сестры опустили головы. – В котором вас заперли бандиты? Сестры молчали. – Откуда вы подземным ходом едва на волю выбрались? Где вы едва-едва не погибли? Сестры обнялись и тихонечко заскулили. И тут, наконец, грянул гром. – Да я завтра же взорву этот ваш сарай! Да я его по кирпичику разнесу и место засажу дубами! Столетними! – Папочка, в сарае зайцы — нельзя его взрывать! — кинулась к нему Аннушка. – Папка, ты никогда этого не сделаешь, ты же не террорист! — завопила Юлька. – Юлия! — возмутилась Александра. – Да ладно вам, Александра Николаевна! Я же знаю, что мой отец на такое злодейство не способен! Правда, папуль? Мишин вздохнул и снизил громкость. – Так, с вами все ясно, Юлианны. Марш в ванну, а потом сразу по кроватям! Да отмойтесь как следует, чтобы от вас зайцами не несло на весь дом. А завтра из дома ни шагу! Будете сидеть неделю под домашним арестом в своей комнате и думать о своем поведении. Вас это тоже касается, Александра Николаевна! – Чтоо? Меня — тоже под арест? — возмутилась Александра. |
|
|
